В декабре 1992 года Председатель Верховного Совета Российской Федерации Руслан Имранович Хасбулатов совершал поездку по Сибири. После посещения Новосибирска он прибыл в соседнюю область. В аэропорту его встречали глава администрации области, представители профсоюзов и политических партий левой направленности. Произнеся краткую приветственную речь, Хасбулатов поехал в гостиницу отдохнуть с дороги, а начальник его личной охраны и референт решили осмотреть областной театр оперетты, где в субботу, 19 декабря, должна была состояться встреча Руслана Имрановича с областными чиновниками и представителями трудовых коллективов промышленных предприятий области.
Перед выступлением высокого московского гостя сотрудники милиции проверили театр оперетты несколько раз, даже служебно-разыскную собаку, натасканную на поиск взрывчатки, в зрительный зал выпустили. Собака-ищейка была умная, но голодная. Пробежав по залу, она почувствовала запах мышей, живших под сценой, и сосредоточилась на поиске щели в углу у лестницы. Внимательно наблюдавший за ее действиями кинолог сделал вывод, что взрывчатки в зале нет, и увез собаку в питомник.
Начальник охраны Хасбулатова местной милиции не доверял. С непроницаемым выражением лица он выслушал доклад о готовности здания к выступлению спикера парламента и стал лично обходить складские и служебные помещения. За ним следом, как нитка за иголкой, потянулись несколько человек в камуфляжной форме с пистолетами Стечкина на боку, референт в модной итальянской дубленке и два представителя правоохранительных органов принимающей стороны. От МВД парламентскую делегацию должен был сопровождать заместитель начальника областной милиции, но он сказался больным и отправил вместо себя Романа Георгиевича Самойлова, исполняющего обязанности начальника УВД областного центра. Вторым местным силовиком был подполковник Министерства безопасности России Цветков.
Закончив осмотр, начальник охраны спустился в фойе и сообщил местным силовикам результаты проверки:
– В здании все подготовлено, замечаний нет. Внутри театра до утра останется наша охрана. Никого посторонних в театре быть не должно. В восемь утра я проведу повторный осмотр, и тогда начнем подготовку к визиту Руслана Имрановича.
Не попрощавшись, главный телохранитель спикера уехал. Референт и несколько мужчин в камуфляже остались в фойе.
– Вы можете быть свободны, – сообщил референт Самойлову и Цветкову. – У нас это не первое выступление. Ребята знают, как действовать.
Роман Георгиевич и чекист вышли из театра. Цветков сел в поджидавшую его «Волгу» и укатил на площадь Советов. Самойлов остался на крыльце. Закурил, посмотрел на крышу жилого дома сталинской постройки напротив театра, усмехнулся.
«Какой добросовестный начальник охраны у Хасбулатова! Во все закоулки в театре заглянул, гримерки актеров проверил, а крышами и чердаками в зданиях напротив театра даже не поинтересовался. Завтра московский гость помпезно подъедет к парадному входу, отщипнет кусочек хлеба от каравая, макнет в солонку. Минут пять он, не прикрытый телохранителями, будет стоять спиной к проспекту. Притаившийся на крыше снайпер снимет его с первого выстрела. Спрашивается, к чему вся эта показуха, если потенциально опасные точки никто не проверял, люки на чердак не опечатывал?»
– Роман Георгиевич, – к Самойлову подошел командир батальона патрульно-постовой службы Стародумов, – как посты расставлять будем?
– Сними с маршрута два экипажа. Первый автомобиль поставим у служебного входа, второй – вот тут, на площади перед театром.
– Э нет, так не пойдет! – вмешался в разговор референт, неожиданно появившийся рядом с милиционерами. – Автомобиль патрульно-постовой службы поставьте между зданием театра и жилым домом. На прилегающей к театру площади автомобиль ставить нельзя, это плохо скажется на имидже Руслана Имрановича. Получится, что мы боимся кого-то, а нам в своей родной стране некого опасаться.
Самойлову захотелось сказать: «Это ты метко подметил, дружище! Твоему боссу в Сибири ничего не угрожает. У нас его никто всерьез не воспринимает. Это в Москве он – фигура, а у нас – болтун из телевизора, пустомеля, заезжий мужичок с ротой охраны из земляков и родственников».
– Вы поняли, как посты расставить? – переспросил референт.
Роман Георгиевич молча кивнул и поехал в управление.
В 22.00 патрульные автомобили заняли посты у театра оперетты, охранники Хасбулатова закрылись в здании изнутри.
В два часа ночи у театра оперетты появился Валерий Оленев, оперуполномоченный шестого отдела[1] городского УВД. Валерий возвращался с веселой пирушки, был в хорошем настроении и слегка пьян. Проходя мимо театра оперетты, он ощутил жгучее желание оповестить мир о своем прекрасном настроении и о девушке Тане, согласившейся встретиться с ним в более интимной обстановке, чем переполненная гостями квартира друзей Оленева. Кричать на улице ночью было неприлично, но чувства рвались наружу, и надо было что-то делать. Но что? Валера хлопнул себя по груди, улыбнулся. Решение найдено! Из наплечной кобуры он достал служебный пистолет, с которым не расставался уже год, уверенным движением передернул затвор, выстрелил в воздух и тут же оказался в свете фар притаившегося в тени патрульного «уазика».
– Что за черт! – пробормотал Оленев, пряча пистолет в наплечную кобуру. – Здесь же не должно быть поста.
– Ты рехнулся? – спросил подбежавший к Валерию командир взвода ППС. – Ты другого места стрелять не нашел?
