Жена Дэна только спросила:
– Почему мы не выступаем?
– Мы и выступили, – сказал Майно. Некоторые считали, что Майно – это его настоящая фамилия, а не Махно. Но, как говорится:
– Пусть делает, что хочет, лишь бы был за нас.
– Нет, нет, – сказал Колчак, – ни в коем случае нельзя считать, что мы сюда приехали для того, чтобы и начать Гражданскую Войну прямо отсюда.
– Это только пере-диспозиция, – сказал Дэн.
– Да ты, что, Дэни, какая еще – слово на букву х в ослабленном значении – пере-диспозиция! Мы на переговорах, и собственно, максимум что решаем – это:
– Кто наступает, а кто обороняется.
– И всё? – спросила Коллонтай. И добавила: – Я не дипломат, и хочу сражаться прямо на поле боя.
– Оно здесь есть для тебя.
– Да, ты лучше здесь выиграй, май диэ, диэ чайлд, – сказал Дэн.
– Может быть, нам лучше сделать просто, – сказала Артистка Щепкина.
– А именно? – спросил ее Колчак.
– Очень просто, надо захватить власть прямо здесь и сейчас.
– Да? А дальше что?
– Действительно, – сказала Коллонтай, нам не будут подчиняться Красные. Это же простые рабочие и крестьяне.
– Как они подчиняются писарю Нину? Как они подчиняются Волхву, даже Амер-Нази?
– Как?
– Так врут – вот и подчиняются.
– А мы не можем?
– Разумеется, нет.
– Почему?
– Так просто: не умеем.
– Есть способ, – сказал незаметно подошедший Махно.
– Я сразу поняла, чего он хочет, – сказала Кали.
– Чего я хочу?
– Хочешь сыграть Нина.
– Верно. Мы должны поменяться с ними местами. Прямо сейчас, начиная с идущего уже боя, предложить им:
– Вы штурмуете Царицын, а мы в ём сидим.
– Как в Трое! – радостно воскликнула ЩеКа. И добавила: – Я переведу вам Трою, мы будем знать весь их стратегический план. Кстати, здесь нет шпионов? – И сама же махнула рукой: – В принципе это не имеет значения, потому в нашей роли они забудут о своей.
– Только Одиссей может прорвать блокаду своей роли, – сказал Махно, и сразу предложил себя на эту роль. – Кстати, я не знаю, кто будет режиссером этой трагедии? – добавил он, раскуривая очередную большую кубинскую длинную.
– Кинем жребий, – сказала Щепкина, – или хоть я могу.
– Я просто так не отдам эту роль, – сказала Коллонтай.
– Не думаю, что женщины будут участвовать в конкурсе на эту чисто мужскую роль, – сказал Колчак.
– Я согласен, – поддержал его Дэн.
– Да я буду, больше некому, – сказал Майно, и так пыхнул дымом, что сработала пожарная сигнализация. Да, но. Но если бы она была. К счастью, никто не додумался еще ее поставить, а то бы срабатывала очень часто: все смолили, как паровозы в фильме Край.
Наконец, все опять повалили на продолжение боя Ники Ович и Василия. Они уже чуть не стукнулись перчатками, но Махно поднял руку и сам пролез под канатами на ринг. Некоторые подумали, что он будет драться вместо Василия, ибо было очевидно, эта Ника не снимет перчатки пока не грохнет хоть кого-то. Но Нести – Нестор – объявил громовым голосом:
– Ставлю на Царицын! – и бросил прямо в лицо Амер-Наза, сидящему на месте главного судьи соревнования Бриллиант Сириус, который возвращает молодость – так считалось, ибо никто не верил, что не только молодость, но саму Жизнь.
Писарь было бросился проверять Бриллиант, как он сказал:
– На вшивость, – но быстро понял, что это неуместно, и встал на своё место за красным углом Василия Ивановича. Не то, чтобы Да или Нет, но он просто вспомнил, что Амер-Нази и сам был приличным специалистом по золотым пятеркам, десяткам и бриллиантам, не раз сам лично возил их туда-сюда в Америку и обратно:
– Никак не мог решить, где этим ценным вещам лучше – Здесь или:
– Там.
– Мотается, как говно в проруби, – сказал про него Волхв на одной из презентаций своей Трилогии:
– Банки, Тюрьма, Кремль, Снайперская Винтовка.
– Четыре. – Как говорится:
– Спасибо, что заметили, ибо только Многие пишут Трилогии, но есть Некоторые, кто считает, что и число Четыре не только число смерти, но и другой Вакханалии. Как-то:
– Дзен-Буддизм и Ананэрбе.
Первая мысль, которую передал Сириус Амер-Нази была:
– Бежать, пока никто ничего не понял. – Батьку Майно он не принимал в серьезный расчет. Считал, что в случае его:
– Возьму с собой в Америку.
Но двое из отряда Махно сели у него по бокам в качестве боковых судей. Одна – это Учительница, Агафья, как многие шептались:
– Иво первая жена. – Хотела сесть и Сонька Золотая Ручка:
– Иво вторая жена, – но не вышло, ибо она была секундантом.
Место это занял никому неизвестный парень, и совершенно беспрецедентно представился Главному Судье Соревнований:
– Одиссей.
– Шутка, – подумал Американец синайского производства, и ничего не ответил. Но кто-то щелкнул его по ушам, мол:
– Ты чё, мил человек, не отвечаешь на приветствие третьего судьи соревнований.
И он не понял, что это сделала Учительница Агафья, которая тоже могла бы показать Подхват под не опорную ногу, спровоцировав сначала опорную на отрыв от татами. Ну, если кто не помнит нашу историю, я напомнил.
Далее, кто бьется за ними?
Василий Иванович опять поймал Нику на прием, Боковую Подножку, и лег на нее так плотно, как будто они были только вдвоем в молодом сосновом лесу.
– Чё?
– Тижало.
– Дыши глубже.
– Не могу, ты меня придавил.
– И не просто так.
– А как?
– Это удержание.
– Ты тупой, как крутой берег реки Урал, – сказала, пытаясь пошевелить большими грудями, Ника Ович.
– Почему?
– Не почему, а потому, что это бокс, а не Дзю До.
– Ты уверена?
– Нет. Уже нет.
– Тогда буду держать тебя пока не встанет.
– Что? Что ты сказал?
– Прости, я оговорился. Пока судья не поставит в стойку.
Тут подошел судья – а это уже был Лева Задов – и сказал, что в боксе держать на полу никого не надо. – И, подождав немного, пока Василий Иванович поймет, что от него требуется, рявкнул:
– Вста-а-а-ть-ть-ь-ь!
– Встал, – правду ответил Василий Иванович.
– Встал? – Лева почесал затылок, и добавил: – Не вижу.
И тогда Васька показал. А Лёва не нашелся спросить что-нибудь другое, кроме:
– Сколько?
– Двенадцать и две.
– Ничего уже не понимаю, – сказал Лева, – это в дюймах, или в секундах, которые ты ее держал?
– Если ты так интересуешься цифрами, отвечу точно:
– Двенадцать и две десятых плюс девять в периоде, а также, если уж я кого держу, то не меньше, чем Бальзак, а он, как и ты должен бы знать, держал их от девяти дней или пока они не понимали, что он:
– Муж, и муж на Дэ, что значит: Благородный.
– Судью на мыло! – закричали с галерки, – он ни хрена не понимает в бойбе и боксе.
– Бардак! – крикнула со своего места в первом ряду Кали. Она и так-то была влюблена в Ваську, а теперь поняла: очень.
– Очень?
– Очень, очень.
К ней еще на Югах клеился один матрос под два метра ростом, Дыбенка, теперь поняла:
– Этот лучче. – Хотя и молод.
Она неутерпела и сама полезла на ринг, в падении ударила Задова по пяткам, что он чуть не проломил своей большой волосатой головой пол, потом полезла на Нику Ович, которая уже встала на колени, и поэтому смогла легко поднять Кали, как штангу:
– На вытянутые руки. – И… и бросила ее туда, через канаты в зрительный зал.
– Иди, сука, откуда пришла, – сказала Ника, и хотела еще что-то добавить, но поняла, что за что-то зацепилась волосами. И, так и не поняв, тоже полетела вслед за Кали, которая, как оказалось:
– И держала ее за волосы. – Крепко, крепко.
Вот так, неверное, и Барон Мюнхгаузен не сам себя вытащил из болота, а его кто-то вырвал оттуда, крепко взявшись предварительно за его густые вьющиеся еще волосы. По сути Ника была пушкой, а Кали ее ядром, за которое уцепилась Ника. В данном случае, наоборот.
