По приезде домой я тотчас же бросилась к себе в комнату, соврав Пони, что мне, мол, надо бабушке позвонить и рассказать ей о выступлении. На самом деле мне просто требовалось посидеть чуть-чуть в тишине и покое – собраться с мыслями, чтобы никто не талдычил мне над ухом, какая я молодец. Какой смысл говорить мне об этом, если ты мне не папа и не мама? Я достала их свадебное фото. Когда я на него смотрю, то слегка им завидую. Меня-то с ними на этом снимке нет, ну, то есть я уже есть – в животе у мамы, – но меня не видно. Вот я и завидую, что они там есть, а меня нет. Время от времени я разглядываю фотографию в лупу, и тогда мне кажется, будто живот у мамы и правда слегка выпирает. А какая она красивая! Прямо как та длинноволосая тетенька из рекламы шампуня или еще другая, которой подарили новые духи, и она теперь сияет от радости. А папа выглядит словно охотник на лис. Не норвежский, а скорее британский. У них еще такие красные пиджаки и фетровые шляпы. Я как-то видела про них передачу по телевизору, и хотя лису было до слез жаль, охотники показались мне очень стильными – такие суровые и чопорные, а пиджаки надели – будто бы прямо с вешалками. И лица у всех серьезные, вылитый папа на свадебном снимке.
Кстати, зовут моего папу Бальтазар. Это правда, я не выдумываю. Во всей Норвегии с таким именем живет всего четыре человека. А еще так звали одного из волхвов, которых Вифлеемская звезда привела поклониться к колыбели Иисуса. Папа смуглый и темноволосый, так что можно подумать, будто они с Иисусом родом из одной страны, но на самом деле мой папа родился в Чехословакии и вырос в Норвегии. Сейчас, кстати, его родная страна развалилась, как и брак моих родителей. Теперь там целых два государства – Чехия и Словакия. Иногда мне кажется, будто мама с папой разошлись, потому что папина родина тоже развалилась на две части, но, если честно, я и сама в это не особо верю. У меня полно одноклассников, чьи родители тоже развелись, хотя их предки прожили в Норвегии тысячу лет, не меньше.
Мама моя выглядит как обычная норвежка. Она родилась в Финнмарке, на самом севере Норвегии, ее отец – рыбак. Он всю жизнь проработал в море, а плавать все равно не умеет. Как по мне, так это странновато, а еще удивительно, что мама тоже так и не научилась плавать. Мама говорит, это потому что вода там холодная и ей совсем не нравилось плескаться в море. По-моему, так себе оправдание: мама уже прожила здесь, в Финнскугене, намного дольше, чем на севере.
Маму зовут Эмилия, и за последние годы это имя стало одним из самых популярных в нашей стране. Это тоже странно, потому что мое собственное имя уже давным-давно вышло из моды, еще во время Второй мировой войны. В 1945 году оно в последний раз вошло в десятку самых популярных имен, но, по-моему, с войной это никак не связано. В общем, со стороны, если судить только по именам, может показаться, будто я – мама, а мама – моя дочка. Эмилия – имя более современное. И очень красивое. Я так раньше считала. Когда мама с папой жили вместе, мою самую прекрасную куклу звали Эмилией. А теперь ее никак не зовут. Теперь эта кукла безымянная, и я в нее больше не играю. Вместо этого я стою на голове. Если каждый день простаивать на голове по десять минут, то точно не вырастешь, я уверена. Во всяком случае, выше я точно не стану. С тех пор, как я начала стоять на голове, росту во мне ни на сантиметр не прибавилось.
А если вам интересно, какое у меня полное имя, то вот оно: Астрид Барос, и этим летом мне исполнится одиннадцать.