Корабли из Ниена

Жил в Плотницкой слободе на Охте корабельщик, махал топором на Петровской корабельной верфи, что стояла на мысу при впадении реки Охты в Неву. Переселили на эту верфь по цареву указу плотников-корабельщиков из города Архангельска еще при Петре Первом. Поначалу то они вольными плотниками считались, а потом, как то незаметно оказалось, что вроде как теперь они государственные крепостные, к верфи приписанные. Потому никуда им от верфи ходу нет – скажем, родню какую в Архангельске навестить или на отхожий промысел податься. Так меж семьями старинное родство и прервалось. Плотники то не особо горевали – гостевать то рабочему человеку некогда. Однако, родни то стало у семей много как меньше. Оно ничего, покуда все в порядке, а как случись беда – так и кинуться за помощью не к кому.

Вот случилась в городе Петербурге и на Охте болезнь – холера, плотник и жена плотника в три для померли и остался их единственный сынишка Андрюшка – шести годов от роду, сиротой. Приютили его соседи. Люди то неплохие, да все едино – каково у сироты житье, когда в доме у хозяев и своих детишек полно и прибытков то никаких – сами то с хлеба на квас перебиваются. Хоть делились с сиротою поровну, как со своими детьми – а не велик кусок ему доставался. Спал на полу в уголке. На лавке, да на печи – хозяева да другие детишки – таково то плотно размещаются, что только и получается им на боку лежать, да всем вместе про команде на другой бок поворачиваться, а на полу спать хоть и просторнее да холодно. Во все щели, да из под двери сквозняки дуют.

Как Андрюшке семь годов исполнилось – определили его на верфь работать. А он махонький совсем – какой с него работник – так на побегушках – подай принеси. Самая то посильная ему должность – стружки из под верстаков выметать, да посматривать, чтобы нигде огня случаем не заронили… Для пожарного опасения стояли на верфи кругом бочки с водой, вот он в эти бочки воду с Невы в бадейках носил. Другие то робяты на реке с удочками сидят или по улице взапуски носятся, а он труждается – на кусок хлеба зарабатывает. Так то за день наработается, что с устатку и до дому не дойти. Да и что там делать в теснотище да в духотище?! Тут на верфи и ночевать оставался. Сделал себе в ящике со стружками постелю: оно и мягко, и тепло, стружки вольным лесным воздухом пахнут, блохи не донимают, одна беда – одному на верфи ночевать страшновато. Ну, да летом в белые то ночи, когда день пасмурный мало чем от полночи отличается – все едино светло, оно вроде и ничего… Не больно страшно.

А еще понял Андрюшка, что есть верное средство: чтобы о страхах ночных не думать, да от теней не шарахаться – делом каким, не то работой заняться нужно и так уработаться, чтобы пасть на постелю и тут же уснуть. Вот и стал он светлыми питерскими ночами с Невы воду в бочки на верфи носить. За день то рабочие воду истратят, кто помыться воды берет, кто на новопостроенном кораблике палубу драить, а вода-то должна быть в бочках постоянно. Вот Андрюшка по ночам и старался. Ночью то оно и ловчее бадейки носить, чтобы под ногами у плотников не путаться, да под какой груз ненароком не попасть.

Раз прибежал он к Неве, видит по волнам мешок какой то плывет. Схватил багор, хоть тот в пять раз больше Андрюшкиного роста, а исхитрился – багор приволок, зацепил мешок и на берег вытащил. Развязал – а там котенок! Видать какой-то хозяин решил от котенка избавиться – утопить!

Андрюшка котенка ветошкой обтер, обсушил. Молоком напоил. На Охте в те поры все коров держали – молока много было. С хлебом беда, а молоко то завсегда есть. Имелось и у Андрюшки в берестяной фляжечке.

Котенок обсох, угрелся, распушился. Взял его Андрюшка себе под бок. Лежат в ящике со стружками. Котенок мурлычет, словно выговаривает: «Андрррюшша, Андррррюша…», а мальчишка ему свои мечты рассказывает, да радуется, что теперь у него товарищ появился, а то и поговорить не с кем.

