Даже в кошмарном сне моё воображение не смогло бы нарисовать картину более страшную, чем та, что я увидел в этом Музее.
Эсфирь повела меня и Волота по многочисленным залам, и поначалу всё казалось более-менее понятным и ожидаемым.
Жёлтый пол блестел под ногами.
Тёмный эфир продолжал давить на тело и гнуть мою магическую оборону.
Шаги эхом отражались от гладких стен, и чем дальше мы шли, тем сильнее становился запах тухлятины – точно такой же запах, какой обычно ударял в нос в червоточинах с тёмным эфиром.
– Не удивляйтесь, что тут пахнет неприятно, – предупредила Эсфирь, когда заметила, что я едва заметно поморщился. – Мы называем это «Запахом десятилетия». Он входит в музейную экспозицию. Это моя идея, кстати. Чем дальше вы проходите внутрь Музея, тем сильнее воняет, чтобы полностью погрузиться в историю нашего Спасения.
Не сбавляя размеренного шага, я покосился на Эсфирь.
Значит, вонь тухлятины она назвала «Запахом десятилетия»?
А у этой девчонки есть чувство юмора. Чёрного, конечно.
Мы продолжали идти по Музею, но пока ни у одного экспоната не остановились. Я лишь мельком отмечал некоторые детали.
Например, в одном из залов заметил переломанный остов АЭ-Роптера, буквально скрученного в крендель чьей-то исполинской лапой и жёваного гигантскими зубами.
Потом нам встретились кости на постаментах.
И это были далеко не скелеты мамонтов или динозавров, а кости мутантов. То, во что превратились люди и представители нео-рас, но не всех, а только вейги и лювины. Уроды, которых даже сложно назвать чудовищами. В этих существах просто не было природного смысла, но они появились.
– А что стало с эмпирами и ка-хидами? – поинтересовался Волот у Эсфирь.
Та на него даже не посмотрела, продолжая вести нас по залам, но всё же ответила:
– Эмпиры так и остались на Нео-стороне и не покинули своих земель, а ка-хиды заняли практически всю Зону ТЭ.
– Зону ТЭ? – уточнил Волот. – Вы так называете Зону Тёмного Эфира, да?
– Очевидно, – бросила Эсфирь. – Это зона, где нет спасённых.
– И большая она, эта зона?
На это ему уже не ответили, но Волот всё равно удовлетворённо хмыкнул. Будущее неожиданно стало открываться для него с хорошей стороны – с той самой, которой он и хотел.
Часть нео-рас всё же выжила. И если эмпиры за девять лет после катастрофы пока никак себя не проявили, то ка-хиды точно вышли из тени.
В ещё одном из залов мы увидели экспозиции всех девяти Путей Магии.
Вообще всех – от официально разрешённых до запретных.
Сначала демонстрировался Путь Прагма, то есть Путь Элементов. Именно их представители участвовали в создании программы «Спасение». Магом Пути Прагма был и профессор Троекуров. Потомственный алхимик.
Дальше шёл Путь Истис, то есть Веры.
Экспозиция Музея хранила здесь не только предметы и одежду известных Пророков, но и их предсказания. Я даже заметил ту самую тетрадку, в которую опекуны Феофана записывали его сказания. Судя по всему, сам мальчишка не выжил.
– Иногда я перечитываю эти записи, – вдруг призналась Эсфирь, показав на тетрадку Феофана под стеклом. – Этот мальчик всё же был величайшим пророком. Жаль, что мы никогда друг друга не видели. Мне бы очень хотелось с ним познакомиться, но не суждено.
Показалось, что в её голосе прозвучала грусть.
Потом были экспозиции Путей Динамис, Эреба и Дендро, то есть Силы, Мрака и Природы. Затем шли Путь Физис, то есть Стихий, и Путь Ама, то есть Крови.
Ну а после них я заметил ещё и два запретных направления: Путь Сидарха, то есть Духа, и Путь Психо, то есть Мысли.
Как ни странно, но в экспозиции стояла восковая фигура Коэд-Дина, как представителя одного из самых известных сидархов прошлого.
Вот уж ирония.
Я бросил на изваяние лишь короткий взгляд и пошёл дальше. Скульптор, который создавал этот образ, взял за основу один из моих портретов. Там я был запечатлён в двадцатипятилетнем возрасте, как раз перед повышением последнего ранга. Тщеславный упрямец, сильный, богатый и известный, который ещё не знает, что с ним будет буквально через несколько дней.
На указательном пальце правой руки у этого воскового Коэд-Дина я заметил ещё и кольцо с крылатым котом.