Василий запрыгал на ринге, как победитель с высокоподнятыми руками. Амер-Нази предложил судьям подумать:
– Присуждать ли ему на самом деле победу?
– Нет.
– Да.
– Нет, потому что больше никого нет на ринге, – сказала Агафья Учительница.
– Нет, – тоже сказал второй справа судья, – потому что никого нет на ринге.
– У вас нет своего мнения? – спросил Нази.
– Я высказал противоположное мнение, – сказал этот парень, представившийся Одиссем. – Или я оговорился? Да, да, конечно, я имел в виду, нет, по отношению к ее нет, что Василий не является победителем, и следовательно:
– Нет, но да.
– Понятно, – просто ответил Нази. – Но теперь мне нечего сказать.
– Так и не надо, – сказала Училка, – усё идет своим чередом.
– Я согласен, – сказал второй, – скоро всё прояснится, ибо не может продолжаться вечно. Почему? Потому что: ничто не вечно.
– Да, но. Да, но народ требует зрелищ.
– Может отпустить пока всех в буфет? – сказала Агафья.
– Только оттуда, – сказал Нази.
– Тогда, давайте, я выйду, – сказал Одиссей.
– Вы судья – нельзя, – сказала Агафья, – лучше уж тогда я выйду. У меня и форма есть.
– А вы не судья?
– Ну-у, я так, я могу найти себе подмену. Кстати, я не спросила: сколько приз за первое место?
– Ну-у, – тоже сказал Нази, – до первого места еще далеко, можно сказать, как раком до неба.
Между тем, Ника Ович и Кали продолжили бой за рингом, прямо в проходе между креслами.
– Только дайте мне кто-нибудь перчатки! – крикнула Кали.
И дали, сама Ника, сняла правую отдала ей, предварительно, предложив одному зрителю помочь ей, как она выразилась:
– Развязать шнурки. – И тут же провела левый боковой.
Кали хотела ответить, но не смогла – промазала, так как получила правую перчатку, а была левшой, как Ника Ович.
– Давайте будем считать, что бой ведется в Свободном Стиле, – сказал главный судья Амер-Нази, – тогда не придется останавливать бой, у нас э-э…
– Где? – усмехнувшись спросила Агафья Учительница.
Одиссей промолчал, думал, что так дольше никто не поймет, кто он такой. Хотя и так все уже предполагали, что из разведки Белых. Но сомневались, а сомневающийся – считай уже и не знает ничего. Почему? Потому что думали:
– Зачем Белым шпион, если здесь и так, как сказал Лева Задов, сопровождавший Нику Ович:
– Их есть у меня. – В переводе на Русский Обычный:
– А разве другие Белые не шпионы, разве война еще не объявлена? – Но в том-то и дело, что многие считали, что, да, еще неизвестно, будет ли война Между Белыми и Зелеными. И, следовательно, думали, что ставки:
– На Царицын, – или:
– Оборона Царицына, – это только предварительная договоренность в случае начала войны.
Но! Но не Некоторые знали, что война была объявлена еще на Альфе Центавра, и она, значит, не только будет, а уже идет.
И еще одна война, междоусобная, уже шла, а некоторые считали, что она только должна еще начаться, точнее:
– Может начаться.
Хотя тоже было известно, что она идет. Это война между Майно и Волхвом. Вильям Фрей пока что был в тени, а именно:
– Стоял за спиной Василия Ивановича в качестве секунданта.
Амер-Нази не считал себя человеком Волхва, он решил воевать самостоятельно, но воевать. Вопрос, что поставить против Бриллианта Сириус, брошенного ему в лицо Майно. Сибирь? Далеко, да и так уже некоторые считают ее своей. Говорят, Волхв продал ее Инопланетянам за право жить честно и благородно, имеется в виду:
– Без неизбежной войны с пришельцами Альфы.
Что собственно у меня есть?
Между тем бой начался снова. Хотя, как Продолжение, потому что Василию было засчитано полпобеды, Вазари. Ибо было принято решение:
– Дзюдо, – но в боксерских перчатках.
– По настоятельной просьбе зеленой, в том смысле, что красной стороны.
– Странно, – сказал Василий Иванович, – ведь я люблю Дзюдо.
– А тоже, – ответила Ника Ович. – Но, – она постучала перчаткой по канату, – им не объяснишь.
– Хорошо, что пока не разрешают бить ногами, – сказала со смехом Агафья за судейским столом, и хлопнула по спине Амер-Нази. Он только подумал:
– Она, чё, в натуре, клеится? – Он уже успел собрать о ней информацию, сидя за столом.
Хотя, возможно, она недовольна его поведением. Надо узнать:
– Рада, что из жен перешла в отряд телохранительниц, или наоборот?
Он повторил вслух слово Телохранительница:
– Может она решила грохнуть его за измену в решающий момент? – Что-то мне знакомое, так-так. Где это было, Ромео и Джульетта? Тристан и Изольда? Король Артур и Гвиневера? Надо подумать. И кстати, есть ли у меня заместитель, хотя бы по культуре. Надо найти.
– Первый раунд! – гаркнула красивая и очень сексуальная девушка, появившись, как Deus es machine на ринге.
– Мы заказывали? – спросил он у Одиссея, но тот только что-то промычал. – Тоже, скорее всего, засланный казачок, – подумал Нази, ибо нормальные местные люди должны разговаривать.
– У нас за это заплачено? – спросила и Агафья, как будто не слышала, что Амер-Нази сам ничего не знает. Но он ответил:
– Наверно, если она вышла, так бы, кто полез в одном купальнике на всеобщее обозрение, тем более мне показалось, – он поправил пенсне, хотя оно было с обычными стеклами: для понта, – кажется она была без лифчика, нет?
Все промолчали, так как, да, видели, но почему-то – сами не знают почему – посчитали это нормальным явлением, как на нудистском пляже.
– Здесь еще хуже, – как сказал один нудист из зала, там хоть не дерутся, а здесь сплошь и рядом тока этим и занимаются.
Василий по запарке, в том смысле, что только что говорили об этом, ударил Нику ногой в ляжку, да так удачно, что чуть не сломал ей ногу.
– Пардон, – подтвердил он свое намерение, – тока говорили об этом, а я сделал наоборот. Просто засела в голове мысль:
– Нохги, нохги! это в бильярде, если кто забыл нельзя отрывать их от земли, и… и неконтролируемая информация автоматически перешла на удар ногой. Но ведь не в лицо, правда?
– Я не против, – ответила Ника, – но учти: один удар за мной.
– Хорошо, в любое время.
– Вот именно, даже не жди, я все равно ударю, когда ты не будешь ожидать.
А судьи посовещавшись решили не вмешиваться.
– Только еще хуже будет, – сказал Амер.
– Согласна.
Но Одиссей на этот раз промычал:
– Надо бы снять с него хотя бы пол Вазари.
– Пол Вазари? – переспросила Агафья, бывшая фаворитка Майно. И добавила: – Это сколько?
– Оставим ей Кока.
– Кока-колу я люблю, – сказал Амер-Нази, – пробовал в Америке.
– Это японская.
– Тем не менее, надо оставить Юко, – сказала Агафья Учительница.
Одиссей промолчал, видимо, чтобы сойти за умного, как решил Нази, а сам он даже неожиданно для самого себя ляпнул:
– Как главный судья соревнований, я оставлю ему, – он кивнул на Ваську, – иво Вазари.
Агафья развела руки в стороны, но ничего не сказала, только тяжело вздохнула, мол:
– Ни-че-го-о не понимаю!
– Это хорошо, – сказала Ника Ович, – что тебе ничего не сняли за удар по мне ногой.
– Почему?
– Ко кочану. Ты, что, не понял? Когда я ударю по тебе мне тоже ничего не будет.
– Это не очевидно, – ответил Василий Иванович.
– Думаешь – это не аксиома?
– Уверен – это тока теорема. Ее надо доказывать.
– Так ты, что, не деревенский?
– С Альфы, как все.
– С такой рожей с Альфы не приезжают, ибо… – она провела двойку: правой по корпусу, левой джеб, – ибо там все аристократы или демократы. А ты кто?
– Я – Граф.
– Граф, в каком смысле? – спросила Ника, и опять ударила, и разбила Ваське нос из-за того, что он задумался.
– У меня будет дивизия, если я выиграю этот турнир. Фактически вся Царицынская область будет моей.
– Как она будет называться?
На этот раз Васька прикинулся, что опять задумался, и Ника, попытавшаяся провести Подхват под Неопорную ногу – промахнулась, ее правая нога просвистела мимо, но не настолько быстро, чтобы Василий Иванович не успел просунуть вслед за ней свою лапу. И таким образом, повисшая на этой мощной волосатой руке Ника, была перевернута вниз головой и брошена через канаты прямо на судейский стол, а буквально в предводителя Нази.
