Вернувшись, Мишка с Серегой подвели итоги "командировки".
– Вроде бы сделали все как надо. Хвостов, за которые нужно было бы беспокоиться, не оставили,– удовлетворенно сделал вывод Мишка.
– Уход ты, конечно, обставил красиво, но звезды нужно было все же взять на память,– заметил Серега.
– Носить собрался? Можешь обратиться в архив Вооруженных сил и предъявить требование выдать, как родственнику героя. Или, как сам герой. Возраст, правда, несколько не соответствует. Ну, это мы подправим. Или давай в послевоенную страну Советов махни. В год 46-ой, например. Заявишься, предъявишь удостоверение, ну и получишь свою звездочку в лучшем виде. Если очень хочется.
– Да ну тебя. Просто столько там наворотили, и все вроде как за спасибо.
– А тебе почет и Славу подавай? Портреты в газетах на первых полосах, с описанием подвигов? Серега, не подозревал что в тебе столько честолюбия.
– Да нет нисколько на самом деле и носить я ничего не собираюсь, кроме крестика и медальона.
– Тогда закрыли тему и не возвращаемся к ней в дальнейшем. Помнишь Брежнева обвешанного орденами?
– Ну?
– Болезнь это. Возможно, что заразная. Тщеславием называется.
– Сравнил тоже. Где Брежнев Леня и где я!
– А где? Брежневу твои возможности и не снились. Забудь про звезды. Это не для нас. Хочешь, я тебе именной браслетик МЭ-шевский сооружу? Выгравирую с внутренней стороны что-нибудь эдакое, типа,– "Лучшему в мире Сереге".
– Хочу, конечно. Про лучшего в мире Серегу ты здорово придумал. Давай.
– Да не проблема. Получи,– Мишка протянул Сереге браслет и тот, убедившись, что надпись имеется, довольно нацепил его себе на кисть.
– Ты вот что мне объясни. Чего это ты там с Ивановым Иосифом Львовичем перед уходом целый час шушукался в канцелярии полковой? Выскочил он оттуда с глазами вытаращенными и мимо проскочил меня, даже не заметив. А потом на кухне чая выхлебал чайник. Чем это ты его в такой восторг привел?
– Да помог ему от амнезии вылечиться. Подсунул ему таблетку аскорбиновой кислоты и сказал, что это средство от амнезии. Ну, он схрумкал и все, что забыл, вспомнил. Вот от воспоминаний этих у него глаза и полезли на лоб.
– Что, очень впечатляющими такими оказались?
– Ну да. Он ведь и родителей своих вспомнил и фамилию свою и имя с отчеством.
– Погоди. Имя и отчество он и так знал.
– В том то и дело, что это не его имя и отчество. Он когда с сотрясением мозгов лежал, то рядом кто-то трепался, ну и прозвучало это сочетание имен в разговоре. А он решил, что это его позывные.
– Так! А настоящие, какими оказались?
– Настоящие – Йозеф Людвигович Онкель.
– Немец?
– Чистокровный. Мать арийских кровей – Клара, ну и отец само собой – Людвиг. Из поволжских переселенцев. Вот он и разволновался, вспомнив. Даже мне сначала говорить не хотел, за голову схватившись. А потом как зарычит,– "Я – немец!!! Как с этим жить теперь?" Еле успокоил беднягу. Уже и сам был не рад, что память ему вернул. Жил себе парень, евреем себя ощущая и горя не знал, а тут такой удар по самолюбию национальному. Кого ненавидел больше всего в жизни, тем вдруг и оказался. Можно понять его. Потом успокоился и говорит:– "То-то я удивлялся, откуда по-немецки умею разговаривать, как на русском почти. Даже думаю иногда немецкими фразами. А как же лицо?"– Спрашивает. Еврейское, дескать, абсолютно. Потом в зеркало минут десять его поразглядывал и пришел к выводу, что если заранее на него бирку не вешать, то сойдет за любое европейское, хоть за француза, хоть за итальянца. Уж не говоря об испанцах или греках там каких-нибудь. А глаза на выкате, у него были от голода. Вон у Гебельса, кстати, тоже Йозефа, глаза торчат куда как круче. А уж эта сволочь-то, на все сто процентов вроде как ариец был. Посмотри на рожи руководителей Рейха. Тот же Гитлер. Если с него мундир содрать, усики сбрить, то морда лица тоже вполне может быть еврейской объявлена. Да я читал, что и есть у него кровь эта и в довольно больших процентах присутствовала. Мамуля его вроде бы как с одним банкиром евреем блудодейничала. А Адольф – плод этой любви. Он даже в Вене пытался, будучи студентиком, познакомиться со своей еврейской родней, но те его отшили и он обиделся. Сильно осерчал, и будто бы сказал:– "Я верну вас обратно в ваши пустыни сионские",– Такая вот информация.
