Рано утром меня разбудил телефонный звонок.
– Андрюха, выручай! – тяжело прохрипел Лягин. – Сможешь вместо меня нового дежурного коменданта встретить?
– А что с тобой? Заболел? – осторожно спросил я в надежде, что мои планы провести утро выходного дня на бассейне, еще могут оправдаться.
– Можно и так сказать, – просипел в трубку Миша. – Вчера с Максимычем так нажрались, что сегодня вообще башку от подушки отлепить не могу.
Я глубоко вздохнул. Самогонка Максимыча, конечно, не оставляла ни малейшего шанса, что Лягин сможет самостоятельно хотя бы выйти из квартиры, не говоря уже о поездке в аэропорт.
– Хорошо, Миш. Я встречу, конечно. Только ты кончай бухать. Мне кажется, злоупотребляешь уже.
– Последний раз, Андрюха. Обещаю. Просто вчера увлеклись. Только ты поторопись, если можно. Самолет через полчаса уже должен сесть. Кирилл его зовут. Нашего с тобой возраста примерно.
– Ладно, давай, лечись. Или опохмеляйся там…
Наскоро умывшись и собравшись, я взял свои ключи от нашего общего с Лягиным джипа и вышел из дома. На улице было по-утреннему свежо. Испепеляющее солнце еще не успело набрать высоту.
Дороги, как обычно по пятницам, были пусты. Это позволило мне достаточно быстро домчать до аэропорта, на большой скорости огибая бредущие прямо посередине проезжей части стада баранов, которых нещадно хлестали длинными плетками угрюмые пастухи.
Молодой охранник на входе в здание аэровокзала лениво зевал и от нечего делать небрежно клацал затвором разбитого автомата Калашникова. Он очень долго и с явным недоверием рассматривал мою бита́ку – дипломатическую карточку, дающую право прохода во все зоны аэропорта Саны, – периодически с надеждой поглядывая по сторонам в поиске коллег. Догадавшись, что он неграмотный, я, как можно отчетливее проговаривая все арабские звуки, прочитал ему содержание битаки, для верности проводя пальцем по каждой соответствующей строчке. Убедившись, что я имею доступ в том числе в зал прилета, он вернул мне карточку и небрежно махнул рукой себе за спину.
У полицейского участка внутри аэропорта царило необычное оживление. Когда я проходил мимо него, мне на мгновение показалось, как немного растерянный низкий мужской голос с сильным русским акцентом насколько раз произнес «Russia! Russia!»5.
– Йя́ъани ру́сий?6 – громко переспросил кто-то по-арабски.
– Ру́сий, ру́сий, – повторил низкий голос, видимо, угадав название своего народа на чужом языке.
Я острожно приблизился к участку и заглянул внутрь через головы столпившихся у его дверей полицейских и таможенников. В глубине кабинета перед столом, полностью заваленным бумагами, сидел человек европейской внешности и непонимающими глазами смотрел на кого-то с другой стороны стола, скрытой от меня углом комнаты. Оттуда раздавалась быстрая гневная речь на арабском.
– Извините, пожалуйста, – попросил я, аккуратно протискиваясь сквозь толпу. – Я из российского посольства. Если нужна моя помощь…
Не успел я договорить, как один из полицейских крепко взял меня за руку и, расталкивая коллег, быстро провел вглубь кабинета.
– Господин полковник! – громко сказал он, подведя меня к дорогому деревянному столу, изящно украшенному витыми медными орнаментами. – Вот человек из российского посольства.
Я мельком осмотрелся в кабинете. На стуле сидел высокий худощавый парень с модно подстриженной бородкой-испанкой. Он был одет в синюю футболку и короткие джинсовые шорты, что сразу выдавало в нем человека даже отдаленно не знакомого с основами исламской культуры и этики. Его большие карие глаза настороженно бегали из стороны в сторону.
На столе поверх беспорядочно разбросанных бумаг стояла откупоренная прозрачная бутылка без этикетки. В ней без труда угадывалась стеклянная тара популярной в России водочной марки. Рядом с бутылкой лежал синий российский служебный паспорт.
