Глава вторая
Чехия, Прага
2023 год
«Хмельной гусь» располагался на улице Новый Свет, где запросто можно было снимать исторические фильмы. Фасады старинных домиков не портили наружные блоки сплит-систем и спутниковые антенны, вместо асфальта на мостовой лежала каменная брусчатка. Впрочем, домовладельцы предпочитали деревянные окна пластиковым и не торопились менять старую добрую черепицу на что-нибудь более современное вовсе не из любви к Средневековью. Закон обязывал их сохранять исторический облик зданий, у каждого из которых имелся не только порядковый номер, но и своё уникальное имя. В большей части этих названий так или иначе упоминалось золото – «У золотого грифона», «Золотая прялка» или «Под золотым виноградом». Как нетрудно догадаться, дом, где находилась семейная пивоварня Гессов, назывался «У золотого гуся». Дейлинка в своей циничной манере говорила: «Вот бы ещё зарплату здесь платили золотом. А то одними красивыми названиями сыт не будешь! А ещё „золотые грифоны“, „золотые груши“… Почему никто не догадался назвать свой дом „У золотого золота“? Вот это было бы сильно!»
Улица Новый Свет петляла, повторяя изгибы ручья, которого давно уже не существовало. Здесь было не так шумно, как, например, на Карловой улице, более популярной у туристов. Барбаре нравилось смотреть из окна спальни рано утром, когда над городом ещё висела лёгкая туманная дымка. В такие моменты не составляло труда поверить, что во главе страны по-прежнему стоит король, чуму лечат доктора в носатых масках, а на центральной площади Праги время от времени кого-нибудь сжигают.
Барбара, как обычно, проснулась в восемь утра и принялась готовить завтрак. «Хмельной гусь» распахивал двери для посетителей в десять, работники приходили за час до открытия. Но сегодня Барбара не собиралась идти на работу. Смысл? Чтобы получить разнос от пана Гесса и узнать, что она уволена?
Кухня выглядела маленькой и невзрачной – плита, раковина, пара подвесных шкафчиков и круглый обеденный стол. Включаясь и выключаясь, холодильник трясся, словно юродивый в пляске святого Вита. Тяжёлая кованая решётка уместнее смотрелась бы на окне рыцарского замка, а не съёмной квартиры, которую вроде бы никто не собирался брать штурмом. На толстых прутьях, сохранивших следы кузнечного молота, висел стеклянный глаз Фатимы, кроличья лапка и ещё несколько оберегов.
Барбара разбивала яйца над сковородкой, когда на кухне появилась мама в махровом халате и тапочках. Её волосы были взъерошены, глаза опухли ото сна.
– Доброе утро, милая, – сказала она, доставая из шкафчика медную турку и баночку с молотым кофе.
Мать Барбары являла собой пример красивой женщины средних лет. Вообще-то её звали Эльза, но этим именем её теперь никто не называл – для клиентов она была фрау Вернер. Глядя на свою мать, Барбара понимала, как будет выглядеть лет через двадцать, – высокая, худая фрау с непослушной копной светлых волос и выразительными голубыми глазами.
– Идёшь сегодня на работу?
– Нет, мама, не иду, – сказала Барбара, снимая сковородку с плиты и раскладывая яичницу на две тарелки. – И ты прекрасно знаешь почему.
– Не знаю. Сегодня выходной или какой-то праздник?
– Ты нацарапала «пивные руны» на любимой бочке пана Гесса.
– Ах это… – протянула фрау Вернер, аккуратно насыпая кофе в турку.
– Этой бочке триста лет, её реставрировали специально, чтобы показывать туристам. Ты испортила музейный экспонат. А ещё взяла мои ключи. Просто вытащила их из моей сумки!
– Я не знала, что эта бочка такая ценная, на ней же нет никакой таблички. Зато я почувствовала её нездоровую энергетику. Знаешь, с антикварными вещами так бывает. Они несут на себе отпечатки ауры бывших владельцев и впитывают негатив, словно губка воду. Я не задумывалась, когда чертила руны, просто сделала, что необходимо. Кстати, ты и сама…
– …Могла бы расставить защитные чары. – Барбара заранее знала, что скажет мать, и закончила за неё фразу.
– Вот именно. Не благодари.
Барбара резко опустила сковородку в стальную мойку, и по кухне разнеслось гулкое «бом!», словно кто-то ударил в колокол.
– А я и не благодарю. Из-за тебя меня с позором выгонят с работы.
– Ну и невелика потеря. Тебе не надоело носиться с пивными кружками? Это же не твоё.
Фрау Вернер поставила кофе на огонь и повернулась к дочери:
– Тебе давно пора завязывать с этим.
– Почему же?
– А потому, что ты не такая, как другие девушки. Ты ведьма, и на тебе лежит ответственность. Каждый должен заниматься своим делом. Представь, что Эйнштейн пошёл бы работать официантом, вместо того чтобы работать над теорией относительности.
Барбара закатила глаза. Внутри у неё понемногу закипало.
– Если ты пыталась мне что-то доказать, будем считать, тебе удалось, – примирительным тоном произнесла фрау Вернер. – Да, ты можешь сама зарабатывать, и теперь мы обе это знаем. Вот только нам с тобой нечего делить. Мы – семья и навсегда останемся семьёй.
Фрау Вернер утверждала, что видит людей насквозь. Но непохоже, чтобы она понимала, какие эмоции разрывали сейчас её собственную дочь. С тех пор как Барбара проснулась, в груди у неё пекло, а теперь это жжение усиливалось с каждой секундой. Во рту появилась горечь, а кончики пальцев онемели и начали странно покалывать. А всё из-за фразы, которую она собиралась произнести.
– Кстати об этом. – Голос Барбары сделался ломким. – Я собираюсь уехать и пожить самостоятельно.
На кухне воцарилась тишина. Некоторое время фрау Вернер смотрела на дочь так, словно перед ней стояла опасная сумасшедшая, а потом издала нервный смешок.
– Хорошая шутка. Я на секунду даже поверила.
– А это не шутка. – Сердце Барбары тяжело колотилось о рёбра, горечь во рту стала просто нестерпимой. – Мы должны какое-то время пожить отдельно друг от друга.
За спиной Вернер-старшей зашипело – это сбежал кофе. Но она даже не оглянулась.
– Это какой-то бред. Ты не можешь.
Барбара сотни раз представляла себе этот разговор. Выстраивала диалог, придумывала аргументы и хлёсткие фразы. Но сейчас язык прилип к нёбу, а мысли летали в голове, как обрывки газеты в пустой комнате.
– Мама, то, как мы живём, это неправильно, – выдавила она. – Мне нужно время, чтобы всё обдумать и решить, чего я хочу на самом деле.
– Нам нельзя ничего менять. Нельзя расставаться.
– Я уже всё решила, – сказала Барбара.
Фрау Вернер побледнела и схватилась за сердце. Сделав пару нетвёрдых шагов, она тяжело опустилась на табуретку и произнесла:
– Продолжай в том же духе, и тебе не придётся никуда ехать. Похоронишь меня и останешься жить здесь одна. Видимо, тебе больше не нужна мать…
Это было последнее средство в арсенале фрау Вернер. Она не упускала случая пожаловаться на больное сердце, но по какой-то загадочной причине её приступы случались только в те моменты, когда Барбара капризничала. «Когда я умру, позвони в полицию, – говорила мать, ложась на диван. – Они приедут и заберут тебя в детский дом». Маленькую Барбару это безумно пугало. Она представляла, как окажется одна, на съёмной квартире, один на один с остывающим телом матери. И конечно же, соглашалась на всё – съесть кашу, выучить значения младших арканов Таро или собрать вещи для очередного переезда.
