Гейтлер сидел перед компьютером, вчитываясь в очередную статью. Он уже два дня работал за письменным столом. Во вторник появились газеты с подробным описанием неудачного покушения на президента в театре. Иголкин дружно признавался всеми психически невменяемым типом. К тому же выяснилось, как он попал в театр: его брат-электрик достал ему билет на престижный спектакль. Во время первого действия Иголкин сидел в амфитеатре, а в антракте умудрился найти местечко в партере и украсть нож в театральном буфете. Журналисты где-то раскопали, что Иголкин некоторое время состоял членом одной из «патриотических» организаций, но был исключен из нее за недисциплинированность.
Все газеты издевались над несчастным «террористом», решившимся на нападение с почти бутафорским оружием. Обыгрывалась и тема президента – мастера по дзюдо и самбо. Одна газета даже представила примерную схему боя, если бы несчастный сумел добраться до президента, и пришла к выводу, что президент в лучшем случае сломал бы напавшему руку, а в худшем – вообще мог бы его убить. Журналисты справедливо считали, что для защиты от такого «террориста» главе государства не нужна была его охрана. Более того, оказалось, что Иголкин состоит на учете в психиатрическом диспансере. И в результате почти сенсационная трагическая новость обернулась настоящим фарсом.
Дзевоньский читал все газеты подряд и потихоньку успокаивался. Он понимал, что нападение Иголкина никак не связано с деятельностью Гейтлера. Это была та самая случайность, которая возможна в любом деле.
К вечеру одиннадцатого января Гейтлер вышел к ужину мрачный и сосредоточенный.
– Я почти закончил, – сообщил он генералу Дзевоньскому.
– Надеюсь, – пробормотал тот, – наша кухарка сегодня приготовила отменный ужин, а через два дня обещает порадовать нас праздничной едой. По-моему, даже собирается сделать индейку. Никогда не могу понять этот странный русский обычай – праздновать Новый год два раза. У всех Новый год – это первое января, а у них есть еще и старый Новый год.
– Вы, поляки, хоть и славяне, но католики, – пояснил Гейтлер, – и поэтому не можете понять русских. Ваши противоречия основаны на разделении цивилизации на католическую и православную. В России отмечают Новый год как во всем мире, а потом празднуют православное Рождество и свой старый Новый год. Их церковь так и не признала замену юлианского календаря григорианским.
– Это я знаю, – ответил Дзевоньский, – мне непонятно, как можно после официального Нового года отмечать Рождество и старый Новый год.
– А мне нравится, – улыбнулся Гейтлер, – прекрасная русская традиция! Зимние праздники растягиваются почти на три недели…
– Россия – самая непредсказуемая страна в мире, – проворчал Дзевоньский, – никто и никогда не сможет их понять. Нужно много лет жить в этой стране, чтобы начать понимать их ментальность.
– Это народ великой культуры и литературы, – напомнил Гейтлер, – почитайте Достоевского, Чехова, Толстого, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Горького, Шолохова, Булгакова, и вы многое поймете.
– Неужели вы читали всех этих русских писателей? – изумился Дзевоньский. – Правда, читали?
– И даже на русском языке, – усмехнулся Гейтлер. – Я все время хочу вам сказать, что в вас сидит очень сильная неприязнь к русским – такая традиционная польская неприязнь к своим восточным соседям.
– А вы, немцы, всегда очень любили русских? – зло осведомился Дзевоньский. – Или нас, поляков? И вообще, кого вы любили в вашей истории? Французов? Англичан? Вы умудрились воевать даже с австрийцами.
– Почему вы сразу огрызаетесь? Я говорю вам об устоявшихся привычках, об особенностях вашего менталитета, а вы сразу вспоминаете мне всю историю Германии. Может, тогда заодно вспомните, что крупнейшие философы и почти все музыкальные гении тоже были немцами? В вас крепко сидит этакий ясновельможный местечковый пан. Ну почему не признать, что русские и немцы два великих народа? А вы волею судеб оказались между ними и потому так много страдали в своей истории. Две империи не могли позволить существовать польскому государству. Поэтому вас все время брали в тиски и с востока, и с запада. Поляки тоже великий народ, но их место в Европе оказалось достаточно уязвимым.
