Глава 3 Невидь
Ива наскоро сменила грязную рубаху на новую – огромную, грубую, небеленого льна. Можно было подвязать поясом да так и идти со двора – немужним девкам, даже вошедшим в возраст невест, дозволялось. Но она все равно натянула поверх клетчатую поневу. Рубашка, хотя и длинная, открывала ноги почти до самых колен, а Иве страх как не хотелось, чтобы кто-то… чтобы кое-кто увидел и прельстился.
Подхватила острый нож (куда теперь без ножа!), потуже затянула узел на косынке – и бегом из избы.
– Маменька, я Серка в поле сведу! – крикнула она, выбегая из кухни.
В ответ – тишина. Ива шагнула назад: точно же видела тень у печи. Что же мать не отвечает? Однако в комнатушке никого не оказалось. Почудилось, верно… Девушка пожала плечами и пошла без спросу. Если спохватятся, сами докумекают, куда отправилась. Небось не подумают, что сбежала.
Так и эдак пробуя эту мысль на вкус, Ива минула дом бабки Заи, прошла колодец и замерла у конюшни на краю деревни. Сбежала… Надо же эдакую крамолу в мысли впустить! Отец небось за сердце схватится, мать, не ровен час, проклянет. А соседи что скажут? Однако Ива уже вошла в конюшню и поглаживала жесткую кожу седла.
– Ну а что? – спросила она сама у себя. – Ну а что?! – переспросила увереннее, с вызовом.
Верхом она держаться умела. Вспрыгнуть бы на спину жеребчику, и… Куда? В большой город? Да не ждет ее там никто. К родне, за реку Ключинку? Выдадут. Ночью казалось, в омут с головой всего вернее, а сейчас… Куда сейчас-то?!
Ива вздохнула и поплелась к денникам. Почти всех лошадей разобрали на работы, отдыхал сегодня лишь Серок да прихворнувший гнедой старосты. Последний проводил Иву внимательным взглядом, но за угощением не потянулся. Он в последние дни и вовсе не вставал – вконец обессилел. Конюх опасался, что хвороба перекинется на остальных лошадей, жег крапиву от нечистой силы и обходил стойло с уздечкой на шее, но болезнь все не отступала.
– Дядька Иго? – окликнула девушка. В темном углу кто-то завозился: никак прилег отдохнуть мужик, а она его потревожила. – Дядька Иго! Я Серка заберу!
В ответ захихикали. Жеребец фыркнул и тоненько заржал, не то подзывая, не то, напротив, прогоняя.
– Ау!
Смех повторился, отозвавшись быстрым топоточком за спиной. Ива оглянулась, но позади никого не оказалось. Свет от распахнутой двери тонул в полумраке, сено шуршало под ногами, и все казалось, что некто невидимый бродит вокруг, да не показывается.
– Серок! – Девушка причмокнула, чтобы хоть собственным голосом отогнать жуть.
– Серок! – причмокнули в ответ из темноты, а жеребчик беспокойно встряхнулся.
– Кто тут? Дядька Иго?
Нет, не дядька. Тот бесшумно ходить не умеет, все покряхтывает, охает да напевает себе под нос, чтобы не скучать. А может, и не для этого вовсе напевает. Может, как раз для того, чтобы боязно не было, как Иве сейчас. Девушка робко замурлыкала песенку – авось поможет.
– Кто тут? Дядька Иго? – передразнила в ответ темнота.
Девка запнулась и сбилась с шага. Развернуться бы и порскнуть к выходу, да не тут-то было! Серок испуганно заржал и забил копытами, а Ива, вместо того чтобы выскочить наружу и кликнуть кого из мужчин, подхватила торчащие из сена вилы и бросилась вперед.
– И-и-и! – просил жеребчик о помощи. – И-и-и! – рвался наружу, но крепкую дверцу стойла выломить не мог.
Ива промчалась через проход единым махом, готовая, чуть что, напороть обидчика на каленые острия. Поскорее откинула засов и едва успела отскочить в сторону, когда обезумевший жеребец рванул из стойла. Выскочил – и тут же замер, будто слепень его там кусал. Девица поудобнее перехватила вилы и заглянула в денник.
Наперво она приняла его за клок сена. Но нет. Внутри сидело существо. С небольшую собаку, стоящую на задних лапах, сверху донизу покрытое волосами. Только тоненькие лысые ручонки со скрюченными пальцами торчат да сверкают в темноте, отражая неведомо какой свет, угольки-глазки. Тварь зашипела, вздыбила шерсть, становясь крупнее прежнего.