Барбара была готова к этому театру одного актёра. Но, глядя на мать, которая сидела, тяжело опираясь на столешницу и держась за сердце, едва не сдалась.
– Если тебе плохо, вызови скорую. – Барбара развернулась и на негнущихся ногах вышла из кухни. Избавиться от чувства вины оказалось не проще, чем от раскалённой смолы, попавшей на кожу.
В полутёмной прихожей она нацепила кроссовки, схватила с крючка сумку и вылетела из квартиры. Она не помнила, как спускалась по лестнице, и, когда снова начала воспринимать реальность, обнаружила себя в нескольких кварталах от «Хмельного гуся».
На улице было безлюдно, кофейни и сувенирные лавочки только готовились к открытию. Мальчик лет десяти протирал столики, установленные под полосатым парусиновым тентом, чуть дальше пожилая пани устанавливала у входа в магазинчик доску с магнитами и стенд с наборами открыток. Она посмотрела на Барбару, и её взгляд задержался чуть дольше, чем требовалось, когда смотришь на случайного прохожего. Девушка понимала, что выглядит как человек, переживший жёсткую эмоциональную встряску, например чудом спасшийся из-под колёс автомобиля. Она прошла ещё немного и, когда плавный поворот улицы скрыл торговку сувенирами, привалилась к фонарному столбу. Сердце до сих пор пыталось выпрыгнуть из груди, и Барбара медленно сползла вниз, скользя спиной по гладкому столбу. Опустившись на корточки, она закрыла лицо ладонями и беззвучно разрыдалась.
Этот короткий разговор дался Барбаре тяжелее, чем она ожидала. Её как будто вывернули наизнанку, опустошили, а потом как попало запихнули содержимое обратно.
И самое отвратительное, что это ещё не конец. Барбаре, так или иначе, предстояло вернуться в квартиру над пивоварней, чтобы забрать вещи, деньги и документы. Второе и третье она собиралась попросту выкрасть. Барбара в жизни не видела своих документов, но знала, что они существуют. Ей вскоре исполнялось восемнадцать, и фрау Вернер могла навсегда проститься с главным своим кошмаром – что её дочь заберут социальные службы. Девушке предстояло ненадолго выйти из тени, добровольно прыгнуть в жернова кошмарной машины под названием «бюрократия», получить паспорт, а потом опять вернуться к цыганскому образу жизни. Так видела это фрау Вернер. И хотя необходимость обратиться в полицию пугала Барбару до чёртиков, она собиралась сделать это сама, без участия матери.
Барбаре повезло – пока она плакала, скрючившись у столба, улица оставалась тихой и пустынной. Вначале рыдания сотрясали её так, словно кто-то методично, раз за разом подносил к её рёбрам оголённый провод под напряжением. Спустя минут пятнадцать плечи перестали вздрагивать, а глаза просохли. Девушка поднялась, отыскала в сумке салфетки и шумно высморкалась. Бросив влажный комок в ближайшую урну, она медленно побрела в сторону исторического центра.
Барбара не готова была прямо сейчас вернуться на съёмную квартиру. Всё, что её ждало там, – скандал, угрозы и очередные манипуляции. Да и какой смысл? Фрау Вернер скорее съела бы документы дочери с горчицей, чем добровольно отдала их. Но как быть в этом случае?
«Похоже, я поторопилась с разговором, – подумала Барбара, злясь на саму себя. – Стоило сначала найти свои документы, а потом уже говорить о переезде…»
Нацарапав на бочке «пивные руны», фрау Вернер выбила Барбару из равновесия, заставила совершить глупость. Но что сделано, то сделано. В крайнем случае можно выманить мать из дома и попросить Дейлинку выкрасть документы и наличные. Она производила впечатление девчонки, способной на рискованные поступки, а здесь, по сути, и риска-то никакого не было. Чего Эльза Вернер уж точно не станет делать, так это обращаться в полицию.
Барбара гуляла несколько часов, обдумывая своё положение, строя планы и просто злясь на мать. Она вспомнила, что так и не позавтракала, только когда в животе сердито заурчало. К этому времени ноги вынесли её в Пражский Град, к собору Святого Вита – впечатляющей готической постройке песчаного цвета. Его центральная башня, увенчанная остроконечной кровлей и зелёным шпилем, царапала затянутое облаками осеннее небо. Один циферблат на башне показывал часы, а другой – минуты, и, посмотрев вверх, Барбара поняла, что время обеда давно прошло. Пройдясь по соседним улицам, она отыскала тележку с хот-догами, а после вернулась к собору.
Площадь перед ним, вымощенная гладкими серыми плитами, выглядела совершенно голой – ни фонтанов, ни скамеек, ни уличных фонарей. Только раздвижные щиты с рекламой для туристов. Барбара встала на противоположной от собора стороне, подальше от иностранцев, которые слушали гидов или занимались совершенно безнадёжным делом – пытались сфотографировать собор. Такая громада не влезала в объектив, поэтому фотографировать его получалось только по частям. Барбара ела свой хот-дог, разглядывала мозаичную фреску «Страшный суд» на фасаде, а сверху, со стен и башен, на неё взирали горгульи и химеры. Гигантская фреска делилась на три части – слева люди восставали из могил, в центре их судили, а справа черти отправляли грешников прямиком в ад.
Фрау Вернер считала Прагу особенным с точки зрения эзотерики городом. Здесь были сосредоточены многочисленные места силы, древние кладбища, менгиры, христианские святыни и мистические артефакты. По этим улицам ходил голем, глиняное существо, созданное при помощи каббалы. Возможно, поэтому осколок горного хрусталя на цепочке так часто отправлял фрау Вернер и её дочь именно в Прагу.
Один из артефактов находился прямо здесь, в башне собора Святого Вита, и мама пару раз приводила Барбару посмотреть на него. Это был самый большой в Чехии колокол, носивший имя Зикмунд и отлитый почти пятьсот лет назад. Мать и дочь брали экскурсию и вместе с остальными туристами поднимались на смотровую башню по винтовой лестнице.
Экскурсовод рассказывал, что Зикмунд считается главной чешской святыней и звонит только по большим праздникам, например, когда город навещает папа римский. У фрау Вернер имелись по этому поводу свои соображения.
– Его звон разорвёт на части любого демона, – говорила она так, чтобы её не услышали другие туристы. – Ну или хотя бы прогонит. Думаешь, почему он так редко звонит? Это за́говор! Демоны, чудовища, оборотни, которых полно и среди священников, и среди политиков, не хотят слышать его звон. Он для них противнее ладана!
Ещё Барбара помнила, что при каждом ударе колокол становился немного тоньше, потому что от него отделялась чешуйка металла. Чтобы Зикмунд однажды не раскололся, его раз в сто пятьдесят лет поворачивают на девяносто градусов.
«Если бы мне удалось раздобыть такую чешуйку, – размышляла фрау Вернер, – мы с тобой могли бы не бояться демонов. Но такой талисман в магической лавке не купишь!»
Барбара доела хот-дог и покинула площадь.
