Глава 5

Сценарий фильма «Профсоюзная путёвка» был прямолинейным, идеологически правильным и с вполне ожидаемым финалом. На титульной странице начальство курортов Кавминвод оставило размашистую подпись под резолюцией «Принято. В работу».

По замыслу сценариста Демьяна Кострова, на новый советский курорт Пятигорск по профсоюзной путёвке отправляется бывший красный командир, а теперь простой рабочий и одновременно руководитель кружка по искоренению неграмотности Трофимов. Из-за неразберихи Трофимова заселяют в отель «Бристоль», где отдыхает немецкая кинозвезда Клара Риттер, приехавшая в СССР, чтобы сняться у советского кинорежиссёра. Она живёт в шикарном номере вместе со своим мужем Гансом, миллионером и кинопромышленником, но несчастна и одинока. Гансу Риттеру жена нужна исключительно для зарабатывания денег, он постоянно изменяет ей, причём, как правило, с горничными, в этом Демьян Костров был твёрд. За те два часа тридцать минут, что картина шла на экране, немецкий эксплуататор должен был соблазнить восемь работниц курорта, предлагая им то пачки денег, то чулки, но только две – настоящие комсомолки – с гневом отказывались. Остальные, классово невыдержанные, отдавались миллионеру на фоне курортных достопримечательностей.

Клара, увидев мужа с очередной пассией, бежит к нему и ломает ногу, но этот абзац был перечёркнут, и карандашом сделана надпись – «падает с обрыва прямо в объятия тов. Трофимова». После этого случая кинозвезда начинает понимать, что любит вовсе не своего поганца Ганса, а литейщика Трофимова, бросает богатство и славу и уезжает с ним в небольшой городок, где ведётся строительство нового цеха литейного завода. Перед этим Ганс прозревает-таки, что курочку, несущую золотые слитки, хотят увести за просто так, и пытается с помощью бывших белогвардейцев убить Клару и Трофимова. Но советский рабочий проявляет чудеса ловкости и смекалки, обезоруживает их всех и передаёт подоспевшим милиционерам. Всё это снимается в декорациях Пятигорска, с обзором основных достопримечательностей и новых здравниц, выставляемых в лучшем свете.

– Ну и бред, – Сергей перевернул последнюю страницу, на которой, словно утверждающий штамп, стоял жирный отпечаток чьего-то пальца, пахнущий колбасой, – впрочем, как говорится, семьдесят рублей – это семьдесят рублей.

Молодой человек привык к пунктуальности и даже приехал пораньше – без четверти двенадцать, но в полдень у Провала ни Свирский, ни его подчинённые не явились. Сновали отдыхающие, как по отдельности, так и вместе с организованными группами, бегали лотошники, торговцы посолиднее катали тележки с едой, мороженщики набирали из жестяных бидонов замерзшее лакомство, клали между кружочков вафель с именами и меняли это чудо на тридцать копеек. Травин купил шашлык из местного барашка, с горкой зелени и помидоров, ещё раз взглянул на озерцо в гроте и совсем уже собрался уйти, но в половине первого появились первые кинодеятели. На подводе привезли аппаратуру, два грузчика стащили тяжёлые ящики, на одном из них разложили снедь и принялись обедать. Невыразительный Матвей Лукич перебирал бумажки, а осветители и помощник режиссёра начали расставлять возле колоннады лампы и софиты, хотя нужды в них из-за солнечной погоды не было никакой. Тут же собралась толпа любопытных прохожих, которые мешали процессу как могли.

– Товарищ, вы заменяете Охлопкова? – возле Травина возникла та самая девушка, которая первой добежала до них со спасённой Малиновской. – Повернитесь! Голову выше! Уши сойдут, а вот с носом придётся что-то делать.

– Пришить новый? – Сергей послушно повращал головой. – Мне мой нравится, хотелось бы оставить.

– Вы тут шутки шутите, – девушка старалась быть серьёзной, – погодите, я сейчас всё сделаю.

Она взяла Травина за руку, довела до подводы и усадила на один из ящиков, рядом появилась коробка с мазями, румянами и прочим гримом.