– Я читал Чехова и Толстого, – ответил Дзевоньский, – правда, на польском. Должен согласиться с вами, что мы совсем разные народы, хотя и относимся к славянам. Наша религия разделила нас сотни лет назад. И мне часто трудно бывает понять русских. Иногда даже кажется, что немцы нам гораздо ближе по своей ментальности. – Дзевоньский нахмурился и продолжил: – Я все время задаю себе вопрос: как могла Красная армия победить немецкую во время войны? Ведь Германия – это не просто страна. Это новейшие технологии, самая лучшая организация труда, исключительная дисциплина, пунктуальность, порядок. И на фоне разваленного советского хозяйства и безалаберности русских сталкиваются две страны. Два образа жизни. Ведь Германия была страной «Мессершмиттов» и «Хейнкелей», «Тигров» и «Пантер». А сталелитейная промышленность, а наука немцев?! И вдруг они проигрывают войну русским. Самая организованная армия в мире, самая технически оснащенная. Покорившая всю Европу. Разгромившая лучших французских генералов, отбросившая отборные английские войска. В несколько недель разбившая нашу армию; а ведь мы умели сражаться, доказав это и в двадцатом году, и потом в сорок пятом. Но немцы вдруг проиграли русским. Никогда не мог понять почему? Говорят, что во время войны русские самолеты и танки были гораздо лучше немецких. Но как такое возможно? Ведь сейчас даже смешно подумать, что русские автомобили могут быть лучше немецких. Все эти «Волги», «Жигули», «Москвичи»… Что они в сравнении с «Мерседесами», «БМВ», «Ауди», «Фольксвагенами»? Что такое вообще современная российская промышленность против немецкой? Или русская организация труда против немецкой? Их «Аэрофлот» против «Люфтганзы»? Авиационные моторы для воюющей Германии изготавливали на заводах «БМВ». До сих пор название этой фирмы означает высочайшее качество и эффективность. На Германию работала вся европейская промышленность, за исключением промышленности Великобритании. И вдруг немцы проигрывают войну. Они опрокинули нашу страну практически за неполный месяц, а ведь наши солдаты сражались достаточно храбро.
Дзевоньский перевел дыхание, нахмурился и продолжал:
– И такой парадокс в России! Немцы доходят до Сталинграда, захватывают практически всю промышленную часть Советского Союза и останавливаются в нескольких метрах от Волги. Все. Дальше они не прошли. Никогда не мог понять! Русские воевали с винтовками Мосина, изобретенными в девятнадцатом веке, против автоматического оружия немцев. И все-таки победили. Но как? Почему? Вопреки всякой логике!
– Вы действительно не понимаете эту страну, – усмехнулся Гейтлер, – поставьте перед ними самую сложную задачу и будьте уверены: они ее выполнят. Они проявляют свой характер в самые сложные времена. Как было в начале семнадцатого века, когда ваши предки попытались уничтожить их государство. Они тогда сами защитили свою страну, буквально вырвав ее из ваших рук. Как было при Карле Двенадцатом или при Наполеоне. По всей логике событий, они не могли выиграть войну у шведской армии Карла. Лучший полководец того времени, самая отборная армия, уже не раз бившая русскую армию, союзники-украинцы. И вдруг такое поражение под Полтавой. А разве можно было предположить, что они смогут противостоять великой армии французского императора, возглавляемой таким гением? Лучшая армия, лучший полководец, лучшие условия. Но французы тоже не смогли победить. Каждый из русских полководцев по отдельности не смог бы выстоять против Наполеона, даже Кутузов, которого он побил до этого при Аустерлице. Но, соединившись вместе, поставив перед собой великую цель освобождения собственной страны, они не только выиграли войну, но и прошли через всю Европу, разгромив Наполеона.
Вспомните, как Польша отбросила русских в двадцатом году. Вам тогда казалось, что вы самое мощное государство на востоке Европы. Вы побили даже будущего маршала Тухачевского. Взяли в плен десятки тысяч красноармейцев, которых потом так и не вернули, замучив в своих лагерях. Вам казалось, что вы будете новым западным валом против восточных большевистских орд. А Россия останется разоренной крестьянской страной. Вы знаете, какие потери они понесли во время Гражданской войны? Была практически уничтожена большая часть кадровой армии, погибли миллионы людей, вся страна перешла на натуральный обмен. Что было потом? Они сплотились в Советский Союз, за десять-пятнадцать лет модернизировали страну, а вы остались топтаться на месте. Во время войны они умудрились мобилизовать свою промышленность, организовать выпуск лучших танков, лучших самолетов, реактивных орудий. Они поставили перед собой почти невозможную задачу. Остановить и победить немецкую армию, самую сильную армию в мире на тот момент. И они это сделали. А вспомните про космос. Как могла разоренная войной страна, потерявшая столько людей, имеющая столько сожженных городов и сел, первой выйти в космос? Уже через двенадцать лет после войны они запустили туда свой спутник. А еще через четыре года – первого человека. Глядя на их нынешнее состояние, вы считаете, что так будет всегда? Предатель Горбачев опрокинул собственную страну, сделал из армии посмешище, развалил спецслужбы. Но так не будет долго продолжаться. Они снова поднимутся, как Феникс из пепла. Уже сейчас их олигархи покупают Европу, скупая яхты, дворцы, футбольные клубы и даже нас с вами, дорогой генерал. Это удивительная страна и удивительный народ, Дзевоньский. Один русский поэт сказал: «Умом Россию не понять». Они побеждают вопреки всякой логике и проигрывают вопреки устоявшимся нормам и правилам. Их история непредсказуема, как непредсказуем сам народ. Если хотите, это особая цивилизация, которая развивается по своим собственным законам.
