Как и все его одноклассники, Ваня практически каждый день после уроков шел на стадион. Прямо в школьной одежде и с рюкзаком. Не важно, была ли зима или лето, осень или весна, на стадионе после учебного дня всегда было много народа.
Парни постарше обычно занимались на турниках и брусьях или играли в баскетбол, если погода не слишком буйствовала.
Малыши, а так называли всех, кто еще не пошел хотя бы в 9 класс, в любую погоду гоняли потрепанный сдутый мячик. Даже сорокаградусный мороз и кучи выпавшего снега не могли нарушить сложившуюся традицию. Что уж там говорить про дождь и слякоть, которые в этих краях осенью были частым явлением.
Зимой – к тому моменту, когда заканчивались уроки – на улице было уже совершенно темно. Но и это не было препятствием – после учебного дня здесь еще несколько часов кипела жизнь и звучали детские голоса.
Счастливые голоса. Или не очень. Но счастливых, все же, было больше.
Бывало, кто-то приносил новый мяч. По какой-то неведомой причине он не приживался: либо улетал на дорогу и попадал машине под колеса; либо застревал на дереве; либо просто был неудобен, и от него приходилось отказаться.
Изодранный полуспущенный мяч был лучше, чем новый и блестящий. Все это знали.
Традиционно за мячом, радостно лая и мотая во все стороны длинным розовым языком, бегала облезлая дворняга – Бобик. К этому псу все уже так привыкли, что он, пожалуй, являлся одним из атрибутов школьного стадиона. Наряду с полуспущенным мячом и колючей проволокой, которая тянулась по верху высокого железобетонного забора, что отгораживал стадион от военкомата с западной стороны.
Ваня, которому недавно исполнилось десять лет, стоял на воротах. Он всегда на них стоял. Отчасти, из-за своего миролюбивого характера, который не позволял эффективно играть в нападении. Отчасти, из-за хилого телосложения. Отчасти, из-за остальных игроков его команды. Они не любили Ваню, издевались над ним и ставили его на ворота только для того, чтобы после игры выместить на нем злость. Если побеждала Ванина команда, то парня избивала команда оппонентов. Если побеждали оппоненты, то парня били свои.
Кто-нибудь, но бил. Традиция была такая.
Но тогда Ваня еще не понимал этого. Он был искренне рад своей почетной роли вратаря и гордился ею, отдавая игре всего себя.
Все бегали по траве, а Иван стоял в центре проплешины, во вратарской зоне, в грязи.
Друзей у Вани было очень мало. Вернее, их у него не было. И не потому, что он был плохим, скучным или глупым. Просто он был слишком добрым и открытым. И именно по этой причине все над ним издевались.
– Дай пас! – крикнул Антон, приближаясь к воротам.
Ваня пригнулся и приготовился отбить атаку. Под ногами у него была липкая жижа, и ноги по ней здорово скользили.
– Дай пас! Дай мне пас! – продолжал кричать Антон.
Вражеский нападающий, Дима, обводил одного игрока за другим, стремительно приближаясь к воротам, которые охранял Ваня.
Дима был гораздо крепче остальных, ведь среди всех игроков лишь ему было 11 лет. Все остальные были на один или два года младше. К тому же, Дима был слегка толстоват, благодаря чему он часто сбивал противников с ног.
Игра длилась уже довольно долго, и счет был равным: «5:5».
– Дай пас! Ну, дай же! – все сильнее и сильнее кричал Антон. Голос его уже срывался из-за истерики.
Но Дима не собирался отдавать мяч. Он хотел забить сам. Это был его момент. К тому же, за ним сейчас наблюдала девочка, которая очень ему нравилась. Девочку звали Катя Акинфеева.
Дима несся по левому флангу, словно товарный поезд или тяжелый промышленный грузовик. Защитники разлетались в стороны и падали в грязь. Самые умные из них делали это специально, не желая стоять на пути у Димы.
Антон уже вплотную подобрался по правому флангу к воротам. Ваня был в замешательстве и метался глазами то в сторону Антона, то в сторону надвигающейся грузной фигуры Димы.
Ваня понял, что Дима не будет давать пас. Очень часто грузный нападающий совершал роковые ошибки из-за желания забить решающий мяч самостоятельно. Из-за желания покрасоваться.
Но от этого Ване было не легче. Ему придется отбить мяч здоровяка, который на целую голову выше и почти в два раза тяжелее. Если он струсит и отдаст ворота без борьбы, то его же команда снова его изобьет. Разорвет на куски и развеет по ветру. Если же он попытается отбить мяч, то…
– Дай пас! – надрывался Антон.
Не успел Ваня как следует обдумать действия, как Дима ударил по воротам. Удар его был очень сильным, но неточным. Ваня прыгнул, пытаясь дотянуться до летящего в дальний угол мяча. Отбивать следовало обеими руками и с запасом, ведь мяч был грязным, мокрым, тяжелым и полуспущенным.
В отличие от всех остальных, Ваня был в школьной одежде, а не в спортивной. Его семья была довольно бедной и не могла позволить себе такую роскошь. По этой причине Ваня сам стирал свою одежду после каждой игры. Это не доставляло больших хлопот, если погода была сухой.
Но сегодня шел дождь, и под ногами было самое настоящее осеннее болото.
Ваня летел, словно в замедленной съемке. В какой-то момент он уже думал, что не сможет отразить эту атаку, но все обошлось. Тяжелый мяч ударился в руки с такой силой, что ладони стало больно даже сквозь толстые прорезиненные перчатки.