– Значит Гитлер на 50% – еврей?
– Если верить этой информации, то да.
– И он своих гнобил?
– Ну, каких же своих? Он себя немцем считал 100% процентным. Национальность, Серега, это такая тема деликатная, что по возможности лучше в нее не лезть. И вообще самая непонятная – это русский. Прилагательное вроде бы, а не существительное. Недаром в народе присказка есть. "Папа – турок, мама – грек, а я русский человек. "Русский – это не национальность даже, а что-то гораздо большее что ли. Сопричастность земле, на которой он живет. Ну а вообще хорошо сказал один монах православный.– "Русский без Христа – это пугало для всего мира". Так что русский – это симбиоз сопричастности к земле, на которой живешь, плюс Христианство. Православное само собой. Православным может быть вообще-то человек любой национальности, но русский без православия – это и не русский никакой, а "пугало".
– А остальные национальности без Христа – не пугало?
– Остальным столько не дано, как русским. Столько земли, столько воды и воздуха. Пространства, в общем. Много дано, много и спрашивается.
– Ну, ты совсем из русских заложников каких-то сделал. Остальным, значит, что хочешь можно, а русский будь добр в Христианство крестись, иначе ты пугало. Так что ли?
– Нет. Не так. Просто тот, кто этого не принимает, переходит в разряд остальных, которым как ты говоришь все можно. "Много званых – да мало избранных".– Так Христос сказал.
– Ну и что тем, кто не избран делать?
– Избран или не избран, только Бог решает, после смерти человека. А что им делать? На Суде по-совести ответить, вот что.
– А Русским?
– А Русским настоящим, придется сразу ответить по заповедям и мытарства пройти. Не пройдешь если, то заляжешь с остальными до Страшного суда.
– А пройдешь если?
– Тогда в Рай и сразу как бы для Царствия небесного работать будешь.
– А что они там делают?
– Не знаю. Наверное, имеют возможность приходить сюда на Землю и помогать тем, кто в помощи нуждается. Богородица живет постоянно среди людей – это точно. Почему остальным так же не работать? Не так уж их много избранных-то. Всем хватает работы. Бесовщина вон всю Землю заполонила, а вот их-то 555555555 числом. Маловато конечно на всех людей, но все же гораздо больше чем "избранных". И активные они – бесы эти. Так что каждый за десятерых суетится. Трудно их сдерживать, наверное. И все равно ты посмотри на людей. Некоторые уже и на людей не похожи. Не лица – рожи. Война, Серега, идет. Незримая, за каждого человека. Не только за русского, за любого.
– Наговорил страстей. Я теперь засыпать буду бояться. Подкрадутся бесы и душу зачернят,– усмехнулся Серега.
– Тебе-то чего бояться? Они на страстях, правда, человека разводят, но ты вроде устойчив относительно. Вон тщеславие, правда, взыграло, но это так – мелочь. Браслетик получил и успокоился. Так что, спи спокойно. Тем более с Аннушкой под боком. По домам? Что-то мне домой захотелось. По семье соскучился. Пацанов не видел, страшно подумать сколько. Ну и Катюшу само собой. Давай завтра ко мне с Аннушкой. Посидим в теплой, домашней обстановке. Все наши соберутся, думаю, если пригласить. Давно не собирались. Сейчас приду домой и попрошу Катюшку пироги поставить.
– Пироги? Так бы сразу и сказал. А то "теплая обстановка". Теплая обстановка без пирогов, что русский без Христа – Пугало. Не для всего мира конечно, но для меня точно. А с Катюшиными пирогами, я себя сразу избранным ощущаю.
– Ладно "избранный", давай до завтра,– парни из "мазаришарифки" "разбежались" по домам.
А на другой день все собрались в доме на набережной.
Катюша с Аннушкой суетились на кухне, запахом пирогов сводя с ума всех остальных. Серега довольно улыбался, принюхиваясь:
– Представляешь сколько счастья сразу? Уха и пироги. Возвращаюсь вчера, а там такая вкуснотища. Чуть язык не проглотил. Хорошо, что я женился вовремя. Чуть из-под носа такое сокровище не увели.– сделал он вывод, косясь в сторону кухни.
– Ишь, ты, никак на глазах внучок то мудреет,– удивился Силиверстович.– Давайте-ка отчитайтесь о командировке, парни. Что там да как? У нас-то рутина. А вы прямо за всех, за нас подвиги совершаете. Или нет?
