Сады Ламборн-хауса спускались к северному берегу реки Кем. Предыдущий владелец, двоюродный дедушка мистера Уичкота, воздвиг в них элегантный павильон, из высоких окон которого открывался прекрасный вид на реку и парки Джесус-Грин и Мидсаммер-Коммон за ней. На первом этаже располагалась крытая галерея, где в ясную погоду можно было сидеть и наслаждаться свежим воздухом. Павильон казался удаленным от суматохи Кембриджа, однако в действительности до моста Грейт мистера Эссекса было всего несколько сот ярдов в одну сторону, а до тюрьмы в крепостной сторожке – несколько сот ярдов в другую.
Главный зал располагался на втором этаже: большая, выходящая на южную сторону комната в форме удвоенного куба. Двоюродный дедушка мистера Уичкота использовал ее в качестве галереи для демонстрации своей коллекции старинной скульптуры; он также предавался в ней основному занятию на склоне дней: биографическому и критическому исследованию архиепископа Ашшера. Комната полностью отделена от остального дома, вот почему Филип Уичкот обычно устраивал холостяцкие вечеринки именно в ней. Иные его гости предпочитали не афишировать своих передвижений, и для этих склонных к уединению душ участок между домом и водой казался весьма соблазнительным, особенно в теплую погоду.
В пятницу, 26 мая, после обеда Уичкот сел играть в карты со своими молодыми друзьями, как из Иерусалима, так и из других колледжей. Несмотря на благородные пропорции, в безжалостном свете раннего вечера комната выглядела не лучшим образом. Наиболее выгодно она смотрелась ближе к ночи, когда пламя свечей окутывало великодушным сиянием обветшавшие занавеси, вытертые турецкие ковры, испещренные шрамами ожогов, и стены со следами сажи и зимней сырости.
К настоящему времени большинство гостей разошлись. Остался только Гарри Аркдейл. Он сидел вместе с хозяином дома за столом у окна. Гарри был пухлым юношей с большими влажными губами и маленьким подбородком. Когда и если он достигнет возраста двадцати пяти лет, он обретет полный контроль над состоянием, оцениваемым в три тысячи фунтов в год. Гарри играл с Уичкотом в пикет и был необычайно взволнован, поскольку выиграл предыдущую игру. Это отвлекло его от того факта, что он проиграл не только предыдущие пять, но и всю партию целиком.
Огастес, мальчик-слуга, проскользнул в комнату и прокрался вдоль стены к стулу хозяина. Он прошептал мистеру Уичкоту на ухо, что мистер Малгрейв ожидает его в доме.
– Ну что, обратил я вас в бегство? – спросил Аркдейл. Он сиял, потел и казался еще более пухлым, чем обычно, словно кто-то надувал его газом. – Вы не можете этого отрицать… лучше приберите свой выигрыш! Еще партию?
Уичкот улыбнулся гостю:
– К сожалению, придется отложить. У меня появилось одно срочное дельце.
Оживление покинуло лицо Аркдейла.
– Филип, – поспешно заговорил он, – я ездил вчера в Барнуэлл и пытался увидеться с Фрэнком. Но меня не пустили. С ним точно все в порядке? Разве вы не говорили, что он идет на поправку?
– Ну конечно идет. Ваши чувства делают вам честь, Гарри, но напрасно вы себя утруждаете. Я из самого надежного источника знаю, что его здоровье улучшается день ото дня. Да что там, я уверен, что скоро он сможет перебраться в Лондон к своей матери. Разве ему разрешили бы путешествовать, не будь он в добром здравии?
– Наверное, нет. Но что с ним случилось? Я не понимаю.
– Все просто. Его воображение совершенно расстроилось. Вы видели, каким он был в тот последний день, когда вы с ним обедали в «Хупе». Сплошные тревоги и страхи. Как вы знаете, я ужинал с ним в колледже в тот вечер, и он пребывал в донельзя подавленном состоянии, которое с легкостью можно принять за манию. Бедняга! Я уже видел подобное прежде… он жил слишком ярко; одни мужчины способны с этим справиться, другие – нет. Боюсь, Фрэнк не такой сильный, как вы.
– Я всегда был крепким.
– Не то слово! Но не всем повезло иметь подобное телосложение. В нервном истощении Фрэнка нет ничего необычного. Ему надо немного побыть вдали от мира, только и всего. В девяти случаях из десяти покой – лучшее лекарство. Если он помог однажды, поможет и в другой раз. Можете не сомневаться, после летних каникул Фрэнк снова будет среди нас, такой же, как прежде.
– И все же жаль, что меня к нему не пустили.
– Уверен, что скоро пустят, – улыбнулся Уичкот. – А теперь… Как бы мне ни хотелось, чтобы вы остались, разве вы не говорили, что пригласили компанию друзей на ужин?