– Ты еще кто?! – наставила на него орудие девушка.
– Ты еще кто?! – пискляво ответствовало нечто.
– Поди прочь!
– Поди прочь! – Глазки налились огнем.
Ива и рада бы последовать совету, да над плечом, недоверчиво обнюхивая, пыхтел обиженный Серок. Кто, как не хозяйка, оборонит его от зла? И Ива решилась. Топнула ногой, сделала угрожающий выпад и заорала:
– А ну брысь отсюда, ты! Ишь чего удумал! Не твой конь! Не моги его трогать!
Нелюдь охнул и согнулся пополам.
– Видит?! Она нас видит?! – изумленно зашуршал он, уменьшаясь в размерах.
– Конечно вижу! И вдарить не побоюсь! А ну пшел!
Тварь шарахнулась от железа, впилась пальцами в стену и полезла вверх, но Ива изловчилась и подцепила его острием, сбрасывая. Там, где металл соприкоснулся с мясом, поднялся пар, словно горячим плеснули в снег. Дух завизжал.
– Куда?! На выход, на выход давай! И чтоб больше тебя тут не видала!
– Пусти! Пусти! – причитал нелюдь. – Пусти-и-и-и!
Но Ива снова и снова преграждала ему путь, давя прочь из конюшни, как гной из нарыва.
– Ишь чего удумал! На Серка хворь навести хотел?! Да я тебя!
Серый согласно фыркал, ябедничая, мол, он, он обижал! Гони его в шею! И девица, осмелев, гнала! Скажи кто еще вчера, что она встретит самого колтуна, духа, наводящего порчу на скот, вплетающего в гривы лошадям болезни, тому Ива плюнула бы на подол. Однако же не только встретила, но еще и, не сразу признав, погнала, как сбродливого кота! А теперь, опознав злого духа, отступать тем паче не собиралась. Девица защищала свое!
И злой дух сдался ее напору. Он встал на четвереньки и, петляя, припустил к выходу, подальше от злобной девки, мешающей ему делать работу, испокон веков положенную богами. Он шипел и плевался, и там, куда попадали плевки, покрывались плесенью крепкие доски. Не совладал, покорился. А Ива, выгнав нечистика, еще и провела борозду у дверей каленым железом, чтобы не вернулся.
На всякий случай она начертала вилами отвращающий символ у стойла гнедого – одну черту посолонь, вторую противосолонь, но уже сейчас видела, что конь заметно повеселел. Теперь поправится.
И только после этого Ива сползла по стеночке вниз, утерла холодный пот, бегущий по вискам, и засмеялась, как умалишенная. Поверит ли кто, если рассказать, али посоветуют меньше подставлять темя полуденному солнцу? Не поверят… Значит, не следует и говорить. Разве что старой бабке Алие, давно переставшей чему-то удивляться.
Ива с трудом поднялась и похлопала Серка по шее. Вывести бы его в поле, оставить пастись да воротиться домой помогать матери. Но вместо этого девица оттолкнулась от приоткрытой дверцы, ухватилась за нечувствительную гриву на холке, походя нащупав заплетенные нечистиком косы, и вспрыгнула на спину жеребца. Сжала пятками бока и прямо так, без седла, поскакала. Увидит кто, как она, бесстыдно задрав юбку, носится на Серке по полям, – засмеют. Но Иве было не до того.
Когда ужас выветрился из буйной головы, а жеребчик сам перешел на шаг, Ива поняла, что, случайно или нет, вновь оказалась у леса. Она спрыгнула наземь и отправила пастись понятливого Серка. Сама же замерла на опушке, вглядываясь в деревья. Лес едва слышно перешептывался. О ней ли? Или вековым соснам да молодой поросли орешника не было никакого дела до растерянной девушки, накликавшей на себя беду?
– Здесь ли ты? – негромко спросила она.
Но был ли Хозяин болота рядом, не был ли, а ответить не пожелал.
– Ты здесь?! – повторила Ива громче. Губы затряслись, грудь сжало невидимыми тисками, воздуха перестало хватать. – Где ты? Где? Что сделал со мною?!
Ива до крови закусила губы, чтобы не расплакаться от бессилия. Никто-то ее не слышит! Ни мать, ни отец, ни даже сам Хозяин, к которому ее пригнало отчаяние.
– Не смей молчать, слышишь? Я здесь! Здесь я! – Она требовательно топнула. – Ах так?!