– Вот, – мечтает – когда я маленько силы наберусь, да подрасту чуток – выучусь на плотника, да в учении таково буду стараться, что может и мастером сделаюсь. Грамоте научусь, умные хитростные чертежи разбирать смогу, буду по тем чертежам корабли ладить. Да не такие как нынче на нашей верфи – маленькие: баркасы, гребные галеры, да шхуны двухмачтовые, а большие, огроменные корабли, чтобы мачты до неба, а парусов чтобы целая гора и по каждому борту пушки… И чтобы могли те корабли по всему свету плавать, в дальних морях разные острова открывать и в неведомые нам нынче страны достигать…

А котенок согласно поддакивает: «Андррюша, Андррррюша…» И так то им вместе хорошо жить стало. Андрюшка с плотниками на верфи из общего котла питался – остаточки коту приносил, мальчишки в Неве да в Охте рыбачат – мелкая рыбешка – коту. Ну, а молока то завсегда вдосталь.

Раздобрел котяра, подрос да такой раскрасавец сделался – сам рыжий пушистый, белый воротник шалью, нагрудничек белый и концы лапок будто в перчатках и в чулочках, а хвост – аршинный трубой, как у гренадера на кивере султан, торчит. В усы котяра фыркает, глазами зеленые искры пущает!

Стал Андрюшка его с отечеством звать будто купца или городского какого начальника – Котофей Иванович. Ну, не Васькой же такого барина кликать! И плотники на верфи к нему с полным уважением – Котофей Иванович, потому от кота польза большая – всех мышей да крыс с верфи разогнал. Они теперь снасти да дерево не грызут, не точат и съестные припасы не портят.

Так жить бы да радоваться. Да приспело две неприятности. Первая – всех плотников на время в Кронштадт перевели – военные корабли, что из плаванья вернулись, починять. Остался Андрюшка на верфи один за сторожа. Припасов ему плотники уделили – однако, теперь еду самому хлопотать – кашеварить приходится, а вторая беда – осень пала, зима в глаза глядит – уж заморозки пошли. А на верфи то не больно где укроешься – ночевать то теперь студено, по утрам вон уж и вода в бочках, да в бадейках замерзает…

Сунулся Андрюшка было к соседям, где прежде жил, а там еще два близнеца народились и ночевать то вовсе негде стало. Ну, уж с этим бы как нибудь угнездился, хоть под печкой, да хозяйка взъелась:

– С котом не пущу! Он вона какой зверюга огроменный! Шут его знает, чего ему в голову взбредет, разыграется, начнет скакать, да когти распускать – может младенцев попортить.

– Да он смирный, от него кругом польза! – Андрюшка говорит.

А хозяйка ни в какую:

– Сам ночуй, уж куда не то тебя сироту убогого приткнём, а кота – гони!

– Я без кота не пойду, – думает Андрюшка, – кота не брошу. Пускай мы замерзнем, уж хоть бы как да вместе. У меня акроме кота никого и родни то нет!

Заплакал горько, взял кота на руки да и пошел на верфь обратно. А ветер воет – снег пошел, у кораблей недостроенных, что на стапелях стоят, сугробы наметает. Темно кругом, луна свозь тучи почти что и не светит. Кот тяжеленный, Андрюшке его нести трудно – вот кот то и вырвался, да и сбежал куда-то меж стапелей да кораблей. Уж мальчишка его и звал, и приманивал «Котофей Иваныч, воротись! Котофей…» – куда там – нет кота!

