– Ипическая сила! – потрясённо выпалил Моня, рассматривая одним глазом открывшуюся картину.
А обалдеть от чего было: в отдельном кабинете провинциального ресторана, который и рестораном называть можно было лишь с большой натяжкой, прямо на полу лежали три трупа: Ирины, Зубатова и незнакомого мне официанта. Горло Ирины было перерезано, точнее создавалось такое впечатление, что оттуда зверски вырвали большой кусок вместе с гортанью. Официант выглядел чуть получше – ему просто проломили голову бутылкой шампанского и сейчас под ним натекла огромная лужа крови пополам с комочками мозговой субстанции (никогда бы не подумал, что у официантов может быть столько мозгов). А вот Зубатов, как ни странно, был абсолютно цел, как огурчик. И лишь отсутствие дыхания и сердцебиения, что подтвердил случайно затесавшийся на гулянку в общем зале фельдшер, указывали, что его с нами больше нет.
– С ума сойти! – в очередной раз растерянно повторил Моня.
Я ответить ему не мог. Иначе это странно было бы воспринято окружающими. В кабинет набилось народу столько, что яблоку негде было упасть, от служащих заведения до посетителей, и даже репортёр один затесался. Поэтому Моня мог причитать сколько угодно, я вынужден был молчать, ведь деваться мне было некуда.
– Р-рас-ступись! Дайте пр-ройти! Дор-рогу! – раздался зычный начальственный рык, но небольшая толпа, и так опьянённая свежей кровью и любопытством, сомкнулась ещё плотнее.
– Дор-рогу! – требовательно гаркнуло ещё несколько казённых глоток.
Понемногу начальство пробивало себе путь сквозь стадо зевак. Голос раздавался всё ближе, мысли мои заметались в поисках выхода, но из-за такой толпы уйти незаметно теперь стало невозможно. Ну и чёрт с ним. Буду смотреть чем всё закончится.
– Генка, уходи, они же могут к тебе прицепиться, – подкинул дровишек в пожар моего беспокойства Моня.
Я в какой раз пожалел, что не умею воздействовать на призраков физически – так хотелось его чем-нибудь треснуть.
– Енох, – хрипло прошептал я (скорее просипел).
Ответа не последовало.
– Енох! – чуть громче, чем следовало, рыкнул я.
– Что? – повернулся ко мне репортёр, но я пожал плечами, кивнул на официанта и доверительно сказал, – какой ужас!
– Мда-с, кошмар, – охотно подтвердил писака и вдруг спросил, – а вы что, знакомы с убитыми?
– Да кто ж их не знает, – пожал плечами я, – вон тот прибыл из соседней губернии с Агитбригадой, давали недавно генеральную репетицию…
– Ага, я тоже посетил, – кивнул писака. – Там ещё в конце телега с трупами приехала…
– Женщина работала в клубе, её в Хляпове все знают. А официант… Думаю, что завсегдатаи сего почтенного заведения его знают лучше меня.
– Мда-с, – поскрёб кудрявую голову акула пера, – а вы чем занимаетесь?
– А я – воспитанник трудовой школы, – честно ответил я.
– А что воспитанник трудовой школы забыл в ресторане? – попытался поддеть меня журналюга.
– Увольнительная у меня сегодня, – доверительно сказал я, – и вот, пользуясь возможностью, желал мамзельку склеить, чтоб приличная была…
– Понятно-с, – кивнул журналюга и потерял ко мне всякий интерес, сосредоточившись на том, что таки протиснулись начальственные личности и принялись выяснять, что здесь произошло.
– Енох пропал, – растерянно сказал Моня, появившись прямо у меня перед лицом.
Я изогнул бровь в вопросительном жесте. Задавать вопросы и опять попасться на прицел журналиста было чревато.
– Что? – затупил Моня.
Я изогнул вторую бровь.
– Что такое? – продолжал изображать дятла Моня.
Ну вот как ему объяснить, если говорить я не могу, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания?
Я ещё раз бросил взгляд на трупы. У всех на лицах застыло одинаковое выражение – крайнего удивления. Это меня зацепило: ведь если Зубатова непонятно как убили, то теоретически он мог в этот момент удивиться. Даже в ситуации с официантом я ещё кое-как допустить могу. Но вот Ирина. Никогда не поверю, что она удивлялась в том момент, когда ей вырывали гортань. Боль, ужас, ярость, всё что угодно, но только не удивление.
Вот это-то и было самым странным.
И не логичным.
