Итак, предстоит ехать в Силинг, столицу Силингии, к герцогу фон Силингу. Но срочно – это вовсе не означает немедленно. Мне еще требуется подготовиться к дороге, а путь неблизкий; подобрать слугу. Артакс вполне мог обойтись и одним лишь гнедым, без лакеев, но граф Артакс фон Йорген просто обязан иметь хотя бы одного слугу. Как говорят в одной из провинций Старой империи – Noblesse oblige.
Кому я все это рассказываю? Читатель, осиливший четыре книги моих воспоминаний, скользит взглядом по строчкам, и понимает меня гораздо лучше, чем я сам себя понимаю. Разумеется, я не задумываясь отправился бы один, плюнув на все сословные условности и ноближи с оближами. Обходился я как-то двадцать с лишним лет без слуг, если не считать денщиков-инвалидов, – так обошелся бы и дальше. Со слугами сплошные неприятности. Кто-нибудь видел хоть раз идеальную прислугу мужского пола? Если не пьет, так окажется трусоват, не подворовывает, так ни хрена не умеет, не бегает по распутным девкам, так целыми днями бездельничает. Еще о слугах надо заботиться, кормить. И, кроме Гневко, потребуется конь для лакея.
Но ехать в одиночку я не рискну, потому что время года не самое лучшее. Это в Швабсонии, пусть там и зимы суровее и снега наметает больше, зато в пределах ежедневного перехода, непременно отыщется хотя бы один постоялый двор или трактир, а то и городишко, где оных трактиров несколько, с комнатами для постояльцев и конюшнями для лошадей. И сам поешь, и конь сытый будет. В Силингии же все придется переть на себе, проверено. И что я упру? Мешок сухарей, да торбу с овсом? А сено мы где станем брать? Снега немного, но трава насквозь проморожена, такую и я бы не стал жевать, а не то, что мой Гневко. Конечно, если припрет, жеребец станет щипать и такую, но кто знает, может, если отъехать подальше, пойдут сплошные сугробы? Гневко из-под снега корм добывать не приучен, я – тем более.
Значит, если мы доедем до Шварцвальда за день, от леса до столицы останется три дня, то сколько нужно припасов? Ага, как же… Кладем на дорогу неделю. Зимние дни короткие, а по ночам ездить – себе дороже. От Черного леса до Силинга должна быть хотя бы какая-то харчевня, но не факт. Стало быть, нужна телега, куда и станем загружать все нужное, а к ней возчик, он же слуга. Лучше бы иметь и верхового слугу, и возчика на подводе, но на телегу столько припасов не влезет.
Слугу – крепкого, чем-то напоминавшего моего мостоблюстителя, подобрал Томас. Сказал, что отец у парня не шойзель, а как есть человек, да еще и свояк, добропорядочный пейзанин. Старик и сам бы отправился в дорогу, отдохнуть от любимой, но сварливой супруги, но у Томаса, по зимней поре, и спина не гнется, и дают знать старые раны, включая ту, что он сам себе причинил. Нет уж, пусть лучше дома сидит, косточки греет, слушает Курдулу, да за Кэйтрин присматривает. За ней, за моей невестой, еще обещал присматривать брауни, это надежнее, нежели Томас. Слугу-то она не очень послушает, а вот домового уважает даже больше, нежели будущего мужа.
Я всегда с подозрением относился к тому, если пейзане отдают сына в солдаты или в слуги. Толкового и работящего никто не отдаст, такой самим нужен, но по зимней поре работы в деревне нет, рады любому приработку.
Слуга крепкий, откликался на имя Генрик. Костер в снегу разжигать, нехитрую снедь сготовить умеет любой деревенский мальчишка. Главное, парень лошадей любит, а про остальные его умения и навыки в дороге узнаю.
Мы ехали молча, немного ежась от ветра. Я порадовался, что зима здесь гораздо мягче, чем по ту сторону гор. Там бы пришлось напяливать плащ, подбитый мехом, и шапку с наушниками, а здесь и суконный неплохо греет, и уши не мерзнут.
Сумерки начали наступать раньше, чем я планировал. Усмотрев неподалеку деревья, за которыми должен скрываться ручей, собрался остановиться на ночлег, но впереди замаячил едва заметный огонек, не похожий ни на костер, ни на пламя пожара.
– Там что, жилье появилось? – спросил я Генрика, но тот лишь с недоумением повел плечами.
Кто это такой смелый, чтобы обосноваться в пяти милях от Шварцвальда? И пусть проклятие Черного леса мы с цыганами сняли давненько, года полтора назад, но широко это не афишировали, а народ, по старой памяти, еще боялся призрачных обозов и всего прочего. Но если имеется жилье, то лучше напроситься на ночлег, чем спать зимой у костра. Терпеть не могу ночевать, если один бок нагревается, а второй замерзает. Ворочаешься всю ночь с боку на бок, не выспишься. Нет уж, надо под крышу. Авось, хозяева будут столь любезны, что пригласят в гости. А нет, так мы их вежливо попросим.
Пришлось проехать еще мили полторы, пока не увидели в свете луны длинный фахверковый дом с коновязью, колодец, навес для лошадей, а сзади несколько копен сена. Неужели постоялый двор? Да, именно так. Вон, даже вывеска есть – на двух кронштейнах болтается деревянный щит, на котором намалеваны окорок и огромная пивная кружка. А художник хорош. Окорок, даже в сумерках выглядит как настоящий, а пена из кружки прямо-таки готова выплеснуться на ближайший сугроб.