Нашел Андрюшка какую то рогожу- ветошку, ящик свой со стружками под борт корабля строящегося перетащил, чтобы хоть малая какая от ветра защита была. Залез в ящик, в стружки закопался, рогожей накрылся. Лежит, от холода зубами так стучит, что и молитву выговорить вслух не может. Так, про себя, молча Богу молится:

– Спаси и помилуй, меня Господи, не допусти к лютой смерти от холода…

Долго ли коротко, а ветер стих и вроде как согрелся мальчишка чуток. Тучи на небе разошлись – луна засветила, звезды высыпали… Много звезд, разными огнями в небе мигают – которые голубые, иные красноватые, есть и зеленые…И не то сном он забылся, не то еще как, а только мниться ему, что две звезды с неба упали и к нему приблизились. Встрепенулся Андрюшка, опомнился, а это Котофей ему своими зелеными глазами прямо в лицо смотрит, да мурлычет:

– Андрррюшка, Андрррюша…

Обрадовался мальчишка, что кот вернулся, вскочил – бросился к коту. Смотрит, а рядом с котом два человека стоят, лиц то особо не разглядеть, а платье на них какое-то иноземное, старинное, как бы не с петровских времен – кафтаны длинные, шпаги при бедре, а на головах шляпы – треуголки. Кот их не боится, об их высокие сапоги – ботфорты трется.

– Не бойся нас Андрюша, – незнакомцы говорят, – Пойдем с нами, а то здесь ты совсем замерзнешь…

– Да откуда вы меня знаете? – мальчишка удивляется.

– Вот уж знаем! Мы тебя давно заприметили, как ты тут на верфи труждаешься…

– Да имя то откудова вам мое известно?

А они смеются:

– Котофей Иваныч сказал.

– Да разве коты разговаривать умеет?

– Конечно умеют, – вдруг кот говорит, – Все звери, птицы и даже травы, деревья и камни говорить умеют… Они и говорят. Только люди их не больно понимать желают. А ты ступай с нами – мы тебе худа не сделаем.

Перекрестился Андрюшка да и пошел. Котофей впереди, а он с двумя провожатыми следом. Идет мальчишка по сторонам озирается – вроде знакомое место, а вроде не такое, что прежде.

Вот вышли они с верфи. Мост через речку Охту перешли, прежде Андрюшка тут сто раз ходил, тут направо – слобода плотницкая, где он прежде жил. Глянул направо, а слободы то нет! Ночь стала тихая, ясная. Освещает луна улицу, булыжником мощеную, на мокрых камнях, да в лужах отблески посверкивают. По сторонам улицы дома стоят, которые одноэтажные деревянные, а другие – больше каменные узкие да высокие о двух, а то и трех этажах. В домах окошки светятся – видно там люди живут…Оглянулся назад, а на месте Петровской верфи – крепостные стены виднеются, лунный свет башни освещает…

– Что это за крепость? – мальчишка спрашивает, – что это за город?

– Это крепость по-шведски зовется Ниеншанц, – провожатые отвечают, – А город Ниен, что по-русски означает Невский, стало быть и крепость Невская. Разве ты не слышал, что на том месте, где Петровская верфь теперь, на берегу реки Охты прежде город стоял?

– Нет, – говорит мальчишка, – Не слышал. От кого слышать-то? Сказывали только, что плотников сюда из Архангельского города переселили… Потому они нечего и помнить не могут, да и давно это было… А куда ж этот город да крепость делись? Я ведь его прежде не видел.

– Никуда не делся, – отвечают провожатые, – Где был тут и стоит. Только невидимым стал, потому живущим здесь людям его и не видать. Они через этот город скрозь ходят, а ничего не чувствуют.

Как Андрюшка не стеснялся, а все же спросил:

– А вы кто ж?

– Мы сего города жители, – провожатые отвечают, – в 1703 году Петр Первый с войском крепость взял, горожан не попленил, а всем разрешил в город Выборг переселиться. Вот все и уехали…

– А что же вы не уехали?