Ваня пластом упал в жижу, а мяч отлетел далеко за линию игрового поля. Через пару секунд лежащий в грязи вратарь почувствовал тяжелый удар по ногам. Боль была такой, что из глаз невольно хлынули слезы.
Это Дима не смог остановиться в скользкой грязи и наступил на ноги вратарю.
А может, он сделал это специально.
– Нет! – кричал Дима. – Не может быть, ты жульничал!!!
– Ничья! – крикнул Стас, который в этой игре был судьей. Он был тощим и высоким. – Игра окончена, ничья!
У Димы была истерика. Он вцепился в штангу, стал рычать и завывать. Пытался выдернуть штангу из земли.
Ваня с трудом поднялся, проглатывая боль. Вся левая половина его тела была перемазана в грязи. Правая нога горела от боли. Шапка во время отчаянного прыжка слетела и теперь плавала в луже.
– Ты должен был дать мне пас! – кричал Антон. – Ты должен был, я бы точно забил!!!
Дима все еще пытался выдернуть штангу. Он был слишком силен для своих одиннадцати лет, и штанга отчаянно сопротивлялась его напору.
Ваня поднял шапку и попытался стряхнуть с нее грязь, но лишь размазал ее еще больше.
Игроки поднимали со скамейки свои рюкзаки и группами медленно расходились по домам. Антон со своими горячо обсуждал роковой пас, который ему не дали. Дима затих и просто стоял, обняв обеими руками воротную штангу, словно он соскучился по ней. И смотрел в землю пустыми глазами.
С другой стороны стадиона расходились девочки, они наблюдали за всей игрой. Ветер донес до Вани их смех.
Герой-вратарь попытался отряхнуться, но сделал лишь хуже. Точно так же, как и с шапкой. Подняв с земли свой рюкзак (кто-то сбросил его со скамейки), Ваня уже повернулся, чтобы пойти домой, но в этот момент его грубо схватили за шиворот.
Ваня обернулся и увидел перед собой грузную фигуру.
– Ты жульничал! – сказал Дима. Лицо его от злости было красным и сморщенным.
Ваня хотел, было, возразить, но что-то произошло, и он снова упал в грязь. Прошло несколько минут, прежде чем он пришел в себя. Ваня лежал на спине в грязи, раскинув руки и ноги в стороны, нос пекло, а во рту был привкус крови.
Дима дал Ване в нос. И ушел, бросив того одиноко лежать под дождем посреди грязного опустевшего стадиона.
Ваня с трудом поднялся на ноги и осмотрелся в поисках своего рюкзака. Он нашел его не сразу. Тот валялся на окраине поля, весь перепачканный и расстегнутый. Несколько учебников вывалились и сейчас мокли под моросящим дождем. Перед глазами все плыло и Ване потребовалось около минуты, чтобы дойти до своего рюкзака. Грязный, насквозь промокший и с окровавленным лицом парень отправился домой.
Жил он в пяти минутах ходьбы от школы в разваливающейся от старости и сырости пятиэтажке. Большинство Ваниных соседей по подъезду были либо алкоголиками, либо наркоманами, либо бабушками. В подъезде постоянно пахло кошачьей мочей, горелым луком и протухшим столетним табаком.
Во всем доме жило лишь несколько добропорядочных и молодых семей, включая семью Вани – Распутиных.
Парень подошел к подъезду и немного постоял, пытаясь оттереть с лица свернувшуюся кровь. Об ногу Вани тут же начала тереться беременная кошка. Он нагнулся и погладил ее. Она понюхала пальцы и стала облизывать с них кровь .
Когда Ваня зашел домой, его встретила мать.
– Ваня, что с тобой случилось!?
– Упал, – только и ответил он.
– Упал!? – закричала мама. – Или тебя снова побили в школе!? Снова эти маленькие отморозки! Я звоню директору!
– Не надо, мам. Мы просто играли в футбол, и мне попали мячом в лицо. Прости, что я весь испачкался…
Мать посмотрела на разувающегося сына со сканирующим прищуром.
– Попали мячом в лицо? – в голосе ее звучали нотки сомнения.
– Да, – сказал Ваня, стягивая с левой ноги ботинок вместе с промокшим носком.
– Что-то мне подсказывает, что это неправда… – сказала мать.
– Правда! – энергично закивал Ваня, но глаза его безнадежно выдавали.
– Ладно… давай в ванную, – сказала мать. – И не тряси грязь! Я только что помыла полы!
– Хорошо, мам…
Семья Вани каждую субботу отправлялась отдыхать – в лес или на рыбалку.
Чаще ездили в лес. Собирали там грибы, ягоды, орехи. Или просто гуляли, если ничего из вышеперечисленного в лесу уже или еще не было. Зимой, как правило, катались на лыжах.
Если ездили на рыбалку, то рыбачили, обычно, с берега. Денег на лодку не было. Разбивали палатку с самого утра и на целый день, разводили костер, расставляли маленькие удочки с колокольчиками и ловушки.
Мама Вани обычно всю рыбалку читала. Она очень любила читать. В год она прочитывала книжек семьдесят или около того. Именно по этой причине с ней было о чем поговорить. Она могла поддержать практически любую беседу. Неважно с кем: с директором большого предприятия; с бездомным алкашом; с маленькими детьми или со своим стоматологом.
Отец же практически не выпускал удочку из рук. А если и выпускал, то бегал и проверял установленные около берега ловушки на раков. Тогда еще отец не употреблял алкоголь и не курил. Он стал делать это много позже. Через несколько лет.