– А что случилось-то? – не понял Оленев. – Подумаешь, один раз пальнул.
Парадные двери театра распахнулись, и на крыльцо выскочили двое мужчин в камуфляже с пистолетами в руках.
– Эй! – закричали они. – Что случилось? Кто стрелял?
– Мама дорогая! – изумился Оленев при виде охранников Хасбулатова. – Это кто такие?
– Заткнись, сволочь! – прошипел командир взвода, повернулся к крыльцу и громко сказал: – Никто не стрелял. Машина мимо проезжала, у нее колесо лопнуло.
– Э, какое колесо? Ты нас, наверное, за дурачков считаешь? – закричали охранники. – Ты что, думаешь, что мы звук выстрела от колеса не отличим? Это кто такой рядом с тобой стоит? Террорист? Его из Москвы прислали? Отвечай сейчас же, или мы подмогу вызовем, весь город на уши поставим!
Командир взвода ничего не успел ответить. Со стороны площади Советов на пятачок перед театром оперетты влетел «уазик» командира батальона ППС. С первого взгляда оценив обстановку, Стародумов принял единственно правильное решение – сгреб Оленева в охапку и увез в городское УВД, под защиту родных стен. Охранники Хасбулатова повозмущались еще немного и закрылись в здании. По телефону они доложили о происшествии начальнику охраны, тот выехал из гостиницы на место происшествия, прошелся вокруг здания и уехал назад. Разбуженный среди ночи Хасбулатов выслушал доклад начальника охраны, подумал и сделал вывод:
– Это люди Ельцина нас провоцируют на ответные действия. Мы на мелкие провокации поддаваться не будем, сделаем вид, что ничего не произошло. Ельцин должен понять, что в Сибири народ за нас, за Верховный Совет, а не за него, узурпатора.
На рассвете командир взвода нашел на обочине дороги отстрелянную гильзу и зашвырнул ее через дорогу в сугроб. Оставлять вещественное доказательство при себе он не рискнул – вдруг чекисты нагрянут, обыск учинят, объясняйся потом, откуда гильза в кармане взялась.
Дежурный по городскому УВД, узнав о происшествии, вызвал начальника управления. Приехав на работу, Роман Георгиевич устроил Оленеву грандиозную выволочку.
– Ты специально у театра оперетты пострелять решил? – кричал он на поникшего оперуполномоченного. – Скажи спасибо, что охрана Хасбулатова по тебе огонь не открыла. Изрешетили бы тебя, как дуршлаг, и доложили бы Руслану Имрановичу, что уничтожили опасного террориста.
– Я не знал, что к нам Хасбулатов приехал, – оправдывался Оленев. – Честное слово, не знал.
– Признавайся, зачем ты стрелял? – потребовал Самойлов. – Покуражиться решил, смелость свою показать?
– Роман Георгиевич, – взмолился Оленев, – я не виноват! Я же не знал, что к нам московская делегация приехала. Шел мимо и выстрелил… от избытка чувств. Я с такой девушкой познакомился, что мне хотелось всему свету рассказать, какая она классная.
Самойлов разом успокоился и повеселел. Чужая глупость иногда настраивает на миролюбивый лад.
– Как мне тебя наказать? – спросил он Оленева. – Выбирай: выговор или строгий выговор?
– Выговор, конечно, – пробормотал оперуполномоченный. – За один-единственный выстрел в воздух строгий выговор – это много. Да и не хотел я на неприятности нарываться. Просто так получилось: он приехал, я пришел, и мы столкнулись там, где не надо. Сидел бы он в своей Москве, пререкался с президентом, над депутатами прикалывался. Они каждый день по телевизору такую чушь несут, что непонятно, откуда репортаж ведут: из парламента или психбольницы.
– Не твое дело народных избранников критиковать, – засмеялся Самойлов. – Тем более что ты им – брат родной. Они в словоблудии соревнуются, ты – перед театром оперетты стреляешь. Интересно, если бы ты пальнул перед зданием Верховного Совета, они бы твою шутку оценили или упекли бы тебя на лесоповал лет на десять?
Роман Георгиевич нажал кнопку прямой связи с дежурной частью, вызвал начальника смены.
Старший оперативный дежурный появился так быстро, словно ожидал вызова за дверью, а не двумя этажами ниже.
– Сергей Дмитриевич, – обратился к нему Самойлов, – оперуполномоченный Оленев вчера пренебрег правилами безопасности при чистке оружия в оружейной комнате и допустил случайный выстрел. Не дожидаясь утра, подготовьте рапорт о происшествии, поищите гильзу. Я думаю, она под стеллажи с оружием закатилась.
– Все сделаем, Роман Георгиевич! – заверил дежурный.
– Оленев, – продолжил Самойлов, – иди в дежурную часть, напиши объяснение об утрате патрона и до утра оставайся в управлении. Мало ли что может случиться!
В дежурной части Сергей Дмитриевич отобрал пистолет у Оленева, выстрелил из него в пулеуловитель, подобрал с пола пустую гильзу и приобщил ее к рапорту. На место отстрелянного боеприпаса вложил свой неучтенный патрон. Утром Самойлов ознакомился с рапортом дежурного и наложил на него резолюцию: «В приказ по личному составу. За проявленную халатность при обращении со служебным оружием Оленеву – выговор».
На этом забавное ночное происшествие закончилось, не причинив никому особого вреда. Последствия необдуманного поступка Оленева наступят через месяц, в январе.