Говорим по-иностранному

– Бабушка! – кричит Фридер и дёргает бабушку за юбку. – Бабушка, а давай будем говорить по-иностранному! Прямо сейчас!

– Да отстань ты от меня ради бога, внук! – ворчит бабушка, чистя морковь. – Говорить по-иностранному! Ещё чего не хватало! Я разговариваю так, как у меня язык присобачен, и точка.

– «Присобачен» – так не говорят, – возражает Фридер, хватает морковку, которую бабушка ещё не успела почистить, и высоко подбрасывает её.

– А я вот говорю, – отвечает бабушка, ловит морковку и начинает её чистить. – А теперь давай, шагай из кухни да пойди поиграй. И не приставай ко мне. Мне нужно готовить, ты меня понял?

Фридер вздыхает, кивает и выходит из кухни. Он идёт в свою комнату. Когда бабушка готовит, тут уж ничего не поделаешь. К сожалению. Никогда и ни за что она не будет говорить с ним по-иностранному. А ему так хочется! Поговорить бы хоть разочек по-другому, не так, как всегда! Но только он совершенно не знает, как это – говорить по-иностранному.

Фридер садится на корточки и берёт с кровати плюшевого мишку.

– Мишка, – спрашивает он, – ты можешь говорить не по-нашему?

И трясёт мишку так и сяк. Тот рычит по-медвежьи. Он всегда так делает, если его потрясти.

– Это не по-иностранному, глупый ты! – ругает Фридер мишку. – Скажи ещё что-нибудь.

И снова трясёт его. Мишка опять рычит, на этот раз очень долго, но и только.

– От тебя никакого толку, – вздыхает Фридер и снова кладёт мишку на кровать.

Фридер обводит взглядом свою комнату. Кто ещё сможет поговорить с ним по-иностранному?

Юла! Если её запустить, она будет издавать звуки.

Фридер берет юлу, ставит её на пол и аккуратно заводит. Юла звенит, начинает вращаться, и слышится «Зур-р-р-р… зум-зум-зум-зум-зум» – такая у юлы музыка.

– Это я всё уже знаю, – мрачно ворчит Фридер. – Это тоже не по-иностранному. А просто юла поёт.

Фридер дожидается, пока юла остановится, и ногой пинает её подальше. Под кровать. От юлы тоже никакого толку. Она умеет говорить только по-своему.

Никто не может сказать ему, как говорить по-иностранному! Совсем-совсем никто!

И музыкальная шкатулка тоже не может. Её даже спрашивать не нужно. Фридер и так знает, что она скажет. Он тянет за маленький шнурок, и шкатулка начинает петь: «Братец Якоб, братец Якоб, спишь ли ты, спишь ли ты…» Это колыбельная песня, и поётся она совсем не по-иностранному. Это любому младенцу ясно.

По-иностранному – значит так, чтобы было ничего не понятно. И это должно звучать красиво. Фридер вздыхает. Как хочется сказать что-нибудь по-иностранному… Но в голову ничего не приходит. Ничего иностранного. Фридер чувствует только голод. Подошло время ужина. И уже давно.


Фридер распахивает дверь и кричит:

– Я голодный!

– Руммельдибумм! – раздаётся в ответ. Фридер прислушивается. Что это?

Но тут снова слышится:

– Руммельдибумм!

Фридер напряжённо слушает. Это голос бабушки, он его всегда узна́ет. Только что это с ней такое?

– Бабушка? – зовёт он испуганно. – Бабушка, это ты?

– Кики! – слышится из кухни, и Фридер мчится туда. Может быть, бабушке плохо? Она так странно говорит… Она никогда ещё так не говорила.

Бабушка стоит в кухне, стол накрыт для ужина. Всё как всегда.

– Что с тобой, ба? – спрашивает Фридер и испуганно смотрит на неё.

Бабушка ставит на стол миску, которую держала в руке, и говорит:

– Мампфпампф!

Потом призывно похлопывает по стулу Фридера и говорит:

– Дадада!

И смотрит на Фридера. А Фридер смотрит на бабушку. Что с ней стряслось? Может, она сошла с ума?

– Дадада! – снова говорит бабушка, снова хлопает по стулу, а потом садится, кладёт себе на тарелку хорошую порцию картофельного пюре и моркови и безмятежно принимается за еду.

– Мампф-пампф эббеле блууси! – говорит она и довольно гладит себя по животу.

И, повернувшись к Фридеру, снова повторяет:

– Дадада! – и смотрит на его стул.

Фридер стоит, будто оцепенев. Такой он бабушку никогда ещё не видел. Может, у неё чего-нибудь болит? Горло или ещё что-то? Но на вид она совершенно здорова, она ест, она улыбается… и вдруг Фридер понимает. Бабушка говорит по-иностранному! С ним!

Одним прыжком он плюхается на свой стул, быстро накладывает себе пюре и ухмыляется бабушке:

– Мампф-дампф?

Бабушка усмехается в ответ, качает головой и говорит:

– Мампфпампф! Ма-а-а-ампфпа-а-а-ампф!

И Фридер повторяет:

– Мампфпампф.

– Кики! – смеётся бабушка и кивает.

Потом она говорит: «Блуууси!», и Фридер тоже говорит: «Блуууси» – и начинает есть.

Он любит картофельное пюре. И морковку тоже.

– Кинкельбринкель? – спрашивает он, показывая на морковь.

– Кики! – смеётся бабушка.

– Блуууси, – смеётся Фридер.

– Шнодд тирфрациклатци бумм, – говорит бабушка и накладывает себе ещё пюре.

– Тектектек, – говорит Фридер, наморщив лоб, и тянет миску с пюре к себе.



– Ха? – спрашивает бабушка, а Фридер, покачивая указательным пальцем, отвечает:

– Тектектек! Эле ибибиб!

– Кики! – говорит бабушка. – Улебумм ибибиб!

А потом хватает миску и вычерпывает из неё остатки пюре.

Фридер хихикает, водружает на гору пюре морковь, а потом запихивает всё это себе в рот, огромными порциями.

Бабушка делает то же самое.

– Блуууси! – тянет она и улыбается Фридеру.

– Блуууси! – улыбается он в ответ.

Весь ужин Фридер и бабушка говорят только по-иностранному. Один лучше другого. До тех пор пока бабушка не говорит:

– Всё, внук, я устала!

Тут Фридер прыгает ей на колени, чмокает в щёку и шепчет в ухо:

– Милая, милая Бабалаламамалала!

– Ладно уж, ладно, – вздыхает бабушка и начинает убирать со стола. – Внучочо-ок!

– А завтра мы снова будем говорить по-иностранному, бабушка? – кричит Фридер и ставит миску из-под пюре в раковину.

– Ну, если я до завтра не разучусь, – говорит бабушка и кладёт миску из-под моркови туда же.