Тучи заволокли небо и поднялся ветер. Волны хлесткими ударами били по берегу, шатали из стороны в сторону пришвартованные у причала яхты. По набережной слонялись люди, то и дело фотографируя все, на что укажет объектив камеры. В метрах ста от нас сидел старик и напевал песню Наутилуса «Дыхание». Зеваки записывали его на видео, кто-то подкидывал ему в шапку рубли.
– Когда последний раз ты видел море? – спросила Вика.
– В семь лет. Перед тем, как бабушка отправила меня в интернат.
– Злишься на нее из-за этого?
– В детстве злился, но со временем понял, что она приняла верное решение. Правда я до сих пор не понимаю, почему именно Питер? Она могла отправить меня в Симферополь, к примеру.
– Большой город, много перспектив. Мне кажется, она думала, что ты найдешь там свое место, – предположила Вика. – Ялта – город маленький, тут люди не задерживаются, а Питер – огромный.
– Возможно, – сказал я. – только он меня не зацепил. Хмуро, мрачно, дождливо – грусть в общем.
– Ну да, тут-то солнечно и море под боком, – улыбнулась она. – Так ты тут на неделю и обратно в грустный Санкт Петербург?
– Такой был план, – ответил я.
– Был? – поинтересовалась Вика. – Значит, ты можешь остаться?
Ее глаза блестели, от чего мне становилось все лучше.
– Если честно, пока не знаю, как поступить. У меня в Питере толком никого нет, а тут вы с дядь Лёней.
– Неужели за столько лет ты не нашел себе друзей, девушку?
– Ни того и ни другого, – теперь уже я улыбнулся. – Люди там странные.
– Странные?
– Они интеллигентные, рассудительные, но как мне показалось – это маска. Они… ненастоящие что ли.
– Тебе просто такие попадались, – говорила Вика. – я бы с удовольствием съездила в Питер. Кроме Крыма ничего не видела, а так иной раз хочется попутешествовать.
– Когда-нибудь свожу тебя, – сказал я.
– Обещаешь? – с надеждой в голосе спросила она.
– Обещаю, – твердо ответил я.
– Ладно, чего мы тут штаны просиживаем, – сказала Вика и поднялась. – Пойдем, проведу тебя по набережной, может что вспомнишь.
– Ну давай, – я также встал на ноги.
Мы шли вдоль набережной и в какой-то момент я поймал себя на мысли, что веду себя также, как и туристы – смотрю по сторонам, будто никогда ничего в своей жизни не видел: небольшие магазинчики в старых зданиях, кафешки с новомодными интерьерами, множество памятников известным людям.
Из раза в раз я слышал, как женщины, используя громкоговоритель, заманивали людей на морские прогулки. Вика сказала, что это пустая трата денег и со временем она мне покажет интересные места.
Больше всего меня впечатлило здание похожее на корабль. Оно стояло на железных сваях, на высоте в метров десять над морем. Вика рассказала, что это был ресторан, но по каким-то причинам его закрыли.
Она остановила меня рядом с небольшим киоском, где готовили Крымские чебуреки. Вика требовала, чтобы я их попробовал. На моих глазах полная женщина в чепчике раскатала тесто, выложила фарш, залепила чебурек и кинула его во фритюр.
– Это очень вкусно, – говорила Вика, откусывая кусок.
– Не сказал бы.
Я почти доел чебурек, но так и не понял, за что заплатил – фарша мало, теста много, да и бульона почти не было. Ладно, подумал я, может это такая фишка.
От набережной мы завернули на улицу Пушкина: бабушки торговали сувенирами, художники рисовали карикатуры на туристов за достаточно существенные суммы, а рядом с ними продавцы картин пытались всучить какие-то фотообои в рамочке.
В душу мне запал один художник. Он не обращал ни на что внимание и, по всей видимости, рисовал по памяти, либо представлял пейзаж в голове. На вид ему лет двадцать пять, может чуть старше. Его рука, сжимающая кисть, порхала над холстом окрашивая его в нежно голубые, болотно-зеленые цвета… с каждым его взмахом мне открывалась потрясающая картина, которую он запечатлел в своих воспоминаниях.
Меня всегда интересовало, почему люди не в состоянии реализовать свой талант? Молодой парень рисует настолько атмосферные пейзажи и единственное, на что у него хватает ума – продавать картины на набережной Ялты?
– Ты чего завис? – спросила Вика, доедая чебурек.
– Смотри, как красиво, – ответил я.
Парень услышал мой комментарий, оторвался от пейзажа и протянул мне руку.
– Олег Слепухов – художник, в отличии от этих бесталанных писак, – с гордостью сказал он.
Парень был в мятой рубашке распахнутой до живота, волосы растрепаны, рваные джинсовые шорты, странная татуировка на икре в виде треугольника, внутри которого находилась латинская буква Y.