Ива, не разбирая дороги, бросилась вперед. Не впервой ей бегать по лесу, с детства здесь собирала грибы-ягоды. Небось не заблудится! Заросли хватали ее за рубаху: куда несешься, глупая? Но девушка не останавливалась. Это прошлой ночью она брела сюда чуть живая, уверенная, что идет за погибелью. Теперь-то ей все стало ясно: Хозяин болота насмехается над нею! Отметил так, что живность шарахается, повесил на ее плечи проклятие! Что ж теперь, ей видеть злых духов, бродящих по свету, покуда умом не тронется? Или покуда добрые люди не начнут обходить ее стороной?
А если… Ива аж замерла на месте, ошарашенная догадкой. Если и нет злых духов? И Хозяина тоже нет. И болота. Что, если она попросту тронулась рассудком от горя? И как же это? Кто скажет – верно или нет?
Девица огляделась. Лес как лес. Деревья качаются, иголки, напáдавшие с крон, колют босые ступни, белки перещелкиваются в вышине, обсуждая последние новости, да дятел прячется за стволом, думая, что пришелица его не видит. Хитрый лесовик из-под куста не выглядывал, мавки хороводы не водили, кикимора в топь не заманивала. Только…
– Ты поглянь! И куды ж ето яна, босоногая? Няужто в трясины?
Ива медленно-медленно обернулась на голос. По левую руку на поваленном стволе сидел низкорослый дедко. Дедко был кряжист, что деревце, а темная, будто покрытая струпьями кожа напоминала кору. Прямо из головы, из лысоватой макушки, росло семейство мухоморов. Рядом с ним чесал за ухом длинной лапой зверек, похожий на зайца, каким его нарисовал бы неумелый ребенок. Да только лицо у зайца было человеческое.
– Заплутала, може? – зевнул зверек, выкусывая что-то меж мохнатых серых пальцев.
Ива посмотрела на них и рассмеялась: теперь-то все ясно! Ясно, что она умом тронулась!
– И, дык яна на нас смотрить, а?! – Старик ударил себя по колену и любопытно наклонился вперед. – И, унуча? Видишь, не?
– Размечтался, старый пень! – фыркнул зверек.
А Ива ответила:
– Ну конечно же! Конечно же, я вас не вижу!
И, боле не сбавляя шагу, пошла к болоту. Что ждет ее там? Спокойная водная гладь, в которой никогда и не водилось чудовищ? Или, напротив, страшилища, готовые утащить в топи дуреху, которой однажды повезло выбраться живой?
Лучше бы ей вовсе обходить лес по большой дуге, не высовываться из деревни. Но… что-то тянуло Иву в глушь. Словно возлюбленный напевал песню под окном, выманивая зазнобу во двор.
– Где ты, милый? Здесь ли? – ласково спросила она, как и подобает невесте. – Ждешь ли?
Но, когда взору открылось болото, слова так и застряли в горле. Мох хрустел под пятками и холодил ноги. Не бывает такого в середине лета, не дóлжно! Даже самая чаща, всегда сберегающая прохладу, не веет зимней стужей, когда воздух прогрет солнцем! Однако ж мох серебрился от инея, по хилым сухим деревцам карабкалась белоснежная изморозь, а сама черная гладь была покрыта коркой льда. Ива припала на колени, заглядывая в темноту.
Темнота глядела на нее сквозь тонкую границу морози – проломит, и думать нечего, проломит. И схватит тогда черными пальцами да утащит на глубину. А какова она – глубина болота? Есть ли там дно или заместо него сразу начинается тот свет? Но вместо того чтобы шарахнуться от топей, Ива наклонилась над гладью низко-низко. Так, что могла разглядеть очертания собственного отражения.
– Я не боюсь тебя, слышишь? – прошептала она робко.
О, Ива боялась! Еще как боялась! Локти дрожали не от озноба, нет, – они дрожали от ужаса! Но девица продолжила говорить:
– Ты не забрал меня, когда я пришла. Не взял в невесты, когда умоляла, выгнал из лесу! Так чего ты хочешь от меня теперь? Почему не берешь, но и не отпускаешь?!
Отражение вторило ей глухим отчаянием. Оно, тонущее в стылой воде, тоже не знало ответа. От жаркого дыхания корка льда стала совсем прозрачной. Казалось, что настоящая Ива не сидит на берегу, склонившись над болотом, а рвется из густой непроницаемой жижи наружу, да все никак не может выбраться.