– Точно в середину, – сказал Василий.
Он снял перчатки – с помощью своего Углового Вильяма Фрея – кинул одну в зал, прямо в жену, любовницу – или, как ее там – Дэна Коллонтай – Кали. Ей сразу предложили – нет, не деньги, а:
– Будем с тобой драться за эту перчатку, или так отдашь? – сказала одна леди, одетая, впрочем, просто. Нет, это была не Щепка, сидевшая почти рядом, через Дэна, рядом с Колчаком. Она наоборот, не стала спорить за эту перчатку, так как знала:
– Васька, который сейчас был на ринге:
– Он ее любит. – Да и просто не успела бы схватиться за эту перчатку, ибо Неизвестная оказалась быстрее. Очень быстрой. Что и заставило ее открыть от изумления рот.
– Эни-боди! – между тем раздался крик. – Принесите, пли-и-з, пожалуйста, Эни-син, а лучше всего шашлык по-Царицынски.
– Никто не знает, дорогой, вот из ит.
– Кто это сказал? – спросил Василий. – Рипит ит, плииз. Нет, честно, я не понял, прошу повторить.
– Я! – крикнула Кали, и добавила, обернувшись к мужу – первому любовнику Дэну, – это я пошутила. Но в том смысле, что хотела сказать:
– Цыпленок Табака дорогой, а так вышло, что многие могли подумать, он, этот Васька дорогой.
– Хорошо, закажи ему Цыпленка Табака, – ответил Дэн, впрочем, довольно хмуро. – Чё-то здесь не так, подумал он. – И стал вспоминать:
– С ней ли он летел с Альфы, с ней ли там крутил шуры-муры, или это произошло только здесь?
– И вообще: ты Инопланетянка?
– Что? Кто? Да как смел ты сколько раз клянчил у меня в долг на Альфе?
Тут Дэн вспомнил, что Коллонтай здесь, а на Альфе Центавра она работала барменшей Га в Колизее, где был, естественно, не только кабак, но и на арене выступали гладиаторы.
Из буфета принесли только что зажаренного ЦТ – Цыпленка Табака, и Кали хотела выпросить у Дэна разрешение отнести его Ваське, но не успела, как поется:
– Даже слова сказать, – ЦТ понесла новенькая. Так-то она была не новенькая, но ее никто не узнал. Вообще у Инопланетян слабо развито чувство узнавания людей. Также, как у людей слабо развито узнавание обезьян или тигров, даже тайванцев, например:
– Все на одно лицо. – Хотя многие до сих пор пытаются прочитать на чайниках или приборах для измерения давления:
– Это Сингапур или опять Китай. – Более того, если ничего не написано – так это еще хуже:
– Значит сделали не на самой фабрике, а в соседнем сарае. – Хотя продавщицы радостно-изумленно резюмируют:
– Настоящая Япония, – а недорого.
А на чайниках, естественно, Германия.
– Я ничего не поняла, – сказала Щепка, – так она немка, или японка?
– Я думаю, немка, смотрите: желтые волосы, голубые глаза, довольно симпатичная, в общем – сексодром. Могла бы быть Инопланетянкой, если бы не родилась здесь.
Это сказал Колчак.
– Ты зачем это сказал, мин херц? – Хочешь, чтобы я вышла и набила ей морду? – Щепкина-Куперник положила на стул, с которого встала, толстый том Шекспира, который пока предварительно переводила в уме. Может: для ума. Чтобы натренировать его в шекспировском свободном стиле.
– Прости, – извинился Ко, – я думал, ты про меня забыла. И кстати, ты не просила, но я тебя записал на бой именно с ней.
– Да? Я тебя не просила.
– Помню, но если ты не захочешь, я сам выйду вместо тебя.
– Разве на рисепшен не записывали рост, вес, пол? Впрочем, пол, конечно, никогда не записывают, ибо это была бы дискриминация:
– Если одному можно – почему другому нельзя? ОК?
– ОК. – Но не спрашивали.
И когда Васька нажрался, съел всего цыпленка одной рукой, на ринг вышел Ко. Колчак. Он не мог допустить, чтобы Кали, сблизилась с Чапаевым. Она была подругой его подруги Артистки Щепкиной, и, как говорится:
– Если одна делает Это, то другая и подавно.
Одиссей из судейского корпуса предложил надеть по две перчатки:
– Каждому, – уточнил он.
– Это не обязательно, – возразил главный судья Амер-Нази. Его поддержала Агафья:
– Так даже лучше, – сказала она, – одной рукой можно бить, а другой держать при проведении броска.
– Только одна проблема! – крикнул с ринга Василий: я правша, а он, как все инопланетяне левша, нам нужны разные перчатки.
– Так у вас и должны быть разные, – сказала Агафья, ибо это твои перчатки.
– Ну и что, что мои? – возразил Василий, попрыгав на ринге. – Как раз из-за этого ничего и не получается.
– Почему?
– Потому что, естественно, моя левая для него, также естественно, будет правой, а она не подходит.
– Почему? – теперь спросил уже Нази.
– Ну, во-первых, он инопланетянин, вы согласны?
– ОК. – А во-вторых?
– Во-вторых, инопланетяне отличаются от нас тем, что являются Не нами, а:
– Отражением нас в зеркале.
– Всё?
– Всё.
– Давайте посовещаемся, прежде чем ответить, – сказал Одиссей.
– Да?
– Да.
– Хорошо, я считаю, что инопланетяне такие же правосторонние, как мы, – сказала Агафья.
– Я не уверен, – ответил Нази, – ибо: как проверишь? Лезть под платье?
– Нет, получишь по мордам, – согласилась Агафья. И тут кто-то крикнул из зала, опять похоже тот же нудист:
– Никаких перчаток не должно быть! – И добавил:
– И знаете почему? – Мы не в Ландоне. У нас тока Дзю До.
И Амер-Нази принял решение пойти на компромисс. А именно:
– Оставить всё как есть:
– Каждому по одной доставшейся перчатке!
Васька в пылу спора, или нарочно, чтобы выиграть побольше времени для отдыха после боя с Никой Ович, которая до сих пор валялась за судейским столом, куда ее сбросили, крикнул:
– Как мы можем надеть разные перчатки на одну и ту же руку?
– Наденьте на разные, – ответил благоразумный Одиссей.
Это произвело впечатление, Василий задумался, но только на несколько секунд, потом… Потом забрал обе боксерские перчатки себе.
– Извиняюсь, как говорится, и перед тобой, прости не узнал еще, кто ты такой, и перед добродушной в отношении меня публикой, что у нее отняли перчатку, брошенную мной для ее домашней коллекции. Для домашнего Культа, так сказать, моей Личности. Спасибо.
– Пожалуйста! – ответила со своего места Кали, и добавила: – Изменщик коварный.
Василий пожал плечами, и пробурчал, чтобы она не слышала:
– Не совсем понимаю ваши благородные претензии.
Далее, бьются.
– Охотно поясню, – встрял Одиссей, – он, – Оди толкнул плечом Нази, – просто на-просто знал, что мало дали тогда.
– А-а, – протянула Агафья, – вы договорились между собой. Ладно, я буду в оппе. В оппозиции, в смысле.
– Бесполезно, – сказал главный судья, а Оди только махнул рукой, мол:
– По барабану.
Между тем, в зале Коллонтай готовилась ко второй попытке, несмотря на то, что говорила после удушающего то хрипло, то шепотом.
– Что? – переспросила ЩеКа. – Ты вообще зачем это делаешь?
– Подраться хочется, – сказал ее бойфренд Дэн. А Ко добавил:
– Ты записалась на бой?
– Я? – прохрипела Кали.
– Ну, а кто же.
– Ну-у, я думаю тебе лучше спрашивать о чем-нибудь свою Щепку, – и она дала легкий подзатыльник подруге. Та хотела сказать так это в шутку:
– Убью, тварь, – но передумала и улыбнулась.
– Почему ты улыбаешься?
– Хочу увидеть, что будет, когда за меня заступится мой Колчак. – И добавила: – Ты записался, май диэ чайлд?
Далее, кто выходит на ринг, Колчак и Деникин, или кто-то еще со стороны Зеленых, например, сам судья Нази?
И вот Колчак вышел. Пришлось драться без перчаток, а Дзю До, как назло, абсолютно не шло в голову. Так бывает, вы очень любите шампанское Брют, а вот именно сегодня оно не идет. Только лезет. А это не та роль для шампанского. Так можно докатиться и до Кока-колы. И после двух прямых в голову, Ко понял:
– Надо выставить вместо себя своего коня, – хотя и берег этот вариант до более серьезного случая. Но и кони должны гулять, а тем более тренироваться.