– Как вас зовут-то? – молодой человек послушно подставил лицо.

– Зоя.

– Зоя, надолго мы тут? А то ваш Свирский с утра так ничего и не объяснил.

– Губами не двигайте и не морщите лоб, сейчас я пудру наложу. Арнольд Ильич обещал снять кино за три недели, но тут такое у нас творится, просто кошмар. Малиновскую видели? Ну, конечно, вы же её поймали, так эффектно. Свирский вчера места себе не находил, когда вы не пришли, всё спрашивал, даже что-то переписал, а потом послал Гришу вас найти, тот сообразил через курортное управление, и тут бац – вы в нашей гостинице. Представляете, какое совпадение, нет, ничего не говорите, надо левую щёку обработать, она у вас впалая.

Сергей вздохнул и подставил левую щёку.

– Ну вот, теперь вы почти вылитый товарищ Охлопков, правда, вас всё равно будут снимать так, чтобы лица видно не было. Скидывайте свой пиджак и надевайте вот этот.

– Зоя.

– Что?

– Мы тут надолго?

– А, съёмки. Пустяк, сегодня две сцены отснимем, как вас убивают, а потом ещё несколько на следующий день, там вы мельком, и всё, дальше Малиновскую на фоне древностей, но уже в одиночку. Варвара Степановна любит, когда солнце сбоку и сверху светит, выглядит на экране эффектнее.

– Да она и так вроде ничего, – улыбнулся Травин.

– Так вы тоже в неё влюбились?

– Есть немного. Давай на «ты», – предложил Сергей, – по-простому, а то я себя каким-то древним чучелом музейным чувствую

– Давай, – Зоя кивнула. – Тут в первую неделю чуть все не передрались, и Арнольд, и Муромский, и даже Коля Охлопков, уж на что он сам знаменитость. Гриша, который помощник Свирского, хотел утопиться с горя, а вон Саша и Витя, осветители, те чуть дуэль не устроили, кому лампу возле неё держать. Сейчас вроде успокоились, наша Варенька – барыня неприступная, нас-то, замарашек, вообще за людей не держит, а ещё три года назад такой же замарашкой была. Я тебе про неё такое расскажу – ахнешь. Ой, да ты теперь вылитый Охлопков!

– Особенно в этом пиджаке. Что тут на него понавешали?

– Это орден Красного Знамени, – чуть обиделась девушка. – Ты рабочий и герой войны с белогвардейцами! А ну-ка, встань.

Травин поднялся, развёл плечи, нитки на спине затрещали, готовясь порваться в любой момент. Артист Охлопков был явно против него жидковат.

– Сойдёт, – решила Зоя. – Ты, главное, лицом к камере не поворачивайся, а то и вправду нос придётся клеить. А вот и наша знаменитость явилась.

На улице, ведущей мимо Бальнеологического института, появился красный «фиат», только Малиновской в нём не было. Свирский сидел рядом с шофёром, а на заднем сиденье – артист Муромский и второй оператор. Машина остановилась возле подводы, выходить из неё никто не спешил. Через минуту вдалеке показалась пролётка, она подлетела к колоннаде, остановилась, и оттуда вылез Гриша.

– Где белогвардейцы и Беляев? – режиссёр высунулся из машины. – Куда они подевались?

Выяснилось, что троих местных актёров, нанятых в срочном порядке играть подручных миллионера Риттера, сегодня ещё никто не видел, равно как и циркового артиста Беляева, отвечавшего за кульминационную драку. Сцена, где литейщик расшвыривает нападавших, словно кутят, была отснята на третий день, но только накануне обнаружилось, что плёнка испорчена. Осталась только та часть, где милиционеры вяжут незадачливых белогвардейцев и ведут в отделение.

– Напились, – прошептала Зоя с восторгом, пока Свирский орал на Гришу, – наверняка надрались в дупель. Ох и перепадёт им.

– А зачем они нужны?