Ваня не очень любил рыбалку. Ему не нравилось слишком долго стоять (или сидеть) в одной и той же позе. Даже самая легкая удочка для Вани была тяжеловата, хотя ему уже и исполнилось целых 11 лет. Ваня большую часть времени проводил у костра: жарил хлеб на палочке; запекал недавно пойманную рыбу; варил раков; просто смотрел на огонь и думал о чем-то своем. Иногда копал маленькие колодцы.
Рыбачить всегда ездили в одно и то же место. Оно находилось недалеко за городом. Течение здесь было спокойным, а дно – надежным и довольно чистым. Тут можно было не только рыбачить, но и купаться, в том числе и детям. Таких чистых и спокойных мест в округе осталось совсем немного. Даже на городском пляже все было засыпано битым стеклом, хотя там и убирались. Ну или пытались убираться.
Правда, берег был здесь обрывистый, до воды с берега было около полуметра. А до дна – добрый метр. Поэтому маленькие дети могли выбраться из воды только при помощи взрослых. Насколько раз кто-то пытался сделать ступени или поставить у берега лестницу, но из этого ничего толкового не вышло: прорубленные в береге ступени быстро размыло, а деревянная лестница вскоре провалилась в илистое дно. Больше ее не видели.
Всю эту субботу вокруг стоял тяжелый весенний туман. Снег уже давно сошел. Голодная рыба сочно чавкала, когда Ваня кидал в воду хлебные комочки.
– Ты сейчас ее накормишь, и ей будет не до моих червяков! – смеялся отец.
– Почему ты ловишь на червяков? – спросил Ваня. – Может она хочет хлеб? Ты думал над этим, папа?
Отец засмеялся, голос у него был низкий и немного с хрипотцой. Его очень забавило, с какой серьезностью сын задавал свои вопросы. И иногда вопросы сына заставляли надолго задуматься даже взрослого.
– Возможно, – сказал отец. – Но хлеб размокает, а червяк – нет.
– Но рыба хочет хлеба, – сказал Ваня. – Ты посмотри, как она чавкает!
Отец снова засмеялся.
В чем-то его сынишка был прав. Рыба уже съела пол буханки, в то время, как на червя удалось поймать лишь несколько тощих карасей.
– Дай ей хлеба, папа, – сказал Ваня.
– Ну хорошо, – сказал отец и поменял червя на крупный шарик ржаного хлеба.
– Осторожно, забрасываю! – предупредил отец, и Ваня присел, закрыв голову руками.
Когда Ване было лет шесть, отец впервые взял его на рыбалку. И в первый же рыбацкий день маленький мужчина поймал в спину крючок.
С червем.
Крючок проткнул джинсовую курточку и майку и глубоко вошел ребенку в спину в районе лопаток. Пришлось срочно ехать к хирургу, чтобы тот его вытащил. Ваня хорошо помнил все свои впечатления и теперь очень серьезно относился к технике безопасности.
Не прошло и минуты, как поплавок скрылся под водой. Зрение у ребенка было гораздо острее, чем у отца.
– Есть! – сказал Ваня. – Давай тащи!
И отец потащил. Аккуратно, чтобы рыба не сорвалась. Затем сильнее. Удочка выгнулась и заскрипела. Казалось, леска сейчас лопнет.
– Ничего себе! – прокряхтел отец, стараясь не выпустить из рук удочку. – Там что-то большое!
– Там моя рыба! Я же говорил, что она хочет хлеба, папа!
Отец снова засмеялся.
Борьба между человеком и рыбой длилась несколько минут. После двух-трех попыток стало очевидно, что леска или удочка не выдержит, если попытаться поднять рыбу над водой. Поэтому отец стал изматывать добычу, медленно вытаскивая ее в сторону берега.
И вот, рыба оказалась достаточно близко, чтобы ее стало видно сквозь мутную зеленую воду.
– Какая же она огромная! – воскликнул отец. – Жаль, что у нас нет сочка. Он бы сейчас пригодился.
– Моя огромная рыба! Моя! Моя! – кричал Ваня, прыгая вокруг отца. – Я возьму ее себе!
– Конечно, – усмехнулся отец. – Только для начала ее нужно вытащить. И куда-то положить, в ведро она не полезет.
Они ее вытащили. С трудом, но вытащили. Огромный горбатый карась лежал на траве и бился в истерике, хватая воздух ртом. Его чешуя была насыщенно-золотого цвета. Крючок провалился глубоко, и достать его не представлялось возможным. Леску пришлось отрезать.
– Первый раз вижу такого большого, – сказал отец, вытирая с лица капли пота и зеленоватые брызги воды. – Должно быть, это какой-то мутант.
– Мой мутант! – отрезал Ваня.
Тут подошла мать.
– Это… – начала она.
– Это карась, – сказал отец.
– Карась? – удивилась мать. – Ты уверен?
– Абсолютно, – невозмутимо ответил отец.
– Что-то он огромный, – заметила мать.
– Огромный, – согласился отец. – Хочешь, я позвоню репортерам? Они приедут и будут задавать глупые вопросы, а потом нас с этим мутантом покажут по телевизору. Мы станем знаменитыми, нас будут приглашать на всякие передачи…
– Нет, не хочу, – мать улыбнулась и поцеловала отца в небритую щеку.
– Мой мутант! – снова крикнул Ваня, пытаясь погладить огромную рыбину, словно это был кот.
Мутант, спокойно лежавший на траве уже около минуты, вдруг стал дергаться и извиваться. Ваня попытался его удержать.
– Стой, мой мутант! Стой!
