Черная дама
Давным-давно, лет, наверно, двести пятьдесят тому назад жила была в Санкт – Петербурге городе на Казанской улице девочка сирота. Родители у нее умерли и ютилась она в людях у хозяев в услужении. Они то всем соседям говорили, что содержат сироту из милости. А из какой милости, когда она с утра до ночи на хозяев без отдыха всякую тяжелую работу ломила: квартиру убирала, полы мыла, воду носила, дрова колола, печки топила, еду готовила, белье на речку Мойку ходила стирать да полоскать, хоть в реке с мостков, хоть в проруби, летом двор мела, зимой лед скалывала – хозяева дворника да водовоза не держали – скаредничали, деньги копили – наживались на трудах приёмыша, да еще и ругали ее да попрекали – мол, живешь у нас тут из милости. Не дозволяли ей ни подружек заводить, ни во дворе играть. Да какие игры?! Работала по все дни, от рассвета до полночи…
Хоть бы раз поблагодарили, да ласковое слово сказали – нет того! Все криком да тычком, да попрёком… Мы, мол, тебя кормим-поим, одеваем, жилье даём… А какое "кормим -поим" ?! Сунут краюху хлеба, что сами не доели. На – посоли слезой, да запей студеной водой – вот тебе и все питание. Ходила девочка в обносках, спала в кухне на каменном полу. Так и проживала она – хоть и в людях, а все одна одинёхонька.
А человек так – жить не может. Каждому нужно тепло душевное, да ласка, да в судьбе участие. А коли нет того в окружающих людях, заводит одинокий человек тогда какую нибудь животину – птичку там, либо собачку домашнюю.
Наша то девочка была добрая – на чужую беду отзывчивая. Сильно жалела она котят, коих на улицу злые люди выбрасывали. Отыщет котят, домой принесет, обогреет – сама не доест, не долпьет, а котят выростит. Они потом разбегались по городу кто куда, но которые и при ней жительствовать оставались. Не в доме, конечно, – хозяева того не допускали, а во дворе или на чердаке, а не то и под крыльцом.
Посматривали кошки да коты на сиротское девочкино житье, всё понимали да ее жалели. Вот помочь да накормить старались, раномерно тому как их девочка, жалела да прикармливала. Зимними ночами, когда на каменном полу спать – студено, все равно как на льдине, собирались стаей вокруг девочки – обогревали ее своими телами, баюкали – мурлыкали. Но только так, чтобы хозяева не видели, не слышали.
Подкормить ее старались, ясное дело, по своему кошачьему разумению, зато от всей души. Наловят мышей, на крыльцо принесут да разложат.
– Угощайся девочка, вот мы тебе самых лучших мышей наловили.
Хозяева от этих кошкиных угощений прямо в ярость приходили, всё грозились девочку из дома выгнать.
– Живи, мол, где хочешь со своими кошками!
Тут как раз в Новогоднюю ночь хозяева пили-гуляли, всяким явством угощались, а сироту то нет, чтобы за богатый стол усадить со всеми вместе, а и кусочка рождественского пирога ей не вынесли. Ну, хоть бы ради праздничка!…Кошки, видя такое неподобство, сильно озаботились – как же так все горожане празднуют, а благодетельница их голодная горюет! Вот уж они расстарались – понатащили добычи чуть не со всего города да на крыльце разложили ковриком – ступить некуда! Хозяин то с хозяйкой собрались – нарядились не то в гости наладились, не то по городу променад сделать перед соседями, перед всей улицей покрасоваться – да на этом коврике осклизнулись, да так с крыльца и грянулись. А на тело то они люди тучные – может и поломали себе чего – руки ноги. И еще с земли не поднявшись, в крик на девочку:
– Вон со двора долой! Со свими кошками убирайся куда хочешь и чтобы духу твоего здесь не было! Не то убьём, не помилуем!
Сиротка то испугалась – как не испугаться – когда убить грозят! – кинулась бежать со всех ног, сборы то недолги – вся и одежка ее только то, что на ней, да платок дырявый, да на босых ногах опорки, вот все и достояние, а боле и нет ничего. Побежала она – кошки следом! Охраняют! Мало ли что! На улицах бывает всякие безобразники шляются и пьяные притом – всё же Новый год!