И после окончания второго раунда решился, только спросил:
– Это еще не конец? – За судейским столом засмеялись, а секундант только спросила:
– Ты почему их спрашиваешь? – Меня всегда зови.
– Ты кто? Секундант? Я не заказывал, у меня есть своя. Здесь нет своих да наших – выкидывают по жребию, – пошутила Сонька Золотая Ручка. Ко поверил, так как не хотел замешивать в это тесто свою любимую АН – Щепку. Она ведь такая фраерная, от слова фрей – свобода творчества.
А Вильям Фрей – секундант Васьки предупредил его, что:
– Надо ждать неприятностей в третьем раунде.
– Каких? – спросил Василий Иванович, и по своему обыкновению добавил с самым серьезным видом: – Кусаться будет?
– Скорее всего: лягаться?
– Ля – что? – переспросил Василий, но прозвучал голос Агафьи из судейской коллегии:
– Кончайте политсовет, третий раунд!
– Вот точно вам говорю, – сказал Василий, – что скоро она переменит стол судейской коллегии по боксу и дзюдо на стол президиума в Своем Колхозе.
– Что ты сказал? – рявкнула, правда негромко от удивления Агафья, бывшая жена Махно. И добавила: – Если да, то только в Высшем Политсовете.
И Василий пошел к центру ринга, но все-таки обернулся – ох, зря, зря, зря.
– Ты чего? – спросил Вилли – хотя, скорее всего это не одно и то же имя с Вильямом Фреем, но… но слово – не пуля, вылетевшая из Кольта 45 калибра:
– Вылетит – поймать можно. – И Василий Иванович вытянул вперед руку, схватил перчаткой слово, и бросил его назад Вилли, сказав:
– Держать надо, чего ты его выпускаешь?
И секундант понял, что Василий решил:
– Слово отразилось от мощного лба Вильяма Фрея, ударилось о лоб приближающего Ко, и могло отлететь к Фрею, а могло и нет, поэтому Василий его поймал для верности, и бросил сам назад.
– Это чтобы не сглазить, – сказал Василий. Но поздно, поздно, ибо Ко послал вперед своего Коня Кинга. Удар – гол.
– Гол? – спросил Амер-Нази, и поправился: – В том смысле, что нокаут?
– Это была великолепная Семерка, – сказал Одиссей, – но не Девятка, а значит, может быть и нокдаун, давайте посмотрим дальше.
– Если удар копытом в лоб он называет Семеркой, то какова же будет Девятка, – только подумал, но не стал говорить секундант Василия Фрей.
Лева Задов, бывший судьей на ринге начал считать:
– Три, четыре, пять.
– Почему он начал с трех? – спросила Кали свою подругу Артистку.
– Может мы пропустили всё самое интересное? – ответил за нее Дэн.
К счастью, прозвучал гонг. Василия Иванович увезли в реанимацию. Начался спор, кто виноват? Впрочем, наоборот:
– Кто виноват и так было ясно, сам Василий Иванович и его секундант-тренер Вильям Фрей, вот:
– Что будет дальше – неизвестность.
– Так ничего не надо, – сказала Агафья – давайте я выйду за него.
– Неплохая идея, – сказал Одиссей, и добавил: – А именно:
– Пусть выйдет тот, кто хочет на нем жениться.
– Да, я согласен, – сказал Амер-Нази, – но имею в виду, что лучше бы выйти замуж.
– Я, – Кали встала со своего места, – и хотела крикнуть во все горло: – Их либе дих! – Но вовремя вспомнила, что рядом Дэн, а. А его она тоже любила. – Такой толстый Хоббит. И говорят, будет командовать Добровольческой Армией. Так сказать:
– Зеленая Армия – Белые вперед!
Космический Корабль ушел без нас в полет. – Имеется в виду, что будем искать другую планету, в каком-нибудь другом созвездии, может быть даже, Рыб, ибо, ибо: проигравших назад не пустят.
– Сядь! я тебе сказал.
Кто это сказал? А это сказал Дэни, и Кали окончательно поверила, что именно он будет командовать Белыми на Южном направлении. Ничего удивительно, если иметь в виду две вещи:
– Она будет с ним, плюс всегда надо возить за собой ванну. – А что здесь удивительного? Известно, что в будущем так будут делать многие, но начнется с Великобритании, с местного Ч. Дальше имя никак пока не расшифровывается. Не всё будущее известно в любой момент.
– Кто?
– Что?
– Оно шевелится, ай! Ая-яй! – Закричал, как маленький Одиссей. А имя-то геройское.
– Чего ты испугался, малыш, – сказала ласково Агафья, и погладила Одиссея по спине, обняв при этом Амера, так как он сидел посередине, как главный судья соревнований.
Тут задумаешься, кого она любила, его или его, а может быть, даже кого-то четверного. Третьим был, как известно самый первый – это:
– Майно.
Но действительно, бояться было чего, потому что это была незабвенная Ника Ович.
– Думали умерла, – нашел в себе силы пошутить, испугавшийся Одиссей, чтобы оправдаться, добавил, имеется в виду:
– В детстве боялся Сирен, и просил привязывает его к кроватке, чтобы не убежать вслед за ними играть в футбол. Девушки, оказывается, любят футбол больше мужчин, но, как говорится, кто ж их пустит. На Поле-то. Думают, мужской футбол тогда потеряет, нет не интерес, а всякий смысл. Ибо:
– Дамы и так хороши, – а уж тем более Играющие. Отсюда вывод:
– Хомо Сапиенс – это мужчина, а женщина будет называться
– Homo Ludens.
Что можно перевести на русский, как:
– Мужчина – это машина, сексодром просто, а вот женщина – это есть:
– Человек разумно играющий. – Хомо Сапиенс-Луденс.
Когда Одиссею об этом сказали, он ответил согласием с небольшой поправкой:
– Хомо играюще-разумный. – Что заставило многих задуматься, ибо что бы это значило не совсем понятно, толи:
– Пусть они играют в футбол, а мы будем смотреть, толи допустить их пока только до Бойбы и Бокса.
Проверить, какая перчатка была у Колчака: левая или правая? Не надо.
Ника Ович никому ничего не сказала, как будто на самом деле была мертвой, а как заведенная сразу полезла на ринг. Тем не менее было определено:
– Разум у нее существовал, ибо она спросила, обернувшись в зал:
– Это бокс или дзюдо? я должна знать, прежде чем начать это мочилово. – И добавила: – Ихкто первый, ты? – она указала на Колчака, лениво раскинувшего в своем кресле в Белом углу ринга.
– Этот, этот, – закивали некоторые, потому что многие были не видны в полутьме, с ярко-освещенной Сцены. И выкинула Ко со сцены вместе с его стулом. И тут же поклонилась благодарным зрителям.
– Совершенно очевидно, – сказал на это Оди, – она дзюдоистка, потому что боксеры после победы не кланяются, а прыгают с поднятыми вверх перчатками. – У Ники, кстати, была только левая перчатка. Несмотря на то, что она никогда не была на Альфе Центавре. Где теперь правая, наверное, никто уже не знает.
Ко то ли из-за испуга, то ли от того, что сильно ударился о судейский стол пополз по нему, но как-то всё-таки догадался, что это не то место, где можно ползать, и почапал на карачках в зрительный зал.
– Вот вам и Штурм Зимнего, – сказал ему вслед опять тот же, пока не определившийся нудист, – он даже не знает, где сей находится.
– Проиграл! – схватилась за сердце Щепка, и отложив своё вязание – в том смысле, что большученный том Копьенетрясова – смотри выше разъяснение почему – встала. – Но не как Давид перед Голиафом, а даже не как благородный Одиссей с Гигантом, а как просто:
– Лист перед Травой. – Она направилась к рингу, а по пути спросила у чапающего Ко, приостановив его на некоторое время:
– Где наша лошадь?
– Дак, а я знаю? – только и ответил Колчак, и пошел дальше. Печальное это было, я вам скажу, зрелище. Сравнимое, пожалуй, только с Апостолом Павлом, когда его выбросили За Город, и оставили, посчитав мертвым. И действительно:
– В городе человек бы постеснялся ползать по улице, у всех на виду на четырех лапах. – Впрочем из неопределенного будущего известно, что такие были, правда делали это в более усовершенствованном по сравнению с прошлым виде, а именно:
– С использованием шарикоподшипников. – Но скорее всего, это были инвалиды, без ног, как минимум, точнее, они настолько были уверены, что у них нет ног, что не могли даже себе представить обратного, и потрудились заказать подшипники под себя. Это вместо ног-то. И оказалось… нет, хуже, хуже. Ноги бог придумал человеку не зря.