Причём кольцо было настоящим. Тем же самым, которое сейчас я сам носил на своей руке. В этой червоточине прошлое встретилось с будущим, и в который раз мне пришлось признать, что у судьбы, как и у некромантов, скверное чувство юмора.
Я сунул правую ладонь вместе с кольцом в карман брюк и чуть замедлил шаг.
Волот рядом едва слышно усмехнулся.
– Как забавно, Гедеон. Сердце-то не ёкает?
Он тоже разглядывал воскового Коэд-Дина и всё, что его окружало в этой музейной экспозиции.
Были тут и фотографии особняка на Белом Озере, и даже портрет моего оруженосца из африканского народа нгаби – Бонце, по прозвищу «Дождь-рождённый-в-пятницу». Сам он не обладал магией, зато его жена и две дочери владели силой Пути Психо. Я знал об этом, но никому никогда не говорил. Менталисты и в прошлом веке были вне закона.
Кстати, в честь Пути Психо в этом Музее тоже была установлена экспозиция.
Под стеклом лежали карточки арестантов с приговорами, приведёнными в исполнение. Там говорилось, что такому-то менталисту поставлена вечная Печать Блокады, а такой-то вообще казнён. Тут же рядом лежали те самые Печати, уже без красной магической краски, потому что она осталась на лбу приговорённых менталистов. Правда, всё это теперь было лишь достоянием истории.
Я нахмурился и прошёл мимо, наконец покидая зал.
– Эй, уважаемый Соломон… не помню ваше число! – внезапно обратился к смотрителю Волот. – Неужели Путь Психо теперь официально разрешён? Или мне показалось?
Эсфирь молча преодолела ещё один зал и только потом ответила:
– Нельзя разрешить то, чего нет.
– В смысле – нет? – опешил Волот.
Меня посетила нехорошая догадка, но когда Эсфирь подтвердила её вслух, то холодок пробежал по спине.
– За девять лет программы «Спасение» магия полностью исчезла, – сообщила она. – Её больше не существует. По крайней мере, у спасённых.
От этой новости стало не по себе.
Теперь понятно, о чём говорил Соломон-два, то есть местный профессор Троекуров, когда признавался, что в этом Музее их всех охватывает иррациональное чувство грусти и утраты.
Люди спаслись, но потеряли магию.
Я покосился на Волота. Вот тебе и прекрасное будущее.
Ничего не говоря, мы оба продолжили путь по Музею. В следующем зале нам попалась ещё одна знаковая экспозиция – один-единственный мехо-голем на постаменте. Тот самый стальной увалень, который сейчас работал продавцом в моём собственном отделе по продаже «Умного снаряжения Бринеров». Именно таким был сейчас Семён Троекуров. Неуклюжим робо-парнем.
На табличке под экспозицией значилось:
«СОЛОМОН-1. Неудачная версия».
– Что значит «Неудачная версия»? – тут же спросил я.
Эсфирь чуть замедлила шаг и посмотрела на меня.
– Это первый образец для программы «Спасение». Учёный, который рискнул переместиться в этого мехо-голема, умер через пять месяцев после внедрения. Зато его эксперимент помог другим учёным увидеть ошибки в расчётах и создать более совершенную модель.
Я чуть замедлил шаг, разглядывая стального Соломона на постаменте.
– А кто был Соломоном-один? Ты знаешь?
– Конечно, знаю. Все знают, – ответила Эсфирь. – Это профессор Басов Анатолий Ануфриевич. Лучший друг и научный оппонент Соломона-два. Его смерть стала большой утратой для Соломона-два. Это случилось за полгода до прорыва тёмного эфира. Зато смерть Соломона-один обеспечила людям более надёжное Спасение. Мы уже девять лет существуем с тёмным эфиром и до сих пор живы. Не считая тех, кто сгинул в Зоне ТЭ.
Её слова стали для меня открытием.
Значит, тот самый профессор Басов, в убийстве которого меня обвиняли и пытались подставить, в этом будущем участвовал в программе «Спасение» и стал Соломоном-1.
Здесь история пошла немного по иному пути. Профессор Басов погиб, но не от руки агентов Стрелецкого в Академии Изборска, а в результате научного эксперимента в Петербурге. А ещё это значило, что Семён Троекуров, внук Пимена Троекурова, не стал здесь Соломоном-1. Возможно, он всё-таки погиб в Изборске, прямо в магазине «Мануфактура Севера», в так называемой Зоне ТЭ.