– Держи его! – крикнул отец, бросаясь сыну на помощь.
Но рыба вся была в скользкой слизи. Ваня не смог удержать ее. Подпрыгнув в очередной раз на добрый метр, рыба соскочила с берега и грохотом упала в воду.
Парня окатило водой, как из ведра.
– Нет! – кричал Ваня. – Вернись!
Рыба уплыла, а отец поймал своего сына за шиворот. Очень вовремя, тот едва не упал в воду.
У Вани на глазах навернулись слезы.
– Папа, я не смог ее удержать…
– Ну же, не плачь, – очень серьезно сказал отец. – Ты сделал все, что в твоих силах.
– Но я не смог…
– Не плачь! – рявкнул отец таким басом, что у Вани внутри все оборвалось.
Сын посмотрел на отца красными блестящими глазами. Но плакать перестал.
– Сынок, – продолжил отец, присаживаясь на одно колено на траву перед сыном. – Я хочу, чтобы ты понял: в мире случается много такого, на что мы не можем повлиять, не смотря на все наши старания.
– Но я мог ее удержать, просто у меня не получилось…
– Ты старался? – спросил отец очень серьезно.
Ваня кивнул.
– Тогда нет смысла плакать. Ведь ты сделал все, что смог. Все, что было в твоих силах. По крайней мере, в тот момент. В жизни и так достаточно поводов для слез.
– Но я… – всхлипнул Ваня.
– Ты сделал все, что мог, – оборвал отец. – А теперь вытри слезы и будь мужчиной!
Ваня вытер слезы, шмыгнул и гордо выпрямился.
– Вот так! Мой сын! – сказал отец и растрепал сыну мягкие светлые волосы.
Ваня обнял отца и посмотрел на мать. Она стояла у костра.
– Я люблю вас, папа и мама, – сказал Ваня.
– И мы тебя очень любим, – сказала мама, а потом добавила: – Мы хотим, чтобы ты был мужчиной и никогда не плакал. Что бы ни произошло! Ты должен быть сильным, Ваня.
– Хорошо мам.
Конечно, мать Вани понимала, что никогда не плакать не получится. Она знала, что бывают моменты, когда плакать нужно, чтобы выпустить боль. Но ее сын был еще слишком мал, чтобы с ним обсуждать такие серьезные вопросы, как смерть.
– Так, – сказал отец. – А теперь мы поймаем еще одну огромную рыбу!
– Да! – воскликнул Ваня. – Еще одного мутанта!
– Сделай хороший хлебный шарик, – сказал отец сыну – Такой, чтобы все мутанты реки собрались вокруг и стали за него драться!
– Сейчас! – крикнул Ваня и побежал за хлебом. От той буханки, что лежала возле воды, остались одни корочки и суховатые крошки.
– Все мутанты будут нашими, – усмехнулся отец. – Мой сын вам всем сейчас задаст!
В тот день Распутины рыбачили до самого позднего вечера. Ваня делал хлебные комочки и наблюдал своими зоркими глазами за поплавком, который был метрах в пятнадцати от берега.
Они с отцом были самой настоящей командой рыбаков. Настоящими профессионалами. Грозой гигантских карасей. А мать сидела у костра, читала и следила за котелком, в котором варились раки.
В тот день Распутины поймали еще несколько огромных карасей. Не таких больших, как тот, что убежал в воду, но достаточно больших, чтобы те не помещались в ведра. Даже поодиночке. И все это благодаря Ване.
Ведь…
– Рыба хочет хлеба, – сказал Ваня. – Ты посмотри, как она чавкает!
Снова наступила осень. Листья пожелтели, трава пожухла. Теплые солнечные деньки сменились дождливыми, и на улице вновь стало слякотно и грязно. Птицы стали улетать на юг. Летние каникулы кончились.
Едва Ваня успел отпраздновал свой день рождения, как в семье произошло несчастье: маму прямо с работы увезли на скорой. Она работает в главной городской библиотеке уже много лет и ни разу за все это время не отпрашивалась с работы из-за проблем со здоровьем.
Она ни разу не брала больничный.
Роза еще со школы отличалась очень крепким здоровьем. Энергия этой женщины всегда била ключом.
А тут скорая.
В последние пару недель здоровье Розы Распутиной резко ослабло: под глазами все отчетливее проступали тяжелые синяки; испортился аппетит; она стремительно худела; появились трудности со сном; взгляд стал каким-то отстраненным и мутным.
– Сходи к врачу, дорогая, – говорил Константин. – Прошу тебя, это не займет много времени.
– Со мной все в порядке, – отвечала Роза. Она привыкла, что всю жизнь болезни отскакивали от нее, как горох от стенки. – Это скоро пройдет, я уверена. Не волнуйся.
Но это не прошло. И волноваться стоило.
Когда Розу увезла скорая, из библиотеки позвонили Константину, чтобы сообщить печальную новость.
Константин последние несколько лет работает сварщиком в одной из хороших мастерских. Иногда выполняет кое-какую иную работу. В основном варит: ворота; решетки; бронированные двери; мангалы и много чего еще. Платят ему не так уж и много, но зато регулярно. На жизнь хватает.
Когда у Константина зазвонил мобильный, он доваривал последний шов широкой бронированной двери, которую заказал один из крупных торговых центров для своего магазина компьютерной техники.
– Как же вовремя, Господи! – психовал Константин.
Сварщику пришлось остановить работу, и из-за этого шов на лицевой стороне двери возле замка теперь получится не таким ровным.