Я пожал Олегу руку. Моему удивлению не было предела. Неужели человек может быть настолько самоуверенным?
– Приятно познакомиться, – сказал я.
– Вы не думайте, что я преувеличиваю, – говорил Олег. – Мне известно про каждого из них: к примеру, тот мужчина в шляпе – полотна не его, а дочери. Он занимается тем, что эксплуатирует юный талант, но кроме лавки с картинами ничего не имеет, да больше скажу, ничего у него и не будет при таком подходе.
– Он же обычный продавец, – сказала Вика.
– И что с того? Я считаю, продавать картины должен только художник, и более того – свои работы, но никак не чужие, – высказался Олег.
– Если художник будет заниматься продажей картин, когда ему их писать? – я задал вопрос.
– Интересную вы подняли тему, молодой человек, – задумался Олег. – Хороший ремесленник всегда найдет время и для одного, и для другого.
– Не согласен с вами, – меня он начал раздражать.
– Вот вы чем занимаетесь?
– Пока ничем.
– Когда к вам придет осознание, что бесцельное существование бессмысленно, тогда мы с вами поговорим, договорились? – Олег демонстративно занял место перед картиной и продолжил писать.
Кулаки сами сжимались, хотелось его ударить в нос, но Вика взяла меня под руку и потащила вдоль улицы Пушкина.
– Расслабься, – говорила она.
– Я спокоен, – пытался сдерживать агрессию.
– Вижу, как ты спокоен, даже вена на лбу вздулась.
– Чего он себе позволяет?!
– Тише, Родь, это нормально.
– Так разговаривать – нормально? Самовлюбленный ублюдок!
– Ты, наверное, забыл, но в Ялте всегда были такие люди. Как говорит папа, солнышком ударенные.
– Да какая разница солнышко его ударило, или кто-то по голове настучал? Должно же быть понимание, как и с кем разговаривать? Мне, к примеру, хватает ума не высказываться о его неряшливом виде!
Вика остановилась и обняла меня. Ее прикосновения, будто плеск холодной воды в лицо, остудили мой пыл. Она какая-то слишком тактильная, думал я, однако мне это нравилось. Давно я не чувствовал человеческого тепла.
– Ладно, больше не буду злиться, – сказал я. – Куда мы дальше?
– Поздно уже, так что поедем домой, – ответила она.
– Такси вызовем?
– Не выдумывай, – улыбнулась Вика. – поедем на автобусе.
– Автобус, так автобус, – согласился я.
Мы подошли к остановке. Я сел на лавочку, а Вика высматривала нужный транспорт. Наступили сумерки. Загорелись вывески магазинов, куча фонариков вспыхнули в мгновении ока, Ялта засияла.
Автобус остановился, мы кое-как залезли в забитый людьми салон.
– Народу тут, конечно, тьма, – сказал я и схватился за поручень. – В Ялте так всегда?
– Зимой мало людей, город полностью вымирает, – говорила Вика. – Хотя, я уже и не помню, как тут на самом деле.
– Что ты имеешь ввиду?
– Я ж в Симферополе училась, а в Ялту приезжала на каникулы, и так все четыре года.
– У нас, к примеру, каникулы были и зимой. Ты разве к отцу не ездила?
– Нет, – коротко ответила она.
– Почему? – спросил я, прекрасно понимая, что давлю на Вику.
– После смерти мамы я не могу тут находиться, особенно дома. Все напоминает о ней… Как только я хочу приготовить кофе, вспоминаю, как мама стояла на кухне и игралась с туркой, у нее вечно кофе выкипал на плиту, – она улыбалась, а глаза были грустные. – Или выхожу во двор и сразу картина перед глазами – мама поднимает меня с асфальта, а я рыдаю – счесала себе колено. Заводит домой, мажет рану йодом. Я кричу, а она успокаивает меня, гладит по голове, дует на рану.
– Извини меня, – сказал я и опустил голову. – не хотел тебе причинить боль.
– Нет, Родь, я не чувствую боли, – говорила Вика. – Я не могу вернуть маму обратно, снова обнять, но она не умерла, пока я ее помню. Не могу объяснить, но это что-то вроде грустной радости, понимаешь?
– Думаю да, – сказал я, но на самом деле понятие не имел, о чем она говорит.
Каждый раз, когда я вспоминаю о бабушке, боль прошивает меня насквозь. Как она может чувствовать радость от потери близкого человека, хоть и грустную?
– Остановка Массандра, – раздался голос из динамиков.
– Наша остановка, – сказала Вика.
Мы вышли из автобуса и направились вдоль дороги.
– Ты говоришь, что не хочешь здесь оставаться, – начал я. – у тебя какие-то планы?