– Вы прилетели в посольство? – спросил я парня не столько для того, чтобы выслушать его легко предсказуемый ответ на этот вопрос, сколько для того, чтобы задать его ему по-русски.
– Да, – облегченно выдохнул он, услышав родную речь. – У нас тут небольшая проблема…
– У вас тут очень большая проблема, господин дипломат, – грозно сказал сидевший в высоком кожаном кресле смуглый, как олива, йеменский полицейский с густыми пышными усами. – Ваш гражданин, сотрудник посольства, как я понимаю, совершил тяжкое уголовное преступление.
Он с отвращением показал глазами на водку.
– Вы знаете, как у нас наказываются любые операции с алкоголем?
Не так давно местные военные предлагали мне посмотреть, как они наказываются. Я любезно отказался, посчитав, что зрелище смертной казни на грязной многолюдной площади не добавит мне душевного спокойствия.
– Здесь какая-то ошибка, господин полковник, – медленно проговорил я, стараясь на ходу придумать, что сказать дальше, но так и не придумав, замолчал.
– Какая же? – спросил полицейский, убедившись, что я больше ничего не добавлю.
– Вы же знаете, что в нашей стране алкоголь не запрещен, – начал я с прописных истин, намереваясь по инерции одних правильных слов пробиться к другим.
– Но в нашей-то запрещен, – тут же обрубил концы собеседник.
– Тогда что мы сейчас будем делать?
Полковник тяжело вздохнул и, откинувшись на спинку кресла, заговорил:
– К тому времени, когда я закончу допрос, начальник таможенной службы аэропорта допишет свой протокол. После того, как он передаст его мне, мои люди доставят подозреваемого с обоими протоколами – задержания и допроса, в центральную прокуратуру. А там уже им будет заниматься суд…
Я сразу вспомнил, как несколько недель назад провалилась наша последняя попытка добиться экстрадиции на родину молодого дагестанца, студента «Дар аль-Хадис», задержанного йеменскими властями по подозрению в причастности к террористской деятельности. Мне стало понятно, что если Кирилла сейчас увезут в прокуратуру, мы его оттуда уже не спасем. Впрочем, столь же очевидной казалась и решимость шефа полиции довести дело до конца. Дальше пытаться договариваться с ним было бесполезно.
– Хорошо, – тактично согласился я. – Кажется, я забыл представиться. Меня зовут Андрей, я сотрудник консульского отдела российского посольства. Судя по всему, нам предстоит трудная и долгая работа в связи с произошедшим. Могу я переговорить и с начальником таможни тоже? Если правильно понимаю, его сотрудники обнаружили водку при досмотре?
– Да, конечно. Они очень злы на него. Он их обманул, сказав, что в бутылке вода. И они немного облились ею, когда открывали, чтобы удостовериться. Вы же представляете себе, что значит для мусульманина прикоснуться к спиртному?
Час от часу не легче! Я тяжело вздохнул и на мгновение закрыл глаза. В свете этого обстоятельства снисхождения таможенников стоило ожидать еще в меньшей степени, чем полицейских. Однако, уже повинуясь немому приказу начальника, отданному едва заметным, но весьма выразительным наклоном головы, один из офицеров положил мне на плечо руку и быстро вывел из участка.
Обогнув зал прилета, мы поднялись на второй этаж по замусоренной мраморной лестнице. Я тщетно перебирал в голове возможные варианты начала беседы с главным таможенником, но ни одной полезной мысли на ум не приходило. Когда мы приблизились к массивной деревянной двери в конце коридора, полицейский один вошел внутрь, коротко там с кем-то переговорил и, вернувшись через минуту, впустил меня тоже.
За дверью оказался просторный кабинет, добротно отделанный в традиционном ближневосточном стиле. Его хозяин был одет в дорогой итальянский костюм. На ногах, небрежно закинутых на широкий письменный стол, красовались черные ботинки с хорошо узнаваемым узором известного английского бренда на носках. Араба в нем выдавали лишь типичная для мусульман густая черная борода средней длины и смуглая кожа, туго обтягивающая грубые черты лица.