Константин отложил зажим с электродом в сторону и снял сварочную маску, а затем и респиратор.
Он был единственным в мастерской, кто варил в респираторе. Все потому, что отец его (тоже много работал со сваркой) умер от рака легких. Многие профессиональные сварщики умирали от рака легких, надышавшись сварочным дымом, который был и не дымом вовсе, а самым настоящим аэрозолем.
Металлы и шлаки испаряются в сварочной духе и выпадают в микроскопические капельки. Тот самый бело-голубой сварочный дымок. Когда капельки попадают в легкие, они остаются там навсегда. Даже курение по тридцать сигарет в день не так вредно, как несколько вдохов ядовитого сварочного аэрозоля.
Профессиональные сварщики – в большинстве случаев – почему-то не беспокоятся о своих легких. На крупных предприятиях они одевают респираторы и противогазы лишь «из-под палки». Таковы правила. Одевай – иначе тебя не допустят.
Или вообще уволят, на хрен.
А заодно и сделают в трудовой книжке какую-нибудь неприятную заметку, которая сильно подмочит тебе репутацию.
На небольших же предприятиях, вроде того, на котором работал Константин, на респираторы во время сварки смотрели косо. Даже на очень простые, которые были удобнее профессиональных, хотя и очень слабо защищали.
Современные люди – очень странные. Они готовы потерять жизнь из-за какой-нибудь сущей ерунды. Они тратят здоровье на работу, которая приносит им сущие копейки, коих едва хватает на воду и хлеб.
Но при этом люди ленятся заниматься чем-то действительно стоящим. Тем, что принесет им радость, деньги и уважение. Пускай и не сразу, но в будущем – почти наверняка.
Вот такие они, современные люди.
Первое время над Константином все смеялись.
– Удобно тебе и в респираторе и в маске?
– Лицо не потеет?
– Дышать не тяжело?
– Прыщи на щеках не появляются?
Но Константин не собирался никому ничего доказывать. Он просто делал свое дело. И про его причуду скоро забыли.
Мужчина с трудом вытащил мобильный телефон из узкого и глубокого кармана джинсов. На экране отображалась надпись: «Входящий вызов. Главная Городская Библиотека».
Он почувствовал, как по вспотевшей спине прошмыгнул холодок. Ведь если жене что-то было нужно, она всегда звонила со своего мобильного.
– Что-то случилось… – мелькнуло у сварщика в голове. – Что-то плохое…
Константин нажал «Ответить».
– Слушаю?
В мастерской стоял сильным шум, ведь сейчас в ней работало пять человек. О металл скрежетала болгарка. Из глубины помещения доносился рев воздушного компрессора, и ритмичные «пшики» распылителя краски. То и дело раздавались глухие удары резиновой киянки, сменяющиеся шуршанием крупной наждачной бумаги о грунтованный кузов. Работало радио, но его практически не было слышно.
Константин не стал просить коллег на несколько секунд прекратить работу, хотя обычно так и делал. Седеющий сварщик боялся услышать по телефону нечто плохое и неожиданное. Он надеялся, что шум защитит от плохих новостей.
– Это Константин Распутин? – женский голос из динамика было едва слышно в таком шуме.
– Да, это я.
– Это Лида, напарница вашей жены.
– С Розой что-то случилось? Что с ней? – сварщику приходилось говорить громко, он почти кричал. Голос его срывался от волнения и страха. Левой ладонью Константин закрыл левое ухо.
– Она… – начала говорить женщина на другой стороне телефона. – Она… Ее увезли на скорой.
– На скорой!? Что с ней случилось!? – прокричал Константин.
В ответ на его крики звуки мастерской быстро умолкли. За несколько секунд замолк даже грохочущий воздушный компрессор. Эхо стихшего шума еще какое-то время гуляло по мастерской, заставляя висящие на стенах инструменты звенеть и поскрипывать. Вскоре все стихло. Было слышно лишь бубнящее радио да шум проезжающих рядом с мастерской машин.
Константин обвел помещение взглядом. Его коллеги бросили все свои дела и смотрели на говорящего по телефону. На лицах у них было замешательство, они тоже поняли, что что-то произошло.
Что-то плохое.
– Ее увезли на скорой, несколько минут назад. Она потеряла сознание и больше в него не приходила. Работники скорой помощи сказали, что повезут ее в Центральную Городскую Больницу.
Женщина помолчала и добавила:
– Простите, Константин, мне так жаль…
– Спасибо, Лида.
– До свидание.
Константин убрал телефон от уха и еще какое-то время тупо смотрел на экран.
– Костя, какие-то проблемы? – хриплым прокуренным голосом спросил человек, который работал с болгаркой. Сегодня он был за старшего.
– Проблемы, – кивнул сварщик.
– Мы можем чем-нибудь помочь? – спросил рыжий толстяк, что занимался покраской. На лице у него все еще была дешевая тряпичная маска-респиратор, поэтому его голос звучал глухо и сдавлено.
– Думал, что нет.
– Отгул до конца дня? – спросил тот, что был за главного.
– Да, – сказал Константин, стягивая с себя толстые перчатки и тяжелый сварочный фартук.
– Ты позвони, если нужна будет помощь! – донесся голос молодого парня, который занимался шлифовкой. На вид ему было лет семнадцать, но он был гораздо старше.
– Хорошо. Пока, мужики.
– Пока.
– Все будет нормально!
– Все обойдется, я уверен, Кость!
И Константин, сняв фартук и перчатки, даже не сполоснув руки и лицо от гари, отправился к машине, чтобы забрать сына из школы и поехать в Центральную Городскую Больницу.