– Эх, как побежал! – крикнул кто-то, а скорее всего всё тот же нудист, увидев, что Колчак узнал то место, где сидел до боя, с… теперь он уж не помнил с кем именно. Как Менелай – царь Спарты очень обрадовался, что спит рядом с Еленой Прекрасной, это после похода-то на Трою, где его грохнул Парис на поединке, а точнее, его брат Гектор – по предсказанию Голливуда – аналог древних Мойр. Не зря же Аль Пачино сказал:
– Дайте мне Роль Дурака, и я переверну мир, – наверное это ошибка, скорее всего он сказал просто:
– Получу Оскара, – но в принципе это одно и то же. Удивляет здесь только то обстоятельство, что Мойр было три, а Голливуд в будущем почему-то только один. Почему не удается размножить? Вопрос.
Щепка подняла, брошенное ее будущим мужем Знамя Победы, в том смысле, что правую перчатку, и двинулась дальше, к сияющему, как солнце рингу на сцене.
Далее Кинг Джордж, конь Колчака ее не слушается, не хочет выходить из потустороннего пространства. Тогда она выходит во двор и берет этого коня там, соблазнив, как обычно:
– Яблоком. – В том смысле, что пообещала взять его с собой в Нью-Йорк.
Это не совсем верно, было по-другому.
Во-первых, пресловутый нудист составил ей конкуренцию, но так как ни за что не хотел говорить судейской коллегии своё настоящее имя, запрос его был оставлен без внимания.
– Зовите меня Мяу. – Зал покатывался со смеху, но парень был вполне серьезен, можно было даже подумать, что он вообще лишен улыбки, как древний демон.
– Говорят, бывает и у демонов улыбка, – сказал Амер-Нази своим смеющимся друзьям-партнерам по бизнесу. Имеется в виду, Агафье и Оди. Почему? Была надежда, что после турнира будут премии. А для судей, само собой разумеется:
– Больше, чем у других. – Как фигурально выразился Оди:
– Участников кордебалета.
Итак, ЩеКа сразу бросила ненадеванную перчатку прямо в лицо Нике Ович, и ударила в падении по пяткам. Как выразился нудист Мяу, оставшийся стоять рядом с секундантшей Белого угла Сонькой Золотой Ручкой, и пискнувшей после падения Ники:
– Не встанет:
– Культурологический шок.
– Думаешь? – спросила Сонька.
– Дак естественно, она думала.
– Думала о чем? Что Щепка будет ее сначала приветствовать, прежде чем бить?
– Нет, в последний – перед ударом – моментум Ника Ович увидела будущее, этот Дэмет – удар ее ногой по своим пяткам, и очень удивилась:
– Борьба и Бокс – это я знаю, разрешено, но каратэ – нет. – Тем более это запрещено на нашей территории, да и вообще неизвестно многим.
– Вы Эйнштейн? – спросила Сонька Золотая Ручка.
– Нет, – просто ответил нудист, и по настоятельному требования Агафьи, которая даже привстала из-за стола, сел на свое место в партере.
Ника встала, но Щепка опять ее обманула, бросила в шатающуюся противницу боксерскую перчатку, доставшуюся ей в наследство от будущего мужа, провела Переднюю Подсечку, и перешла на удержание, сказав, между прочим:
– Небось, небось, я тебя отпущу, но только для того, чтобы провести тебе мой любимый прием – Болевой из Стойки.
– В Дзюдо запрещены болевые из стойки, – провякала Ника, но даже не пыталась вырваться из удушающего захвата.
– Умерла! – крикнул, даже поднявшись со своего ложа Одиссей, – кричите: Брэйк.
– Щас! – выразилась Агафья. – Это должен кричать бобик на ринге.
– Где он, кстати? – спросил главный судья. – Опять в буфете?
– Да спит на раскладушке с той стороны ринга, – сказал услышавший их разговор Фрай – секундант…
– А чей, действительно он секундант? – спросил со своего места нудист. И добавил: – Слишком просто все устроено: кто бы ни дрался, а секундант всегда один и тот же. Может он мне нарочно клофелина подольет на полотенце, и я засну как раз в тот моментум, когда девушка придет ко мне в душ благодарить за победу.
– Для того, чтобы, – сказал парень рядом с ним, – надо сначала выпить.
– У тебя есть?
– Да. Будешь?
– Здесь можно? Вроде спорт.
– Можно, ибо это не спорт, а смертельный спорт.
– У тебя что, как обычно: Хеннесси?
– Ты меня с кем-то спутал, друг, я не пью Хени, и знаешь почему? Дорого.
– Тебе дать денег?
– Сейчас, за глоток Хеннесси?
– Я по глотку не пью, за бутылку на двоих.
– Без закуски? Я без закуски даже пиво не пью, – сказал Пархоменко, – а это он сидел рядом… рядом с Котовским, который замаскировался на этом собрании благородных непьющих спортсменов нудистом. – Зачем ты это сделал? – спросил после второго глотка Пархоменко.
– А что заметно?
– Наоборот, нет, хорошо, я бы тебя ни за что не узнал, если ты сам не сказал, что нудист.
– Я ничего такого не говорил.
– Ты сказал Мяу.
– Я? Нет. Если, кто и сказал Мяу, то это только ты Парик.
– Хорошо, хорошо, ты хочешь записаться на следующий бой?
– Да.
– Запишись, грохнешь ее – я выйду.
– Как ты выйдешь, ты уже сейчас заговариваешься, тебе нельзя пить, а ты носишь в кармане целую бутылку Хени. Дай ее мне.
– Нет.
– Почему? Не могу, понимаешь.
– Почему?
– Ты сам заговариваешься.
– Мы уже договорились, чтобы я тебя грохнул во втором раунде? Ты должен, должен продержаться до второго раунда, ты понял?
– Зачем? Ибо… ибо я уложу тебя в первом, скажи только:
– В начале, в конце, или в середине раунда?
– Нет, это ты мне скажи в каком углу тебя положить, в Сонькином, или у этого Фрайера?
– Я агент Фрайера, – признался Пар.
– Нет, точно, или ты просто так думаешь? – спросил Катовский.
– Нет, просто уверен.
– Ну, откуда?!
– Знаю и всё. А откуда не знаю. Ну, ты видел, что сейчас он мне подмигнул?
– Сомневаюсь, с такого расстояния это может быть просто аберрация точки зрения. Цвета глаз даже не различить? Он кто вообще?
– А я помню? Тайный агент вроде из Хермании.
– Что говорит?
– Говорит, что всё в его огромных лапах. Ты видел, какие у него лапастые лапы?
– Он, что пингвин?
– Почему? Он как раз наоборот: пишет книги, а на ринге не дерется.
– Тогда думаю, как раз это ему и придется делать, – сказал Кат.
– Почему? – спросил Пар.
– Так, а здесь всё делается через жопу.
– Это да, но может обойдется. У меня же ж здесь больше абсолютно нет покровителей, отнимут ведь всё, что было нажито непосильным трудом, – он заплакал, уронив лицо своё на опустившиеся руки.
– Выпей еще, – сказал Кат-Мяу, и протянул другу, задержавшуюся в его лапах бутыль Хени. – И да: много у тебя было? Завод, фабрика, али может ты был кулаком на деревне у дедушки? Признавайся, фермер, что ли? – и он заржал, как лошадь, которую к счастью сегодня не повели на мясокомбинат. Впрочем, чему тут радоваться, до завтра всё равно не убежать. Дали бы хоть побольше времени на адаптацию к переходу в мир иной:
– Авось Там действительно лучче.
– Да – нет, че-то неохота, страшно, муторно даже как-то. Так бы и жили здеся, если бы побольше везло.
– Это ошибка: нам везет, – сказал Котовский. – Вот сам подумай, что бы было, если бы не сидел здесь, со мной, не рассказывал сказки про золото и бриллианты – лучше друзья тех, кто их умеет хранить, а валялся на ринге в нокауте? Голова – болит, руки-ноги – парализованы, и за всё это не предполагается никаких премий, нет даже выходного пособия.
– Нет, бывают случаи, когда договариваются. Если ты выиграешь, то мне все равно сорок-то процентов отдадут за это избиение, – сказал Пархоменко.
– А мне тогда чего?
– Чего тебе, мало?
– Дак, естественно. В случае проигрыша скажешь, куда дел мол большой Бриллиант Сириус.
– Я не брал.