– Так тебе же с ними драться. Что, Арнольд Ильич не сказал? Сначала должны были снять нашу знаменитость, как Муромский в вас стреляет, а потом – как ты его дружков расшвыриваешь. Коля Охлопков уложился в четыре дубля, его даже чуть ножом не порезали, но что-то с плёнкой случилось, а он уехал. Беляев показывает, как надо драться, в цирке у Трахтенберга силачом работал раньше. А раз Варвары Степановны нет, значит, сперва тебя и белогвардейцев будут снимать.

Травин улыбнулся, подошёл к режиссёру, который уже успел переползти из автомобиля в кресло.

– На драку мы не договаривались, – сказал он. – Без подготовки я не согласен.

Свирский раздражённо посмотрел на молодого человека.

– Товарищ, у нас процесс горит, а вы с претензиями. Вольдемар, ты куда?

– Пойду горло промочу, всё равно мне пока что здесь делать нечего, – Муромский перелез через закрытую дверцу и твёрдыми шагами направился к зданию Тиличеевских ванн, где в правом крыле зазывала гостей пивная. – Тебе нарзана захватить?

Режиссёр жалобно скривился, но тут же придал лицу строгое выражение.

– Чёрт знает что творится, – сказал он. – Вы, товарищ Травин, выглядите как настоящий былинный богатырь, что вам троих побить, пустяк, только не стесняйтесь, приложите этих гадов по-настоящему, чтобы знали, как опаздывать. Так что не будем спорить, сейчас мы их найдём и отснимем сцену. Подождите пока в теньке.

Сергей ещё раз напомнил самому себе про семьдесят рублей, про то, что на отдыхе всё равно делать больше нечего и что до Федотова всё равно до воскресенья не добраться, взял первую попавшуюся тряпку из ящика с реквизитом, расстелил на траве и уселся, привалившись к основанию колоннады. Солнце нещадно било в оба глаза, но день выдался не особо жарким, чувствовалось приближение осени. Зоя примостилась рядом с ним, протянула стакан с лимонадом.

– Так всегда, – пожаловалась она, – сначала все стараются, приходят вовремя, а под конец не соберёшь никого. Ты где работаешь?

– Начальником почты, – Травин отпил глоток, закашлялся.

– Скучно, наверное?

– Весёлого мало.

– Вот и у нас, на экран посмотришь, как сказка, а на самом деле то артист напьётся, то лампы разобьют. И по десять раз одно и то же снимают. А артистки, если их не накрасить и не причесать, как лахудры выглядят, да что там, я и то лучше.

Сергей уверил Зою, что та выглядит замечательно, куда там всяким Малиновским, девушка порозовела и даже позволила себя приобнять, но тут появился артист Муромский. За ним тащились четверо мужчин, у одного из них, в кепке, глаз украшал солидный фингал.

– Вот, – гордо сказал Муромский, – я их нашёл. Сидят, гаврики, водку пьют, пока мы в поте лица трудимся. Арнольд, друг мой, так Варька будет сегодня сниматься или нет? А то мне жарко и тягостно, лучше ванну схожу приму.

– Я тебе приму, – устало произнёс Свирский. – Беляев, я же тебя в последний раз сколько предупреждал? Чтобы ни капли.

Крепкий и подтянутый мужчина в кепке и с фингалом что-то пробурчал невнятно, так, что ни одного слова было не разобрать, но режиссёр понял.

– Так, готовьтесь. Сейчас отснимем драку, а там и Варя подтянется. Гриша, бегом в «Бристоль», что хочешь делай, но чтобы через час эта гадюка подколодная была здесь.

Гриша кивнул, вскочил в машину, водитель дал газ, и «фиат», кашлянув сизым дымом, умчался обратно в сторону гостиницы. А Беляев нетвёрдым шагом направился к Сергею.

– Ты будешь их бить? – спросил он, протягивая руку.

Видимо, Зоя насчёт цирка не соврала, пожатие у силача было стальным. Он с четверть минуты пытался передавить ладонь Травина, но потом сдался.