Его темные жестокие глаза, почти физически прокалывавшие меня прямым взглядом исподлобья, внезапно округлились и удивленно застыли. Грозные складки на лице быстро разгладились. Он встал из-за стола и, широко улыбаясь, медленным шагом направился в мою строну. К тому времени, как мы обнялись, я тоже узнал его.
– И вам мир, и милость Аллаха, и его благословение! – ответил я на его радушное приветствие. – Шейх Джаъафар! Надеюсь, у сынов племени Хамдан все хорошо?
Он коротким жестом велел приведшему меня полицейскому удалиться. Затем, усевшись на диван в углу кабинета и усадив меня рядом, продолжил:
– Все прекрасно, мой дорогой брат. Мы с шейхом Анисом смогли неплохо договориться по интересовавшему нас вопросу. Мой народ счастлив. Теперь его друзья – мои друзья.
– Мне очень приятно слышать это, господин Шараф-ад-Дин. Похоже, мир на земле Йемена продлится дольше, чем рассчитывают его враги. И в этом теперь есть и ваша заслуга тоже.
Не зная, как деликатнее перейти к своей проблеме, я потянулся за фиником в расписной глиняной миске на низком столике рядом с диваном и медленно съел его.
– Мне очень жаль, что этот русский молодой человек совершил подобную глупость, – сам завел разговор Джаъфар.
– Да, он очень сильно подставил и себя и наше посольство, – согласился я. – Как вы думаете, что сейчас можно сделать?
– Скажу откровенно, его ждут большие проблемы, – немного помедлив, вздохнул мой собеседник. – Оскорбление ислама у нас недопустимо и непростительно. Поймите меня правильно, я не могу не подготовить протокол задержания. Каждая подобная новость расползается здесь, как пожар по сухой траве. Скрыть ничего невозможно.
– Но разве лично вы – как начальник таможни! – ничего не можете сделать?
– Для этого мне придется поставить на кон весь свой авторитет и, возможно, вступить в серьезный конфликт с полицией, – прямо ответил он. – Если бы русские друзья могли как-то компенсировать для меня негативные последствия такого шага, для меня был бы смысл пойти на это.
– Каким, например, образом?
После сильно затянувшейся паузы Джаъафар осторожно заговорил:
– Мой средний сын от второй жены мечтает учиться заграницей. Дружественная Россия, по-моему, лучший вариант.
– Понял. Сделаю все, что смогу, шейх Джаъафар. Обещаю. Но вы сами понимаете, что даже если мы прямо сейчас начнем оформлять студенческую стипендию, это не будет очень быстро. А Кирилла по приговору суда расстреляют в лучшем случае через неделю. Поэтому мы с вами должны освободить его прямо сейчас здесь в аэропорту, где вы имеете влияние.
– Ты прав, Андрей, – согласился Шараф-ад-Дин. – Полицейские могут ждать моего документа до сегодняшней предвечерней молитвы, не позже. Потом я буду обязан отдать им его. Дольше затягивать не смогу. Поэтому в ближайшие час-полтора мне нужны твердые документальные подтверждения вынужденной необходимости ввоза в Йемен алкоголя вашим посольством. Скажем, в медицинских целях. Сославшись на них в своем протоколе и подшив их к делу, я смогу настоять на отсутствии у вашего сотрудника злого умысла.
– Спасибо большое, – ответил я, поднимаясь и показывая всем видом, что не намерен терять ни минуты, – через полтора часа бумага будет у вас на столе.
Выйдя из кабинета Джаъафара, я сразу же набрал Лягину.
– Привет, Андрюх, – прохрипел он в трубку. – Как ваши дела? Встретил?
– Слушай сюда, Миша, мать твою! – зло проорал я в трубку, непроизвольно заставив обернуться в свою сторону нескольких человек, проходивших рядом. – Кирилла арестовали по прилете с твоей паршивой водкой!
Лягин присвистнул от неожиданности.
– Он сейчас в отделении полиции в аэропорту, – объяснил я, понизив голос и свернув в декоративное углубление между двух колонн, где можно было поговорить по телефону на повышенных тонах, не привлекая лишнего внимания. – Ему шьют уголовку и, скорее всего, ему конец, если мы не вытащим его отсюда немедленно.