Она бродила по улицам, пока не начало смеркаться. За это время ей четыре раза звонили с работы, три раза пан Гесс и один раз Дейлинка. Барбара, само собой, игнорировала вызовы. Самым разумным казалось перезвонить Дейлинке и выложить всё как есть, благо она сама предлагала помощь. Но недаром фрау Вернер учила Барбару полагаться только на себя. Переступить через эти установки оказалось не так-то просто – девушка просто не могла заставить себя вытащить из сумки телефон и нажать вызов. На площадях и старых улочках давно зажглись фонари, когда Барбара решила всё-таки наведаться в квартиру над «Хмельным гусем».
Некоторые города оживали лишь после заката. Барбара не так часто бывала в Италии, но помнила, как улицы Неаполя или Милана, пустые днём, вдруг наполнялись гуляющими людьми. Однако в большинстве стран Европы дела обстояли иначе. После захода солнца жизнь в городах замирала, и неважно, находился ты в провинции или же в огромном мегаполисе. Сейчас Барбара шагала по пустынным улочкам в сторону «Хмельного гуся», и всё, что видела, – тёмные витрины и закрытые ставни.
Благодаря подсветке зданий и желтоватым уличным фонарям каждый вечер Прага окрашивалась всеми оттенками золотистого. Люди, которые давали названия домам на улице Новый Свет, не знали, что такое электрическая лампочка. Они коротали вечера при свечах и ходили по улицам, освещённым редкими факелами. Однако сейчас эти названия – «У золотого фазана», «У золотого барашка» и так далее – действительно обрели смысл.
Ближе к «Хмельному гусю» Барбара замедлила шаг. Она не представляла, как встретит её мать и чего ждать от разговора с ней. Но скандал был гарантирован. Наконец она подошла к зданию, где располагалась пивоварня Гессов, и остановилась под Зелёным Человеком. С высоты второго этажа на неё смотрело каменное лицо, то ли выглядывающее из листвы, то ли само состоящее из дубовых листьев и веток. Загадочный лесной бог охранял здание от злых духов с момента его постройки, то есть уже более трёхсот лет. И конечно же, повлиял на решение фрау Вернер снять квартиру именно здесь, а не где-нибудь ещё. «Мы будем жить в этом доме, а демоны твоего папочки пусть катятся обратно в ад», – сказала она, едва увидев на фасаде Зелёного Человека. Чуть дальше, под ажурным балкончиком, красовался второй барельеф – зубастая рыба с двумя хвостами. Она тоже охраняла пивоварню от проникновения дьявольских сил. Знай фрау Вернер, что вскоре Барбара станет официанткой в «Хмельном гусе», она бы, наверно, не сочла обилие талисманов достаточно веской причиной, чтобы поселиться здесь…
Помявшись немного, Барбара всё-таки набрала нужные цифры на домофоне – 3939 – и зашла в подъезд. Она поднималась по лестнице, когда дверь квартиры резко распахнулась. На каменный пол лестничной клетки упал прямоугольник желтоватого света, в котором сгустился чёрный женский силуэт, – в дверном проёме возникла фрау Вернер. На ней был спортивный костюм, который она надевала в одном случае – когда собиралась много часов провести за рулём.
– Ты почему на звонки не отвечаешь?! – воскликнула она. – Я уже не знала, куда бежать!
Барбара понимала, что ближе к вечеру мать начнёт ей названивать, и специально убрала телефон в сумку.
– А что происходит? – спросила девушка, останавливаясь на лестничной клетке. Она уже заметила на полу в прихожей спортивные сумки, поняла, что мать затеяла очередной переезд, но решила прикинуться дурочкой.
Фрау Вернер оглядела лестницу и площадку так, словно её дочь притащила в дом «У золотого гуся» всех чертей Праги.
Наконец, сделав шаг в сторону, она коротко бросила:
– Заходи.
– Почему здесь сумки? – спросила Барбара так, словно это их первый внезапный переезд.
– А ты сама как думаешь? – сказала мать, запирая дверь на замок, щеколду и цепочку. – Потому что мы не можем здесь оставаться!
– Я не сдвинусь с места, пока ты не объяснишь, что происходит! Мой отец опять разыскал нас, так?
– Именно! – Глаза фрау Вернер округлились, казалось, она действительно в ужасе. – Милая, ты можешь на меня злиться, можешь меня ненавидеть или думать, что я испортила тебе жизнь. Мы потом всё это обсудим! Но сейчас нам действительно надо бежать. Бери сумки и неси их к машине, я уже всё собрала.
– А если мы никуда не пойдём? – спросила Барбара. – Здесь же настоящая магическая крепость, ты постаралась, развешивая обереги. И Зелёный Человек на доме…
– Какой ещё Зелёный Человек?! – всплеснула руками мать. – На этот раз твой папочка как следует постарался и призвал из ада самого страшного демона! Эта тварь уже где-то близко!
– Мама, очнись! Мне уже не шесть лет, и я давно не верю в сказки! Всё это полная…
В этот момент свет в квартире погас. Окон в прихожей не было, только двери, которые вели на кухню, в ванную и в две спальни. Свет уличных фонарей худо-бедно проникал в окна комнат, но прихожая тонула в густом чернильном мраке.
– Милая, встань за мной. – Голос матери сделался пугающе ровным. – Он уже поднимается по лестнице.
– Кто поднимается?
– Скоро сама увидишь. Делай, как я говорю, пожалуйста.
Барбара полезла в сумку, достала телефон и включила фонарик. Луч рассеянного, холодного света выхватил из темноты пустую вешалку и стены, исписанные защитными знаками. В прихожей практически ничего не было, если не считать сложенные в одну кучу рюкзаки и сумки.
– Давай же, Барби, встань позади меня.
Девушка удивлённо моргнула. Фрау Вернер давно не называла её «Барби», примерно с тех пор, как она более-менее начала отличать Таро от карт Ленорман.
Барбара обошла мать и встала так, что та оказалась между ней и входной дверью.
– Слушай внимательно, – сказала Эльза Вернер не оборачиваясь. – Я попытаюсь его задержать. А ты должна бежать. Беги и прячься, лучше возле каких-нибудь реликвий или святынь. Может, в соборе или монастыре. Тебе надо продержаться до утра – при свете солнца он бессилен.
– Мама, это бред какой-то…
– Барби, помни, что я люблю тебя.
В этот момент за дверью зазвучала шарманка. Барбара ни с чем не перепутала бы звук этого инструмента – на улицах Праги, да и других туристических городов, нередко встречались шарманщики. С небольшими обезьянками или попугаями на плече, они крутили ручку, а из ящика, напичканного шестерёнками и валиками, лилась непрерывная мелодия.
«Наверно, кто-то из соседей включил музыку…» – подумала Барбара, не понимая, почему звуки шарманки заставили волоски на её руках приподняться.
Вначале дверь приглушала щёлкающие, отрывистые ноты, которые складывались в весёленькую, будто бы цирковую мелодию. Но мало-помалу звук становился всё отчётливее, словно кто-то медленно, миллиметр за миллиметром приоткрывал створку, исписанную защитными рунами, как школьная доска – уравнениями. Барбара направляла луч фонарика на дверь и видела, что ручка даже не шелохнулась. А меж тем шарманка звучала всё ярче, и у девушки появилось ощущение, что доски, выкрашенные коричневой краской, попросту растворяются. Вот сейчас дверь станет прозрачной, а потом лопнет как мыльный пузырь…
Но створка не превратилась в трепещущую мембрану из мыла и не лопнула. Вместо этого на её поверхности, там, где находился дверной глазок, что-то зашевелилось. От испуга у Барбары перехватило дыхание, рука, державшая телефон, задрожала. Луч фонарика заплясал, кромсая темноту, а на размытой границе света и тени продолжало что-то копошиться. Казалось, множество длинных червей прогрызли дерево и теперь продолжали слепо шарить в пустоте и покачиваться, свесившись из червоточин. Девушка перехватила запястье свободной рукой, и луч выровнялся. Нет, это оказались не черви, а сочная зелёная трава и молодые побеги. Они шевелились, извивались, сплетаясь в жуткое, смеющееся лицо с выступающими скулами, хищным оскалом и длинным, ниже подбородка языком. На Барбару смотрел Зелёный Человек, причём один его глаз горел багровым, а вместо второго из глубокой глазницы пялился стеклянный дверной глазок.