Ещё такие моменты меня цепанули тоже: куда девался Енох? Что случилось с Мими? Кто отобрал у неё куклу. Которую она почти никогда не выпускала из рук? Где Клара? Причастна ли к этому Клара?
– Дайте пройти! – опять раздались голоса. Смутно знакомые голоса.
Я вздрогнул. Вот и Гудков пожаловал. Ну так-то это логично. Виктор Зубатов из Агитбригады, которую возглавляет Макар. Так что, конечно же, ему сообщили в первую очередь.
– А ты здесь что делаешь? – зацепился за меня взглядом Гудков.
– Все побежали, и я побежал, – пожал я плечами, – интересно же, что случилось. А потом смотрю – а тут Виктор.
Журналист развернулся и впился в меня пронзительным взглядом.
– А я говорил, тебе надо было уйти незаметно, – попенял меня Моня, – сейчас начнётся.
Я пожал плечами.
Журналист расценил это, как мой ответ ему и, кажется, обиделся.
– А что ты делал… – начал было гудков, но я перебил:
– Макар, ты же сам меня видел в коридоре. Я с Гришкой разговаривал.
– А сюда тебя чего принесло? – нахмурился гудков.
– Да я так просто… – изобразил смущение я.
– Отвечай. Капустин. Иначе я за себя не ручаюсь! – рыкнул гудков, и я сделал вид, что испугался:
– С мамзельками хотел познакомиться…
Навостривший уши журналист отмер. Гипотезы, высказанные ему и Гудкову, вполне сходились.
– Да ты! – задохнулся от возмущения Гудков, – а ну марш домой! Скажешь Бывалову, что ты под домашним арестом. Я вернусь и разберёмся с тобой ещё!
Выпустив пар, Гудков принялся разговаривать с представителями властей и рабочей милиции. А я пошел домой.
Кстати, мне показалось или нет – но вот Гудков ни капельки не расстроился, обнаружив, что Зубатов мёртв. А ведь они были приятелями. Во всяком случае держались вместе и поддерживали друг друга. Из всех агитбригадовцев Макар его выделял.
Или он себя так в руках умеет держать?
Я шел по пустынному в это время городу, щурясь от редких уличных фонарей. Мимо меня неспешно проехал тарантас, я посторонился.
– Как думаешь, куда пропал Енох? – подал голос Моня.
– Зная его, не удивлюсь, что он спокойно ждёт нас на квартире, – пожал плечами я, – И даже придумал вполне аргументированное обоснование.
– Мне почему-то кажется, что это Клара их…
– И официанта? – хмыкнул я.
– Ну а что, она пришла в ресторан. Выяснила, где Зубатов, зашла в кабину и увидела его там с этой Ириной, – сказал Моня, – у неё воспылала ревность, вот она в сердцах и убила их. И официанта заодно.
– У них у всех на лицах было удивление, – заметил я.
– Ну они могли удивиться, что она их нашла, – предположил Моня, но умолк, и сам понимая сколь нелепы его домыслы.
– Ага, ещё скажи, что гортань у Ирины вырвала тоже она. Зубами, видимо, – хмыкнул я и Моня, надувшись, обиженно умолк.
До самого дома мы шли в молчании.
Уже в коридоре Моня вдруг сказал:
– А ты заметил, на ладони у официанта такой же знак?
– Что за знак? – в сердцах воскликнул я. Надо же, я проглядел, а этот гад только сейчас мне сказал.
– Ну кружочек с треугольничком и точечка, – вякнул Моня, глядя, как я начинаю закипать, и виновато протянул, – я думал, ты тоже увидел.
Ответить я не успел – открылась дверь, и заспанная Люся сердито мне сказала:
– Капустин, ты хоть время видел? Ночь на дворе, а ты, мало того, что шляешься где попало, так ещё и шумишь тут!
– Зубатова убили, – тихо сказал я. – И Ирину тоже…
Люся охнула. За её спиной раздался сонный голос Нюры, но я уже пошел дальше.
Хоть мы и жили в этом доме одни, своей группой, но квартиры Гудков велел всем запирать на ключ. Особенно, после того случая с дохлой рыбой и кошкой.
Поэтому я вытащил большой латунный ключ и принялся отпирать замок. К моему удивлению, руки у меня заметно так подрагивали и в замочную скважину я смог попасть только с третьей попытки.
– Генка! – по лестнице послышались торопливые шаги и меня моментально окружили взволнованные Нюра, Люся, Зёзик и Жорж.
– Что?!
– Что случилось?!
– Что с Виктором?!
– Рассказывай же!