Долго ли коротко бежала, оказалась близь Зимнего дворца. Тут народу много. Смоляные бочки горят, фейервеки каруселями крутятся, кругом елки изукрашенные, как Государь Петр Алексеевич Первый наказал. Вот уж почти полвека указу его горожане неукоснительно следуют. А чтобы указ не забылся – исполнялся в точности на перекрестках глашатые с барабанами тот Петровский указ кричат – вычитывают громкими голосами: "Великiй Государь Царь и Великiй князь Петръ Алексiевич, всея Великiя и Малыя и Белыя Россiи повелеть соизволил: впредь лѣта счислять въ Приказахъ и во всякихъ делахъ и крѣпостяхъ писать съ Генваря съ 1 числа отъ Рождества Христова 1700 года. Послѣ должнаго благодаренiя къ Богу и молебнаго пѣнiя въ церкви и передъ вороты учинить нѣкоторыя украшенiя отъ древъ и вѣтвей сосновыхъ, елевыхъ и можжевеловыхъ, а людемъ скуднымъ комуждо хотя по древцу, или вѣтвѣ на вороты, или над храминою своею поставить,… Да Генваря жъ въ 1 день, въ знакъ веселiя, другъ друга поздравляя Новымъ годомъ, учинить огненныя потѣхи, каждому на своемъ дворѣ изѣ небольшихѣ пушечекѣ, буде у кого есть, и изъ нѣсколько мушкетовъ или инаго мѣлкаго ружья, учинить трожды стрѣльбу и выпустить нѣсколько ракетовъ, сколько у кого случится. Генваря съ 1 по 7 число, по ночамъ огни зажигать изъ дровъ или хворосту или соломы, или, кто похочетъ, на столбикахъ поставить по одной или по 2 или по 3 смоляныя и худыя бочки, и наполня соломою или хворостомъ, зажигать. В палатах собравшись устраивать ассамлеи и машкерады, танцы, пение и всякое веселие!"
Не заметила девочка, как под грохот салютов, при свете огней праздничных оказалась на Дворцовой площади перед Зимним Дворцом. Тут вся площадь конями и каретами уставлена, в каретах господа и дамы в большом волнении пребывают и там впереди перед каретами шум какой-то. Слуги, что у карет на запятках стоят, шеи тянут к ушам ладони приставляют, чтобы слышать, о чём там впереди кричат, и господам в каретах про то докладывают.
– Вот уж более пятидесяти лет Указ Петра Великого исполнялся: завсегда в Зимнем Дворце в Новый Год учиняли машкерад и танцы, а нонеча такой шкандаль! Собрались именитые люди на празднование, а в Зимнем дворце, что весь год стоял пуст (Государыня то Елизавета Петровна в Царском Селе жительство имела) мыши развелись. Да столько, что и уму непостижимо – волнами ходят. А Государыня Елизавета Петровна – сильно как мышей не обожает, даже, можно сказать, боится!
Девочка росту то невеликого, меж каретами протиснулась, меж гвардейцами, что караул вокруг Императрицы держали, пробралась и видит – царица матушка вся от гнева красная, кричит и ногами топотать изволит – на генералов и министров ополчась:
– Что же это, – кричит,– за стыд, за такой?! Тут у гости заморские и дипломаты разных держав иностранных, а вы такое непотребство допустили, чтобы во дворце мыши! Да за что я вам ордена да медали даю?! Да имениями награждаю! Мне – царице и всей Державе Российской – конфуз на все Европы!
Тут один генерал наперед выскакивает:
– Надо Ваше Величество позвать атамана Платова с казаками. Оне про себя в песне поют: "Мы донцы природны, Мы на все пригодны!" – Вот пущай здесь свое геройство и пригодность Вам явят.
Хитрый генерал – видно атаману Платову насолить хотел, как говорится, "ежа в шаровары" подпустить – осрамить, значит, его перед Государыненй. Шутка ли позорище такое выдумать – казакам с мышами ратиться.
Свистнули – кликнули – Враз вот едет на горячем коне геройский атаман Платов, за ним конными рядами казаки бравые, чубы кудрявые, с присвистом да подголоском громко поют:
–"Не страшит нас пуля, меч,
Не страшит ядро, катечь.
Горы, лавины,
Бурные стремнины…"
Хотел генерал Платову подгадить, должно, славе казачьей завидовал, да атаман то не прост оказался. Как услыхал, что сейчас казаков наладят мышей гонять, сразу резолюцию свою высказал:
– Мы, Ваше Величество, любой приказ исполнять всегда в готовности! Казаки на то присягой обязаны! Да только как б нам Казне Государственной и Дворцу Зимнему урону не нанесть. Мы ведь, то есть, кавалерия – как с конями во дворце поместимся? Ведь и кони в парадных залах естеством своим напачкают, да и мы пиками, непременно, все потолки расписные в пыль покрошим! Эва вон они у нас какие пики длинные! Апосля одним ремонтом разоритесь.