– Мы остались – смеются незнакомцы: – Нам , сынок, уехать никак не возможно, потому в те поры нас в мире видимом уже и не было…

У Андрюшки от страха волосы дыбом встали – неужто его мертвецы ведут и сам он уже не живой? Кот вон разговаривает!…

А незнакомцы, точно его мысли прочитали – говорят:

– Не бойся Андрюша. Мертвецы в могилах лежат и оттуда не встанут, допрежь страшного суда. Они хоть и не живые, а из мира вещественного, знаемого, а мы из мира невидимого… Считай, как мечтательного… Потому вещественный мир нам и не мешает и мы ему не видны, но мы есть, и некоторым людям открываемся…

Долго ли коротко они шли, улицу и пустынную но ночному времени площадь, где собор с колокольней стоял миновали, пришли не то в корчму, не то в трактир. В трактире тепло, весело, скрипки да волынки играют, барабан стучит… Народу полно. Которые танцуют, которые за столами угощаются, а которые трубочки длинные фарфоровые покуривают на непонятных языках меж собою разговаривают.

Андрюшку за стол усадили – разным яством подчуют. Да все горячее, вкусное! А мальчике кусок поперек горла – оттого про что люди в корчме говорят ему непонятно.

Тут подносит ему Котофей Иваныч ему чашку с горячим питьем и говорит:

– Вот, Андрюща, за твою доброту, что ты меня спас и не предал, когда хозяйка тебя из дома выгнала – следует тебе от меня подарок. Как сие волшебное питье выпьешь так все языки понимать станешь и сам на них разговаривать сможешь.

Мальчишка, как ему кот велел, питье выпил, а оно хорошее, сладкое… и сразу все разговоры, все песни, что округ него пелись ему понятны сделались. Понял он, что в трактире гуляет народ разных язык: и шведы, и голландцы, и финны, есть и русские – все города Ниена жители…

– А что за праздник нынче празднуется? – спрашивает мальчик.

– Так как же не праздновать – сразу ему несколько человек отвечают, – Рождество Христово!

– Да как же Рождество – удивляется Андрюшка, – когда мы с верфи уходили – едва зима начиналась.

– А у нас тут время по другому движется, когда быстрее, когда медленнее, – ему сосед за столом объясняет, – А разве ты сам не замечал, что веселое время быстро летит, а когда ты в скуке или в печали – бесконечно тянется.

– Замечал, – говорит Андрюшка, – У нас и на верфи плотники даже песню поют: «Проходи поскорей скушно времячко…»

– Ну вот, – говорит сосед в голландском колпаке, – А мы тут умеем так временем распоряжаться, что скучное быстро проходит, а веселое, да полезное долго тянется. Как захотим, так его и двигаем. Однако, как говорится, всякому делу – свое время. Наелся, согрелся – вот и хорошо. Теперь спать ложись – отдыхай, а с утра в учение пойдешь…

Проводил Котофей Иваныч Андрюшку в отведенные ему покои. На высокую да мягкую кровать, на какой мальчишка отродясь не спал уложил, пуховым одеялом накрыл.

– Спи, дружок, отдыхай! Ангела на сон пожелал.

Андрюшка и уснул, и сны ему снились легкие прозрачные цветные…

Утром проснулся, умылся, а уж завтрак на столе. Закусил, чаю кофею выпил, ан учитель старенький в камзоле старинном, в полосатых чулках и туфлях с пряжками со стопкой книжек – тетрадок подмышкой, с гусиным пером за ухом да с указкой в руках пришел всяким наукам Андрюшку обучать: и читать, и писать на разных языках, и арифметике, и географии, и даже черчению…

После обеда другой старичок– мастер в кожаном фартуке, с ремешком- шпанлырем поперек лба, чтобы волосы не мешали, повел Андрюшку на верфь. Дали ему инструмент как раз по руке подходящий и стал мальчик плотницкое да столярное мастерство осваивать. А в другие дни и кузнечное дело, и токарное и даже паруса шить его разные мастера обучали.

Долго ли коротко, а все ремесла Андрюшка освоил, все науки превзошел. Учителя на него не нахвалятся… Котофей Иваныч им даже гордится.