– Ты кому-нибудь уже докладывал? – по упавшему Мишиному голосу можно было ясно почувствовать, как он оторопел и, скорее всего, побледнел белее мела на другом конце провода.
– Пока нет, – успокоил его я. – Ты первый, кому позвонил. Пока шумиху не поднимаем. Есть один хоть и мизерный, но все-таки шанс. Мне прямо сейчас нужна бумага от посольства, что спиртное ввозилось в медицинских целях. Сможешь взять консульскую печать? У тебя же есть доступ к сейфу Алексея Евгеньевича?
– Да, он мне оставляет ключи от него. Но нет чистого бланка.
– Возьми у меня в столе. Я вчера брал один в канцелярии, чтобы сделать ноту на растаможку новых автомобилей посольства. Скажу потом завканцу, что случайно спустил его в шредер, вместе с черновиками.
– А как регистрировать? – испуганно запротестовал Миша. – Сегодня я завканца, предположим, обману, но на следующий рабочий день первый же дипломат, который возьмет папку с исходящими…
– Не надо ее вообще регистрировать и светить в канцелярии, – зло оборвал я его. – Поставь сам любой номер, как-нибудь распишись, шлепни печать – и все! А я позабочусь, чтобы дальше аэропорта эта бумага никуда не ушла.
– Понял, сейчас сделаю. Только где я тебе ее передам? Если ты вернешься в посольство, как объяснишь, почему приехал без него, и зачем тебе еще раз ехать в аэропорт?
– Ты прав, – согласился я. – Давай тогда встретимся у Ахмада. Приноси письмо туда, как можно раньше.
Прыгнув в машину, я на полной скорости погнал к располагавшейся недалеко от посольства бакалейной лавке с двумя названиями: арабским «Багдад» и русским «Москва». Плод творчества местных асов коммерческого пиара нашими соотечественниками оценен по достоинству не был, поэтому мы продолжали называть эту лавку просто «у Ахмада» – по имени ее первого, как говорят, уже давно умершего хозяина.
По соображениям безопасности в этот магазин сотрудников посольства выпускали только группами не менее трех человек. Поэтому, чтобы не привлекать к нашей встрече с Мишей ненужного внимания, мне пришлось бросить машину за углом, а самому – затеряться между дальних рядов в глубине лавки.
Спустя пару минут у входа зазвучали русские слова, и несколько человек вошли через дряхлую, громко скрипнувшую дверь. Лягин быстро сообразил, где меня искать, и, прогулявшись пару раз для отвода глаз вдоль товарных полок, незаметно для своих спутников свернул за нужный стеллаж. На его мятом лице прочно отпечаталась гримаса непереносимой головной боли и отвратительнейшего самочувствия.
Он с трудом выдавил из себя слово «Привет!» вместе с мерзкой вонью пораженных излишками алкоголя внутренностей, вынул из-под мятой рубашки конверт и протянул мне. Я молча взял бумагу и попытался прочитать, однако элегантный и витиеватый, как всегда, совершенный, несмотря на не совсем здоровое состояние автора, арабский язык письма не поддался мне с первого раза. Многократно прокляв свою отвратительную лингвистическую подготовку, я шепотом попросил:
– Скажи в двух словах, о чем тут?
Негромко простонав от предвкушения болезненной необходимости еще раз открывать рот, Миша аннотировано перевел, что, засвидетельствовав уважение и прочее, посольство подтверждает свою ответственность за ввоз в Йемен спиртосодержащего препарата в стеклянной таре, который будет применяться только на территории дипмиссии исключительно в медицинских целях.
Не успел я удовлетворенно похлопать товарища по дрожащему от слабости плечу, кто-то громко позвал:
– Миш, а спроси у моджахеда, зажигалки у него есть?
Не дожидаюсь, пока человек приблизится и увидит меня, Лягин вышел в проход и быстро увел его к продавцу изучать ассортимент зажигалок…
✵ ✵ ✵
Поздним вечером мы сидели в плотно затянутой виноградом беседке между жилым домом и спортивной площадкой. Черное небо было густо усеяно россыпями многочисленных звезд. Сквозь разлапистые ветви высокой, давно не стриженой пальмы тускло светила крупная бледно-розовая луна.