– Я начинаю подозревать, что вы только притворяетесь немцем, – заметил Дзевоньский, – вы так восторженно о них говорите.
– Из-за их непредсказуемости я потерял все, – напомнил Гейтлер, – родину, работу, жену, семью, будущее. И поэтому не говорите мне о моей восторженности. Я действительно слишком хорошо знаю эту страну и ее людей. И испытываю к ним сложные чувства. Давайте начнем работать. Вы уже просмотрели сегодняшнюю прессу?
– Конечно. Я попросил скупить все сегодняшние газеты. Нужно будет еще пролистать и еженедельники, которые выйдут к концу недели.
– Согласен. Но в общих чертах уже ясно, что Иголкин – несерьезная фигура. Нашим планам он помешать не может. Вы говорили с Курыловичем?
– Он приедет в тот день, когда мы его позовем.
– Очень неплохо. Значит, нам нужно уже сегодня определиться с фигурой журналиста, который нам понадобится. Я подобрал несколько человек. Нужно будет тщательно все продумать.
– Полагаю, я плохой советчик такому специалисту по России, как вы, – признался Дзевоньский.
– Не нужно говорить так самоуничижительно. В данном случае будет неплохо, если вы выступите как мой оппонент. И тем более учитывая ваш специфический опыт. Мне нужен серьезный оппонент из контрразведки, чтобы выбрать подходящего журналиста.
– Кого вы наметили?
– Пока выбрал шестерых: Синкин и Уткин из «Московского комсомольца», Павзнер, Леонов и Абрамов с телевидения, Бенедиктов с радио. Вот пока эти шестеро. Дальше нужно думать, выбирая, с кем из них мы будем работать более плотно.
– Бенедиктов не подходит, – сразу сказал Дзевоньский, – он знает Курыловича и Холмского, с которыми мы работаем. Через него можно выйти на них. Это достаточно рискованно.
– Тогда убираем Бенедиктова, – сразу согласился Гейтлер, – хотя он был очень подходящей кандидатурой. Достаточно известный журналист, руководитель свободной радиостанции. Известен на Западе. Популярен в Москве. Но его кандидатуру нужно убрать. Вы правы. Нельзя, чтобы среди его знакомых был Курылович. Остаются пятеро. Как вам кандидатура Синкина? Он достаточно популярен, знаковая фигура среди демократических журналистов, газета все время публикует его острые материалы и письма к президенту. Подходит?
– Нет, – ответил Дзевоньский, – я читал его письма. Очень смело и по-своему талантливо. Но что касается президента… Это довольно опасная смесь. Откровенного хамства и плохо скрываемой иронии. Если бы не ваш план, он был бы идеальной кандидатурой для любой другой операции. Однако в данном случае Синкин не годится. Даже если его «раскрутить» по полной программе. Он слишком радикален. И, я думаю, нам он не подходит.
– Приятно слышать мнение профессионала, – польстил своему коллеге Гейтлер, – я тоже об этом подумал. Давайте следующего. Главный редактор газеты Уткин. Подходит?
– Очень неплохо. Насколько я знаю, у него хорошие связи, обширный круг знакомств. Он – владелец газеты, обеспеченный человек. Его кандидатура подходит почти идеально. Но его недолюбливают многие коллеги. Удачливых людей всегда не любят. Журналисты могут не поддержать нашу кампанию. Уткин – барин, а не работяга, такие не вызывают симпатии.
– Откуда вы знаете, что его не любят?
– Если бы даже не знал, то мог бы предположить. Где вы видели, чтобы профессионалы хорошо относились к коллеге, ставшему успешным бизнесменом? Нам могут предложить потребовать выкуп из его собственных средств. Зависть – очень сильное чувство, вызывающее ненависть.
– Вы рассуждаете как контрразведчик. Игра на человеческих слабостях.
– А вы другого мнения?
– Нет. Я с вами согласен. Эта фигура одна из самых подходящих. Но давайте возьмем следующую. Павзнер с телевидения. Ведущий аналитической программы, очень известный журналист, имеет хорошие связи среди зарубежных коллег, особенно в США, где он работал. Если в нашем деле будут задействованы американские журналисты, это только усилит эффект подачи материалов. Как вы считаете?