Роза Распутина поступила в Центральную Городскую Больницу в крайне тяжелом состоянии. У нее были: серьезное истощение и множественные внутренние кровотечения. Ее поместили в палату интенсивной терапии.
Муж и сын приехали в больницу в течение двух часов. Главный врач не сразу допустил родных к больной, просил подождать. И им пришлось ждать около пяти часов. За это время врачи провели несколько важных обследований, включая компьютерную томографию и развернутый анализ крови. А так же сделали переливание крови, так как пациентка истекала, и ее давление падало. Медленно, но уверенно.
Константин и Иван сидели в зале ожидания. Бледные, напуганные и сбитые с толка. Это помещение само по себе вызывает ужас, не так ли?
Сколько людей здесь уже сидели?
Какие чувства они испытывали?
О чем все они думали?
Зал ожидания Центральной Городской Больницы был небольшим – всего пятнадцать обшарпанных кресел и низкая скамейка, на которою обычно садились, чтобы натянуть на обувь одноразовые бахилы нездорового желто-зеленого цвета. Под белым потолком висел большой плазменный телевизор. Он был выключен.
Отец и сын сидели в зале ожидания пять часов. Они ни разу не отлучились в туалет, ни разу не сходили к буфету, чтобы купить еды или даже воды. Просто сидели и смотрели в пол.
За то время, пока они были здесь, через зал ожидания прошло с полсотни человек.
Кто-то приехал опознать труп родственника. Кто-то – навестить ребенка, которому удаляли камни из почек. Несколько человек прошли через зал ожидания в приемную, чтобы записаться на удаление гланд или на пластику уздечки полового члена. Люди приходили и уходили. Но отец с сыном продолжали сидеть и смотреть в пол.
От Константина пахло краской и сваркой, его руки и лицо были черными, ведь он даже не успел переодеться и умыться. Иван был с рюкзаком, который теперь стоял на грязном полу у него между ног.
Не смотря на то, что в помещении сильно пахло медикаментами, в воздухе все же ощущался сладковатый запашок – запах морга. До хранилища трупов было не больше двадцати метров по узкому блестящему коридору, пол и стены которого были покрашены блестящей зеленой краской.
Вскоре подошел главный врач.
– Распутины.
– Да, это мы, – отозвался Константин, поднимаясь из неудобного скользкого кресла.
Иван тоже встал. И сразу почувствовал вибрацию и покалывание в затекших ногах. Спина и шея тоже затекли, но не так сильно, как ноги.
– Прошу вас, пройдемте со мной в мой кабинет, – сказал главный врач и сделал соответствующий жест рукой.
Затем посмотрел на охранника и кивнул ему:
– Все в порядке, они со мной.
Охранник кивнул в ответ и уставился обратно в свою литературу. Иван бросил быстрый взгляд на человека в камуфляжной форме. Тот жадно изучал журнал огнестрельного охотничьего оружия.
Кабинет главного врача находился в другом крыле больницы, на четвертом этаже. Путь к нему был долгим и извилистым.
Проходя по узкому блестящему коридору возле морга, Иван и Константин видели тележки, на которых в морг завозили свежие трупы. На некоторых тележках лежали холодные тела – видимо, сейчас морг был переполнен. Они были накрыты толстыми белыми простынями так, что торчали только босые ноги. На левых больших пальцах трупов висели красные пластиковые бирки, на которых толстым черным маркером были идентификационные данные покойников.
Иван сразу сделал вывод: тот, кто развешивает и проверяет эти бирки – правша.
Недалеко от морга располагалось большое темное помещение, посреди которого стоял аппарат компьютерной томографии. Рядом с дверью в это помещение висела большая табличка с предупреждением о радиационной опасности. Настолько огромная, что ее увидел бы даже слепой.
Даже мертвый.
Иван заметил, что двери и стены покрыты не зеленоватой краской, а обиты толстым слоем свинца. Широкое окошко, из которого открывался вид на большой белый «бублик», было сделано из очень толстого стекла, через которое все выглядело сине-зеленым и мутным. Из помещения даже сквозь толстые бетонные стены со свинцовым покрытием просачивалось тяжелое гудение мощной аппаратуры и шум огромных вентиляторов.
– Инопланетные технологии, – подумал Иван.
Затем коридор начинал петлять. На полу и стенах его появились трещинки и потертости. Возле стен стояли стойки с капельницами. Рядом с вялым цветком (кажется, это был фикус, но какой-то мутировавший) стояла связка костылей и черных клюшек, которыми обычно пользуются старики, когда выходят на улицу погулять.
Когда коридор кончился, пришлось подниматься по темной широкой лестнице со стертыми бетонными ступенями. По лестнице то и дело сновали люди – врачи, больные и посетители.
И еще по лестнице гулял противный сквозняк.
На лестничной площадке второго этажа стояли люди, у многих из них были перевязаны конечности. У некоторых не было руки, ноги, уха или глаза. Какой-то тощий дед, у которого не было обеих ног, противно смеялся. Смех его был свистящим.
На лестничной площадке третьего этажа стояло много комнатных растений и несколько диванчиков, на которых сидели скелеты. Именно скелеты, а не люди. Обтянутые кожей. Эти существа не могли быть людьми: их конечности и шеи были как спички; глаза глубоко запали; щеки провалились; головы были совершенно лысыми; ключицы выпирали сквозь серые халаты, которые были и не халатами вовсе, а одеждой заключенных концентрационных лагерей двадцатого века. Зрелище это вызывало самое настоящее животное отвращение и ужас даже у Константина, хотя он многое повидал за свою жизнь. У большинства «существ» в вене была игла, трубка от которой шла к стоящей рядом стойке с большим пластиковым мешочком, в котором была мутная жидкость неопределенного цвета. Оттенок кожи несчастных был ненормальным – серо-коричневым.