В ее слабом свете, почти в полной темноте – чтобы не привлекать многочисленных комаров и других назойливых насекомых – Лягин сосредоточенно раскладывал угли на широком раструбе мадда́ъа – пузатой южноаравийской разновидности кальяна. Из крошечных отверстий проткнутой фольги тонко струилось сладкое благовоние только что забитого в его глиняную чашку яблочного муа́ссаля – ароматной массы на табачной основе. Наконец, парой ловких движений Миша размотал потертый шланг с поцарапанной колбы и, приладив на его конец новый мундштук, задумчиво затянулся.
– Да уж! – наконец, проговорил он, распуская по ветру густые клубы серого дыма. – Ну и в историю мы сегодня вляпались. По краю, можно сказать, прошли.
– Эх, знал бы, чем это обернется – в жизни не повез вашу водку! – в сердцах воскликнул Кирилл, нервно раздавливая в пепельнице очередной, бессчетный за этот вечер окурок.
– Его водку, – подчеркнуто холодно и равнодушно ответил я, кивая в сторону Лягина и наливая себе еще горячего травяного чая из термоса. – Я вообще не пью.
Разбавленная верблюжьим молоком вода в колбе маддаъа тихо заклокотала. Несколько раз глубоко затянувшись, Миша примирительно попросил:
– Ну хорошо, простите меня, мужики. Я, конечно, тот еще кретин. И вас обоих подставил, да и сам бы здорово влип, если бы все это обнаружилось. Но ведь обошлось! Смотрите сами, мы не только все порешали, но и сделали это в тайне от всех. Что еще надо?
– Да только и всего, чтобы сын Джаъафара, великовозрастный пастух и, скорее всего, матерый боевик, ни дня не проучившийся в нормальной школе, поступил теперь в какой-нибудь российский университет. В общем, сущая ерунда.
Я сказал это, не глядя на Мишу, и стал молча отпивать маленькими глотками свой чай. Кирилл закурил очередную сигарету и, обращаясь ко мне, произнес:
– Андрей, спасибо тебе за все, что ты сегодня для меня сделал. Я твой должник. Пока не знаю как, но если вдруг чем-то смогу, буду рад тебя отблагодарить. Только скажи.
– Хорошо, Кирилл. Сожалею, что наша дружба начинается с таких происшествий.
Стряхнув пепел с углей и водрузив их щипцами обратно на раструб, Лягин тоже сказал:
– Андрюх, ну и с меня тоже причитается, конечно же. Если что-то надо, всегда к твоим услугам.
Отпив еще пару глотков, я взглянул в блестящие в полумраке Мишины глаза и ответил:
– А вот от тебя, кстати, может кое-что потребоваться, раз уж ты сам предложил. Не будешь против поменяться со мной жильем на пару недель, если ко мне вдруг приедет кое-кто в гости?
Лягин – единственный из неженатых сотрудников посольства – занимал двухкомнатную квартиру. Никто не мог объяснить, как ему удалось убедить жилищную комиссию в целесообразности предоставления ему излишних удобств, которые он, надо признать, в полном объеме оплачивал по счетам в бухгалтерии. Однако сам он искренне полагал, что на меньшей площади полноценно жить и отдыхать после сложных трудовых будней невозможно.
– А-а! – расплылся в хитрой улыбке Миша. – Романкова? Все-таки написал ей? А зачем вам двушка? Вы же вроде и на одной кровати всегда неплохо помещались. Разве нет?
– Нет, не она, – сухо ответил я. – Другая знакомая. Хочет посмотреть арабский восток. Правда, это пока не точно. Но если она вдруг соберется приехать, могу попросить тебя выручить с квартирой? Мы не настолько близко с ней знакомы, как с Оксаной. Поэтому принимать ее у себя мне будет немного неудобно.
– Хорошо, не вопрос! – охотно пообещал Лягин, и вода с верблюжьим молоком в его маддаъа заклокотала медленнее и тише, чем обычно.