Глава 1

В последнем «сидячем» вагоне ехали пятеро. Двое читали, один смотрел в окно, один спал, один ковырял в носу. Поезд шел через всю Канаду, от Ванкувера до Монреаля. Четырнадцать с половиной часов назад он вышел из Виннипега, а в Монреаль прибывал больше чем через сутки. И предполагалось, что к моменту прибытия в Монреаль один из пятерых – ваш покорный слуга – будет мертв.

Если кто-то из пятерых и был знаком друг с другом, ни один этого не показывал. Напротив, как это часто бывает в поездах, все старательно не замечали остальных. Пытались вычислить друг друга – аккуратно, не привлекая внимания остальных, – лишь двое: я и тот, что планировал меня убить.

Я машинально перелистывал страницы книги – Лилиан Беквит «Одинокие холмы». Пейзаж за окном подсказывал, что не только холмы бывают одинокими. Одиночеством веяло и от бесконечной заснеженной степи, раскинувшейся за окном. Вокруг меня царило одиночество.

Тот мой сосед, что читал «Тайм лайф», встал, покачнулся вместе с вагоном и начал пробираться к выходу, по дороге наступив мне на ногу.

– Извините, – сказал он.

– Все нормально, не стесняйтесь, – ответил я.

Сосед, как видно, не понял, что на это ответить, – и ничего отвечать не стал. Несколько секунд постоял нерешительно в дверях, затем скрылся в соседнем вагоне. Я встретился взглядом с тем, кто ковырял в носу; он опустил глаза, затем дважды взглянул украдкой в мою сторону. Оба раза обнаружил, что я все еще на него смотрю; снова опустил глаза, нахмурился, выдернул палец из носа и начал пристально рассматривать его, словно ученый, желающий установить, как подействовало на объект пребывание в незнакомой среде.

Тот, что смотрел в окно, поднял руку и принялся ощупывать подбородок и щеки в поисках щетины. Не найдя там зарослей, удовлетворенно кивнул, откинулся на сиденье и стал смотреть в потолок.

Тот, что спал, ритмично покачивал головой вверх-вниз вместе с движениями вагона, причем его рот то открывался, то закрывался. Как рыбы в аквариуме – те тонкие тропические рыбы, что скользят среди водорослей, пялясь на мир бессмысленными круглыми глазами.

На последней станции я видел плакат: группа бодрых седовласых старичков в спортивных костюмах бежит по полю, и подпись: «Мы становимся не старше; мы становимся лучше».

Становимся лучше… Интересно, в чем? Я определенно становлюсь старше – и, на мой вкус, слишком быстро, – но совершенно точно ни в чем не улучшаюсь. А жаль. Нужно знать и уметь куда больше, чем я, дабы удержаться в этой странной, непредсказуемой, соблазнительной игре, что фаталисты именуют «судьбой», священники – «путями Господними», а биологи – «жизнью».

Сейчас ключ к моей жизни хранится в портфеле – портфеле на багажной полке, над головами у четырех моих спутников. Всего портфелей там пять. Два черных «Самсонайта», два дешевых кожаных портфеля из тех, что делаются в Гонконге и продаются по почтовой рассылке через рекламные объявления в глянцевых воскресных приложениях, и один «Гуччи» – настоящий, не подделка.

Один «Самсонайт» можно вычеркнуть – это мой. Значит, остаются четыре. Содержимое одного из них сообщит мне, кто хочет меня убить; впрочем, разумеется, убийца не станет открывать портфель у меня на глазах.

Крайне маловероятно, что мужчина, взяв с собой в долгое путешествие портфель, ни разу его не откроет. Даже в часовой поездке на автобусе большинство из нас хоть раз да щелкнут замком. Если поездка длится часа четыре, человек, так и не открывший портфель, привлечет внимание любого, кому достанет любопытства это заметить. А мне сейчас любопытства было не занимать.

Я отложил книгу, достал «Нью-Йорк санди таймс» и развернул на странице с кроссвордом. Вытащил из кармана золотую шариковую ручку «Кросс», в задумчивости сунул ее в рот. Обвел вагон рассеянным взглядом, пару раз постучал колпачком по зубам и снова опустил глаза на кроссворд. «Граница между свободой и рабством, разделившая народ», девятнадцать букв. А черт его знает! Обычно я кроссворды люблю: они помогали скрашивать долгие и скучные часы слежки, когда читать нельзя, чтобы не упустить чего-то важного, а угадывание слов дает хоть какую-то пищу уму. Однако сейчас пищи для ума у меня и так было достаточно. Передо мной стояла загадка куда более сложная, и, если не разгадать ее быстро, один английский пенсионный фонд с облегчением узнает, что ему предстоит платить на одну пенсию меньше. Прищурившись, я вглядывался в кроссворд – однако в буквах на бумаге не было ключей, способных мне помочь. Ключи хранились в другом месте – в цифрах на вращающемся циферблате, спрятанном в моей ручке.

Прошло еще несколько минут, и я почувствовал, что затекает правая нога – в пятнадцатый раз за день. Попробовал ею пошевелить: стало чертовски больно. Надо пройтись, подумал я, – если, конечно, смогу встать. С самой посадки на поезд в Виннипеге прошлым вечером я не поднимался с места, если не считать одного короткого похода в туалет. Опустил сиденье, чтобы поспать, снова поднял утром, чтобы съесть завтрак на подносе. Голова раскалывалась, из носа текло, и выглядел я, должно быть, как наглядное доказательство преимущества авиаперелетов.

Запомнив, как лежат портфели – на случай, если какой-то из них сдвинется с места, – я захромал по проходу в соседний спальный вагон первого класса. И там увидел ее. Она сидела в отдельном купе и, когда я проходил мимо, на миг подняла глаза. Наши взгляды встретились. На ее лице ничего не отразилось. Сейчас она была рыжеволосой и в очках, при прошлой нашей встрече – блондинкой без очков. Два года прошло: достаточно, чтобы измениться, слишком мало, чтобы забыть. Неужели обознался?

Загрузка...