– Брал, брал, ибо сказано: если не ты, то кто? Больше некому.
– Тогда другая альтернатива, – сказал Парик: – Это наоборот был мой брилик, а ты, да, я теперь вспомнил, ты его у меня и украл.
– Да ты уже перепил, парень, пора, брат, пора тебя лезть на ринг. Как хговорится: пахать подано – ваша очередь трахаться. Иди, иди, она тебя трахнет, – и Котовский подтолкнул падающего уже с ног друга вперед:
– К славе.
Кто был на ринге они и не видели, так только по логике рассудили:
– Кто-то должен быть.
Щепка как раз пошла на Болевой из Стойки. Но какой-то дурак крикнул из зала:
– Болевые из Стойки запрещены, ибо не русский беспредел, а японское дзюдо, возможно, как плюс еще английский бокс, но не мешать же с первым и вторым еще и третье. Я бы этого не понял, – добавил он. Это был Махно, но по своему обыкновению в женском платье, как лучшем способе маскировки, если позволяет личность. Он не мог допустить, чтобы какая-то Питербурхская Актриска переиграла его любовницу и шпионку Нику Ович. А она ее действительно переигрывала. Более того, некоторые даже кричали иногда из зала:
– Играет, как кошка с собакой. – И даже:
– Как хитрая кошка с глупой собакой. – Более того:
– Как хитрая и злая кошка с тупой и добродушной собакой, не понимающей своей огромной силы.
– Разбудите, наконец, судью, – рявкнул Амер-Нази, она сломает ей руку.
– Наконец ты додумался сказать своё слово, – сказала Агафья.
– Это было надо сказать пять минут назад, – добавил и Оди.
– Так давно? – даже удивился Нази.
Но Лева Задов сам уже это понял, и стоял с чашкой горячего дымящегося кофе, но пока что не на ринге, а рядом, и поглядывал, чуть пригнувшись из-под нижнего каната, как бывало делал Георгий Вицин, пытаясь выполнить сразу две задачи:
– И спрятаться, и показать себя, прикрывшись веточкой. – В том смысле, что предъявлял претензию не только на первое место, но и на второе, а именно:
– Я не только Адам, о чем все знают, но и Ева, напрасно претендующая на личность. – Душу. А какая у нее душа? Так только:
– Футбол, борьба да бокс, – а больше-то ничего нет – Трахаться? И то надо уговаривать.
– А нам это надо? – спросил Котовский Пархоменко, забыв, что друг уже ушел в поход к рингу.
– Стоп, стоп! – сказал громко Лева Задов, – так долго нельзя ломать ей руку, – и полез под канатом на ринг. Но сделать это оказалось не так просто.
– Че, пузо мешает! – крикнула одна приятная девушка из зала. Некоторые, пожалуй, даже многие засмеялись.
Из-за этих аплодисментов Лева слишком наклонил чашку, и кофе пролилось на ринг. Он допил последний глоток, и рявкнул:
– Меня никто не подсадит?
Агафья хотела ему помочь, как забытая уже Майно жена, но Амер-Нази не разрешил:
– Ты что?!
– А что?
– Ничего да… да… да я лучше сам тобой займусь вплотную.
– Оди, ты свидетель, он сказал, – и Агафья так хлопнула Амера по спине, что даже дым пошел, хотя все понимали: это просто пыль.
– Откуда столько пыли? – удивился главный судья, – я иво только что купил.
– Не думаю, – сказал мудрый Одиссей, – подарили, скорее всего.
– А разница? – удивился Нази. – Или вы считаете, что могли подарить старый фрак. – И даже не поставил знак вопроса. – Ну, я встречу того духа!
– Забыл, кто подарил?
– Ты что ли?
– Я барахло не дарю.
– Хорошо, подаришь мне…
– Сына или дочь, или обоих вместе?
– Подаришь мне Бриллиант Сириус – женюсь.
Одиссей схватился за сердце, а Агафья прямо-таки упала со стула.
– Вы что испугались, я не понял?
– Так он же ж был у тебя, – сказала Агафья, – как сказал бы незабвенный Василий Аксенов, обратившись к Чехову по поводу пропавшей во время секса с Дамой собачки.
– Он шутил, – наконец со вздохом сказал Одиссей.
– Нет, я с собой никогда не шучу.
Но Нази не стал пока заострять ситуацию, понадеявшись от страха, что:
– Конечно найдется.
Пархоменко вылез на ринг, столкнулся с Левой Задовым и провел ему Подхват. Зачем, спрашивается? И что удивительно, он ответил:
– Я хотел размяться перед боем.
Лева хотел сказать, что больше никого судить не будет, и добавил, что наконец нашелся повод жить по Библии. Но тут же передумал, ибо:
– А на что жить? – Пахать и сеять уже не удастся, ибо, ибо:
– Инопланетяне прилетели – каки тут сеялки-веялки? – И так всё будет хорошо. Или – что тоже самое – никогда все равно уже не будет.
Лева полез на Пархоменко, а Нику и Щепку секунданты пока откачивали в углу.
– Она мне сломала руку, – пожаловалась Ника Фраю. На что он ответил:
– Че-то я забыл: ты у меня стажировалась?
Она ответила устало:
– Прости, но теперь я уже ничего не помню.
– Тебе делали болевой на что, на голову?
– Нет, на руку, она же ж как-то связана с памятью. И знаешь почему? У меня руки и ноги думают сами. И, между прочим, не только.
– Что не только?
– Не только руки и ноги, но и вот это, – она приставила локоть к животу.
– Тебе на эту руку делали болевой?
– Да.
– Значит прошла уже?
– Та не, болит и очень. Это сука, скорее всего Инопланетянка с Альфы. Другую я бы давно уложила сама.
– Хочешь, я выйду вместо тебя и уложу ее? – спросил секундант.
– Давай, если разрешат, а я пока посужу.
– Како посужу? Я был секундантом.
– Ну, хорошо по… по… посмотрю просто.
И в итоге вышел Вильям Фрей и Пархоменко. Они узнали друг друга, как только бросили друг друга по два раза.
– Это ты?
– Нет. И знаешь почему?
Но пока что место было занято. Какая-то девушка уже не в первый, кажется, раз вмешалась в ход непрерывного действия. Она разнимала Леву Задова и Парика, который хотя и был пьяным, но раз за разом бросал и бросал толстопузого судью, а Щепка сидела в кресле и читала своего Шекспира, которого принес ей Дэн, а секундант этого Белого угла Сонька пыталась ей мешать, дождалась:
– Шекспир пошел по назначению. – И именно в голову Соньке. Именно В, имеется в виду, торцом толстого тома.
Наблюдавший эту схватку литературы и приставания в надежде неизвестно на что Одиссей предсказал:
– Это может быть очередной схваткой.
– Вряд ли, – сказал Нази. – Там, видите, и так уже очередь.
– Я и говорю, что эти на очереди, – ответил остроумный Оди.
А Сонька, между прочим, подошла к судейскому столу и сказала с заплаканными глазами:
– Так можно делать?
– Как? – спросила Агафья.
– Ну, она же ж избила меня Шекспиром.
– Если без мата, то у нас нет такой статьи, чтобы ее снимать с соревнований.
– А это очень хорошо, потому что я прошу записать меня в очередь на эту неблагодарную Инопланетянку.
– Вы уверены, что она с Альфы?
– Вот и проверим, – ответила Сонька, и пошла назад, на свое место у ринга, но Щепки там уже не было.
Пархоменко избил Леву Задова и принялся за Нина по кличке Фрей. Секундантом у Фрея была Ника с недоломанной рукой, а у Пахоменко избитый до полусмерти Задов. И Сонька сказала:
– Тогда я буду судьей.
Амер-Нази посмотрел на своих судей, и они кивнули. Хотя разве так можно делать? И эту мысль как раз подтвердила девушка, которая до этого разнимала Леву и Парика.
– Я буду судьей, – сказала она, или пожалуйста, бой.
– Это не чемпионат самой Альфы Центавра, – сказал один из судей за столом, – у нас только один ринг.
– Я могу и без ринга.
Соньке показалось, что она где-то видела эту торфушку.
Она не стала даже просить перчатки, а так, как раньше в городе Ландоне:
– Намотав на костяшки пальцев манжет спортивного свитера, ударила ее в лоб. – Но лоб, как известно, самая твердая часть тела, если бить в него практически голой лапой. – Фекла, как звали эту достойную леди, была уже женой одного из присутствующих здесь джентльменов.