– Ну, какие там подвиги? По золотой звезде, правда, посмертно выдали,– проговорился Серега и Нина Андреевна сразу всполошилась:
– Что значит "посмертно"?
– Это значит, что Мишка не захотел звезды эти торжественно получать и сбежать предложил. Да еще обставил все так – будто нас в болото смыло.
– И зачем все это нужно было городить?– не понял Петр Павлович.– Получили бы, порадовали людей, да и ушли под уважительным предлогом.
– Да, там из Ставки толпа начальства прилететь должна была, через два дня. С вопросами полезли бы гнилыми. Вот я и решил спектакль поставить, чтобы документы остались несомненные, а спросить было нельзя, у тех, кто вроде бы, как там,.. все организовал. Пусть бумажками шелестят. Их не расспросишь. Они круче, чем подлинные в том смысле, что настоящие не всегда соответствуют событиям и за уши притянуты потом. А наши "комар носа не подточит". Если написано что в 9.00 утверждена бумажка Верховным, то не в 8.59 или 9.01, а точно в 9.00. Он и сам это подтвердит, если память у него была такой, как ее расписывают. Говорят имена и отчества всех секретарей райкомов и генералов знал. А их если выстроить, то от Москвы до Китая колонна получится.
– Насчет колонны из секретарей и генералов, ты может быть и прав, а насчет памяти феноменальной я сомневаюсь, Петрович,– вставил реплику Академик.– Я наоборот читал, что с памятью у Сталина проблемы были, страдал выпадением фрагментами. И звонил среди ночи по нескольку раз этим самым секретарям. Спал днем потом до обеда, а ночью всех теребил. Сидели эти секретари и генералы перепуганные у телефонов. Вдруг позвонит. Не высыпались само собой. А он позвонит и спросит, бывало: – Товарищ Иванов, – это не вас ошибочно репрессировали в 37-ом? Нет? Я вот что думаю, товарищ Иванов, ваш завод выпускает три тысячи снарядов в сутки, нельзя ли выпускать на 10% больше? Можно? Трудно, но можно? Хорошо. Нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики. Правильно? Спокойной ночи, товарищ Иванов. И товарищ Иванов, постарев за эти пять минут разговора лет на десять, мчался в цеха, чтобы организовать работы в третью смену и завод начинал выпускать снаряды не на 10%,а на 20%-ть. Говорят на Урале, один эвакуировавшийся завод, начал работать прямо под открытым небом в сорокаградусные морозы, а стены возводились вокруг уже потом. Три директора застрелились, пока вышел на запланированное количество продукции. Вот так и руководил Иосиф Виссарионович. "Нэзамэнимых у нас нэт" и "Кадры рэшают все" То есть кадры решают, но жалеть их не надо.
– Ну, он где-то прав был вообще-то. У нас если не погонять, то никто не зашевелится, да еще и разворуют все, что возможно. За примерами ходить далеко не надо. Вон эти, в Кремле сидящие. Полстраны уже разворовали. Такими темпами, если двигаться будут, то лет через десять подомнут под себя всю экономику и состояния у них будут миллиардов по пятьдесят у всех. Долларов само собой,– реплика принадлежала Петру Павловичу, и спорить с ним никто не стал. Только внуки, сидящие у него на коленях, раскрыв рты, вдруг радостно засмеялись чему-то своему и за ними следом и взрослые, не понимающие их веселья.
– Чего это они?– не понял Петр Павлович.
– А ты на себя в зеркало посмотри,– сунула ему под нос зеркало Нина Андреевна.– Глаза праведным гневом горят, зубами клацаешь. Хорошо, что не заплакали.
– Так это они надо мной смеются, паршивцы,– обиделся дед на внуков.– Забирай, старая, своих клоунов, не желаю общаться с ними.– И тут кто-то из близнецов, то ли Пашка, то ли Петька, протянул ручонки к нему и произнес вполне членораздельно: – Деда!– Петр Павлович услыхав, что первое слово одного из внуков "Деда", дар речи потерял, и лицо его из притворно-сердитого сразу расплылось в довольной улыбке:
– Ага! Испугались. Заговорили. Деда. Вот, Мишка, пока ты там по командировкам целых пять минут болтался, детишки-то твои забывать тебя уже стали. У всех нормальных родителей "Папа и Мама" первое слово, а у ваших "Деда",– а Петька с Пашкой, вцепились в протянутые руки деда, повиснув на них своими ручонками, выдали по очереди сразу весь накопившийся словарный запас.
– Деда, баба, мама, папа, дядя.