– Ужин? – Аркдейл выудил часы французской работы, отделанные красивой эмалью. – Боже праведный, неужели так поздно? Черт побери, я должен был поработать над заданием для мистера Ричардсона перед ужином.
– Рикки подождет, я уверен.
– Вы не понимаете. Это не просто задание, а заявка на медаль Водена. И мой опекун хочет увидеть ее перед подачей. Он обедает в воскресенье в Иерусалиме и питает особый интерес к этой медали, поскольку его брат завоевал ее.
– Несомненно, это не повод утруждать себя?
– Повод, если я хочу, чтобы он повысил мое содержание. Я должен, по крайней мере, подать заявку. Нет, мне определенно пора. Нельзя терять ни минуты.
Уичкот вызвал Огастеса. Аркдейл отодвинул стул и встал. Почти в тот же миг он потерял равновесие и был вынужден схватиться за стол, перевернув при этом свой бокал и разлив остатки вина. Мальчик поддержал его. Аркдейл оттолкнул руку слуги.
– Неуклюжий мальчишка! – воскликнул он. – Посмотри, что я из-за тебя натворил!
Уичкот пересек комнату и подошел к письменному столу.
– Если хотите, подпишите это прямо сейчас, – предложил он. – Тогда мы будем в расчете до следующего раза.
Аркдейл, шатаясь, подошел к письменному столу и нацарапал свою подпись под долговой распиской на шестьдесят четыре гинеи. Затем Уичкот провел гостя к плоскодонке, пришвартованной у маленькой пристани на берегу реки. Огастес последовал за ними, держа шапочку и мантию Аркдейла не без некоторого благоговения. Гарри был сотрапезником начальства, так что шапочка была бархатной с золотой кисточкой, а мантия богато отделана золотым кружевом. Уичкот и мальчик помогли ему покинуть твердую землю.
Ругаясь и отдуваясь, Аркдейл устроился на подушках. Наконец он лег на спину, раскинув ноги и подергиваясь, как перевернутая черепаха. Расставание с шестьюдесятью четырьмя гинеями вновь подняло ему настроение. Он наставил палец на Уичкота на берегу и покачал им.
– Я обратил вас в бегство, а? – крикнул он. – Скоро нас ждет новая партия, и на этот раз я буду беспощаден.
По знаку хозяина Огастес вынул шест из ила и ловко направил неповоротливое судно на середину потока. Уичкот поднял руку, прощаясь, и медленно направился через сад к боковой двери дома.
Малгрейв сидел на скамейке в прихожей. Как только Уичкот открыл дверь, джип вскочил и поклонился, немного неуклюже из-за перекошенных плеч. Мужчины знали друг друга с тех пор, как Уичкот прибыл в Иерусалим в возрасте семнадцати лет.
– Я решил сообщить вам как можно скорее, сэр, – сказал Малгрейв. – Человек ее светлости прибыл в экипаже сегодня после полудня.
– Как его зовут?
– Холдсворт. Говорят, он книготорговец из Лондона.
– Книготорговец? – изумленно повторил Уичкот. – Я ожидал врача или юриста. Где он остановился?
– У директора, сэр.
– Как он вам показался?
– Холдсворт? – Малгрейв бесхитростно взглянул на Уичкота. – Высокий. Выше несчастного мистера Кросса и моложе. Тем лучше. – Он мгновение помолчал. – Непохоже, что он часто улыбается.
Тем же вечером мистер Филип Уичкот нанес визит миссис Фиар. Упомянутая леди жила на восточной стороне Трампингтон-стрит, напротив колледжа Святого Петра, в небольшом доме с веерообразным окном и фонарем над передней дверью, расположенной посередине фасада. Крыльцо каждое утро начищала долговязая служанка по имени Доркас, ученица из работного дома, которая боялась миссис Фиар больше, чем Господа Всемогущего, поскольку Его, по крайней мере, считали милосердным.
Уичкот прибыл в портшезе. Он заплатил носильщикам и постучал рукояткой трости в переднюю дверь. Увидев, кто стоит на пороге, Доркас присела в реверансе и отступила.
– Мадам в гостиной, сэр.
Уичкот нашел миссис Фиар в обществе нитки и иголки в кресле у окна. Солнце еще не совсем село, но на рабочем столе горели две свечи. Миссис Фиар уже несколько недель работала над небольшим гобеленом с изображением разрушения Содома или, быть может, Гоморры, что не суть важно. Гобелен предназначался в качестве учебного пособия небольшой школе при госпитале Магдалины в Лондоне, исправительном заведении для падших женщин. Когда объявили о приходе мистера Уичкота, миссис Фиар отложила вышивание и начала вставать.
– Пожалуйста, не утруждайтесь, мадам. – Филип направился к ней. – К чему церемонии?
Однако она пропустила его слова мимо ушей, встала и присела в реверансе. Он поклонился в ответ, улыбаясь, поскольку прекрасно понимал суть игры.
