После завтрака Бен, слуга директора, проводил Холдсворта в писчебумажную лавку, где тот приобрел карту города и его окрестностей. Руководствуясь картой, он отыскал дорогу на Барнуэлл, которая бежала на восток от города по направлению к Ньюмаркету. Барнуэлл не был ни деревней, ни пригородом Кембриджа, а чем-то средним. Карбери предупредил, что в округе есть не самые благопристойные места, как то: сомнительные таверны и дома, пользующиеся дурной славой, которые привлекают подонков из города и университета.
Утром субботы дорога была запружена – в основном повозками, направляющимися к городскому рынку и магазинам. Нужный Холдсворту дом располагался на восточной оконечности Барнуэлла, где здания стояли реже и ландшафт выглядел более сельским.
Ходьба и утреннее солнце позволили увидеть ночные кошмары в истинном свете. Джон напомнил себе, что разумный человек не должен попрекать себя за сны, поскольку совершенно не властен над ними и они по своей природе полны нелепых фантазий и ощущений. У него и наяву хватало трудностей, ни к чему нарочно городить новые.
Заведение доктора Джермина стояло в собственном саду. Участок окружала стена, почти такая же высокая, как стена Иерусалима. Ворота были заперты. На правой стойке висел шнурок колокольчика и записка с просьбой посетителям звонить и ждать. Холдсворт дернул шнурок. Через тридцать секунд передняя дверь отворилась, по дорожке неспешно приблизился слуга и вполне учтиво осведомился, что гостю угодно.
– Мое имя Холдсворт. Полагаю, доктор Джермин меня ожидает.
Слуга поклонился и достал ключ от ворот.
– Вы неплохо защищены от мира.
– Это не только чтобы никого не впускать, сэр. – Слуга снова запер ворота за спиной Джона и пошел по дорожке, указывая путь. – Это чтобы никого не выпускать.
Пока они шли, Холдсворт заметил в саду трех или четырех мужчин. Один из них, по-видимому, подрезал куст, другой рыхлил клумбу. В этом не было ничего необычного, за исключением того, что они были одеты как джентльмены, а не как садовники. Даже издали Холдсворт разглядел черные сюртуки, черные шелковые бриджи и белые жилеты; и по меньшей мере у двоих волосы были напудрены и уложены, как будто им предстояло вскорости нанести утренний визит леди.
У двери дома слуга позвонил в колокольчик, как будто сам был гостем. Другой слуга впустил их и провел Холдсворта в небольшую гостиную, сообщив, что доктор Джермин не замедлит присоединиться к нему.
Джон прошелся по комнате. Приблизился к окну и взглянул на залитую солнцем лужайку вдоль боковой стороны дома и густые заросли кустарников за ней. В этот миг дверь отворилась и вошел доктор Джермин.
– Мистер Холдсворт, к вашим услугам, сэр, – оживленно произнес он. – Мистер Кросс написал, что вы можете оказать нам честь своим визитом сегодня утром.
Мужчины обменялись поклонами. Джермин оказался молодым мужчиной, слегка за тридцать, с приятным, открытым лицом. Одет скромно и аккуратно, парика не носил.
– Смотрю, вы изучали наши окна, сэр, – сказал он. – Ожидали увидеть на них решетки?
– Я и сам не знаю, чего ожидал. Те люди в саду – ваши… пациенты?
– Разумеется. Честный труд на свежем воздухе – лучшее лекарство. Я очень рад, что некоторые из наших джентльменов снизошли до помощи нам.
Холдсворт пошарил в кармане.
– У меня для вас рекомендательное письмо от ее светлости.
Доктор предложил Холдсворту стул и, пробормотав извинение, сломал печать и медленно прочел письмо. Наконец он поднял глаза:
– Подобные вопросы всегда щекотливы. И я опасаюсь, что случай с мистером Олдершоу щекотлив сразу в нескольких отношениях. Ее светлость пишет, что полностью доверяет вам, и велит оказывать всяческое посильное содействие.
– Как поживает мистер Олдершоу?
– С точки зрения продвижения к окончательному исцелению я возлагаю на него большие надежды. Он крепко сложен и от природы обладает сангвиническим темпераментом. Его друзья и родные желают ему только добра. Недостатка в средствах нет. Короче говоря, я видел множество пациентов в намного более печальных обстоятельствах. Более того, некоторые из них проживают под этой самой крышей.
– Не сомневаюсь, – согласился Холдсворт.
– С другой стороны, его случай нельзя назвать исключительным. Многие молодые мужчины приезжают в университет не подготовленными к встрече с его искушениями и испытаниями. Некоторые из них никогда прежде не покидали дома. Без твердого руководства или, зачастую, опоры на тщательно привитые моральные принципы они объединяют недомыслие юности с возможностями независимости и постепенно скользят к катастрофе.