– Как такового плана нет. Для начала я хочу подзаработать денег и определиться, куда бы я хотела переехать. Мне рассказывала подруга, что в Москве хорошо.
– Когда есть деньги, – заметил я. – Москва – дорогой город, да и очень большой. Не факт, что ты найдешь работу рядом с домом, а тратить по два часа времени на дорогу – это жесть.
– Тогда Питер, там красиво.
– Там тоже есть свои подводные камни…
– Везде они есть! – с напором в голосе ответила Вика. – Если тебе не понравился Питер, это не значит, что я буду такого же мнения!
Неужели мои слова ее так взбесили?
– Нет чтобы поддержать, ты все мои варианты сливаешь! – сказала Вика.
– Да не сливаю я ничего, просто выражаю свое мнение.
– Ты ведешь себя также, как и отец. Каждый раз, когда я разговариваю с ним о переезде, он топит меня – "там плохо, тут еще хуже, а еще ты будешь одна в чужом городе!", – завелась она. – Разве так сложно просто поддержать меня?
Я подошел к ней, взял ее ладонь и сказал:
– Отец за тебя переживает, поэтому не хочет отпускать. Он еще не понял, что ты выросла. Со взрослыми людьми такое бывает, им сложно смириться с тем, что птенцу пора вылетать из гнезда.
– Но я не птенец, Родь, мне уже двадцать три, я университет закончила!
– Для родителей, даже в сорок, ты не перестанешь быть их ребенком, – сказал я. – Ты даже не представляешь, как бы я хотел испытать такое же чувство, когда отец переживает за тебя, заботиться, лелеет.
Вика, понимающе, опустила голову.
– Я бы на твоем месте поговорил с Лёней, – предложил я. – без криков, ссор и скандалов.
– Он так не умеет.
– Главное, умеешь ли ты, – я обнял ее также, как она меня на улице Пушкина.
– Спасибо, – сказала Вика.
Повисло молчание, настолько умиротворенное, что даже шум проезжающих мимо машин не мешал наслаждаться этим сокровенным моментом.
– Я хочу домой, – говорила Вика. – Скоро папа придет, а я еще ничего не приготовила.
– За это не переживай, я тебе помогу.
***
Лёня вернулся домой к девяти вечера. Мы успели приготовить пюре и пожарить курицу. Вика привыкла не заморачиваться с едой, и я ее в этом поддерживал. Зачем тратить на кухне четыре часа, если можно состряпать что-то быстро и, к тому же, вкусно?
Мы сели за стол и приступили к ужину. Лёня не замолкал, все рассказывал о винзаводе, о новых сортах винограда, которые ему бы хотелось видеть на Крымских полях.
– Кстати, Родь, раз уж ты к нам ненадолго, давай я организую для тебя экскурсию? – спрашивал Лёня.
– Не факт, что ненадолго, – подала голос Вика.
– В смысле? – удивился Лёня и перевел взгляд на меня. – Ты думаешь задержаться?
– У меня есть такие мысли, – сказал я.
– Хорошая новость, – обрадовался дядя. – Не переживай, у меня есть несколько вариантов работы, а жилье у тебя и так есть. Кстати, не забудь, завтра у нас встреча с нотариусом, а потом повезу тебя в бабкин дом.
– Я еще ничего не решил, дядь Лёнь.
– Все равно, ты можешь рассчитывать на мою помощь, – сказал он и сделал глоток вина из граненного стакана. – Вкуснятина! Может попробуешь? Дочке не предлагаю, она у нас в завязке, а тебе может понравиться.
– В завязке? – удивился я.
– Просто не люблю вино, – ответила Вика.
– Ладно, наливай, попробую твою вкуснятину.
– Вот, другое дело. Смотрю, у тебя к вечеру настроение появилось, – сказал Лёня и налил мне напиток в стакан. – Пей мелкими глотками, так вкус сильнее раскроется.
Я сделал пару глотков.
– Правда вкусно, а что это?
– Бастардо, ликерное красное, – ответил Лёня.
– Я думала, что Бастардо полусладкое, – сказала Вика.
– Это сейчас наши технологи, идиоты, сделали его полусладким, а раньше Бастардо был только крепленым. Собственно, Родь, ты его сейчас и пробуешь.
Тарелки опустели, а одной бутылки уже не было. Вика пошла в душ оставив меня наедине с дядей. Как же он любит тему вина, у меня уже голова болела от его лекций.
– Вот ты знаешь, в каком году впервые в Крыму высадили виноградные лозы?
– Нет, – ответил я.
– В 1805 году!
– Дядь Лёнь…
– Появился первый частный виноградник…
– Дядя Лёня! – я повысил голос.
– Чего, Родь? Я ж еще не дорассказал…
– Вы с моим отцом дружили с самого детства? – спросил я.