– Мистер Уичкот, рада вас видеть. Надеюсь, у вас все хорошо?
Минуту или две они посвятили тому, что миссис Фиар в своих наставлениях кое-кому из тех, кто оплачивал ее услуги в иных сферах, называла «любезностями благородной беседы». Миссис Фиар была невысокой, коренастой женщиной, обладавшей низко натянутым вдовьим чепцом и невыразительным лицом. Уичкот знал ее с тех пор, когда ему было пять лет и она поступила гувернанткой к его сестре; позже она вышла замуж за соседского священника, который вскоре умер.
Служанка, явившись на вызов, принесла все необходимое для приготовления чая и поставила рядом со стулом миссис Фиар.
– Доркас, – произнесла та, – отправляйся на кухню и начисти ножи. Немедленно. Они прискорбно нуждаются в этом.
Когда они остались наедине, миссис Фиар открыла чайницу, помешала листья в воде и вгляделась в водоворот кружащихся черных крупинок. Затем откинулась на спинку стула и посмотрела на Уичкота:
– Итак?
Филип медленно побарабанил пальцами по подлокотнику.
– Ну что вы, моя драгоценная мадам, застыли, как надгробная Покорность?[9] Я пришел узнать, все ли готово к среде.
– Пожалуйста, говорите тише. Да… все готово. Хорошенькая пухлая птичка. Довольно молоденькая.
Он промолчал, но поднял брови.
– Будьте уверены, она вполне созрела для ощипывания, – продолжила миссис Фиар. – И это будет не впервые, хотя она знает, как создать видимость. Кто на этот раз?
– Молодой Аркдейл. И он тоже созрел для ощипывания, в своем роде. Вы уверены, что девушка не подведет?
– Можете не беспокоиться на этот счет.
– Но я беспокоюсь, – заметил он. – Учитывая, что случилось в прошлый раз.
– Тогда нам не повезло, дорогой. – Она протянула чашку.
Его рука задрожала, и чай выплеснулся на блюдце.
– Не повезло? Вот как вы это называете?
– Откуда нам было знать, что случится? Что сделано, то сделано. По крайней мере, мы вернули Табиту Скиннер сюда, и коронер не стал чинить препятствий в связи с обеими смертями.
– Это была худшая ночь моей жизни. Сначала она… – Уичкот уставился на вышивку. – Затем Сильвия.
– На этот раз обойдется без неприятностей. По крайней мере, с девушкой.
– Что бы я без вас делал, мадам? – кисло спросил он.
– Ни к чему тратить на меня любезные слова, дорогой.
Филип расхохотался, и она улыбнулась ему. Затем, вновь посерьезнев, он спросил:
– Как по-вашему, я не слишком тороплюсь с новым ужином, новой встречей? Если вкратце, мне нужны наличные, а это единственный оставшийся у меня источник, не считая карт.
– Это частная вечеринка, Филип, а не светский прием. К тому же какое дело вашему клубу до приличий? Ваши мальчики станут восхищаться еще больше. Вы подтвердите репутацию сорвиголовы, человека, которого не волнуют мелкие условности.
– Я вынужден повергнуть к вашим стопам еще одну неприятность, мадам.
– Вы имеете в виду тот пустячный случай с привидением?
Уичкот кивнул.
– И хуже того, намного хуже… Фрэнка Олдершоу. Я словно хожу под грозовой тучей и в любой момент ожидаю кары небес.
Она пригубила чай:
– Рассудок к нему вернулся? У него случаются периоды просветления?
– По-видимому, нет. Мне бы непременно сообщили. Но дело тронулось с места – ее светлость послала своего шпиона. Он прибыл в Иерусалим сегодня.
– А! Ее светлость… Полагаю, корень неприятности именно в ней.
– Нет, мадам! – рявкнул Уичкот. – Корень неприятности в Сильвии. Как она посмела так со мной поступить? Как она посмела, мадам?
– А я предупреждала, что жениться на дочери деревенского поверенного без гроша за душой – не лучшая идея.
Уичкот встал и принялся беспокойно расхаживать по комнате.
– Она словно преследует меня, даже сейчас находит способы изводить. Знаете, сегодня мне показалось, что я ее видел. Она сидела в кондитерской на Петти-Кери. Конечно, это был кто-то другой…
– Что за ребяческие речи, Филип! Не хотите присесть?
Он сверкнул глазами, но через мгновение вернулся на место.
– Вот, так-то лучше. – Миссис Фиар улыбнулась ему. – Хорошо, если вам от этого легче, я согласна: Сильвия сама виновата.
– Я не совсем это имел в виду, я…
– Сильвия мертва, дорогой. Это главное. Теперь вы должны начать жизнь с чистого листа. Вы еще молоды. И как только разберетесь с пустячным делом мистера Фрэнка, должны забыть, что Сильвия вообще существовала.