Девушка потерла сухие глаза, сорвала с головы платок… Зеленая прядь упала на лоб; точно такая же перечеркнула яркой полосой бледное лицо отражения.
– Ах так? Молчишь, значит?!
Рассвирепев, девица выхватила из маленьких ножен у пояса нож, натянула прядь и принялась пилить. Лезвие, годящееся для крепких боровиков, соскальзывало, волосы больно натягивались, но Ива пилила и пилила, пока не срезала погань.
– На! – Она ударила кулаком по льду, проломила и кинула прядь в воду. – Вот тебе твоя метка! Не желаю носить! Не невеста я тебе боле!
Локону полагалось бы замереть на поверхности, но тот сразу пошел ко дну, словно кто-то невидимый утащил. Когда же вода успокоилась, за плечом отражения возник силуэт Хозяина.
Ива зажала рот ладонью: все одно крик не поможет. Быть может, это шутка неверного лесного света, придавшего обычному дереву форму, схожую с человеческим телом. Или видение, нарисованное испугом. Не может же Хозяин болота в самом деле стоять позади и едко улыбаться! Ива поднялась с колен, не отводя взгляда от отражения.
– Здравствуй…
Резко обернулась. И, собрав остатки мужества, поклонилась:
– Здравствуй, милостивый Господин.
Не почудилось. Хозяин болота стоял перед нею, такой же, как вчера ночью. С бледного тела его стекали густые черные капли, и без того темные волосы продолжались вязкой смоляной жижей. Он весь будто поглощал свет, как омут. И лишь сияли глаза, зеленые, как болотная тина.
– Здравствую, как видишь, – недобро рассмеялся он.
Господин топи поднял руку, и Ива не закрылась локтем да не закричала потому лишь, что оцепенела от страха. На палец у него была намотана зеленая прядь.
– Так-то ты ценишь мои подарки, дорогая невеста.
– Я… – Горло перехватило от ужаса. – Я не невеста тебе…
Угольное лицо пришло в движение – Хозяин поднял брови.
– Разве ты не сама пришла ко мне?
– А ты меня прогнал.
Узкие губы шевельнулись.
– Лишь отправил домой. Готовиться. – Он не шагнул – перетек к ней единым движением, недоступным человеку. Замер так близко, что по коже мурашками побежал ужас. Ласково-ласково погладил по щеке, оставляя черную полосу. – Разве можно жениху хватать невесту да сразу нести в покои? Так ли у вас делают?
Ива с усилием выдохнула:
– У нас… сватаются наперво.
– А после?
– После… подарками меняются. И вводят невесту в род. И… проводы.
Улыбка у Хозяина болота была нехорошая. Оскал, а не улыбка. Просилась бы Ива к нему в невесты, знай сразу, как Хозяин болота улыбается?
– Сколько дел! – рассмеялся он. – Поспеши, чтобы все успеть. Я приду за тобой в конце лета. И сделаю женою.
Вот когда проснулось в скромной девице то, чего она прежде не ведала. Не то со страху слова вырвались, не то и впрямь от безумия.
– В конце лета! – горько проговорила она. – Нужен ты мне к концу лета! Меня прежде замуж за другого выдадут, и тогда…
«Тогда я уж лучше не на болото пойду, а к реке, – хотела докончить девка, – привешу камень на шею, и…»
Но Хозяин и бровью не повел, лишь спокойно сказал:
– Не выдадут. Ты сама моей невестой назовешься и сама же подашь руку, когда придет срок. По доброй воле. – И прежде чем Ива решилась возразить, склонился к ее уху и прошептал: – Я приду за тобой, дорогая невеста. Приду. И тогда помоги вам всем боги.
Холодная как лед щека Хозяина обожгла ее, горячую и нежную. Ладонь скользнула по плечу, будто бы оставляя клеймо. Хозяин болота усмехнулся и раскрыл объятия, а Ива, не выдержав, завизжала, попятилась, запнулась и упала навзничь.
Брызги и осколки льда смешались воедино, проморозили насквозь пока еще пышущее жизнью тело, а вязкое и черное, в которое обратился Хозяин, обхватило ее со всех сторон, обволакивая, словно бы надеясь проникнуть внутрь.
А потом пропало так же быстро, как и явилось. Смоляная муть смешалась с водой болота, и снова все стихло. И только промокшая девушка, с трудом выбравшаяся на сухое, стояла на четвереньках и все не могла отдышаться.