– Сгодишься. Только сильно не бей, мы им по десятке выписали, ну с учётом, если фонарь под глазом или нос в юшку, а про переломы уговору не было. Смотри, их трое, нападать на тебя начнут по очереди, так зрелищнее. Первого кинешь через бедро, второго ударишь в грудь, он отпрыгнет и упадёт. А вот третий будет с ножом. Нож настоящий, его надо выбить аккуратно, чтобы никого не порезать, а Пашку поднять и вниз с размаху. Он к этому привычный, бывший гимнаст, а в театре так вечно в яму падает. Мы с утра четверть уговорили, так что ему сейчас море по колено, переживёт как-нибудь. Сдюжишь? А то артист приезжий не сумел, хоть Пашка и весит всего ничего, пуда четыре. Пашка, ты как?

– Всё путём, – нетвёрдо произнёс один из будущих белогвардейцев, высокий и пухлый, но с тощим лицом. Он подошёл, остановился, покачиваясь, словно на ветру. – У меня во!

Пашка гордо распахнул просторный китель с эполетами, под которым обнаружились толстые ватные валики, намотанные на тело.

– А ну давай, – распорядился Беляев, – попробуй.

Сергей ухватил бывшего гимнаста за пояс и воротник, поднял чуть выше головы. В нём было килограммов шестьдесят, не больше.

– Отпускай. Да не бойся, можешь с размаху, – прохрипел Пашка.

И когда упал с почти двухметровой высоты, выставил локти и колени, а потом легко вскочил на ноги. Свирский, наблюдавший со стороны, одобрительно кивнул, хлопнул в ладоши. Оператор встал за штатив с французской камерой «Дебри Парво» модели «L», положил руку на рукоятку привода, вторую такую же камеру взял режиссёр, он подобрался поближе к Сергею, снимая его в профиль и стараясь, чтобы любопытные отдыхающие в кадр не попали.

– Начали, – скомандовал он.

Муромский выдал демоническую улыбку, что-то прокричал – в немом кинематографе можно было что угодно орать – и махнул рукой. По его команде трое «белогвардейцев» двинулись на «литейщика Трофимова», первые двое держали «маузеры», а третий – нож размером с тесак. Артисты корчили рожи, показывая, с каким удовольствием застрелят и зарежут орденоносца, наверняка на большом экране это должно было смотреться эффектно, но Травин с трудом сдерживал улыбку. Когда между ним и первым артистом оставалось не больше полутора метров, он кувырнулся, ухватил «белогвардейца» под колени, поднялся вместе с ним и аккуратно уложил на мощённый плитой пол колоннады. Рукоять отобранного «маузера» почти впечаталась в лоб – ровно настолько, чтобы со стороны казалось, будто ударили со всей силы. Рука второго кинопротивника оказалась прямо над макушкой, Сергей ухватил его под локоть и за воротник, подсечкой отправил к первому, придержав голову. Оставался третий, Пашка широко расставил руки и покачивался на месте.

– Давай, – сказал он, – хватай меня быстрее, а то не сдержусь. Закуска прям у горла стоит.

– Если на меня вывалишь – убью по-настоящему, – предупредил Травин.

Он представил, как бы в такой ситуации повёл себя героический рабочий, махнул один раз ногой, стараясь промазать, потом второй, наконец выбил нож, который артист уже собирался сам уронить, схватил снова Пашку за воротник и пояс, поднял над головой, подержал несколько секунд и с силой обрушил вниз. Прямо перед плитами он резко дёрнул артиста вверх, гася инерцию, оторвал пояс, но Пашка уже натурально корчился на земле, издавая утробные звуки.

– Отлично, – Свирский положил десятикилограммовую камеру, вытер пот со лба. – Тюня, ты снял?

Оператор показал большой палец, два «белогвардейца» поднялись, кряхтя и поддерживая друг друга, третий был занят – он выплёскивал на гранит содержимое желудка. Осветители Саша и Витя разворачивали софиты, которые так и не пригодились, Зоя захлопала в ладоши, Муромский достал из внутреннего кармана пиджака фляжку и сделал большой глоток. Зеваки что-то кричали и махали руками.

– В этом что-то есть, – сказал Травин скорее себе, чем другим, – может, мне и вправду в актёры податься?

