– Прости! не знал, что ты тут!
Дверь ванной комнаты плотно прилегала к косяку, не оставляла щелки для света.
В соседнем подъезде кто-то что-то ремонтировал, гремел перфоратор, заглушал шум воды.
Хотев еще раз побриться перед выходом на субботние удовольствия, я понятия не имел, что под душем моется мать.
Она стояла в плоской акриловой ванне лицом к стене, подставив струям плечи.
Резкий свет потолочных точек без жалости обрисовал классическое тело пятидесятилетней российской женщины, для которой жизнь стала не в радость, а катилась по инерции, готовая к остановке.
Спина выражала усталость, по бокам собрались складки, ягодицы невесело обвисли, на тыльных сторонах бедер проступила сетка вен.
Наткнуться на свою обнаженную мать кого-то шокировало.
В России поколения считаются взаимно бесполыми.
Но в Германии дети с родителями ходят в сауну, видят друг друга во всех подробностях, и никто от того еще не умер.
С этой точки зрения я был скорее немцем, чем русским.
Да я и не увидел нового.
На даче все раздевались, купальник ничего не скрывал, лишь подчеркивал детали.
– Это ты, Володя? – не оборачиваясь спросила мать.
Вопрос был риторическим и не требовал ответа.
Отец отсутствовал в командировке, никого четвертого в нашей квартире не водилось.
Дожив – не по-онегински, а с целью и трудами – «до двадцати шести годов», я оставался холостым.
Женщин я менял по мере необходимости, не останавливался ни на одной, поскольку не определился, нужна ли мне семья.
– Я, мама, я, – ответил я и повторил: – Извини, не видел и не слышал.
– Подожди, не уходи! – крикнула она прежде, чем я закрыл дверь. – Потри мне спину, пожалуйста.
Обычно это делал отец.
Сегодня его не было.
В просьбе я не увидел ничего особенного, хотя раньше никогда этого не делал.
Я шагнул в ванную, взял розовую мочалку из материной руки, принялся тереть спину.
– Хорошо, – сказала она. – Между лопаток посильнее!
Душ шумел, перфоратор долбил, пена стекала по позвоночнику, пробегала ложбинку между ягодиц, падала на дно ванны, уносилась в сливной водоворот.
– И пониже!
Талия у матери оказалась крепкой; вероятно, таким когда-то было все ее тело.
– Еще пониже!
Я замедлился.
– Попу мне потри, – пояснила мать.
Простая сыновняя помощь этого не предусматривала, но я продолжил.
– А теперь бока.
Изгибы тела неожиданно увели вперед.
– Хватит, – сказала мать. – Спасибо. Дальше я сама.
1
– Было здорово, Владимир! Как всегда!
Девятнадцатилетняя Ильсияр была татаркой, но не белокожей, а смуглой, какие встречаются редко
Она являлась одной из десятка предыдущих и сотни последующих.
Вероятно, таким же представлялся ей я, поскольку не был мачоидальным казановой.
Но мы еще не надоели друг другу и активно встречались.
– Послушай, – сказал я. – Можно, я останусь на ночь?
– Можно, – ответила Ильсияр и села на кровати. – Родители уехали деревню, приедут завтра вечером. Только…
– Что «только»? У тебя были другие планы?
– Сигареты кончились. Может, прогуляемся?
– Да нет…
Я вздохнул.
–…Что-то я устал. Лучше полежу, потом приму душ.
– Тогда я сама сбегаю, окей?
– Окей, – ответил я.
Пройдя к стулу, куда были покиданы вещи, Ильсияр принялась одеваться.
Я смотрел, как она натягивает узкие кружевные трусики, просовывает ноги в джинсы, расправляет на себе футболку, под которую не надела бюстгальтер.
– Я быстро!
– Хорошо, – сказал я.
Скрипнула дверь, щелкнул замок, на площадке угас цокот каблуков.
Я представил, как в такт шагам подпрыгивают небольшие круглые грудки.
Молодость давала преимущества; ими стоило пользоваться, пока она не прошла.
Ванная комната была тесной, сама ванна покачивалась на неотрегулированных ножках.
Я оставил дверь открытой, взял с полочки гель, налил пригоршню, пустил воду.
Перед глазами встала мать – ее неизящное тело, складки и выпуклости, и скользкая тяжесть груди, которую я успел ощутить в самый последний момент.
Это было бредом, неожиданным и ненужным наваждением.
В моем возрасте не пристало обнаружить у себя древнегреческий комплекс, выворачивающий наизнанку нормальное течение жизни.
За спиной в недалекой передней проскрежетал замок.
Дворовый магазин располагался в соседнем подъезде, вернулась Ильсияр с сигаретами.
2
Мать сидела на мне верхом.
Ее бедра с некрасивыми толстыми коленями были тяжелее самой тяжелой тяжести.
Живот – круглый, как глобус, с лунным кратером пупка – нависал над кустистым мысом; мать не заботилась об интимной зоне.
Двумя руками я держал массивную грудь.
Сосок имел вкус молока.
Когда-то он был известен, но то уже забылось.
3
-…Так да, или мне кажется?
Я вздрогнул.
Голос Ильсияр выдернул из сна, который я видел, не закрывая глаз.
Ее бедра были тонкими, точка схождения, по-мусульмански выбритая, напоминала полураскрытую устрицу,.
– Что… кажется? – переспросил я, не уловив тему разговора.
– Ты накачал член силиконом?
– С чего ты взяла?
– Он у тебя толстый, никогда таких не знала.
– Я не какая-нибудь Пугачева, чтобы накачивать себя всякой дрянью, – возразил я. – А член у меня такой с самого рождения.
– Понятно.
– Лучше иди поближе!
Эти соски – темные, почти черные – во время секса становились грубыми, как сигарные окурки, и не имели никакого вкуса.
– Подожди!
Она выпрямилась, обдала недавно выкуренным табаком.
– Не торопись. Я кончу вперед. Держи меня попу.
– Не тороплюсь и держу, – уверил я.
– Нет, стой.
– Стою.
– Презерватив не соскочил?
– Вроде нет, – ответил я. – Если сомневаешься – слезь и проверь.
Ильсияр знала, что ненужной беременности со мной можно не бояться, но не пускала в себя просто так.
Она берегла микрофлору для грядущего приличного замужества.
4
Дышала ночь.
Но не «восторгом сладострастья», а умиротворенным, почти детским дыханием девушки, которая спала, кинув длинные руки-ноги в бездну за край кровати.
Уже настало воскресенье.
Вечером возвращались родители – деревенские коряги, которых я не желал знать.
Но даже вернись они в понедельник, я не мог остаться тут еще на одну ночь.
Окончив жалкую «Академию социальных технологий», где диплом покупали – причем за небольшие деньги – я сумел устроиться в хорошую фирму.
Там существовал дресс-код.
Сюда я пришел в джинсах; на работу требовался костюм с галстуком.
После обеда прибывал московский поезд.
Отца, приехавшего с ежемесячного совещания, ждал французский луковый суп.
Намывать мать в ванне предстояло ему.
Но, управляя филиалом московской транспортной компании, отец постоянно разъезжал по региону в поисках новых клиентов.
Мне оставалось дождаться его очередной командировки.
Наваждение продолжалось.