Меня буквально засыпали вопросами и пока я собрался ответить, как раскрылась дверь и оттуда выглянула Клара. Вид у неё был при этом донельзя странный, на щеках лихорадочный румянец, глаза горят.
– Да что рассказывать! Я ходил в ресторан, – сказал я, – и там увидел в одном из кабинетов толпу людей и услышал крики. Ну я и полюбопытствовал. Тоже заглянул, а там на полу Виктор, Ирина и официант. Все убитые.
– Охтыжбожежмой! – охнула Люся.
А Нюра заплакала.
Парни принялись растерянно комментировать, а я посмотрел на Клару.
Она стояла практически с бесстрастным выражением лица, лишь в глазах промелькнуло мрачное торжество. И я так и не понял, к чему это.
– Генка, я ты точно видел, что он мёртв? – спросил Жорж. – Может, он просто ранен? Или без сознания?
Ответить я не успел, потому что в этот момент Моня воскликнул:
– Генка, гля на Клару!
Я обернулся и увидел, как из-под наброшенного домашнего халата, одна пола которого внизу чуть разошлась, показался край шерстяного платья, в котором она обычно ходила на улицу или по делам.
– И на обувь её глянь! – не унимался Моня.
Я глянул: на ногах у неё были чёрные ботинки. Заляпанные свежей рыжей грязью ботинки.
– Угу, – пробормотал я.
– Что угу?! – возмутились агитбригадовцы.
– Рассказывай давай!
Пришлось подробно рассказать всю версию, как и то, что Гудков отправил меня под домашний арест.
– Ну так ты должен сказать об этом Семёну, – покачала головой Нюра, подошла к двери Бывалова и постучала в дверь.
В ответ – тишина.
– Семён! – уже громче стукнула Нюра.
Тишина.
– Его нет дома, – удивилась Люся.
– И куда это он на ночь глядя ушел? – поморщился Жорж.
– Так, а Гришка хоть на месте? – спросил Зёзик.
– Сейчас схожу гляну, – ответил Жорж и спустился вниз.
Гришкина квартира находилась на первом этаже.
Оттуда послышался стук в дверь (словно носорог со всей дури долбился, не услышать было нельзя), затем раздались встревоженные голоса.
– Гришка на месте, – выдохнула Люся.
Оказалось, что мы все, включая и меня, стоим, затаив дыхание и прислушиваемся к звукам снизу.
– Получается, что нет только Семёна, – констатировал Зёзик.
– И Гудкова, – сказала Нюра.
– Гудков в ресторане, – ответила Люся и переспросила у меня, – он там остался?
– Да, он даёт показания.
– Генка! Вот ты не можешь без приключений! Давай рассказывай! – по лестнице поднялись Жорж с Гришкой.
И, конечно же, Гришка тоже прицепился ко мне с расспросами. Он был заспанным (предыдущая ночь с блондинкой явно не прошла бесследно) и оттого особо злым.
Пришлось рассказывать заново.
– Всё, я иду спать! – наконец не выдержал я, когда молоть языком совсем устал.
– Нет! Никто никуда не идёт! Давайте не будем расходиться, товарищи! – возмутилась Нюра.
– Мы должны держаться все вместе! – с чуть истерическими нотками поддержала её Люся.
– Да ну тебя! – скривился Гришка, который, как и я, ужасно хотел спать, – Гудков не говорил, чтобы мы все толпой ждали его посреди коридора. Наоборот, я предлагаю идти всем спать.
– А если Макар вернётся и ему нужна будет помощь? – задала резонный вопрос Люся.
– Тогда он разбудит тех, кто ему нужен, – отрезал Гришка, – нет смысла нам всю ночь торчать в коридоре.
– А если тот человек, преступник, который убил Виктора, заявится сюда? – дрожащим голосом спросила Нюра и стало понятно, что она смертельно боится.
– Да никто сюда не заявится! – отмахнулся Гришка, – кому мы нужны?!
– Но кто-то же подбросил Кларе дохлую рыбу, а Макару повешенную кошку! – прошипела Люся и посмотрела на нас всех затравленным взглядом.
Повисло задумчивое молчание.
Все думали, искали выход.
Я же молчал просто так. В надежде, что рано или поздно все эти тревожные разговоры иссякнут, и мы, наконец, разойдёмся спать.
– Запрём дверь внизу на засов, вот никто и не зайдёт, – сказал Жорж.
– Если этот кто-то захочет, то сможет и через окно влезть, и через чердак, – пискнула Нюра. – Нет, я считаю, что мы должны держаться вместе. Иначе нас всех по одному перебьют.