Барбара попыталась спросить у мамы, что здесь происходит и как такое вообще возможно, но из её горла вырвался лишь сдавленный сип. А звук шарманки становился всё громче и громче, как будто невидимый шарманщик обзавёлся колонками и усилителем. Зелёный Человек подмигнул стеклянным глазом и произнёс:
– Почтеннейшая публика! Леди и джентльмены, мадам и месье, пани и паны, мальчики и девочки! Ведьмы и ведьминские отродья!
Зелёный Человек говорил высоким голосом, с интонациями заправского шпрехшталмейстера[2], и у Барбары возникло чувство, что она спит и видит во сне безумное цирковое шоу. Но, конечно же, происходящее не было сном.
Она с детства читала про демонов и ангелов, слушала мамины истории, но никогда не видела обитателей ада и рая воочию. Домовые, которые душили её всё детство, не в счёт – в интернете вообще писали, что это явление называется сонным параличом и имеет естественные причины. Последнее время Барбара начала приходить к мысли, что потусторонние создания так же реальны, как и голливудские монстры, хотя фрау Вернер пыталась убедить её в обратном. А теперь на двери их съёмной квартиры появилось лицо Зелёного Человека. И это никак не получалось объяснить с позиции здравого смысла. Сплетённое из травы и веток существо взвизгнуло:
– Встречайте! Главная звезда нашего шоу! Тот, кто точно не даст вам заскучать!
Зелёное лицо треснуло пополам. Прямая линия разделила надвое лоб, нос и подбородок существа, а вместе с ним и полотно двери. Одна створка каким-то чудесным образом стала двумя, и они плавно распахнулись наружу. Похожий на лиану язык разделился не сразу – он начал рваться от корня и дальше, к извивающемуся кончику. В какой-то момент он лопнул, и прихожую огласило мультяшное «дзинь!». С таким звуком в «Томе и Джерри» могла порваться струна или бельевая верёвка.
На лестничной клетке клубился густой белый дым, подсвеченный разноцветными вспышками. Барбара увидела шарманку – чёрный деревянный ящик и медные трубки на передней панели. На нём, подобно кошмарному брелоку, болталась полусгнившая дохлая обезьяна. Рыжая мартышка была подвешена за шею, распухший язык высунулся между крупными зубами, а глаза, утопленные в складках кожи, затянулись молочными бельмами. Рычаг шарманки вращала чья-то бледная, похожая на костлявую птичью лапу рука. По мере того как поворачивался рычаг, кисть то оказывалась на свету, то ныряла в тень. А вот сам шарманщик, маленький и как будто горбатый, оставался в темноте.
Из недр шарманки продолжал литься бодрый цирковой марш, и только сейчас Барбара осознала, что её мать читает не то заклинание, не то молитву. Откуда-то – видимо, из кармана спортивных штанов – она достала короткий нож с обоюдоострым лезвием и чёрной рукоятью. Это был атам – ритуальный кинжал. У Барбары имелся похожий, однако она не пользовалась им больше года. Фрау Вернер принялась чертить в воздухе магические фигуры, как будто фехтовала с невидимым противником.
Внезапно верёвка, на которой болталась обезьяна, оборвалась. Вместо того чтобы упасть на пол и лежать там, как и полагается дохлому животному, мартышка приземлилась на все четыре конечности. А потом одним прыжком пересекла порог и очутилась в прихожей. Барбара услышала высокий крик, почти визг, и только спустя несколько секунд осознала, что кричит она сама.
Фрау Вернер нанесла размашистый удар, рассекая воздух. И хотя лезвие атама едва ли превышало десять сантиметров, на миг шарманку заглушил тугой свист, словно мать Барбары взмахнула самурайским мечом. Обезьяна прыгнула и очутилась на потолке. Держаться там было не за что, разве что за светильник, но рыжая тварь находилась в метре от него. Казалось, её скрюченные пальцы прилипли к штукатурке. Мать снова взмахнула кинжалом, снова раздался свист рассекаемого воздуха. Мартышка оказалась проворнее – она спрыгнула с потолка и приземлилась на рюкзаки и спортивные сумки. Ей оставалось совершить ещё один короткий прыжок, чтобы пустить в ход зубы и пальцы с грязными ногтями.
Третий удар фрау Вернер сопроводила коротким гортанным выкриком. Лезвие не коснулось обезьяны, но её голову, а затем и тело разделила тонкая полоса, которая начала набухать тёмной кровью. Мгновение, и мерзкая тварь развалилась на две части, которые упали на пол. В ту же секунду цирковой марш оборвался.
В прихожей и на лестничной клетке было два источника света. Один, заставлявший клубы дыма мерцать и вспыхивать, находился за спиной у шарманщика. Казалось, там работал театральный прожектор, то и дело менявший цвета. Другой по-прежнему находился в руке у Барбары. И вот они разом погасли. В помещении воцарились темнота и тишина, но лишь на две-три секунды. Зажглась люстра, залив комнату электрическим светом, и на пороге Барбара увидела карлика-горбуна. Его лицо, размалёванное, будто у клоуна, напоминало гротескную маску Мефистофеля: острые черты, неестественно вытянутый подбородок и выступающие скулы. Не хватало только козлиной бородки и тонких усиков. Голову венчал шутовской колпак с бубенчиками, а от уха до уха тянулась нарисованная красная улыбка.
Девушка видела горбуна лишь мгновение, потому что свет снова погас. Темнота была абсолютной, она давила на глаза, как монеты, которые в далёком прошлом клали на лицо мертвецам. А когда светильник вспыхнул, карлик уже топтал рюкзаки и сумки, которые добавили ему сантиметров сорок роста. С его головы, просевшей в покатые плечи, как тяжёлый камень в землю, исчез колпак, а с лица – грим. Да и само лицо исчезло. Теперь на фрау Вернер и Барбару смотрел голый череп, и в провалах его глазниц плескалась тьма.
– Беги! – крикнула мама.
Одной рукой она держала атам, направляя остриё в сторону шарманщика, а другой пыталась отстранить дочь. Барбара попятилась, и уже через пару шагов упёрлась лопатками в стену.
Смотреть на демона с костяным лицом ей хотелось не больше, чем прикасаться к оголённому электрическому проводу или нырять в кипяток. Но при этом она не могла оторвать взгляда от пустых глазниц и безгубой ухмылки.
Комната снова погрузилась во мрак, и оттуда послышался голос матери:
– Беги же! Не стой!
В ту же секунду помещение заполнила мешанина звуков – обрывки заклинаний, дьявольский смех, царапанье и скрежет, словно чьи-то огромные когти сдирали с пола паркет, а со стен штукатурку.