– Вы говорите в целом, сэр, – заметил Холдсворт. – Но что насчет мистера Олдершоу?
Доктор Джермин впервые помедлил.
– Сэр, позвольте узнать, что именно вам рассказали? Я не хотел бы, чтобы вы отправились к нему неподготовленным.
– Я видел шею мистера Кросса.
– А! Да, это весьма прискорбно.
– Ее светлость сообщила мне, что нрав ее сына с детства был мягким и добродушным.
Где-то наверху раздался шум, далекий вой, за которым последовали торопливые шаги и хлопанье двери.
– Не забудьте сделать скидку на материнскую пристрастность, – посоветовал Джермин. – Прежде чем изложить свои наблюдения, я вынужден отметить, что некоторые аспекты случая мистера Олдершоу способны понять только другие врачи. Более того, сэр, я подозреваю, что даже большинство моих собратьев по профессии будут поставлены ими в тупик. Лишь врач, который особо изучал маниакальные расстройства, сумеет проникнуть в наиболее тонкие моменты.
– В таком случае я хотел бы разобраться хотя бы с наиболее грубыми, сэр. Почему его доставили именно к вам, а не к другому местному врачу?
Джермин уставился на свои руки, маленькие, белые и очень чистые. Затем, вероятно вспомнив, кто оплачивает счета, поднял взгляд и улыбнулся:
– Что до этого, весьма немногие специалисты в подобных вопросах практикуют неподалеку от Кембриджа. Я льщу себя надеждой, что мое имя пользуется в университете определенной известностью. Местные врачи, хотя многие из них достойны всяческого восхищения, не имеют времени или возможности для изучения подобных состояний, не говоря уже о современной науке нравственного управления. – Джермин кивнул, как бы в подтверждение своих слов. – Мы далеко ушли по сравнению с нашими дедами.
– И кто рекомендовал вас леди Анне?
– Тьютор юноши… мистер Ричардсон. По-видимому, мистер Олдершоу был не в себе уже несколько недель… с февраля. Жаль, меня не позвали раньше. Дождались, пока его состояние значительно ухудшилось. Это случилось в марте.
– И в чем именно заключалось его состояние?
Джермин соединил пальцы домиком.
– Проще говоря, в обывательских терминах, его меланхолия углубилась до такой степени, что жизнь стала для него невыносимой. Непосредственной причиной, по-видимому, послужил нервный коллапс внутри доли мозга, повлекший разновидность делирия. В настоящее время мы, врачи, склонны разграничивать меланхолию и манию. Иные считают, что упомянутые два состояния никак не связаны, но я согласен с профессором Калленом, что в действительности отличие между ними не качественное, но количественное. В его «Нозологии мании» данная теория изложена в мельчайших подробностях.
Холдсворт подумал о Марии; о воздействии на нее утраты Джорджи, а затем новости, что она должна покинуть дом, где он жил, куда принесли его истерзанное маленькое тело. По выражению Джермина, ее меланхолия превратилась в манию.
– Вам не кажется, что тому была особая внешняя причина? Некое потрясение для его организма?
– Точно сказать не могу. Я предпочитаю искать ответы в физиологии мозга, а не в каких-либо событиях, реальных или воображаемых, которые могли иметь или не иметь место за его пределами.
– Так что там с привидением?
– А!.. Привидение. – Джермин снова улыбнулся. – А я гадал, когда же мы доберемся до нашего мифического существа. Дражайший сэр, это симптом мании мистера Олдершоу, а не ее причина.
– Мне сообщили, что мистер Олдершоу гулял в саду Иерусалима поздней ночью и якобы увидел привидение леди, которая недавно умерла. Она была ему хорошо знакома, поскольку являлась супругой его друга. И именно это заставило его пытаться покончить с собственной жизнью.
– Вы ставите все с ног на голову, учитывая его ничем не вызванное нападение на мистера Кросса. Перед нами дворецкий его матери, старик, которого он знал с детства. Мистер Кросс едва успел войти в комнату, где сидел мистер Олдершоу, как юноша вскочил и набросился на него. Если бы мы со служителем не оказались рядом и не удержали его, последствия могли бы стать самыми плачевными. Нет никакой внешней причины, по которой мистер Олдершоу напал на него, точно так же как нет причины, по которой он пытался свести счеты с жизнью в пруду колледжа. Нет, в обоих случаях он находился во власти делирия. Формально это называется mania furibunda, то есть мания, сопровождаемая насилием.
– Давайте на минуту оставим формальности, сэр, – предложил Холдсворт. – Не случилось ли чего-то, заставившего его счесть мистера Кросса врагом?