Они приянлись спорить, доказывать что-то друг другу, аргументировать. Нюра и Гришка аж поссорились.
Наконец, Жорж не выдержал и сказал:
– В общем поступим так. Сейчас все дружно расходятся по квартирам спать. Входную дверь запираем на засов. И будем дежурить по очереди. Сейчас я. Через два часа – Зёзик. Потом – Гришка. Потом – Генка.
– Генка ещё ребёнок, – вступилась за меня Нюра, – это может быть опасно.
– Этот ребёнок шляется ночами по кабакам и постоянно попадает во всякие неприятности, – хмыкнул Зёзик, – так что нормально ему будет дежурить. Он мужик, а не кисейная барышня.
– А если что-то эдакое будет, то от него требуется просто поднять крик, – поддержал Зёзика Жорж, – а дальше мы уж сами.
– А давайте мы сдвинем кровати и Зёзик пусть ночует у нас? – пискнула Нюра.
– О! Это я с радостью, – молодецки крякнул Зёзик.
– Дурак! Я же не в том смысле! – фыркнула Нюра и вспыхнула до корней волос.
– Зачем вам этот Зёзик, барышни? – моментально проявил интерес Гришка, – он старый и печальный. К тому же храпит, да и сам боится. А вот я…
– Товарищи! Хватит хохотушки устраивать! Наш товарищ погиб, а мы тут пошлые вещи обсуждаем. Как-то не по-человечески, – попенял всем Жорж.
Все сконфуженно умолкли.
– А коли нету других идей и возражений, то расходимся по квартирам, товарищи, – велел Жорж и первым пошел вниз.
С огромным облегчением, я вошел в квартиру.
Клара, которая всё это время, пока шло обсуждение, безучастно стояла и просто смотрела, тоже закрыла дверь. Я услышал скрежет запираемой на замок двери.
Вот и ладненько.
Всё остальное потом.
Я зашел в квартиру и принялся торопливо раздеваться. Но не до конца. Раз поспать мне сегодня выпало часа три. Значит, скоро подъем. Да и в самой квартире не жарко.
Я скинул куртку. Принялся развязывать шнурки ботинок. На сундуке, потерянно и печально сидела Мими.
При виде её у меня аж сердце закололо, такой грустный был у неё вид.
– Посмотри на Мими, – шепнул мне Моня.
– Мими, что с тобой? – спросил я и босяком прошлёпал по холодному полу к ней, поджимая пальца ног.
– Ы, – она прохрипела это «ы» так печально, что стало ясно, что случилось что-то очень плохое.
– Не можешь объяснить, да? – спросил я.
Мими покачала головой.
Клянусь, по её щеке скатилась призрачная слезинка.
– Кто тебя обидел, Мими? – спросил я.
– Ы, – опять сказала она.
– Ну и вот и что я должен делать?! – в сердцах спросил я у Мони.
– Задавай ей вопросы, на которые есть ответ или «да», или «нет», – посоветовал одноглазый, – вместо «да» пусть говорит «ы», а вместо «нет»…
Он замялся, а потом быстро исправился:
– А после «нет» пусть ничего не говорит.
Мими кивнула.
– Но так мы до утра можем гипотезы предлагать, – вяло попытался посопротивляться я.
– А ты постарайся, – дал «ценный» совет Моня.
– А давай ты ей будешь вопросы задавать, а Мими будет отвечать или не отвечать своё «ы», а я пойду немного посплю?
– Нет, у тебя это лучше поучается, – не согласился ленивый Моня.
– Мими… – приступил я к полевому допросу.
Примерно через шесть вопросов стало понятна печаль Мими. У неё нет больше куклы, а без куклы она не может.
– Так в кукле дело. Да? – переспросил я.
– Ы, – кивнула она.
– Тогда это не вопрос, – вздохнул я, предвкушая, как пойду сейчас спать.
Я подошел к своему старому рюкзаку, в который я последние дни даже не заглядывал, и вытащил оттуда одну из приобретённых мною кукол.
– Такая пойдёт? – спросил я Мими и протянул ей
Мими радостно схватила её и крепко прижала к своей груди.
– Вот и ладненько, – довольно выдохнул я и сделал важное заявление, – пойду спать. Всем тихо.
Я стянул штаны и рубаху и остался в кальсонах и нательной рубахе. И плюхнулся в кровать, натягивая одеяло до самого подбородка.
Но уснуть мне не дали. Внезапно в комнате замерцало зелёным.
– Я знаю, куда ходила Клара! – перед нами материализовался целый и невредимый Енох.