Ноги отказывались повиноваться, но Барбара двинулась вдоль стены. Ставший бесполезным телефон она сунула в задний карман джинсов. Один дверной проём – её комната… Другой – мамина спальня… Вешалка для одежды… Наконец воздух изменился, в лицо повеяло сквозняком. Девушка переступила порог и очутилась на лестничной клетке. В этот момент за её спиной раздался резкий хлопок, как будто лопнул большой воздушный шарик. Барбару окатило тёплыми брызгами, футболка прилипла к спине, волосы намокли. А из квартиры донеслось громкое тошнотворное чавканье. Пытаясь не думать о том, что же там происходит, Барбара начала спускаться по лестнице. Буквально на третьей ступеньке голова закружилась, колени ослабели и подкосились. Действуя сама по себе, рука попыталась отыскать перила, но нашла лишь пустоту… Коротко вскрикнув, Барбара покатилась по тёмному пролёту, пересчитывая узкие ступени плечами, спиной и бёдрами.
От удара о каменную площадку из лёгких вышибло воздух, в черепе загудело. Ушибы разом онемели, а после начали наливаться пульсирующей болью. В другой ситуации Барбара осталась бы там, где упала, и первым делом попыталась убедиться, что все кости целы. Но страх и омерзение заставили её подняться сначала на четвереньки, а потом и на ноги. Цепляясь за перила, она оставила позади ещё один пролёт и оказалась у двери, ведущей на улицу.
Кнопка, отпирающая замок, похоже, вздумала поиграть в прятки. Дрожащие пальцы без толку скользили по голой штукатурке, и Барбару посетила пугающая мысль, что карлик сыграл с ней ещё одну шутку – заставил электронный замок исчезнуть. Почему нет, ведь он сумел обставить своё появление на съёмной квартире с дьявольской помпой, не поскупившись на музыку и световые эффекты. Да ещё и оживил дохлую обезьяну. Но тут подушечки пальцев нащупали кнопку, раздался короткий звуковой сигнал, и дверь распахнулась.
На улице было тихо и спокойно, свет фонарей заливал мостовую и фасады старинных зданий. Покачиваясь и прихрамывая, девушка побрела прочь от дома «У золотого гуся».
Несколько кварталов Барбара шла как заводная кукла, механизм которой нуждался в серьёзной починке. Мышцы работали, ноги отмеряли шаги, а в голове царила пустота. Она чувствовала ушибы, но не помнила, почему рёбра вспыхивают болью при каждом вдохе и почему так тяжело опираться на правую ногу. Мозг заблокировал кошмарные образы, возвёл стену, за которой остались и Зелёный Человек, и дохлая обезьяна, и сам шарманщик. Сейчас Барбара едва ли смогла бы назвать собственное имя, ответить, что это за город и куда, собственно, она идёт. Ноги сами несли её, как ветер несёт по мостовой опавший лист или смятую газету.
Барбара оставляла позади квартал за кварталом и перекрёсток за перекрёстком. Спустя какое-то время – может, десять минут, а может, и час – она очутилась в незнакомом месте, там, где полутёмная улочка вливалась в небольшую, мощённую брусчаткой площадь. В её центре, резко выделяясь на фоне подсвеченных фасадов, стоял тёмный, исполинского роста силуэт. Дома пастельных тонов выглядели нарисованной на фанере декорацией.
– С вами всё в порядке?
Говорили по-английски, и, услышав незнакомый мужской голос, Барбара в ужасе попятилась. Она решила, что к ней обращается фигура, застывшая посреди площади.
– На вас напали? Мы можем вызвать скорую помощь или полицию.
Упоминание о полиции подействовало отрезвляюще, как пощёчина или пузырёк с нашатырным спиртом. Барбара поняла, что смотрит на статую, а статуи, как правило, не разговаривают и уж точно не предлагают вызвать стражей порядка.
– Это ваша кровь?
Барбара оглянулась на голос. В свете уличного фонаря, держась за руки, стояли парень и девушка. На шее у молодого человека висел фотоаппарат с большим объективом, и Барбара подумала, что видит туристов, решивших прогуляться по ночной Праге.
– Какая ещё кровь? – пробормотала она.
– Та, что у вас на одежде, – сказал парень. – Вы вся в крови, вообще-то.
Барбара завела руку за спину (почему так болит плечо?) и провела тыльной стороной ладони вдоль позвоночника. Влажная футболка липла к пояснице. Посмотрев на руку, девушка увидела размазанные кровавые пятна. В этот момент хлипкая стена, которую выстроил её разум, рухнула. Барбара вспомнила горбуна с шарманкой, обезьяну и Зелёного Человека; вспомнила, как упала с лестницы. А ещё странный хлопок в прихожей и тёплые брызги, которые оказались кровью.
Не дождавшись ответа, молодой человек вытащил из кармана смартфон:
– Всё, я вызываю скорую помощь!
– Нет, не надо! – воскликнула Барбара. – Это просто краска. Не обращайте внимания, со мной всё в порядке!
Она вернулась на скупо освещённую улочку, прошла немного и на первом же перекрёстке свернула налево. Организм как будто спохватился и начал выбрасывать в кровь щедрые дозы адреналина. В голове прояснилось, боль от ушибов отступила на второй план. Нервное возбуждение не давало соскользнуть обратно, в спасительную прострацию, и Барбаре пришлось посмотреть в глаза чудовищной, невероятной правде. Сегодня в дом «У золотого гуся» явился самый настоящий демон. Которого – теперь уж в этом не приходилось сомневаться! – прислал её отец.
«Мама во всём была права, а я…»
– Я просто идиотка, – произнесла девушка, и по её щекам побежали слёзы.
Когда Барбаре исполнилось четырнадцать, её отношение к матери резко изменилось. Конечно, к такому финалу привело множество событий и ситуаций, больших и маленьких. Но первая упавшая костяшка домино в этой цепочке называлась «Серебряный Ручей». Повзрослев, Барбара так и не забыла Рудольфа Новака, с которым познакомилась в этом захолустном городке. Не забыла того, как мама поступила с её первой детской любовью. И хотя Барбара оказалась достаточно хитрой, чтобы скрывать это, за какие-то месяцы авторитет фрау Вернер в её глазах сошёл на нет, сдулся, как проколотая автомобильная шина.
В четырнадцать Барбара впервые попыталась понять, что же не так с её жизнью, и вместо карт или рун обратилась к интернету. Эльза Вернер презирала психологов, и, возможно, поэтому её дочь тайком начала читать психологические блоги и смотреть тематические видеоролики. Так Барбара узнала, что такое манипуляции, токсичные отношения и родительская гиперопека. Она пришла к выводу, что мать применяла к ней психологическое (а порой и физическое – чего стоят одни только татуировки!) насилие. А ещё пыталась сформировать у дочери тревожный тип привязанности. К семнадцати годам Барбара не сомневалась, что живёт с опасной сумасшедшей, и это ещё в лучшем случае. В худшем мать представала монстром, который планомерно калечил собственную дочь в попытке сделать из неё безвольную куклу. Некое человеческое подобие собаки, которая скорее умрёт, чем покинет хозяина.
И вот теперь оказалось, что Барбара ошибалась, несправедливо взращивая свои детские обиды. Она считала, что фрау Вернер использует против неё чувство вины, ведь об этом так много рассуждали популярные психологи. Но теперь, когда это самое чувство набросилось на неё, подобно голодному чудовищу, даже не попыталась его заглушить. Потому что целиком и полностью заслужила все мучения, которые оно несло.