Его взгляд изменился, он стал тяжелее. Движения задубели, а уголки губ опустились. Будто он настраивался, что разговор может привести к чему-то плохому.
– Да, Родь.
– Расскажите мне, как вы познакомились?
Лёня вышел из-за стола, достал следующую бутылку Бастардо, открыл ее и наполнил стаканы, после чего вернулся обратно, сделал два больших глотка, наплевав на свой принцип пить понемногу, и начал:
– Я уже и не помню, когда это произошло. Будто мы с самого рождения были вместе. Помню, играли в песочнице, строили какие-то башенки. У Максима всегда получалось все намного лучше, – вспоминал дядя Лёня. – Тут подошел какой-то пацан, старше нас на года два, ногами все башенки передавил и Макс сразу в слезы. Он сам по себе был ранимый, хоть этого и никогда не показывал. Я же за справедливость, не могу терпеть подобного отношения. Помню, как поднялся и со всего маху стукнул пацана по голове пластиковой лопаткой. Тот в слезы и побежал жаловаться маме, а Макс сразу повеселел.
– Ты не подумай, – говорил Лёня. – твой отец не был слюнтяем. Период детства он всегда такой, ты только начинаешь жить и понимать какие люди рядом с тобой, и как с ними себя вести.
Я кивнул и продолжил слушать.
– У нас с Максимом никогда не было конфликтов, мы все улаживали словами, вступались друг за друга, независимо от того, кто прав. Были моменты, когда я просто так докапывался до одного парня, а Максим все говорил мне, что это неправильно, –рассказывал Лёня. – Однажды меня встретила возле школы компания, человек пять, они были из одиннадцатого, а я еще в классе восьмом учился. Один из них, лысый в спортивном костюме, начал втирать, что я его брата цепляю и должен за это ответить.
На лице дяди Лёни растянулась улыбка:
– Родь, твой папаша увидел меня, окруженного старшеклассниками, и побежал на выручку. Видел бы ты глаза тех парней, когда Максим с разбега влетел ногами в одного из них. Потом хаос, во все стороны летят портфели, кулаки пытаются добраться до цели. Ух и получили мы тогда с твоим отцом, но справедливости ради могу сказать, им тоже досталось.
Я сделал пару глотков вина, а дядя Лёня достал из антресоли пачку сигарет.
– Пока Вики нет, я хочу перекурить, – сказал Лёня. – Будешь?
– Нет, – ответил я.
Дядя открыл настежь окно, закурил, сделал вдох и вытащил руку с сигаретой во двор.
– Вика ненавидит запах сигарет, – сказал он и попросил вино.
Я подал стакан, и Лёня продолжил:
– Единственный раз мы с твоим отцом поссорились, и это было из-за твоей мамы.
– Моей мамы? – удивился я.
– Мы тогда были на втором курсе университета. Нас общий знакомый позвал на день рождение и там была она, – Лёня снова затянулся сигаретой и как только услышал шум в коридоре, потушил ее, быстро выкинул и закрыл окно.
В кухню вошла Вика – на голове полотенце, а сама она была в плотном махровом халате.
– Ты чего там стоишь? – спросила она отца.
– Мне тут удобно, – ответил Лёня.
– Опять куришь?
– Дяде стало жарко и он открыл окно, а когда услышал, что ты из душа вышла, закрыл его, – соврал я.
– Точно? – спросила Вика и посмотрел на отца.
– Конечно, дорогая, – улыбнулся Лёня.
– Ладно, – поверила ему Вика. – Я пойду спать, а вы тут не засиживайтесь, хорошо?
– За это не переживай, – сказал я и Вика вышла из кухни.
– Спасибо, Родь, что не сдал меня, – Лёня вернулся за стол. – Не хочу расстраивать дочку.
– Так что с моей мамой?
– А что с ней?
– Дядь Лёнь, вы говорили, что с моим отцом поссорились из-за мамы.
– Извини, просто меня Вика выбила из колеи.
Казалось, он был рад, что дочь так вовремя зашла в комнату.
– Слушай, Родь, давай мы с тобой продолжим в следующий раз?
Я хотел запротестовать, но решил не тревожить Лёню. Видно, что он не хотел продолжать разговор, а момент откровения упущен. Как бы мне не было интересно, разговорить его сейчас не удастся.
– Хорошо, дядь Лёнь. Тогда я пойду спать, а то время уже позднее.
– Правильно, и я на боковую. Тем более завтра вставать рано, к нотариусу ехать и все такое.
Я пожелал дяде спокойной ночи и поднялся к себе в комнату. Что же он такого скрывает? Вдруг Лёня был влюблен в мою мать? Дядя готов был рассказать, но Вика прервала его. Может, он не хочет говорить при дочке?
Как бы на это отреагировала Вика? Вряд ли поняла бы своего отца…