– Насколько мне известно, нет. – Врач наклонился вперед. – Сэр, я пока что не могу полностью объяснить эти конкретные проявления мании, но полагаю, что мне известен основной феномен, который их порождает. Возможно, вам знаком «Опыт о человеческом разумении» Джона Локка?
– Да, я его просматривал.
Джермин позволил себе еще одну улыбку.
– Inter alia[11] в нем говорится о различении и других действиях ума. И мистер Локк делает весьма проницательные замечания касательно того, почему сумасшедшие не в состоянии правильно различать факты. In fine[12], он утверждает, что сумасшедшие отнюдь не лишены способности к рациональному мышлению. Этим они в итоге и отличаются от идиотов, которые от природы не способны к умозаключениям. – Голос врача мало-помалу обрел переливы проповедника. – Но для сумасшедших сложность проистекает из предпосылок, которыми они руководствуются, а не…
– Простите, сэр, но я не понимаю, как философская ошибка могла привести к мании мистера Олдершоу, – перебил Холдсворт. – И я также ломаю голову над тем, какое отношение к этому имеет его физиология.
– Вы забрели в епархию врача, сэр, и я опасаюсь, что некоторое замешательство неизбежно. Как правило, в подобных вопросах можно смело избирать мистера Локка своим проводником. Поверьте, после того как увидишь столько несчастных юношей, сколько довелось увидеть мне, теории мистера Локка уже не кажутся такими неправдоподобными.
– И все же вы не можете назвать причину его мании? Суть именно в этом.
– Меня интересует факт галлюцинаций мистера Олдершоу, а не их содержание. В общем и целом бред сумасшедшего значит не больше, чем блуждания болотного огонька, и следовать его прихотям точно так же глупо. Важно то, что он бредит. Как и все во Вселенной, от орбит планет до миграции ласточек, меланхолия и мания повинуются нерушимым законам. Они подобны отмычкам, которые позволяют нам проникать в тайны природы, в том числе и человеческого разума. Это все, что нам нужно.
– А все, что нужно мистеру Олдершоу, – прийти в чувство, – ответил Холдсворт. – Какое лечение вы для него избрали, сэр?
– Я практикую систему нравственного управления и почитаю ее единственным действенным методом. Врач должен достичь благотворного превосходства над пациентом, как в психологической, так и в физической сфере. Как только это будет сделано, он сможет приступить к работе над дефектами понимания, которые лежат в корне недуга. Многое зависит от способности врача руководить пациентом. Это во многом похоже на воспитание ребенка.
– Нравственное управление, – повторил Холдсворт. – Вы добиваетесь от пациентов повиновения? Как от собак?
– В сущности, да. Это система повторного образования. Мы настаиваем на том, чтобы они придерживались должных мыслей, разговоров и поведения. Вынужден признаться, что с мистером Олдершоу я был чрезмерно оптимистичен. Посоветовал мистеру Кроссу сказать, что он скоро заберет его домой, к ее светлости, и что, поскольку его здоровье столь улучшилось, вполне допустимо устроить у нас скромный ужин. Мистер Олдершоу выступит в роли хозяина, а гостями станем не только мы, но и некоторые его кембриджские знакомые.
– Кто именно? – спросил Холдсворт.
– О, всего трое мужчин. Разумеется, его тьютор, мистер Ричардсон. Мистер Уичкот, весьма почтенный и состоятельный джентльмен, светский лев; он недавно овдовел, но все же посещает скромные частные ужины. Мистер Олдершоу был его любимцем. И еще один господин по фамилии Аркдейл, сотрапезник начальства из Иерусалима… они с Олдершоу были не разлей вода. Я надеялся, что скромный ужин с близкими друзьями станет первым шагом к возвращению в общество. Но мои надежды не оправдались. Он волновался все сильнее; и, когда я, к несчастью, на секунду отвлекся, он, как вам известно, утратил контроль над собой и попытался наброситься на мистера Кросса. Весьма характерно для mania furibunda… предсказать ее приступ невозможно, словно вспышку летней молнии.
– Если позволите, я хотел бы увидеться с ним.
– Я бы не советовал, сэр. Это может спровоцировать…
– Я настаиваю. Ее светлость наказала мне увидеть его.
С очередной улыбкой доктор Джермин поднялся на ноги и придержал дверь открытой. «В нем есть что-то блестящее и непроницаемое, – подумал Холдсворт, – как будто он покрыт тонким слоем смолы». Ни резкие слова, ни аргументы, казалось, не достигали его сердцевины, а оставались снаружи и высыхали, не причиняя вреда.
– Конечно, – сказал Джермин. – Даже врач вынужден склониться перед кротким любопытством матери.