На лестничной площадке четвертого этажа стояло очень много «тележек для трупов». На них лежали расстегнутые брезентовые мешки. Эти черные мешки с тяжелой металлической молнией ждали покойников. Рядом был грузовой лифт. Едва отец с сыном успели преодолеть последнюю ступеньку и ступить на просторную лестничную площадку, как двери лифта тяжело распахнулись. И несколько человек в белых халатах выкатили из просторной кабины тележку с несчастным стариком, к которому шло две трубки от капельниц. В левую и правую руки.
– Дорогу! Дайте дорогу! – кричала толстая девушка в белом халате. Голос ее был скрипучим и весьма неприятным. Собственно, как и ее лицо.
Константин и Иван не осмеливались задать главному врачу мучивший их вопрос. Они предпочли молчать, чтобы находиться в неведении еще немного, прежде чем им сообщат страшные новости.
Над широким входом, что соединял коридор с лестничной площадкой, висела обшарпанная белая табличка, на которой крупными тонкими буквами было написано: «ОТДЕЛЕНИЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ».
Далее был широкий и очень длинный белый коридор. Весь потолок был усыпан лампами. Они излучали белый свет. Холодный и ослепительный одновременно. Слева и справа располагались двери в палаты интенсивной терапии.
Палаты были рассчитаны на одного больного – они были просто крошечными, как одиночная камера в Богом забытой тюрьме. Почти у всех палат имелось окошко, через которое можно было видеть людей утыканных иглами, трубками и датчиками. Длинный коридор был наполнен пикающими звуками. Что-то пикало громко и быстро. Что-то едва заметно и очень медленно.
– Звуки останавливающихся сердец, – подумал про себя Иван. – Так звучит безысходность…
Где-то на границе восприятия отец и сын слышали шуршание аппаратов искусственной вентиляции легких. Блестящий белый пол был настолько чистым, что жалобно поскрипывал под шагами главного врача. На ногах у того были дорогие белые туфли. Шаги отца и сына не поскрипывали, а лишь шуршали, ведь их грязная дешевая обувь была завернута в бахилы желто-зеленого цвета.
Теперь Иван сообразил, что это был цвет застарелого гноя…
Главный врач все шел и шел, и казалось, что он не собирается останавливаться, словно его кабинет находится бесконечно далеко, на другой стороне Вселенной. Глубоко внутри себя отец и сын были благодарны врачу за то, что тот оттягивает роковой момент, когда им придется услышать трагические новости.
– Должно быть, в одной из этих палат с кучей пикающих приборов лежит и умирает моя жена, – подумал Константин, на глазах его навернулись слезы. – Должно быть, она вся в иголках и датчиках, а в легкие ей засунули пластиковую трубку…
Отец шмыгнул и посмотрел на сына. Глаза того тоже были красными и блестели от навернувшихся слез.
Внезапно, в одной из палат медленный пикающий звук сменился одним сплошным писком.
«Пииииииииииииииии…»
– Ну вот, кто-то умер! А вдруг это Роза? Вдруг… Нет, нельзя об этом думать! Нельзя, прекрати! – мысленно боролся Константин со своими же тяжелыми мыслями.
Одна из дверей в дальнем конце белоснежного коридора с шумом открылась, и оттуда выбежали три человека в белых халатах. Лица их были сокрыты под медицинскими масками. Они бегом пересекли коридор и скрылись в палате, откуда звучал писк.
Вскоре оттуда донеслось:
– Разряд! Ничего… Адреналин ! Еще разряд! Ничего…
Когда главный врач открыл дверь в свой кабинет, голоса уже были достаточно далеко, чтобы отец или сын могли разобрать слова. Но писк прибора мониторинга сердечной деятельности все еще был слышен.
«Пииииииииииииииии…»
Судя по всему, человек скончался.
– Проходите, присаживайтесь, – сказал главный врач, устраиваясь за своим рабочим столом поудобнее. Дорогое кожаное кресло сочно заскрипело под грузной фигурой молодого врача.
Иван сел на низкий диванчик, что стоял напротив стола врача, затем поставил рюкзак себе на колени и крепко его обнял. Он сжимал рюкзак так крепко, словно тот не давал парню сорваться в пропасть. Константин аккуратно закрыл дверь, стараясь не издавать громких звуков.
– Вдруг шум напугает одного из больных, и от этого его истощенное сердце остановится… – думал он. – Вдруг, это будет сердце Розы… Я не допущу этого!
Потом отец сел рядом с сыном. Диван прогнулся под тяжестью сварщика и заскрипел. Иван немного съехал в сторону отца. Совсем капельку.
Повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем висящих на стене часов. Звуки останавливающихся сердец не проникали в кабинет главного врача сквозь толстую белую дверь. За окном виднелись густые кроны деревьев. Совсем близко. Уже темнело, поэтому не было слышно чириканья и щебетания птиц.
За окном отчаянно завывал лишь ветер…
В просторном светлом помещении пахло хвоей и чем-то терпким. Возможно, это был запах кофе.
– Итак, – наконец, сказал главный врач.
Теперь отец и сын заметили на его белом халате бейдж, на котором было написано: «Гл. врач: Смирнов Игорь Анатольевич».