– Молодец! – говорит Императрица, – Вот тебе медаль "За усердие", потому как о Державе разумное попечение имеешь – Казну бережешь.
И в знак своего монаршего благоволения атамана к ручке допустила.
Тут другой генерал наперед выскакивает, чтобы преданность государыне выказать:
– Гвардию послать! Преображенцев надоть! Пехоту гвардейскую!
– Чего!? – кричит Елизавета Петровна, – Гвардию? Разуй глаза, генерал! Вона они молодцы какие саженного росту – пехота линейная, как строем пойдут – любые стены проламывают! Да они как станут своими сапожищами пудовыми грохотать, да штыками трехгранными разить – прощай дворцовые мебеля, да зеркала и все паркеты наборные, драгоценными породами древесными выложенные! В уме ли ты, генерал, как богатырь гвардеец с размаху штыком в мелкую мышь на полу попадет! Они, гвардейцы то есть, ведь мигом дворец весь по щепкам да кирпичикам разнесут от своей храбрости да усердия!
Тут один, по виду либо ученый, либо доктор, а как впоследствии оказалось – волшебник, говорит:
– Да не пужайтесь так, Ваше Величество! Ну, какой от маленькой мышки может быть вред? Что эта молекула человеческой особе исделать способна?!
– Как это?! – совсем гневается государыня, – Да я от одного вида мыши в обморок чувств падаю! Фрейлены мои, и прочие благородные дамы – женщины полные, да вона в фижмах каких пышных" Случаем, заскочет мышь под юбку, аль за декольте, да бегать там станет – в момент у нас в от того головах кружение сделается и разрыв сердца. А вот ты сказывал, что душу любого негодного человека в мышь обратить можешь! Может, врал?
– Никак нет! Как можно врать, Ваше Величество, все в точности так: могу душу злодея в мышь превратить и побежит она у него в пятки, а сам он замертво упадет. Но вот обратное из мыши в человека обращение – науке неизвестно. Да вы не сомневайтесь, я по всем залам яды разложу – со временем всех мышей выведем непременно!
– Яды?! – Государыня до того в сердца вошла, что на лицо, аж в синий отлив раскраснелась, – Так ты, вошь заморская, нам сюды в Россию яды привез? Тебя сюды лечить выписали, а ты травить намеревался? Нонеча – мышей, а завтрева – людей?! А ну- ко позвать сюда профоса с веревкой – пущай повесит сего колдуна!
Волшебник на колени пал:
– Матушка Государыня помилуй, прости! Не подумавши, сболтнул…
А девочке его жалко – старенький он, – парик то с него пышный свалился, а под париком то головёнка стриженная махонькая с кулачок и вся как есть седая,…Должно, от жалости – прибавилося девочке храбрости. Выступила она перед царицей Елизаветой Петровной да, чтобы она от казни отвлеклась, и говорит:
– Ваше Величество, испокон веков лучшего средства противу мышей и прочих грызынов, чем кошки, нет. Глазом моргнуть не успеете, как они они всех мышей из дворца повыгонят!
– Эва новость какая! – Государыня молвит, – Про то и я знаю с издетства, да где нынче враз кошек то взять?!
– А вот, – говорит девочка, – Как раз имеются кошки – со мной пришли. Дозвольте их во дворец запустить?!
Как заорали девочкины коты да кошки, зашипели, зафыркали, во дворец быдто тигры ринулись, а оттуда из всех окон дверей, да что там – даже из труб дымовых, как прыснули мыши во все стороны – ну, как есть фейерверк! В три минуты все залы, коридоры, лестницы, подвалы да чердаки от мышиной напасти избавили.
Государыня обрадовалась, гнев свой позабыла, платочком махнула, артиллерия салют бабахнула, гвардия "ура" закричала, музыканты в смычки веселую музыку ударили.
Слуги дворцовые, моментально, все помещения прибрали, свечи зажгли, цветы в вазах да цветущие померанцы в кадках расставили. Пошел во дворце веселый новогодний бал-машкерад!