Но ещё хуже было то, что реальный Семён, который сейчас работал в моём отделе «Умного снаряжения» и чей мозг был внедрён в первую неудачную версию Соломона, не имел шансов на выживание. У него имелось всего пять месяцев. Всего пять!..
Пока Эсфирь говорила, а я размышлял насчёт услышанного, Волот всё больше хмурился.
Его что-то сильно обеспокоило, и в итоге он спросил:
– И большая она по размеру, эта Зона ТЭ? Много людей погибло?
Эсфирь остановилась так резко и неожиданно, будто натолкнулась на невидимую стену. Затем повернулась к Волоту и спросила:
– Чувствуете, чем пахнет?
Тот поморщился.
– Чувствую. Воняет тухлятиной.
Эсфирь покачала головой.
– Нет. Так пахнет правда о нашем Спасении. – Её глаза мигнули светом и сразу же потухли, после чего она добавила: – Сейчас вы узнаете всё про Зону ТЭ. Мы как раз пришли. Это самое сердце нашего Музея. Именно отсюда распространяется «Запах десятилетия».
Она показала рукой на последний зал.
Тот стоял закрытым, а его чёрные массивные двери напоминали вход в бункер. Над входом значилось:
ЗОНА Т. Э.
Через несколько секунд двери медленно и бесшумно распахнулись, а из зала на нас дыхнуло той самой правдой.
***
Вонь в зале стояла невыносимая.
Что именно было источником запаха я не сразу заметил, лишь после того, как натолкнулся взглядом на клетку с мутантом.
С живым мутантом!
Это было существо совсем небольшое, размером с крупную собаку. Судя по всему, мутированная вейга, но сейчас больше напоминающая вампирёныша, стоящего на четвереньках и пускающего слюну.
В маленьких глазках мутанта таилась ярость, но выглядел он спокойным – знал, что из клетки никуда не денется.
Учуяв гостей, уродец повёл башкой. Его ноздри дёрнулись и втянули запах, зубы оголились, по губам обильно потекла слюна.
– Мы зовём её Ева, – представила мутанта Эсфирь. – Она долго сопротивлялась тёмному эфиру в одном из погибших городов, но всё равно не убереглась от мутаций. Она не стала эвакуироваться и отказалась быть спасённой. Была когда-то вейгой. Мы не знаем, как её звали на самом деле. После прорыва тёмного эфира вейги и лювины тоже стали подвержены сильным мутациям, как и люди. Это случилось благодаря изменению в составе тёмного эфира. Никакие духовные практики не помогли вейгам и лювинам выжить.
Я глянул на мутанта в клетке и внутренне содрогнулся, вспоминая вейгу Азель, моего учителя по духовным практикам и сопротивлению тёмному эфиру. Вспомнил её милое личико, кудри и чёртов пипидастр в кармане фартука горничной.
Волот же прошёл мимо вейги абсолютно равнодушно. Судьба вейгов и лювинов его не трогала – все надежды он возлагал на более сильные расы: эмпиров и ка-хидов. И надо сказать, одни из них его точно не подвели.
Мы обошли клетку с вейгой и отправились дальше.
И вот как раз следующая экспозиция заставила остановиться нас обоих. Не знаю, что именно испытал Волот, но я почувствовал, как на меня обрушивается ужас, а тело бросает в холодный пот.
Мы увидели цифровую миниатюру планеты – огромный глобус, медленно крутящийся вокруг своей оси.
Планета Земля.
Она была поделена на зоны: красную и зелёную. Примерно девяносто процентов всей территории была красной, а зелёными значились лишь отдельный точки. Как бы мне хотелось услышать, что красная зона – это не Зона ТЭ, но увы.
– Всё, что обозначено красным – это и есть Зона ТЭ, – безжалостно сообщила Эсфирь. – А всё, что зелёное – это Зоны Спасения. К одной из таких Зон и относится Петербург, в котором мы сейчас находимся.
Я окинул взглядом всю территорию Евразии. На её красном теле выделялись только три зелёных точки. Всего три! На всю Евразию!..
Это было совсем не прекрасное будущее.
Я отыскал глазами примерное местоположение маленького Изборска. Там тоже была Зона ТЭ, но я всё равно спросил:
– А город Изборск? Что стало с ним?
Эсфирь медленно сняла очки со своего белого искусственного лица и посмотрела мне в глаза, будто очки без стёкол помешали бы ей увидеть мою реакцию.