– У меня для вас плохие новости…
– Что с моей женой!? – грубо перебил Константин. Он и сам не понял, как это получилось. Сварщик весь покраснел. Это было заметно даже сквозь грязь и недельную щетину.
Видимо, сказалось слишком долгое ожидание. Крыса-паника вот-вот готова была вырваться из клетки.
– Она умирает, – ответил врач.
– И ничего нельзя сделать? – проглатывая слезы, спросил Иван.
Человек в белом халате лишь медленно помотал головой.
– Что с ней, доктор? Она за всю свою жизнь всего пару раз болела гриппом, и раз десять у нее была легкая простуда. Она же была здоровее всех здоровых… Что… Как… Почему?
Врач прочистил горло и открыл папку, которая лежала на столе прямо перед ним.
– Судя по анализам и результатам компьютерной томографии, у вашей жены очень агрессивная форма рака.
– Рака? – переспросил Константин, а про себя подумал: – Чертов рак! Он забирает всех, кто мне дорог! Будь он проклят!
Иван всхлипывал и шмыгал.
– Да, – ответил врач. – Мы такой рак называем «молниеносным». Как по-вашему, давно ли ее здоровье стало ухудшаться?
Константин хорошенько подумал и ответил:
– Чуть больше недели. Еще две недели назад она была совершенно здоровой и вся сияла. Господи, как же так…. Мне не верится… Совсем ничего нельзя сделать, Игорь Анатольевич?
Врач помотал головой, помолчал и сказал:
– Я думаю, рак начал развиваться около двух месяцев назад. Примерно десять дней назад у вашей жены начались внутренние кровотечения. Если бы она обратилась в онкологическое отделение неделю назад, то ее почти наверняка бы удалось спасти… Химиотерапия хорошо помогает при быстром раке. Но теперь время упущено. Даже если начать химиотерапию в щадящем режиме, она ее просто не переживет. Метастазы у нее уже везде: в мозге, в легких, в печени, даже в костях. Сердце и печень пострадали больше всего. Мы перелили ей два литра крови, но ее давление продолжает снижаться из-за внутренних кровотечений.
– Сколько, доктор? Сколько у нее осталось времени?
Игорь Анатольевич перевернул несколько страниц в открытой папке и очень внимательно пробежал глазами по записям. Иван бросил осторожный взгляд на листы. Записи на желтой больничной бумаге были сделаны размашисто и очень неровно, вряд ли эти каракули мог разобрать тот, кто не был врачом.
– Я думаю, несколько дней. Возможно – неделя. Мы можем давать ей мощные обезболивающие. Все это оплачивается медицинской страховкой, все это будет бесплатно. Больше ничего сделать нельзя. Мне жаль.
Когда врач произнес последнюю фразу, отец и сын буквально кожей почувствовали, что главный врач лжет: ему не было жаль. Последнюю фразу он сказал чисто формально, как робот. Холодным ровным голосом, продолжая с безразличием смотреть на родственников умирающей женщины. На щеках у врача был румянец.
От пристрастия к алкоголю или из-за крепкого здоровья – было тайной.
– Наверняка, он каждый день говорит это свое «мне жаль» десятки раз, – подумал Константин. – Каждый раз, когда в больницу привозят мешок с мясом после автокатастрофы или насмерть замерзшего алкаша, а потом появляются родственники…
Да, так и было. Игорь Анатольевич уже около десяти лет работал врачом. Начинал он, конечно, не с должности главного врача.
На нем лежала ответственность. Большая ответственность. Он каждый день проводил в больнице по двенадцать часов. Иногда ночевал в ней. За годы своей работы он видел тысячи смертей: инфаркты и инсульты; поражения электрическим током; ножевые ранения, после которых внутренности приходилось собирать в тазик; обезглавливания; высохшие от рака; сгоревшие в огне пожара старушки; куча мяса, оставшаяся после столкновения лоб в лоб двух тяжелых грузовиков на скорости сто километров в час.
Этот румяный слегка полноватый человек видел страшные вещи. И он к ним привык.
Привыкнуть можно ко всему.
Даже к самым чудовищным вещам.
Если они происходят рядом с тобой изо дня в день.
Поэтому он был спокоен, а в голосе и глазах у него было холодное безразличие.
– Просто работа, ничего личного, – читалось в ясных карих глазах главного врача.
– Доктор, она приходила в сознание? – спросил Константин.
Игорь Анатольевич вновь заглянул в папку с желтыми листами.
– Нет.
– Можно нам увидеть маму? – прошептал Иван.
– Можно, – сказал врач, а потом взял мобильный телефон и вызвал помощницу.
Через несколько минут в кабинет зашла молодая девушка с длинными светлыми волосами.
– Проводите их к палате Розы Распутиной, – сказал главный врач, убирая папку в стол.
Отец и сын уже встали и собрались уходить, но Константин помедлил, повернулся и спросил:
– Доктор, она еще придет в себя?
Игорь Анатольевич сделал несколько глотков минеральной воды из маленькой бутылочки, что стояла на краю его стола, а затем холодно и ровно ответил:
– Не думаю. Ваша жена потеряла сознание из-за мозговых кровоизлияний. Из-за метастазов в мозгу, – сказал он, помедлил и затем добавил свою коронную фразу: – Мне жаль.
– Тебе не жаль, ублюдок, – подумал Константин, пристально посмотрев в спокойные и бесчувственные глаза главного врача.
– До свидания, – всхлипнул Иван, выходя из кабинета.
Розу поместили в палату интенсивной терапии №13. Она умерла через два дня, не приходя в сознание.