Девочку нашу в новое платье обрядили по последней тогдашней моде, туфли на высоком каблуке, веер огроменный страусинового пера в руки дали. Такая она собой красавица оказалась, что глаз не отвесть. Государыня Елизавета Петровна явила ей Монаршее Благоволение и определила во дворец вместе с кошками на службу. Пожизннно.
А во время танцев, подошел к девочке, незаметно, старичок-волшебник да и говорит:
– За то что ты меня, милая девочка, от смерти спасла и царского гнева избавила, будет тебе три подарка. Отныне и до века веков – будешь ты именоваться Повелительницей кошек. Второй подарок – научу я тебя волшебству защитительному, коим сам владею. Сможешь ты душу любого злодея в мышь обращать. Третий подарок – как отслужишь свой срок во дворце и в престарелый возраст войдешь, тогда сможешь уйти на покой в любую картину, что по залам на стенах развешены, потому откроется для тебя любое нарисованное пространство, как жизнь настоящая. И только ты в пределы нарисованные вступишь – тут тебе и молодость вернется навсегда, там и друга сердечного себе выберешь для счастливой дальнейшей жизни – пастушка али принца, а не то героя какого, рыцаря али кавалера… Но перед уходом должность свою и все умения передашь замест себя другой служительнице, по твоему выбору. Так далее и поведется…
Слух о дарах волшебника по городу прошел и уж было совсем стих, да вот вышло ему подтверждение. Прежде то Зимний дворец дровяными печами отапливался. Многие штабеля дров ко дворцу подвозили на лошадях. У одного возницы лошадь споткулась да упала, может – от старости, может – от усталости. Оно от работы то и бсчувственная машина ломается, а лошадь ведь – живая, все равно как человек.
А возница, нет чтоб животину пожалеть – облегчение в работе ей сделать, схватил полено да и начал ее бить – пьяный что ли был, а может таким злодеем уродился либо сделался. Всякие ведь бывают.
Народ столпился, пытаются его остановить – куда там – пуще сверипеет – конягу поленом охаживает. Вдруг откуда не возьмись, явилась перед ним дама строгая в преклонных годах, вся в черном. Указала на него перстом и промолвила:
– На сем месте, злодей бессердечный, сдохнешь, как скотина поганая, без молитвы и покаяния.
Народ то, что толпою стоял, обмер, а дама повернулась и в Зимний дворец ушла как есть – прямо сквозь стену.
Злодей возница, с появлением дамы, словно окаменел, так и стоял на площади с выпученными от страха глазами. Как только дама во дворец ушла, выскочила у него из за ворота мышь, побежала меж камней мостовой и скрылася, а злодей, с поленом в руках, наземь грохнулся и дух из него вон. Полицейские вот даже не знали, где его и хоронить – помер то без покаяния христианского, да и креста на нем либо иной веры знака не обнаружилось. Закопали небось где то вне кладбища, как собаку… А народ городской по рассуждению согласно решил, что это строгая дама была натурально – Повелительница кошек.
Должность свою от волшебника полученную, как время приходит, она другой достойной даме передает, а до того смотрительницей в залах сидит. Там ведь теперь музей Эрмитаж и во всех залах казенной службы дамы разного возраста и помоложе и совсем бабушки, строго порядок соблюдают, а какая из них волшебная Повелительница кошек – поди узнай! Не угадаешь! Потому к ним, ко всем с уважением относиться надлежит – неровен час, мало ли что!…
Повелительниц то кошек, за долгие годы, во дворце много сменилось. В какую картину, какая дама по окончании службы ушла и где теперь на полотне пребывает – тоже не узнать никогда. Должно каждая в свою, какая ей милее. А на картинах – все молодые красавицы! Которая Повелительницей кошек в мирской жизни была – угадать невозможно.
Кошки во Зимнем дворце до сих пор живут, числом чуть ли не сто двадцать и казенное жалование на проком им положено. Потому служба у них государственная – от мышей ковры, картины, мебель и прочие исторические ценности сохранять.
Горожане питерские коренные к кошкам завсегда с почтением и благодарностью. Кошки то ведь не токмо дворец, а и весь наш город спасли. Это не сказка, а как есть историческеская быль и правда.
После войны и блокады расплодились в города крысы. Вот, чтобы их вывести, привезли из города Ярославля и иных городов целый поезд кошек, прямо на вокзале вагоны раскрыли – кошек в город выпустили. И кошки прекрасно свою службу исполнили, потому в нашем городе поставлены кошкам памятники в знак от нашей, то есть горожан, им благодарности.