– Изборск сопротивлялся долго. Он стал Зоной ТЭ всего месяц назад. Большинство населения смогли эвакуировать в Петербург, но часть погибла. – Эсфирь указала на клетку с вейгой. – Она до последнего спасала Изборск, используя духовную практику, чтобы отбросить тёмный эфир от людей. Но в итоге не справилась и сама подверглась мутации. Я одна из тех, кого спасла эта вейга. Ей помогала ещё одна некромантка. Они вместе сражались до последнего.
– Некромантка? – переспросил я, сразу подумав о Виринее. – Ты не помнишь её имени?
Я особо не рассчитывал на информацию, но мне бы хотелось знать имя той, кто помог спасти Эсфирь.
– Помню, – неожиданно ответила Эсфирь. – Эту некромантку звали Анастасия Баженова. Так она представилась. Она погибла от когтей мутанта. Её растерзали на моих глазах.
Я медленно моргнул.
Анастасия Баженова? Дочь Волота?
С чего она вообще решила пойти на такие жертвы, чтобы спасать других?
– Ничего необычного, – вздохнув, пожал плечом Волот. И добавил: – Она всегда меня разочаровывала. И вот опять.
Тем временем Эсфирь подняла руку и указала дальше, на следующую экспозицию, которая находилась у дальней стены и венчала собой весь этот тёмный зал.
– Ну а там главная виновница появления Зоны ТЭ, – сказала Эсфирь. – Если бы не она, то ничего бы этого не случилось.
Я посмотрел туда же – на восковую фигуру девушки. Одного взгляда на неё хватило, чтобы сразу узнать, кто это.
Девушка стояла босая, в ярком розовом платье, с распущенными синими волосами, а в её глазах чернела бездна. У ног девушки сидел пёс с черепом вместо головы. Зелёная подсветка снизу придавала всей экспозиции зловещий вид.
Волот наклонился к моему уху.
– Что здесь делает твоя бешеная подружка Виринея Воронина? – шёпотом поинтересовался он. – Неужели она изменила тебе со мной?
Ответа у меня не было, и мне очень не хотелось его знать, но пришлось спросить у Эсфирь:
– И кто это?
Она посмотрела на восковую фигуру девушки и тихо ответила:
– Это последняя Тёмная Госпожа нашей планеты, она называет себя новой Ведьмой-с-Вороньим-Крылом. Это она уничтожила границу на нулевом меридиане и наделила тёмный эфир новым свойством, усилив его эффект. Провела какой-то эксперимент.
Я не мог поверить ушам.
Виринея сделала… что? Уничтожила границу на нулевом меридиане и изменила состав тёмного эфира?
– Как интересно, – хмыкнул Волот, заметно напрягшись. – Неужели эта ведьма провернула всё одна?
– Нет, – сразу ответила Эсфирь. – Она помогала другому магу. Это она объединила его голову с его же телом. Мы не знаем его имя, но знаем, что этот маг всё ещё жив. Как и Ведьма. Они оба скрываются в Зоне ТЭ. Вместе.
– Всё интереснее и интереснее… – прокашлялся Волот и повернулся ко мне: – Ты так не думаешь, Гедеон? Всё-таки забавная история, правда? Если честно, я не ожидал, что люди настолько изобретательны в вопросах выживания. Но им всё равно не выжить, ты же знаешь. Они обречены.
Я покачал головой, глядя ему в глаза.
– Этого ещё не произошло. И никогда не произойдёт.
По моему взгляду Волот понял, что теперь живым ему отсюда не уйти. Все мои сомнения отпали, кто на самом деле здесь герой, а кто злодей.
Я глянул на свой эхос и на его внешний циферблат с часами. У меня оставалось всего двадцать две минуты до того момента, как местный тёмный эфир начнёт в моём организме необратимые мутационные процессы, а у меня снова спросят, хочу ли я принять программу «Спасение».
Что ж, двадцать две минуты – не так уж и мало, чтобы уничтожить врага.
Волот тоже глянул на свои наручные часы. Ну а затем, ничего не говоря, кинулся из зала.
Я бросился следом.
– Неужели вы отказываетесь от Спасения?.. – Этот вопрос Эсфирь задала уже моей удаляющейся спине.
Остановившись у выхода, я ухватился за дверную колоду и обернулся.
– Этот путь никого не спасёт, и ты это знаешь. – Затем коротко улыбнулся и добавил: – Потому что кто из нас пророк? Ой, это же ты!
Её глаза вспыхнули светом.
– Алекс, мы ещё увидимся?
Я бросил на Эсфирь прощальный взгляд.
– Конечно, увидимся, – и выбежал из зала с табличкой «ЗОНА Т. Э».