– Сколько ему лет?
– Сейчас посмотрю. Семьдесят. Он самый старший в этой компании.
– Опасно. В таком возрасте сильные стрессы приводят к серьезным последствиям. Наша операция может затянуться, и тогда нам понадобится врач или реанимационная палата. Кроме того, он еврей, а это нам не очень подходит.
– Опять ваши антисемитские взгляды?
– Я всего лишь констатирую факт. Мне кажется, нам лучше подобрать русского журналиста.
– Он не еврей. У него мама француженка. Но насчет возраста вы правы. Я подумаю. Следующий Леонов, тоже с телевидения. Очень популярный журналист, имеет репутацию настоящего «патриота». Говорят, во время второй чеченской войны его даже приговорили к смертной казни за одиозные выступления. Отличается крайне радикальными позициями, считается государственником.
Дзевоньский покачал головой.
– Его похищение может быть похоже на хорошо разыгранную провокацию, – возразил он, – я бы не стал с ним связываться.
– Вам трудно угодить, генерал, – Гейтлер убрал листок с данными Леонова, – этот слишком патриотичен, другой слишком демократичен. Если будем мыслить подобными категориями, никогда не найдем подходящего. Вот у меня есть еще шестой кандидат. Павел Абрамов. Работает на радио и телевидении с начала девяностых. Имеет устойчивую репутацию демократически ориентированного журналиста. Но без радикализма. В девяносто третьем не поддержал расстрел российского парламента. Он одинаково нравится и центристам, и правым, и левым. Освещал события в Чечне вполне профессионально и без ненужной агрессии. Ему тридцать девять лет, он спортсмен, занимался пятиборьем, был мастером спорта. Женат второй раз. Имеет пятилетнюю дочь. От первого брака детей нет. Подходит?
– Спортсмен – это немного опасно, – пробормотал Дзевоньский, – и он достаточно молод. Может предпринять попытку к побегу, я уже не говорю о том, что его захват будет сопряжен с некоторыми трудностями.
– Браво, генерал! Вы нашли недостатки у всех шести кандидатур, – кивнул Гейтлер, – если вас беспокоит только его физическая форма, то это не так сложно. Ваши «костоломы» с ним справятся. Тем более что ничего особенного делать не придется. Все продумано в малейших подробностях. Только теперь давайте пройдемся снова и остановимся наконец на двух из них, чтобы прокрутить наших кандидатов более подробно. От нашего правильного выбора зависит успех всей операции.
– Я понимаю. Но вы сами предлагали мне быть вашим оппонентом. Поэтому я и пытаюсь вам возражать.
– Напишите две ваши кандидатуры, – предложил Гейтлер, – а я напишу мои. И мы сравним. Вот бумага. – Он подвинул собеседнику лист бумаги.
Тот взял ручку и задумался. Гейтлер, не размышляя, написал две фамилии. Дзевоньский наконец решился. И тоже написал две фамилии. Они протянули друг другу листки. И оба одновременно усмехнулись. На листках были написаны одинаковые фамилии. И в одинаковом порядке. Первой генералы поставили фамилию Абрамова, второй – Уткина.
– Я был не прав, когда говорил о дисквалификации вашей службы, – признался Гейтлер, – очевидно, даже военное положение не могло изменить профессионализма ваших сотрудников. Такое единодушие меня радует. Можете обосновать свой выбор?
– Конечно. Бенедиктов никак не подходит. Павзнер слишком стар. Кандидатура Леонова не вызовет большого ажиотажа среди левых журналистов, а кандидатура Синкина – среди правых. Остаются двое – Абрамов и Уткин. Но Уткин, как говорят сами русские, барин. Он владелец газеты, богатый человек, сам почти ничего не пишет. Некоторая часть русского общества может отнестись к неприятностям с ним со злорадством. Остается Абрамов. В меру демократичен, в меру патриотичен, молодой, красивый, – Дзевоньский показал на листок с его фотографией, – что тоже немаловажно. Имеет семью, маленькую дочь. Это должно разжалобить женскую аудиторию. Одним словом, идеальная кандидатура.
– Прекрасно, – кивнул Гейтлер, – значит, мы оба остановили свой выбор на Павле Абрамове. Пусть будет он. А запасным вариантом оставим Уткина. В качестве дублера. Как у космонавтов. Только нас за это не станут награждать звездами.
Дзевоньский криво улыбнулся.
– Я предпочитаю наличными, – хрипло произнес он, – это и удобнее, и надежнее.