Сонька Золотая Ручка открыла рот, но после удара – нет, не забыла, что хотела сказать, а просто на-просто вообще всё забыла. Кроме одного:
– Так не делается. – Но поздно ее положили рядом с другими выбывшими из соревнований бойцами. Как-то:
– Колчак, Василий Иванович, Лева Задов, Ника Ович, Щепка, которую я даже не видел, кто бил, и били ли вообще, но она тоже сидела на полу, и пила переваренный, как она сказала, кофе, с тремя пирожными сразу, а именно:
– Откусила понемножку от каждого, чтобы никто не украл. – Ибо, если уж бьют просто так ни за что, то съесть пирожные им не принадлежащие для них вообще ничего не стоит.
– Как угорели, – добавила она вслух, впрочем, без эмоций, ибо не на кого было злится: она не помнила, кого так и не добила, и более того, против кого выходила на ринг. Надо бы спросить у подруги Кали, но та была где-то далеко в зале.
– А если я не помню ряд и номер места, где мы сидели, то значит кто-то меня ударил. – Вспомнить бы кто.
Фрай и Пархоменко запротестовали, что их будет судить какая-то Фекла. А она уже дала отмашку:
– Дзю До.
– А мы умеем? – спросил Парик.
– Я да, а ты – не знаю, – ответил Фрай, и тут же провел бросок Через Бедро с Захватом, ну, прием простой, если вам разрешают повернуться к избе, так сказать, задом.
– Нет, я против, чтобы обыкновенная баба меня судила, – сказал Пархоменко, – ибо я пришел не только того, а для другого, а именно, для бокса.
– Ну, тогда получи, – сказала Фекла, и хотела опять ударить в лоб, но рука дала знать:
– Очень больно. – Фекла, которую на самом деле звали О – Ольга, пожалела свою вторую руку, и провела Пархоменко Дэмет – удар в падении ногой по пяткам противника.
– Судья, – сказала, подползая поближе с кофе и пирожными Щепка, – почему судьи бьют подозреваемых?
– В чем подозреваемых? – не понял Нази.
– Подозреваемых в стремлении к правде, естественно.
– Дай попробовать пирожного, – попросил Нази, – а то у меня мало глюкозы осталось в мозгу, не могу понять ваших претензий.
– Иди сюда.
– Боюсь.
– Почему?
– Такая, как ты может и ударить ни за что.
– Да ладно.
– Точно.
Амер-Нази встал и прикоснулся к одному, последнему оставшемуся, но все равно откушенном уже пирожному.
– Бери, бери, – и когда он съел иво, улыбнулась.
– Что?
– Ничего, кофе, пожалуйста.
– Это последнее?
– Ничего, ничего страшного, я заварю еще, у меня собой китайский кипятильник. Как говорится:
– На неделю хватит.
– Я бы с вами поспорил, китайские фабричные хорошие.
– Фабричные? вы уверены.
– Уверен ли я? Да.
– На что спорим, что вы ошибаетесь?
– На нашу победу.
– Вы сразу ставите на кон всё, что у вас есть?
– Так вы Инопланетянка? Как я сразу не догадался.
– Я не знаю, думаю, что нет. Как проверить?
– Пойдем, проверим.
– У меня здесь жених в реанимации.
– Кто?
– Не скажу, вы можете использовать эту информацию в своих интересах.
– Может у нас общие интересы?
– Да?
– Да.
– Тем не менее, я прошу на этот раз решить инцидент проще.
– Ясно, но я судья, мне не положено выходить на ринг.
– Я могу грохнуть тебя и здесь.
– Хорошо, можешь считать, что ты меня разозлила. – Амер снял свою тужурку, и попросил дать ему что-нибудь покрепче.
– Да ладно, не заморачивайся. – И она его бросила Задней Подножкой, да так сильно, что Нази, хотя и не упал на свой стол, но сбил его, а его сотрудники Оди и Аги, попытавшись выбраться из-за стульев, наоборот, вылетели из них, как с катапультой.
Далее, Нази не встает, а Агафья дерется с Артисткой Щепкой.
Пархоменко и Фрай продолжили бой в стиле По Очереди:
– Сначала один проводит прием из Бокса, потом другой из Дзюдо. И так до тех пор, пока не поняли, что надо всё-таки защищаться, а то так быстро кто-то из них больше не встанет после проведенного приема. А это значит, Пархоменко проводил Двойку, и пытался третьим ударом, в подбородок, отправить Фрая хотя бы в нокдаун, а лучше, конечно, в нокаут, а Фрай проводил Подхват, и пытался задушить Парика окончательно.
– Зачем ты меня душишь, амиго? – говорил ему Пархоменко.
– У меня не хватает веса провести Удержание.
– Нет, я имею в виду: ты не узнал меня.
– Если я тебя узнаю, нас заподозрят в связи, и ты будешь раскрыт, как секретный агент Коминтерна.
– Да?
– Да. Бейся по-честному.
– Да?
– Да.
Пар вырвался, и ударил Фрая в лоб. Правда Парик не знал, что лоб этого парня защищен капитально, Фрай невероятным образом успел пригнуться, и взял Парика на Мельницу.
Оди за столом судей спросил:
– А… это можно? – За столом в том смысле, что Оди с Агафьей сели за отдельный журнальный столик, пока Низи лежал без успеха подняться, и ему вызвали врача, а столяр пытался сделать, как он сказал:
– Будет, как новый, – старый судейский стол древнего производства, и принадлежал раньше одной из английских принцесс, занимавшейся, между прочим Садо Мазо, и надо сказать не без успеха.
– Прости, прости, – сказала Агафья Учительница, – совсем забыла: мне надо идти, надо отомстить за нашего Главного судью, который не может подняться после того, что она с ним сделала, – и Аги показала на Щепку, опять принимавшую тарелку, и опять с тремя пирожными, только вместо кофе был зеленый чай с жасмином. – Ты теперь будешь Главный здесь, пока мы все ушли на фронт.
– Я не разрешаю этот бросок, – сказал Оди, – не по правилам.
– Я назначаю тебя моим заместителем, – сказал Фрай, продолжая держать, как коршун в когтях Пархоменко над головой.
– Ты спутал, батя, – ответил Оди, – его назначь. – И указал на все-таки шевелящегося Амер-Нази.
– Он может не выжить.
– Тем не менее, я настаиваю.
– К сожалению, я тогда не знаю, что делать.
– Хорошо кто-то может его подержать, – сказал Оди.
– Кто все заняты, – ответил Фрай, и в подтверждение его слов, пролетела тарелка.
– Летающая тарелка! – закричал из зала нудист Катовский. А Дэн:
– Вот как надо! – Он имел в виду, что летающая тарелка с пирожными попадет в Агафью Училку, которая пошла учить Щепку за бросок Главного судьи Нази и поломку стола, за которым, мы, судьи, можно сказать:
– Мирно жили.
Но в следующий момент Артистка Щепка и Агафья Училка, бывшая жена Батьки Махно, так сцепились, что обе упали на статую, можно сказать:
– Рабочий и Колхозница в исполнении Фрая и Пархоменко:
– Колхозник и Рабочий, поднявшиеся на дыбы.
И… и они сбили эту Статую.
Всё так, единственно, что не очень понятно, как Фрай и Парик оказались вне ринга, на площадке рядом, где отдыхали раненые в предыдущих боях участники соревнований, как например, Щепка с кофе, зеленым чаем и шесть пирожными, и то это были те пирожные, которые мы видели, возможно, их было еще больше. Не может быть? Бывает. С голодухи столько, разумеется, не съешь, только от чрезмерного нервного перенапряжения.
Остались только два неповрежденных участника соревнований, а именно:
– Фекла и Оди, хотя он был судьей, а Фекла, имела одну сильно поврежденную руку, и хотела остаться только судьей, точнее:
– Тоже судьей, но на самом ринге.
И тогда вышел Катовский, и запрыгал на ринге в шикарном зеленом халате, что должно было означать:
– На самом деле я красный.
– Кто выйдет против этого Геракла? – спросил Оди, – найдется ли тот Одиссей, который сможет его укротить, точнее, укоротить?
Кто вышел? Дэн? Или кто-то другой? Может быть, Махно?
А вышел сам Одиссей. Зачем? Он хотел проверить:
– Та ли эта дама, за которую выдает себя. – А если точнее, то как раз наоборот.
– Я с ней, – сказал Одиссей, – и показал на Феклу.
– Како с ней, я уже здесь прыгаю, хочешь с ней, пожалуйста, но только через мой э-э, ну, не труп, а хотя бы просто бездыханное тело.
– Я буду с ним драться, – сказала Фекла и зажала рукавом раненую руку.
– Ты больна, пожалуйста, не лезь, дорогая, – сказал Оди.
– Что значит: больна?