Однако, стали Андрюшу разные неотвязные мысли терзать: почему в этом городе Ниене никогда солнце не светит, все время как бы сумерки, потому в домах постоянно свечи горят? Куда корабли, которые на верфи строят, уплывают? Вот на стапеле их соберут, на воду спустят, такелажем парусами оснастят и поплывет кораблик белой воздушной горой вдаль, не то по воде, не то по небу – потому над водой всегда туман густой и куда судно правит непонятно. Да и кто на руле стоит не видно. Похоже на кораблях ни капитана, ни матросов нет… Почему в бадейке, над которой Андрюшка по утрам умывается нет его, Андрюшкиного, отражения? А однажды глянул он на свои руки – а они крепкие, мускулистые, от топора да другого плотницкого инструмента сильными сделались, пальцы умелыми стали к письму да черчению способные. Хорошие руки, но разве у мальчонков такие бывают? Это же мужские руки!…

Рассказал он про свои мысли бессонные Котофею Иванычу. Пригорюнился кот и говорит:

– Вырос ты, Андрюша, возмужал. Видать скоро нам расставаться…

– Не хочу я расставаться! – говорит Андрюша, – Мне тут хорошо.

– Всякому времени, свой срок – кот отвечает, – вот и твоему времени здешнего пребывания срок окончился и конец пришел.

В скорости, учителя и наставники Андрюшины устроили ему экзамены по всем предметам: и по словесным наукам, и по математике, и по ремеслу – во всем он отличные знания явил и тем заслужил от ученых мастеров похвалу. А после сего, позвали его в большую залу, там поперек стол стоит зеленой скатертью покрытый, свечи в шандалах горят. За столом его наставники сидят. Все в парадных камзолах, в париках, при орденах и в наградных лентах.

Старейшина мастеров-наставников Андрею похвальную грамоту зачитал, с окончанием курса всех наук поздравил, а в заключение говорит:

– На сем мы с тобою, хоть нам и грустно, прощаемся, а на прощание дозволяется тебе задать нам три вопроса, на которые сам ответа не знаешь, а мы правду ответить обязаны. Спрашивай.

Задал Андрюшка главный вопрос, на который давно в размышлениях своих ответ искал.

– Как так случается, что вроде мы в городе Ниене, а города сего в видимом мире давно нет. А где же тогда мы пребываем?

– Ответ простой, – учителя говорят, – в природе есть вещи видимые, а есть и невидимые. Например, знания и мысли. Ведь вот, скажем, мысль человеческая невидима, пока в видимые предметы или дела не обратиться. Однако, порою мысли и мечтания бестелесные, куда как большую силу являют, чем видимые обстоятельства. Мы – в мыслях твоих. Задавай второй вопрос.

– Кто вы, уважаемые мои наставники и есть ли вы на самом деле не в мечтаниях, а в природе?

– Вот ты, Андрей, часть природы? Значит и мысли твои – тоже часть природы, а раз мы в мыслях твоих существуем, значит и мы в природе пребываем, только в состоянии невидимом. Из этого и следует, если нас помнят – мы живы. Задавай третий последний свой вопрос?

– Сколько я у вас пребывал и кто я теперь?

Встали все наставники из за стола в полный рост и старший возгласил:

– Ты пребывал у нас в учении и воспитании по земному времени ровно десять лет, мы учили тебя всему, свои знания – умения мы тебе во всей полноте передали и теперь твое имя Андрей – корабельный мастер. Нынче настало тебе время в мир видимый вернуться. Оборотись и посмотри в зеркало, что позади тебя сейчас поставлено.

Повернулся Андрей, а прямо перед ним дверь не дверь – зеленым бархатом занавешено. Котофей Иванович занавес сдернул – перед Андреем, больше роста человеческого, зеркало.

– Посмотри в зеркало – за его спиной голос старшего наставника раздается.

Глянул Андрей в зеркало, а там незнакомый высокий юноша стоит в морском мундире и у ног его кот. Невольно Андрей руку поднял, точно закрыться хотел, от неожиданности и юноша в зеркале руку поднял, тряхнул Андрей головой, словно от видения избавиться хотел и юноша тоже…

– Господи, неужели это я? – чуть не вскрикнул Андрей

Но еще более поразило его не это, а то что он Андрей, хоть и в новом обличии в зеркале отражается, а кроме него, да кота, в зеркале ничего нет! Ни зала, ни стола со скатертью, ни стариков наставников…

– Ступай прямо в свое отражение. – голос за спиной говорит. – Прощай!