«Мне не следовало убегать. Я повела себя плохо, не послушалась маму, и теперь на мне её кровь…»
Барбара могла выбросить одежду, отмыть кровавые потёки с кожи и волос, но это ничего не изменило бы. Мамина кровь навсегда останется на её совести.
Район, по которому шла Барбара, был ей незнаком. Закрытые ставни, запертые двери, тёмные витрины… Казалось, люди, жившие в историческом центре Праги, каким-то образом узнали, что сегодня по древним улочкам города ходит сам Дьявол, и поспешили укрыться в домах. Фонари роняли на мостовую размытые пятна света, но молодая ведьма старалась обходить их, держась в тени. Демона электрической лампочкой всё равно не испугаешь, а вот обращать на себя внимание прохожих ей не хотелось. Учитывая то, как Барбара выглядела, эта ночь могла закончиться для неё камерой в полицейском участке. К сожалению, она не могла прямо сейчас избавиться от окровавленной одежды. Ей бы пришлось раздеться догола, потому что, стекая по спине, кровь пропитала и нижнее бельё.
Горбун не преследовал её, на улицах было так же тихо, как на кладбище. И Барбара начала задумываться: а куда она вообще идёт? Мать велела спрятаться в соборе или монастыре. Легче сказать, чем сделать, – соборов, костёлов, часовен в Праге хватало, но ночью все они закрыты. Конечно, Барбара могла прийти к порогу первой попавшейся церкви и дождаться утра, сидя на ступенях. Но если там до неё не доберётся демон, так доберётся полиция. И всё-таки лучше идти к освященной земле, чем бесцельно шататься по ночным улицам, напрашиваясь на неприятности. Барбара огляделась в поисках купола и на фоне чёрного неба увидела подсвеченный прожекторами шпиль. Собор Святого Вита было заметно издалека – его южная башня достигала в высоту почти ста метров. Недолго думая она двинулась в его направлении.
Даже в такой поздний час на больших улицах и площадях встречались люди. Ныряя в очередной тёмный проулок, Барбара подумала, что ей просто необходимо раздобыть чистую одежду. И тут же вспомнила о Дейлинке… а ещё о телефоне, который всё это время лежал в заднем кармане джинсов. Барбара выхватила его и осмотрела в свете ближайшего фонаря. Экран треснул, силиконовый чехол с пентаграммой испачкался в крови, но телефон по-прежнему работал. Барбара набрала Дейлинку, и та ответила после первого гудка, словно ждала вызова.
– Бэбс? Ну наконец-то! – В голосе напарницы слышалось облегчение. – Что случилось?
– Много чего.
– Ты в порядке?
– Нет. И мне очень нужна твоя помощь. Ты можешь привезти мне чистую одежду? Прямо сейчас.
Три-четыре секунды из динамика не доносилось ни звука, после чего Дейлинка спросила:
– Ты где вообще?
– Давай встретимся через полчаса возле собора Святого Вита.
– За тобой приехать?
– Нет. Просто привези мне чистую одежду. И влажные салфетки, хорошо?
– Бэбс, – в голосе Дейлинки слышалась тревога, – что вообще происходит? Ты вляпалась в какую-то историю?
– Не могу объяснить. Через полчаса у Святого Вита, – с этими словами Барбара дала отбой.
На месте она оказалась уже через двадцать минут. Стены и башни из песчаника мрачно вздымались над безлюдной площадью, статуи святых притаились в арках и нишах. Окна и круглая роза над входом выглядели так, словно художник, создававший витражи для собора Святого Вита, принципиально пользовался только оттенками чёрного и серого.
Барбара остановилась в тени углового здания, там, где кончалась одна из улиц, примыкавших к площади. Над городом висела давящая тишина, но это было лучше, чем звуки шарманки. Прошло несколько минут, и в дальнем конце площади обозначился силуэт. Убедившись, что это Дейлинка, в тёмной бесформенной толстовке и джинсах, Барбара вышла из полумрака на освещённое фонарями пространство. Девушки встретились прямо посреди площади.
– Это же не кетчуп? – спросила Дейлинка, оглядев напарницу.
Барбара помотала головой.
– Чья это кровь?
– Не моя.
– А чья?
Барбара не могла знать наверняка, что кровь, залившая её одежду, принадлежала матери. Это мог оказаться очередной трюк горбуна, который, похоже, считал себя отменным шутником.
– Я не знаю точно. Может… моей мамы.
– Бэбс, ты что наделала?
– Ничего такого… о чём ты сейчас могла подумать. Ты привезла одежду?
– В рюкзаке. – Дейлинка слегка повернулась, демонстрируя вещмешок, но отдавать его Барбаре не спешила. – Ты думаешь, я сейчас просто развернусь и уеду?
– Тебе нельзя оставаться со мной. Это опасно!
– Объясни.
В этот момент снова заиграла шарманка. На этот раз мелодия звучала печально и торжественно, как на похоронах.
– Это он! – воскликнула Барбара. – Убегай, тебя он не станет догонять. Ему нужна только я!
– Кому – «ему»? – Дейлинка сложила руки на груди и уставилась на Барбару упрямым взглядом. Похоже, она и не думала уходить.
– Шарманщику!
– У тебя что, разборки с уличными музыкантами?
Краем глаза Барбара заметила на улице, по которой сама недавно шла, какое-то движение. Она резко повернулась, ожидая увидеть горбуна с шарманкой, а увидела… похоронную процессию. В болезненно-жёлтом свете уличных фонарей двигались фигуры во фраках, с лакированным гробом на плечах. Носильщики были все как один долговязыми и худыми, а блестящие атласные цилиндры делали их ещё выше. Внезапно музыка изменилась, и Барбара с удивлением узнала трек «Астрономия». Пару лет назад в интернете резко набрал популярность ролик с танцующими мужчинами, несущими гроб. И там звучала именно эта мелодия, хоть и сыгранная не на шарманке. Участники процессии, что двигалась к собору Святого Вита, начали пританцовывать. Они приседали, подпрыгивали, синхронно махали руками и чуть ли не жонглировали гробом.
– Это ещё что за перформанс? – удивлённо пробормотала Дейлинка.
– Тебе надо уходить, – в который раз повторила Барбара.
Процессия вышла на площадь. Юная Вернер мало интересовалась интернет-мемами, зато изучала кладбищенскую магию, а значит, и похоронные традиции разных народов. Про танцующих гробовщиков она узнала задолго до того, как ролик с ними стал вирусным. Традиция эта зародилась в Африке, и Барбара не особо удивилась, увидев, что гроб несут скелеты во фраках и цилиндрах. Каждый из них выглядел в точности как папа Легба или Барон Суббота – один из духов, особо почитаемый в магии вуду.
– До Хеллоуина ещё две недели, – нахмурилась Дейлинка.
– Теперь ты уйдёшь? – спросила Барбара.
– С какой стати? Я что, должна ряженых испугаться?
– Это не ряженые. Это настоящие демоны, ты что, не видишь?
Дейлинка пыталась отрицать очевидное. Фраки, которыми щеголяли скелеты, были расстёгнуты, и за рёбрами, там, где у людей находились лёгкие и сердце, зияла пустота. Черепа держались на тонких шеях, состоявших из позвонков. Слишком сложно для хеллоуиновского костюма.
– Ладно, идём. – Барбара схватила Дейлинку за рукав и потащила к собору.
