Следующий день в школе начался с приятного события – в кабинете директора испортился дверной замок. Вернее, не совсем в его кабинете – там у него замка вообще нет. Потому что кабинет директора и сама учительская – это как бы одна двухкомнатная квартира. Сначала прихожая – маленький такой тамбурочек, где весь день раскрашивается секретарша Маринка, затем учительская и из учительской – дверь в кабинет Полковника. И замок на всю «квартиру» один – на самой первой двери, выходящей в коридор.
В общем, два первых урока пролетели незаметно, в приятных хлопотах. Мы все толпились возле учительской и помогали нашему завхозу полезными советами. Он поставил возле двери складной столик, разложил на нем разные инструменты и пытался ими по очереди открыть дверь. Бесполезно. Сначала он, правда, пытался отпереть замок ключом. Но ключ либо не влезал в скважину, либо, еле втиснувшись в нее, не поворачивался.
– Семен Михалыч, – жалобно сказал завхоз, вытерев лицо платком, – я бы справился, но очень помощников много.
Семен Михайлович выпрямился во весь свой гвардейский рост, расправил все свои героические усы и гаркнул во весь свой командный голос:
– Р-разойдись!
Неохотно, не спеша, мы стали рассредоточиваться по классам. Алешка толкнул меня в бок и шепнул:
– Дим, прикрой меня.
– Чем? – шепнул я с удивлением.
– Собой. От директора. – И он шагнул к двери: – А можно я попробую?
Семен Михайлович взглянул на него со своей высоты, подумал и махнул рукой. Он знал, что отказывать Алешке, это все равно что от комаров лопатой отмахиваться: хлопот много, а толку не будет.
Алешка присел перед дверью, взглянул на замочную скважину, как доктор на язык больного… Тут я вспомнил, что должен прикрыть его собой от директора, и тоже шагнул к двери.
– Так, – сказал Алешка, – мне все ясно. – Будто диагноз поставил. И поднял голову и, невинно хлопая ресницами, спросил: – Семен Михалыч, у вас случайно запала для гранаты нет?
Семен Михалыч Алешку хорошо знал и потому не удивился, а только злорадно ответил:
– Нет! А и был бы – я бы тебе все равно его не дал!
– Ладно, – Алешка вздохнул. – Попробую своим средством.
Он покопался в карманах, посопел деловито, что-то достал – я не разглядел, что именно, этим «чем-то» пошуровал возле скважины, сунул опять что-то вместе с чем-то в карман и, протянув руку, деловито потребовал:
– Ключ!
Ошалевший завхоз вложил ему в ладошку ключ. Алешка повертел его, зачем-то на него поплевал, как рыбак на червячка, вставил в скважину – щелк! – замок открылся.
Семен Михалыч, вместо того чтобы обрадоваться, опять вытянулся в полный гвардейский рост и с этой высоты гаркнул:
– Так, Оболенский! И зачем ты это сделал?
– А что, не надо было? Давайте, опять запру. Запросто.
– Ты меня не понял, – зловеще проговорил директор. – Зачем ты испортил замок?
– Я?! – Алешка тоже выпрямился во весь свой рост. И кинул куда-то вверх свой разгневанный взгляд. – Я тоже больше в вашу школу ходить не буду. Голодовку объявляю. То есть забастовку.
– Ну, ладно, – директор положил ему руку на плечо. – Я был не прав. Погорячился.
– Голодовку отменяю, – сказал Алешка. – А можно я к вам после уроков зайду?
– Зачем?
– Хочу вам помочь.
– Заходи.
– Мы с Димой зайдем, ладно?
– Можно и с Димой. – И директор поспешил скрыться в кабинете.
– Ну, что скажете, Оболенские? – Семен Михалыч скинул очки на газету с кроссвордом – это его маленькая слабость. «Когда я разгадываю кроссворд, – как-то раз объяснил он, – я чувствую, что моя голова еще полна знаний. И памяти».
Алешка уселся напротив него, а я стал за спиной Алешки. Он вдруг сказал:
– Я хочу рассказать вам одну историю…
– Может, в другой раз? На каникулах. Заходи, чайку попьем…
– Поздно будет. – Алешка покачал головой и загадочно объяснил: – История очень полезная.
Семен Михалыч только вздохнул.
– У нас на даче, – начал Алешка, – тоже есть дверь. – Директор удивился, даже головой покачал. – И один раз она заперлась. Сама по себе. И мы всю ночь ночевали на улице. Шел дождь, и свистел ветер со снегом…
– И танки шли с пулеметным и орудийным огнем, да? – усмехнулся директор.
Алешка не дрогнул:
– Нет, танков не было. Но дверь все равно не открывалась!
– Все? – спросил Семен Михалыч и демонстративно подвинул к себе газету с кроссвордом. – Свободны! Шагом марш! Вон туда. – И он кивнул на дверь. И повторил: – Все?