– Прощай, Андрюша – говорит Котофей Иваныч, – я с тобой не пойду. Я уж тут хорошо укоренился. У меня тут жена да котятки…. А ты живи теперь в видимом мире, а нас помни, науку здешнюю да ремесла не забывай, трудись да жизни радуйся.

Шагнул Андрей прямо в зеркало и вышел из него в незнакомой комнате. Обернулся назад, глянул. А в зеркале только его отражение и чуть в уголке, вроде тень кота метнулась.

Не успел Андрей опомниться – в дверь стучат.

Входит матрос:

– Вот, – говорит, – Ваше благородие. Мундир ваш – новехонький с иголочки, прислали. Одевайтесь – внизу уже карета ждет на пристань ехать. Как раз судно в Питер идет. Не забудьте ларец. А хотите я его в карету снесу?!.

– Нет, нет , – говорит Андрей, – Не беспокойся, я сам.

– Как вам угодно, – матрос говорит, – какое ж это мне беспокойство. Это служба моя такова. А зеркало то счас матросы упакуют да на корабль доставят, тут от Выборга до Питера при попутном ветре рукой подать. Погода нынче хорошая – вон солнышко как сияет.

– Как я в Выборге то оказался? – думает Андрей, потому как к себе нынешнему еще привыкнуть не успел.

Смотрит – на столе ларец стоит, ключом запертый и ключ тут же. Открыл Андрей ларец, а там разные аттестаты на его имя – какие он языки знает, да какие науки изучал и какие степени и звания имеет. А в специальном отделении несколько монет золотых и деньги ассигнациями – на первый случай…

Как прибыли в Санкт –Петербург, Андрей сразу в Морском ведомстве представился и на Охтинскую Петровскую верфь назначение получил. Через Неву переправился, а на верфи его уже встречают.

– Вот, – говорят, – Мы уж вас, господин корабельный мастер, заждались,. Вышел приказ большой корабль закладывать, а мы робеем, таких то кораблей на нашей верфи, покамест, не строили.

Так Андрей сразу за работу и принялся. И стали со стапелей вскорости большие корабли на воду спускать, тут ведь и знаменитый фрегат «Паллада» и шлюп «Восток», который до Антарктиды доплыл, построены и много других…

Андрей в года вошел, женился, детей вырастил, внуков дождался. Рядом с верфью так всю жизнь и прожил, правда, дом себе по чину выстроил каменный – семья то разрослась большая. А в кабинете, где он работал всегда большое зеркало стояло, хотя вроде бы ему тут и не место.

Все сослуживцы Андрея удивлялись, как ему всегда быстро удается много проектов кораблей рассчитать и чертежей сделать, будто ему десяток самолучших мастеров помогает. То же и слуги, и домашние его удивлялись – почему он работает в кабинете только при запертых дверях и вроде, там в закрытии, не то с кем то разговаривает, не то сам с собой говорит разными голосами… Ну, да такому изрядному корабелу, да морскому генералу как же без причуд прожить? Знамо дело – все великие ученые со странностями…

Еще любил он по вечерам смотреть как над Невой облака плывут. Подолгу смотрел… Его дети спрашивали, когда еще маленькие были:

– Откуда это облака, что над Невой плывут, берутся?

– Это корабли из города Ниена. – отвечал он, но ребятишки его ответа не поняли.

А когда, совсем стареньким стал, от дел отошел, то внукам, однажды, рассказывал, как он в невидимом городе Ниене жил, да и потом туда не раз совета спрашивать отправлялся – через зеркало…

Но только самая маленькая внучка ему поверила. Она и в зеркало влезть пыталась, да только шишку на лбу набила, и с котом домашним Котофеем разговаривать пробовала, но кот ей так ни разу ничего не ответил и не заговорил.

Загрузка...