– Не советую, – Муромский протянул фляжку, Сергей мотнул головой. – Ну как знаешь. Поганая профессия, люди здесь – дерьмо, так и норовят другому ножку подставить. Я, когда в театре служил, то гвоздей в ботинки насыплют, то скипидару в костюм подольют, а то и говнеца в карман подложат, и вот стоишь ты на сцене, пятка в гвоздях, вся рука, миль пардон, в нечистотах, и играешь какого-нибудь романтичного героя-воздыхателя. И ведь каждый, есть у него талант или нет, хочет пробиться на главную роль, да только их, ролей-то, мало, а желающих много. Вот тут, братец, или сподличать, или случая ждать. Знаешь, как Коля Охлопков, заместо которого ты здесь, в первые ряды выбился? Мейерхольду нужен был высокий парень для «Смерти Тарелкина», там есть двое фузилёров-богатырей, Качала и Шатала, ну и Сева Кольку из толпы буквально выдернул. Так он и получил свою первую роль, и пошло-поехало, а до этого ему даже слов не давали, кроме как «кушать подано». Я вот думал, может, синематограф другой, ан нет, та же клоака. Смотри, барыня едут, вот сейчас цирк начнётся.

Действительно, красный «фиат» с Гришей и Малиновской притормозил возле колоннады. Артистка была в хорошем настроении, позволила себя накрасить и припудрить, посылала воздушные поцелуи посетителям Цветника и даже забралась на капот автомобиля, чтобы её было лучше видно. Тем временем «маузеры», которые так и не сыграли своей роли, подобрали с земли и почистили. Свирский листал сценарий, который знал наизусть, кусал губы и бегал с места на место, выбирая удачный ракурс.

– Нет, – сказал он, – никуда не годится, народ мешает. Идём к гроту Лермонтова, пусть там Трофимова застрелят, то есть попробуют застрелить.

– Там тень, – Варя вздохнула, – Арнольд, чем тебе здесь не по душе?

– Ну ты посмотри, какой вид, люди ходят, едят, смеются как идиоты, что я, по-твоему, должен снять? Вон ту раскормленную бабу с выводком или мужика с пузом и в панаме? Соберись, быстро отстреляемся и на сегодня закончим.

– У меня вопрос, – решился Травин, – если меня застрелят, как я потом её к себе в деревню увезу?

– Не в деревню, а в город, товарищ, – Свирский раздражённо взмахнул пачкой бумаги, – там же написано – пуля попадает в орден, а потом вы хватаете Риттера и сдаёте его милиции. То есть только стреляют, остальное уже снято.

У Сергея в его копии сценария такого не было, но он промолчал. В орден, значит, в орден. Тем временем оператора оставили у телеги, Свирский решил сам снять сцену одной камерой – возле грота места было немного, аккурат для трёх действующих лиц. И со светом повезло, он падал так, как любила Малиновская. Варя выбрала место, встала и упёрла руки в бока.

– Арнольд, ну что, будем репетировать?

Парные сцены с главной героиней режиссёр всегда проигрывал загодя, чтобы артист знал, что ему делать. Но сцену эту уже снимали с Охлопковым, Варя и Муромский отлично знали, что им делать, а на Травина никто особо не надеялся. Свирский махнул рукой, поставил Сергея возле Малиновской, сказал, что скомандует, когда тому надо будет сместиться, примостился чуть поодаль. Гриша щёлкнул хлопушкой-нумератором, и съёмка началась. Сначала Травин просто стоял, пока артистка заламывала руки и закатывала глаза, а её экранный муж размахивал руками. А потом Муромский отошёл на два шага, выхватил из-за пазухи «маузер» и навёл на киношную парочку.

– Смотри на меня, сейчас я выстрелю, ты покачнёшься, – крикнул он Сергею, выпучивая глаза, и нажал на спусковой крючок.

Инстинкт, вбитый за годы в подсознание, заставил Травина надавить Малиновской на плечи и самому присесть, уводя её и себя с линии выстрела. Пока молодой человек осознавал, что только что запорол дубль, «маузер» выплюнул облако порохового дыма, а вылетевшая из дула пуля выбила гранитную крошку прямо на том месте, где секунду назад находилась голова его партнёрши.

Загрузка...