Сознание вернулось словно рывком. Ещё не открывая глаза, она поняла, что вокруг светлый день. Значит, в свой прошлый приход в сознание она не заметила ночь? Вопрос спорный, но интересный. И столь же никчёмный, как и не своевременный.
Джули открыла глаза.
В просторной палате она была одна. Белый потолок, белые стены, – до тех пор, куда она могла видеть, не шевеля головой, одними глазами, – белые подставки под приборы, капельницы, белые занавески, шторки… Словом, мир белого цвета. Вот только на мониторе по экрану бежали зелёные и красные линии, в одной из которых она узнала линию сердца, столь часто показываемую в фильмах и просто в передачах любой тематики. Эта кривая сердца, в принципе непонятная и во многом необъяснимая, всё равно вносила какое-то спокойствие своей ритмичностью повторений, своей уверенностью, своей точностью.
Джуля пошевелила пальцами рук, – и в памяти всплыли слова, произнесённые мужским голосом. Она снова ощутила тяжесть, тугоподвижность и неуправляемость, когда попробовала пошевелить пальцами правой руки.
Головная боль и тошнота покинули её. Она бы и не вспомнила о них, если бы в памяти не возникли те смутные ощущения на фоне голосов, которые не давали ей в тот момент внимательно вслушаться в слова говоривших. Так это был не сон?
– Ты уже проснулась? – женский голос раздался откуда-то… Ну как бы это сказать? Сзади? Из-за спины? Но она лежала на спине, потому сзади у неё был только пол… Ну, если не считать кровати и постели. Сверху? Но верх – это там, где был потолок, светильники, – кстати, тоже белые. Со стороны головы! Вот! Так будет правильнее всего: из-за головы.
В поле зрения появилась весьма милая молодая женщина в белом халате, просто накинутом на плечи, которая улыбнулась ей весьма доброй и открытой улыбкой.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – попыталась ответить Джуля, но язык, губы и левая половина лица её не слушались. И вместо привычной речи раздалось какое-то мычание.
– Ой, извини. Меня зовут Лейла. А тебя Джульетта. Не напрягайся и не расстраивайся. Доктор сказал, что ты молодая, и что организм справится с такой травмой.
Джуля что-то почти обиженно попыталась сказать, – что он ещё сказал, что вряд ли, сомнительно или как-то так ещё, в этом смысле. Но сквозь плохо управляемые губы просочилось опять только нечленораздельное мычание. Из глаз брызнули слезы, но даже разрыдаться перекошенным ртом было непривычно трудно.
Женщина села рядом на какой-то стул или табуретку, – Джуле не было видно на что, – и взяла в обе руки её руку. У Джули возникло опять ощущение, что она уже чувствовала на себе эти руки, когда они поглаживали её ладонь, её пальцы…
– Не спеши отвечать. Тебе сейчас это очень трудно. Мы будем разговаривать по-другому. Вот смотри. Я держу в руке твою руку. Если ты хочешь сказать мне: «ДА», то ты просто стучишь пальчиком по моей ладони. Если «НЕТ», то водишь пальцем из стороны в сторону. Как бы киваешь головой, если «ДА» и отрицательно мотаешь головой, если «НЕТ». Тебе понятно?
Джуля уже несколько начала успокаиваться от рыданий и поняла, что от неё ждут ответа. Она подумала и постучала пальцем по руке говорившей.
– Точно поняла? – как бы проверяя переспросила женщина.
– Да, да, – отстучала Джуля.
– Вот и славно. Ты помнишь, что с тобой произошло?
Джуля несколько раз постучала и поводила из стороны в сторону пальцем.
– И да, и нет? Я поняла тебя. Не волнуйся, поняла, поняла. Тогда я расскажу тебе, что с тобой произошло. Ты почему-то оказалась в моем грузовом фургончике, и при этом с тяжёлой травмой головы. Зайти в фургончик с этой травмой ты бы не смогла, значит получила её или в дороге, упав со скамьи, или я даже не знаю. Врач говорит об инсульте, разрыве аневризмы… Фургон получил для меня кое-какие товары и долго неспешно ехал через полупустыню. – несколько дней, – в мой дом. Никто и не думал, что в фургоне есть ещё и ты. Обнаружили тебя при разгрузке товара. Обнаружили тебя и скрипку в футляре. Это твоя скрипка?
Джуля бешено забарабанила всеми пальцами левой кисти по ладони женщины.
– Я так и думала. Ты от кого-то спряталась?
– Нет.
– Сбежала?
– Да.
– Что-то помнишь ещё?
– И да, и нет.
– Ясно. Понятно, что ничего не понятно. Ну и ладно. Я тут смотрела запись одного недавнего концерта, и в клубах сценического дыма во время одного выступления увидела тебя. Я остро захотела, чтобы ты поиграла для меня. Вот скажи, если я сделаю так, что ты выздоровеешь, тебе будет опять от кого прятаться?
– ДА, ДА, ДА!!! – бесконечно барабанила и барабанила Джуля. Кривая сердца на мониторе стала частой-частой. Замигали ещё какие-то лампочки.
– Тебе стало страшно?
– Да.
– Ну, успокойся. Тебя здесь никто не тронет. Хочешь, я спрячу тебя навсегда? От тех, кто может причинить тебе вред?
– Да, – дополнительные индикаторы на мониторе погасли, кривая сердца стала спокойнее.
– И ты станешь мне послушной?
– Да, да. ДА!
– А играть мне на скрипке будешь, когда попрошу?
– Да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да… – кривая сердца опять рванулась, но быстро стала стихать. Индикаторы не включились.
– Ладно, вижу ты устала. Тогда договоримся так. Сегодня и завтра ты почувствуешь, что тебе станет совсем плохо. Не волнуйся, – это будет кризис, в который я тебя введу. Потом ты пойдёшь на поправку. Поняла.
– Да.
Женщина отошла к белому столику, взяла какую-то мензурку в виде маленького стаканчика, накапала туда из вынутого флакона какие-то капли и разбавила их водой из другого стакана побольше. Потом задумчиво посмотрела мензурку на свет, как-то тяжело вздохнула и кинула в нее какую-то крупинку или зёрнышко…
Выпив полученные 2-3 глотка жидкости, Джуля решила, что ей уже ничего не страшно. Закрыла покорно глаза и заснула.