Они поднялись по каменным ступенькам и остановились у двери, такой высокой и массивной, что вполне могла называться воротами. Процессия двигалась неспешно, скелеты подбрасывали гроб, ловили его, и Барбара задалась вопросом: а кто внутри деревянного ящика?
– Они не смогут подняться по ступенькам, – произнесла Барбара, становясь поближе к створкам. – Я уверена.
– Просто пойдём отсюда, – сказала Дейлинка. – А они пусть идут своей дорогой.
– Ты не понимаешь. Нас не пропустят!
– С чего вдруг? Это похороны, так? И эти чудики просто несут гроб в собор. Наверное, у них намечено отпевание.
– Ночью? Серьёзно?
– За хорошие деньги тебя и ночью отпоют, тоже мне проблема! По-твоему, это какие-то зомби, как в кино? Вот, смотри…
С этими словами Дейлинка двинулась навстречу кошмарной процессии.
– Не вздумай! – Барбара схватила напарницу за рукав, но та освободилась, резко дёрнув рукой.
Мелодия оборвалась в самом нелогичном месте, посреди музыкальной фразы. Скелеты перестали пританцовывать и вытянулись по стойке смирно.
– Это плохо кончится!
– Бэбс, не будь дурой! – С этими словами Дейлинка спустилась со ступенек.
– Сама не будь дурой! – крикнула ей в спину Барбара, чувствуя полное бессилие. – Туда нельзя!
Копии Барона Субботы держали гроб на плечах, но, когда Дейлинка сделала шаг им навстречу, опустили его ниже, взяв за бронзовые ручки. В тот же миг все до одного фонари на площади погасли. Словно всё это время над круглыми плафонами, дававшими рассеянный свет, висел, дожидаясь своего часа, тугой бурдюк, наполненный жидкой темнотой. И вот кто-то взмахнул ножом, вспоров его. Прожекторы, направленные на стены и башни собора Святого Вита, продолжали работать, но пространство вокруг затопил непроницаемый мрак. Излившись на площадь, тьма не рассеялась, не потеряла в густоте или плотности. Наоборот, она обступила древнюю постройку, распространяясь, подобно чернилам осьминога в морской воде.
– Что это за чертовщина? – Пятясь, Дейлинка поднялась на одну ступеньку, потом на вторую.
– Не стой там! – крикнула Барбара.
Тьма приближалась, колыхаясь за спинами скелетов, как угольно-чёрный занавес. Вначале Барбара перестала видеть ту пару, что замыкала скорбное шествие, потом из виду скрылись носильщики, державшие деревянный ящик посередине. Зрелище было странное – площадь перегородила сплошная стена мрака, а из неё торчала треть гроба. У Барбары возникла совершенно дикая ассоциация с шоколадным батончиком, плавающим в луже нефти. Прежде чем темнота поглотила процессию полностью, один из скелетов приподнял цилиндр, продемонстрировав височные впадины и желтоватый свод черепа. Дейлинка неразборчиво выругалась и наконец вернулась к двери.
– Дьявольщина какая-то! – сказала она, прижимаясь спиной к деревянным створкам. Судя по голосу и выражению лица, её наконец-то проняло. – Эти скелеты выглядят как настоящие.
– Потому что они и есть настоящие, – сказала Барбара.
– И что это за темень вокруг? Похоже на туман, но не туман.
По мнению Барбары, тьма, затопившая площадь, скорее напоминала жидкость, которая, вопреки законам физики, не растекалась, а стояла вертикальной стеной.
– Не знаю, – пробормотала она. – Какой-то трюк Шарманщика…
– Кого?
– Долго объяснять…
Мрак подошёл к ступеням, как вода к бетонному пирсу, и остановился. Барбара с облегчением выдохнула. Значит, мама не соврала и власть горбуна заканчивалась здесь, на пороге собора…
И тут из темноты послышались шаги, частые и слаженные. Звук был приглушённый, но Барбара поняла, что происходит, даже раньше, чем снова увидела погребальное шествие. Скелеты приближались, причём бегом. Мгновение спустя они вынырнули из темноты и взлетели по ступенькам, как рыцари, идущие на штурм крепости. Только вместо окованного железом тарана они держали гроб, украшенный бронзовыми накладками.
Барбара подалась в сторону, а Дейлинка так и осталась стоять на месте, прижимаясь спиной к двери. Раздался тяжёлый удар, хруст костей и треск ломающегося дерева. Дейлинку смяло, словно она оказалась между молотом и наковальней. От удара пустотелый гроб должен был разлететься на щепки, однако не выдержала дверь. Сорванные с петель, расколотые створки рухнули на каменный пол. Из чрева собора донеслось глухое «бум!», усиленное высокими сводами; порыв сквозняка, пахнущий ладаном, сорвал с костяных голов цилиндры. Барбара увидела, как головные уборы раскидало по ступенькам, а один отбросило обратно в маслянистый сумрак.
Скелеты и не думали останавливаться – топча лакированными туфлями тело, похожее на окровавленный мешок, они двинулись дальше. Чудом избежавшая участи Дейлинки, Барбара смотрела, как долговязые фигуры пересекают порог и как за их спинами развеваются раздвоенные, словно хвосты ласточек, фалды. По инерции скелеты преодолели ещё два или три метра… и попросту рассыпались. Колдовство, скреплявшее сухие кости, испарилось, и гроб с глухим стуком рухнул на пол. Там, где стояли демоны, взявшие облик Барона Субботы, теперь лежали кости вперемешку с одеждой. Шарманщик (Барбара мысленно закрепила за ним это прозвище) был силён, но не настолько, чтобы его слуги спокойно разгуливали по древнему собору, напичканному святынями.
Вокруг здания продолжала колыхаться чёрная завеса. Барбара понимала, что здесь только что произошло убийство и что в момент, когда скелеты снесли дверь, в соборе, скорее всего, сработала сигнализация. Но всё же она предпочитала иметь дело с полицией, а не с Шарманщиком.
Гроб буквально размазал Дейлинку по дверям, смял грудную клетку и раздавил череп. На треснувших досках Барбара увидела клочья рыжих волос, осколки костей и даже зубы. Девушка не хотела приближаться к останкам напарницы и проскользнула в собор боком, прижимаясь спиной к дверному косяку.
Под гулкими сводами царила темнота и тишина, в воздухе витал запах благовоний, намертво въевшийся в дерево и штукатурку. «Здесь безопасно», – сказала себе Барбара, оглядевшись. А после покосилась на гроб. Бронзовые детали, уголки и ручки тускло поблёскивали; на узкой части, там, где обычно находились ноги покойника, виднелись пятна крови. При этом ящик ничуть не пострадал от удара, как будто его отлили из железа, а не сколотили из досок.
«Полиция поймёт, что я не могла этого сделать, – подумала Барбара. – Я жертва, а не преступник…»
В этот момент гроб пересекла тонкая горизонтальная линия – крышка слегка приоткрылась. Барбара приложила ладонь ко рту, сдерживая рвущийся наружу крик. Ей показалось, что под высокими сводами кто-то злобно рассмеялся, хотя, скорее всего, это просто разыгралось воображение. Крышка могла отвориться сама по себе, от удара о пол. Барбара попыталась убедить себя, что внутри лакированного ящика пусто, но инстинкты били тревогу. В глубине души она знала, что сейчас из гроба поднимется Шарманщик и что лицо его будет таким же, как у существ, недавно танцевавших под «Астрономию», – костяным, высохшим, с неживой ухмылкой.