– Почти, – сказал Алешка, вставая. А на выходе он обернулся: – В нашей двери, Семен Михалыч, был точно такой же замок, как и в учительской.
– Стоп! – Семен Михалыч снова отодвинул газету. – Это ты к чему, Оболенский?
Мне тоже стало интересно – к чему это славное вранье? Нет у нас такого же замка, нет такой же двери на даче. И не ночевали мы в снегу под дождем. И под орудийным огнем.
Алешка как бы нехотя вернулся к столу. Он знал себе цену.
– Папа потом все-таки замок отпер. А через два дня он опять заперся.
– Папа? Зачем? От тебя, что ли?
– Не папа. Замок. У него такая привычка появилась.
– Ну и что?
– Папа его вынул и отдал в починку одному своему знакомому часовщику. Он раньше жуликом работал.
– Папа?
– Часовщик. Он был специалистом по дверным замкам.
– И что?
– Он починил нам замок. И теперь он не запирается.
Странно как-то починил.
Но Семен Михалыч, кажется, врубился. Он снял трубку телефона и позвал нашего завхоза. Когда тот вошел, директор коротко распорядился:
– Замок изъять. Передать в ремонт Оболенскому из третьего «А». Обеспечить временное запирание двери.
Все было исполнено с армейской точностью и быстротой.
Алешка сунул замок в свой рюкзачок. И сказал:
– Через два дня верну. В целости и сохранности.
– И в исправности, – напомнил директор, придвигая к себе газету и сажая на нос очки.
Верный своему внутреннему слову, я Алешку ни о чем не спросил. Потому что догадался. Задумка прекрасная. Он хочет подобрать ключи к этому злосчастному замку и беспрепятственно проникать в учительскую, чтобы, когда надо, исправлять в журнале свои оценки. А может, и мои. Он добрый и заботливый…
Вы тоже догадались?
Но я ошибся. Так же, как и вы.
В тот же вечер наш добрый и заботливый брякнул этот замок перед папой, когда он ужинал.
– Ну и что? – спросил папа, скосив глаза на замок. – Где стащил-то?
– Пап, ты очень умный! – вдруг выпалил Алешка. Мама от удивления даже чашку уронила в мойку.
– Я знаю, – скромно признался папа.
– Теперь и я знаю, – сказала мама, выбрасывая осколки в помойное ведро. – А дальше?
Она, наверное, ждала, что Алешка и ей скажет такие же слова. Но он не менял направления. Он грубо льстил папе.
– Ты не только умный, – сказал Алешка.
– А еще какой? – насторожился папа.
– Ты еще своих детей любишь. Ты их очень воспитываешь.
– Не замечала, – сказала обиженная мама. – Он только своих подчиненных воспитывает.
И, как оказалось, попала в точку. Алешке только этого и надо было.
– Пап, у тебя ведь есть специалисты по замкам?
– Есть, – с еще большей осторожностью согласился папа. И поспешил добавить: – Но они сейчас все сидят. И еще долго будут сидеть.
– Ну, пап, – заныл Алешка. – Я же не про этих специалистов. Которые чужие замки вскрывают. Я совсем наоборот.
– Ты про криминалистов? – догадался папа. – Ну и что?
– А вот могут они разобрать этот замок и посмотреть: а как его открыли?
Вот тут и до меня кое-что дошло. А до вас? Подумайте пока, а я расскажу, чем дело кончилось.
– Еще чего! – возмутился папа. – У них и без тебя работы хватает.
– Вот! – сказала мама. – Вот, отец, какой ты воспитатель. О своих сотрудниках заботишься лучше, чем о своих детях! Так я и знала!
Папа немного растерялся. Алешка тут же переменил тактику. Он взял замок, вздохнул над ним и печально, волоча ноги, пошел в нашу комнату. Его затылок в завитушках и опущенные плечи выражали всю мировую скорбь и обиду. Папа посмотрел ему вслед, мама посмотрела на папу. Теперь и он вздохнул, отставил чашку с кофе и печально, волоча ноги, пошел за Алешкой.
Вот теперь дело проясняется. И, кажется, ответ на этот вопрос лежит на поверхности. А разрешился он на следующий день.
Папа позвонил нам с работы.
– Алексей, – сказал он. – Записывай. Все, что отметили эксперты, я тебе зачитывать не буду – только главное. Готов? Пиши: «Представленное на экспертизу дверное запорное устройство отпиралось своим ключом. Специальные приспособления (отмычки) не использовались… В ключевине обнаружены следы от временного пребывания небольшого металлического предмета предположительно длиной 15 мм и диаметром от 0,7 до 1,0 мм». Записал? Передай маме, что я частично выполнил свой долг по вашему воспитанию. Замок привезу вечером. Пока.
Алешка дал мне прочитать свои записи папиных надиктовок: «испиртизе… отпералось… слиды… придмета…»
– Это понятно?