– И тем более, что значит: дорогая? – влез Катовский. – Вы знакомы? Не думаю, и поэтому предлагаю не церемониться:
– Будем биться за нее.
– С тобой, – добавил Кот.
– Я согласен, – сказал Оди, – если, разумеется, дама, не против.
– Я против, я сама хочу набить ему морду.
Мордашку, знаете ли, вот эту, – она взяла Катовского за подбородок, потрепала слегка, и сделала саечку. Он схватился за щеку, и ошарашенно посмотрел на даму, в том смысле, что понял:
– Если это не любовь, то что же это?
Примерно тоже самое понял и Одиссей, он даже обиделся:
– Ты почему меня не обняла при встрече, как…
– Как Клеопатра Александра Македонского, – решил не падать духом Котовский. Тем более, что никто не знает точно, кто кого любил в детстве.
Фекла задумалась.
– Так это ты, что ли?
– Кто? – решил просто так не сдаваться Одиссей. Тем более, они не помнили имени его первой жены: Пенелопы. Даже если ее никогда и не было, все равно надо было для приличия запомнить ее легендарное имя.
Катовский, как хитрый нудист понял, что Одиссей его переигрывает в любовной интриге, поэтому схватил Феклу, и потащил к канатам, чтобы в дальнейшем преодолеть их, как заградительную колючую проволоку на подступе к позициям Белых на Турецкому Валу. Почему так страшно? Ему казалось, что взять их будет затруднительно.
И точно, Одиссей не придумал на этот раз ничего хорошего, остроумно-заумного, а просто подставил ему Подножку.
Ребята упали, и что самое замечательное:
– Преодолели заграждение, пролетели под-над канатами – между вторым и третьим, а не по полу, как думали получится, большинство зрителей.
Тогда Одиссей подумал, как их остановить теперь? Ну, чтобы это было не только умно, но и возможно. И он бросил в затылок наглому нудисту Бриллиант Сириус, который по пути к рингу забрал в корчащегося в муках Нази.
Все упали.
– Только бы попал не в нее! – крикнул из зала Дэн, который даже забыл, где теперь находится его невеста. А она была рядом. – Прости, я даже не заметил, когда ты вернулась.
– Ладно, ладно, пока не отвлекайся, смотрим кино, это же ж очень интересно, почти, а точнее даже без почти:
– Великолепная Семерка.
Далее, Катовский утаскивает Феклу-Ольгу.
Да, Катовский смог утащить упитанную Феклу. Как? Сейчас посмотрим.
Он бросил Одиссея, также неожиданно, как Щепка главного судью Нази: прижал к себе, потом оттолкнул на подставленную уже ногу – Задняя Подножка.
Дама посмотрела на него разочарованно.
– Ты не Одиссей, – сказала она.
– Нет, нет, подожди, ты просто меня не узнала.
Он нарочно упал – почти нарочно – чтобы она получше узнала его, а вышло наоборот:
– Одиссей никогда не должен проигрывать.
– Но это неправильно, – сказал он, – ибо я слушаю, – он хотел сказать:
– Богов, – но решил сказать правду:
– Я слушаю Альфу Центавра.
– С Альфы не могли приказать тебе падать от такого Гераклито, – она почти ласково потрепала Ката за ухо, и он полез с ней через канаты, точнее: через-под. Как обычно, ибо иначе с ринга не выйдешь, так сказать:
– Заколдованный Квадрат.
– Почему, непонятно? – сказал Оди.
– Чего тебе еще не ясно? – сказал Кати, и добавил: – А то ведь я могу подойти.
– С того света не возвращаются. И знаете, почему? У нас на Альфе Центавра был Круг.
– Да ладно.
– Точно.
– Ничего особливого, – ответила Фекла, – у нас тоже был, и более того, даже сейчас есть, – и добавила: – В деревне.
– Ах, так ты из деревни, что ли? – даже улыбнулся Катовский. – Я думал, ты здесь на продуктовой бале подъедался. – И добавил обидное:
– Водила с Нижнего Тагила.
– Пусть сыграет что-нибудь в подтверждение своих слов, – сказала Фекла, можно сказать, уже лежа между канатами.
– Прости, но на роялях, даже на домашних пианинах я не умею, – сказал Оди.
– А чего же тебе, трубу, что ли, дать большую? – заржал Кат.
– Тока на баяне.
– Да, пусть, – сказала Фекла, – думаю и на баяне ничего не получится.
– Ладно, играй, эй! эни боди, подайте ему фисгармонию.
И он спел, так сказать, что многие заплакали:
– А поезд уходит в далека-а, скажем друг другу:
– Прощай-й! – Если не встретимся – Вспомни!
– Если приеду – Встречай!
Одиссей уже хотел сложить инструмент, но многие не только из зала, но и раненые за рингом закричали:
– Ишшо! Пажалста.
– Помню тебя перед боем, в дыме разрывов грана-а-т-т.
– Платье твое голубое-е, голос, улыбочку, взгляд.
– Ишшо! – опять заорали не только некоторые, но и многие.
– Много улыбок на свете, много чарующих гла-а-а-з-з.
– Только такие, как эти в жизни встречаются – Раз!
Он надеялся, что на этот Раз Фёкла, как смелая щука, сможет выбраться из сетей Ката, но она, как крикнула любовница Дэна Коллонтай:
– Не смахгла! – Смех сменил минорную ситуацию на жестко мажорную, в том смысле, что:
– Смело мы в бой пойдем, а потом умрем. – А конкретно:
– Бой, бой, бой!
– Если Одиссей не хочет драться за свою любовь, можно я выйду? – спросила Коллонтай своего Дэна.
– Так, естественно. Только зачем? – ответил генерал.
– Знаешь, открою тебе тайну:
– Мне всё равно: любить иль наслаждаться.
– Вот так, значит?
– Нет, я тебя спрашиваю:
– Ты не против, если что?
– Что?
– Ну, если я ее выиграю, то мы можем потом продать ее Одиссею, как наш общий трофей.
– Ничего не понял! – рявкнул Дэн.
– Ответь просто:
– Ты в доле?
– Хорошо, да.
– Тогда давай залог.
– Сколько? Рублей двести хватит?
– Лучше триста, и да: нет ли в долларах?
– Прости, с собой нет.
– Это плохо. И знаешь почему? Если нам придется отчаливать с острова Крым, то в Туркистане лучше иметь доллары или фунты их стерлингов.
– Почему?
– Рубли могут не взять на Тараканьих Бегах.
– Мы будем играть на Тараканьих Бегах?
– А почему нет?
– Я думаю, это… э-э… бесчеловечно.
– Тем не менее, это делается. И более того, не только в Турции, но и повсеместно.
– Повсеместно, – повторил Дэн.
– А ты, что таракан, что ли, что так заморачиваешься по этому поводу? – Кали удивленно посмотрела ему в лицо.
– Нет, это только одна из моих Эманаций, – ответил Дэн. – Ты, кстати, в курсе, что такое Эманация?
– Ну-у, это, собственно, и есть то, что мы видим.
Он удивленно посмотрел на подругу:
– Откуда ты знаешь? Ты с оттуда, с Альфы?
– А ты забыл? Ты все забыл, осленок ты не оседланный, а ведь, как я тебя любила тогда. Ты помнишь, какой бар у меня был, какой бар, фантастика! Хеннесси, пожалуйста, Итальянский Вермут тоже был. Помнишь ты иногда давал мне на чай, заказывая для меня сто писят Мартини с маслиной? Вкус-сно, здесь так не делают.
– Так ты на самом деле инопланетянка?
– А ты думал?
– Я всегда, нет, не всегда, но часто считал, что ты только прикидываешься Инопланетянкой, а так-то…
– А так-то, приставлена ко мне шпионом.
– Я тебе этого недоверия, наверное, уже не прощу никогда.
– Да?
– Да.
– Тогда ответь все-таки на контрольный вопрос.
– Я вас слушаю.
– Назови мне Эманацию картины Ван Гога Лес Роулоттес.
– Извольте, но… но есть, как здесь иногда говорят, одно но. Заплати сначала. И знаешь, почему? А потому, что ты может сам не знать ответа.
– Сколько?
– Сириус.
– Во-первых, это слишком много, а во-вторых, у меня его нет.
– Где он?
– Бриллиант Сириус часто воруют, и я не знаю, где он сейчас.
– Ты считаешь меня не достойной быть Доктором Зорге?
– Он был…
– Ты имеешь в виду, что он мужчина? Где это написано? Хорошо, считай меня тогда Абелем. Да ладно, не мучайся, для тебя я буду Элен Ромеч.
– По забывчивости я могу приказать тебя расстрелять.