Чёрная линия делалась всё шире. Не дожидаясь, пока из-под крышки покажется бледная рука Шарманщика, Барбара начала отступать в глубину собора. Она приблизительно помнила, где располагалась дверь, ведущая на колокольню, и надеялась только, что на ночь её не запирали. Последней надеждой отпугнуть столь сильного демона оставался Зикмунд. Барбара услышала голос матери так, словно та стояла рядом: «Его звон разорвёт на части любого демона. Ну или хотя бы прогонит».
В обычную ночь здесь наверняка было светлее, но сейчас уличные фонари не горели, и над площадью колыхалась завеса из сжиженной тьмы. Многочисленные витражи мерцали во мраке, но толстое цветное стекло задерживало свет прожекторов, нацеленных на фасад и башни. Девушка достала телефон и включила фонарик. Луч, упавший на пол, почему-то потерял в яркости, да ещё и окрасился розовым. Барбара пару секунд смотрела на тусклое пятно цвета марганцовки, а потом сообразила, в чём дело, сорвала с телефона чехол, отбросила его в сторону и протёрла линзы от засохшей крови. Фонарик вернул себе прежнюю яркость, выхватив из темноты серые колонны и деревянные скамейки.
За спиной что-то шуршало, скрипело и похрюкивало. Потом раздался звук, с каким закрывается крышка рояля… или же гроба, из которого только что выбрался демон.
– In drei Teufels Namen![3] Зачем же так швырять?!
Голос был ворчливый и скрежещущий одновременно. Услышав его, Барбара сорвалась с места. Она бежала туда, где находилась дверь, ведущая на колокольню… вовсе не уверенная, что правильно запомнила её расположение. Луч прыгал, выхватывая из мрака деревянные лики святых, фрески, латунные подсвечники. Проход между рядами скамеек привёл Барбару к исповедальне, похожей на большой шкаф, украшенный резьбой.
– Ты согрешила, – по-змеиному зашипело из-за деревянной решётки. – Убить собственную мать – великий грех. Зайди и покайся.
Барбара застыла на месте, а голос продолжал нашёптывать:
– Ведьма, грешница, убийца… Гореть тебе в аду… Черти заждались, да, заждались…
«Там никого нет. Мне это кажется», – сказала себе Барбара и двинулась вдоль нефа. За её спиной скрипнула дверца, и девушка отчётливо представила, как исповедальню покидает карлик, напяливший облачение католического священника.
В тишине раздавалось недовольное бормотание, раздражённое повизгивание, фырканье. Звуки, не звериные и не человеческие, нагоняли жуть, заставляли кровь стыть в жилах. И всё же Барбаре показалось, что Шарманщик бормотал не для того, чтобы её напугать. Ему здесь не нравилось.
Луч скользил по гладким каменным стенам, время от времени натыкаясь на скульптурные распятия, лакированные изваяния ангелов и богато украшенные витрины, где под стеклом лежали реликвии и святые мощи. Барбара начала сомневаться, что нужная ей дверь действительно находится с этой стороны нефа, когда фонарик осветил неприметную каменную арку и потемневшую от времени дверь в её глубине. Девушка бросилась к ней и потянула за железное кольцо. Не заперто! Переступив порог, она увидела винтовую лестницу. Два раза Барбара поднималась по ней в сопровождении матери, гида и десятка-другого туристов, желающих взглянуть на главную святыню Чехии. Теперь же компанию ей составляло существо, которому вообще не следовало находиться в таком месте, как собор Святого Вита.
Во время экскурсий туристы поднимались на колокольню медленно, успевая выглянуть в стрельчатые окошки, из которых открывался вид на черепичные крыши старого города. Гиды называли точное количество ступеней и предлагали туристам сосчитать их, но Барбара, конечно, не помнила эту цифру. Кажется, где-то около трёхсот, а сама колокольня вздымалась на сотню метров. Сейчас Барбара буквально взлетела по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки. Когда она очутилась на колокольне, сердце выпрыгивало из груди, а лёгкие горели огнём.
Внизу воздух пропитался благовониями и казался неподвижным. Но стоило Барбаре очутиться наверху, ветер взъерошил её волосы и охладил пылающее лицо. Обзорная площадка была огорожена каменными перилами, свод опирался на массивные колонны. Между ними струилась темнота, как будто во всей Праге разом погасло электричество, но Барбара знала: виной всему мрак, затопивший площадь и поднимавшийся вровень со шпилями.
Из-под крыши свешивались колокола, и Барбара двинулась к самому большому. Это и был Зикмунд, и, посмотрев на эту громадину, девушка задалась вопросом: и как же в него позвонить?
Барбара знала, что в православных церквях били в колокола, дёргая за верёвку, привязанную к языку. Но здесь использовалась другая система. Несколько мужчин, взявшись за канаты, раскачивали сам колокол, язык которого оставался неподвижным. Ступая по дощатому настилу, Барбара вошла под колокол. Раскачать его не представлялось возможным, и она прикоснулась к языку, не круглому, как у большинства колоколов, а слегка сплющенному, и оттого похожему на часовую стрелку. Металл холодил ладонь, и девушка толкнула язык. Такой длинный, что почти достигал пола, он даже не пошевелился. Тогда Барбара положила телефон на пол, фонариком вверх, и толкнула уже двумя руками. И снова без толку. Казалось, язык составлял с колоколом единое целое.
Внезапно фонарик мигнул и погас, а из темноты послышалось бормотание и мерзкое причмокивание. Барбара замерла, опираясь двумя руками на язык. Шарманщик (а кто ещё это мог быть?) прошёлся по настилу, шаркая ногами. Он мог сразу наброситься на жертву, но медлил. Барбаре хотелось верить, что демон не может приблизиться к Зикмунду. Ведь если такой знаменитый артефакт не способен отпугнуть демона, то у неё попросту нет шансов спастись.
Мрак, заполнивший обзорную площадку, казался неестественно плотным и вязким. С тем же успехом Барбара могла пялиться в темноту пещеры, где обитают лишь бледные, безглазые насекомые, никогда не знавшие солнца. Она стояла не шевелясь, вся обратившись в слух, и единственное, что придавало хоть немного уверенности, – холодный металл под ладонями.
Шарманщик обошёл колокол по кругу, потоптался на месте и, недовольно хрюкнув, двинулся в обратном направлении.
«Если я сумею ударить в колокол, он исчезнет», – поняла Барбара.
Уже не обращая внимания на демона, который пыхтел, повизгивал, но не решался подойти к Зикмунду, Барбара начала раскачивать язык. Она толкала, упираясь ногами в пол, и наконец ощутила, что неподъёмный маятник отвечает. Сначала его амплитуда была совсем небольшая, всего пару сантиметров, потом увеличилась до десяти-пятнадцати.
Несмотря на прохладный ветер, по лицу и телу катился пот, поясница ныла, но Барбара продолжала толкать. Она уже не слышала звуков, которые издавал Шарманщик, потому что в ушах у неё молотом стучала кровь.
Двадцать сантиметров… тридцать… тридцать пять…
Чтобы язык ударил о купол, требовалось куда больше, а Барбара чувствовала, что выдыхается. У неё попросту не хватало физической силы. В этот момент она вспомнила о рунах, которые мать вытатуировала на её предплечьях. Некоторые сочетания отгоняли нечистую силу, другие привлекали удачу. Имелся там и рунический став, которым пользовались викинги и берсерки. Барбара уже тогда неплохо разбиралась в рунах и спросила, зачем ей это.