Почти все. Не такие уж мы глупые. Кто-то отпер замок его родным ключом и зачем-то оставил в нем гвоздик, длиной 15 мм. Я так и сказал Алешке. Он засмеялся и вытащил из кармана небольшой магнит и… гвоздик. Длиной 15 мм.
На самом деле Алешка засунул маленький гвоздик в замочную скважину заранее – и замок как бы испортился. Затем на глазах у директора он, Алешка, «чинит» замок, вытянув гвоздик из замочной скважины магнитом. А чтобы никто не заметил его маленькую хитрость, Алешка просит меня его прикрыть.
Зачем? Вовсе не из вредности. Вредность очень редко делается ради самой вредности. А всегда с какой-то более важной целью. В нашем случае эта цель – спокойно вынуть из двери замок и отдать его через папу на экспертизу. Чтобы узнать – как был отперт этот замок в день кражи: обычным пацаном или опытным жуликом?
Замок исправлен! Осталось только заморочить голову директору. Что и было сделано Алешкой без особого труда.
– Здорово ты придумал! – Я не удержался от похвалы.
– А я, Дим, ничего не придумал. Я, Дим, готовенькое взял. – И снисходительно объяснил: – Надо слушать внимательно.
– Кого? Учителей? Они нас не учили гвоздики в замки пихать.
– Нас папа этому учил!
Тут до меня дошло. Папа иногда рассказывает нам (что можно, конечно) о своей работе. И обо всяких хитростях, которыми пользуются жулики для обмана простых людей. Я всегда слушал папины рассказы с интересом, а Лешка – с большим вниманием. И, как оказалось, сделал большой запас «готовенького». Но никогда не использовал его в плохих делах.
– Ну вот, Дим, – сказал Алешка, – теперь мы знаем, что залез в кабинет Михалыча тот, кто имел ключ от замка. Свой человек в школе.
– А кто? – тупо спросил я. – Семен Михалыч?
Алешка усмехнулся:
– Кто-то другой.
– А откуда этот другой узнал о деньгах?
– Вся школа, Дим, о них знала. Мне только непонятно: если это был свой человек, то зачем ему тогда эта схема? Но мы его узнаем!
– А как? – так же тупо спросил я.
– Элементарно, Ватсон. По почерку.
Здорово придумал, конечно. Простенько так. Но с большим вкусом. Только вот эта схема с почерком надежно придавлена письменным прибором в кабинете директора.
Этот прибор бульдозером не сдвинешь: такая старинная крепостная башня с зубцами, как бы сложенная из диких камней, а по бокам этой башни – две чернильницы вроде толстых пушек, задравших стволы. Монумент такой. На общей подставке, изображающей неприступную скалу.
Ну, чернилами из чернильниц давно уже никто не пишет, так Семен Михалыч в одной из них скрепки держал, а в другую всякую денежную мелочь сбрасывал. И перед зарплатой ее выгребал. А в башне, среди зубцов, торчали авторучки и карандаши.
Семен Михалыч этим монстром очень гордился. Приподнимет его за один край (с усилием) и сунет под него какую-нибудь важную бумагу. Так она и лежит, придавленная. Пока станет не важной. И не отправится в корзину для таких же не важных бумаг.
Вот и наша загадочная схема оказалась придавленной знаменитым письменным прессом.
Мы долго прикидывали, как ее похитить. Пока она в корзину не отправилась. (Кстати, если бы это произошло, то одной нераскрытой тайной осталось бы больше на нашей земле. Это мы, конечно, позже узнали. Когда эту тайну раскрыли.) Сначала мы решили зайти в кабинет, отвлечь директора дурацкими вопросами («Как пройти в библиотеку?», например) и незаметно вытащить листочек. Даже разработали, как это сделать: я приподниму прибор, Алешка вытянет схему. Но потом мы решили, что это не для нас. Это слишком просто. И слишком опасно. Если директор вдруг заметит, то он сразу решит, что схема – дело наших рук. И подозрение в краже денег свалится на нас. Нам это не надо.
Потом Лешка придумал:
– Дим, мы ее как рыбку из аквариума выловим. Удочкой. Клево? – И он тут же нырнул в стенной шкаф в прихожей, разыскал папины рыболовные снасти и выбрал самый большой крючок. И самую толстую леску.
– Ты еще грузило прихвати, – в шутку посоветовал я. – И червячка приготовь.
Алешка засмеялся:
– Мы, Дим, на хлеб ловить будем. – И вдруг стал серьезным. – Мы с тобой дураки. Ничего у нас с крючком не получится. Не подцепит он бумажку, как ни подсекай. Нужно в самом деле ловить на хлебушек.
Тут я тоже стал серьезным – не люблю дурацкие шутки.
Но Лешка не шутил. Он достал из кармана жвачку, засунул ее в рот и начал «обрабатывать».
Жевал, жевал… Я ждал, ничего не понимая. А он вынул жвачку и шлепнул ее на свою тетрадь. Она смачно прилипла. Навсегда.
– Понял, Дим?
Теперь понял.