– Ни фига себе… разговорились,– удивился Серега.– Ты, Миш, их отличаешь? Который кто?
– Конечно!– уверенно заявил Мишка.– Который на Петьку откликается, тот Пашка. Хитрющий. А тот, который помалкивает, Петька. Тоже хитрющий.
– Откликается – хитрющий. Помалкивает – тоже. Что-то логики не вижу?
– Вот нарожай своих, тогда поймешь,– с видом умудренного жизнью старичка, заявил Мишка.
– Аннушка!– тут же заорал Серега и, та примчалась из кухни, вытирая руки полотенцем.
– Что?
– Срочно детишек требуют родственники нарожать,– сообщил ей Серега новость и Аннушка покраснев, принялась оправдываться:
– Сейчас некогда, пироги боюсь, подгорят. Потерпите чуток.
– Хорошо,– согласился Серега.– Скоро пригласите к столу? Я уже голодный как волк… минут пять.
– Скоро,– обрадовалась Аннушка.– Через пять минут просим всех за стол.
– Ну, что там, в Москве?– поинтересовался Мишка, взглянув на отца.
– Нормально в Москве,– ответил за него Силиверстович.– Я твою идею со спичками решил там тоже двинуть. Цех запустил. Народ с полок выметает товар со скоростью просто невероятной. А мы еще этикетки запустили с азбукой, так что народ их собирает. Сам видел у одного купчины в доме. Детишки сидят, и буковки по коробкам изучают. Еще зверушек всяких лепим. Экзотических. Я художника толкового нашел.
– Вот, а вы спрашиваете, чего Москва в 12-ом году выгорела дотла. Спичек потому что много было в каждом доме. Поджигай – не хочу,– сделал вывод Серега.
– Не допустим. Команды пожарные организуем,– возразил ему Силиверстович.
– Много ты этими командами, едущими на телегах со стоведерными бочками, натушишь? Когда весь город заполыхает? Даже французы сбежали от жары. Кислород же выгорал. Дышать было нечем.
– Доживем – увидим. Еще пятнадцать лет до пожара этого. Петька с Пашкой вырасти успеют к тому времени. По пятнадцать лет им уже будет,– сосчитал Силиверстович.– Вы в Питере тоже спички выпускаете и не боитесь, что выгорит столица империи?
– Столица империи норовит каменными домами застроиться. Они по триста лет простоят. Строят капитально. Вот хоть этот дом. Нужно и в Москве на камень народ агитировать. Заводиков пару, другую кирпичных построить на окраине и лепить кирпич сотнями тысяч. А пока его вручную лепят и дорог он, вот народ из дешевой древесины и городит себе халабуды, на которые без слез смотреть невозможно. Корявые, черные, с пузырями бычьими вместо стекол. И отапливаются по черному. Поэтому население чумазое ходит, как трубочисты.
– А что, правильно,– поддержал Мишку Силиверстович.– Обязательно пару заводов кирпичных открою. Пару десятков образцовых домишек построим и по дешевке продадим. А потом и местные подхватят инициативу. Вся Москва загудит. Да за пятнадцать лет мы всю ее из деревянной в кирпичную превратим. Заводик стекольный свой тоже нужен. И цементный.
– Ну, цемент еще не изобретен, так что опять время опережаем.
– Ну и что? Со спичками не постеснялись, а почему с цементом нельзя?
– Да строй, Силиверстович. Кто против? Просто оттуда тебе тогда не вылезти вообще будет.
– Вас подключу. Вы же вроде бы разрулили ситуацию с этими XЦX-овинами не учтенными?
– Почти. Есть там несколько вопросов не закрытых,– Мишка выложил на стол браслет.– Вот в Мозырской комендатуре обнаружил в сейфе. Полноценный браслет МЭ. Откуда не понятно. Нужно выяснить. Там в сейфе я шкатулку малахитовую обнаружил и прихватил машинально. Открылась, однако, только с помощью браслета, а в ней вот он и лежал. Обычный правда, не эксклюзив, но все равно загадка эта мне не нравится. Нужно коменданта мозырского порасспросить.
– Ну, так и порасспросил бы? В чем дело?– спросил Петр Павлович.
– Не было его в это время там. В отпуск отбыл. А потом закрутились и я честно признаться, если, то забыл про него. Ну и форс-мажоров там – в 42-ом у нас очень много. Теперь только вроде в августе сможем появиться. Но откладывать "непонятки" эти на потом я бы не стал. Хотя могу справиться и один. Серега вполне может присоединиться к вам.
– Ну, уж нет,– возразил Петр Павлович.– Без напарника в одиночку нельзя. Будем тут дергаться, если что…