В ответ на наш стук из-за дверей раздался мужской голос:
– Кон дый[1]? – О чем спрашивают, я не понял, но язык показался знакомым, как и голос. Зато второе слово я уже понял. – Закѐр[2]!
– А ты уткѐрдо сделай, старый хрен, не то я дверь высажу!
Во те раз! Кого меньше всего ожидал здесь увидеть, так это Зарку-цагана. Я-то думал, что он пребывает в Швабсонии, обманывает там честных бюргеров, или его уже успели повесить за конокрадство. Не разобрав, о чем нас спрашивают, весело проорал:
– Бахталэ[3] Зарко!
Раздался лязг щеколды, и в полутьме появился смеющийся цыган.
– Баро Артакс, сколько можно тебе талдычить, – когда ты по-нашенски пытаешься говорить, пузо от смеха лопается.
Из-за плеча старика выглядывало любопытное личико Папуши. Она мне очень лукаво подмигнула, а я отчего-то смутился и попытался скрыть смущение суровостью:
– У тебя здесь постоялый двор, или что? Что за хозяин двора, если гостей гонишь? Давай, шевелись, у меня гнедой проголодался.
Гневко я расседлал сам, сам же засыпал ему овса, а хозяин постоялого двора не возражал. У него с моим гнедым сложные отношения. И не то, чтобы старый цыган боялся моего жеребца, но уважать уважал. Верно, помнил его копыта. Ну, хотя бы воды принес, и то хорошо.
– Ну как, ничего? – поинтересовался я у гнедого. Навес навесом, но стенок-то здесь нет, дует.
– Го-го, – мотнул Гневко гривой, давая понять, что все в порядке, не холодно, а я могу уходить и не мешать ему есть.
– Вот и ладно, – кивнул я, посматривая, как Генрик обихаживает свою кобылку. Гнедой к ней интереса не проявлял, это хорошо. И драться он с кобылой не станет, это совсем прекрасно.
Мы сидели перед очагом, на котором что-то шкворчало, а Папуша разливала горячий травяной отвар, я спросил:
– Как тебя сюда занесло?
– Э, баро Артакс, сколько можно дороги мять, кибитки ставить? Пора уже и осесть. И дети просят – мол, садись на землю, дадо, хватит, нагулялся. Стар ты уже, чтобы кобыл красть. И чаюри надоело по земле бегать. Глядишь, человека хорошего найдет, пусть и гаджо, замуж выйдет. А место удобное. Шварцвальд теперь проезжий, а постоялых дворов поблизости нет. В самом-то лесу мало кто останавливаться захочет, а тут, самое лучшее место. И лес можно засветло пройти, и кто обратно поедет, тоже сюда.
– Как ты все успел? – изумился я. – И дом выстроил, и колодец выкопал.
– Дом дети построили, да долго ли его делать? – хмыкнул старый цыган. – Рамы собрали, глиной да битым камнем пустоты забили, очаг поставили. Вон, теперь надобно конюшню ставить, но это потом, летом.
– Прогоришь ты с таким отношением к делу, – хмыкнул я, попробовав отвар. Вкусно. – Трактирщик ты хренов. К тебе постояльцы прибыли, а ты им отворот поворот даешь. Ишь, закрыто. Да ты из штанов должен был выскочить, клиента вместе с его конем облизать.
– Так я уже спать лег, – принялся оправдываться цыган, но как-то вяло, а потом признался. – Я тебя вчера во сне видел. Решил, не нужен мне баро Артакс, хоть он графом стал. Знаю, что если я с тобой встречусь, то жди беды. Спать лег, а Папуша говорит – Артакс сегодня приедет. И стук в дверь. Думаю, может уедет, коли не открыть?
Неприятности, видите ли, из-за меня. А кто его, старого дурака, постоянно выручает? Не я ли? Но вслух не стал ничего говорить. Поминать о своих благодеяниях, все равно, что хвалиться милостыней, данной нищему.
– Хозяин, а пиво-то где? – подал голос мой слуга. Генрик хотел еще что-то сказать, но наткнувшись на мой недобрый взгляд, не предвещавший ничего хорошего, тихонечко сник и пробубнил. – Да я это … господин граф… Простите великодушно, на вывеске-то пиво нарисовано.
– Так мало ли что на вывесках намалюют, – жизнерадостно сообщил Зарко. – А пиво-то я откуда возьму? Сам не варю, а из пивоварни вести долго, да и накладно. В пивоварне бочку нальют, а куда мне с бочкой? Испортится, и пиво пропадет, и деньги. Вот, зима закончится, проезжих побольше будет, тогда и пиво будет. Хочешь, поживи до весны, потерпи. Пока могу шнапса налить, если хочешь.
– Не, шнапса не надо, – начал отказываться Генрик, хотя и было заметно, что парень бы не отказался. Вот только, Томас уже провел с ним разъяснительную беседу на предмет того, что можно делать, а что нельзя и чего больше всего господин граф не любит.
– Жаркое будет готово, тогда разрешу чарку выпить, – сжалился я.
А по комнате уже шел одуряющий аромат мяса, овощей и каких-то специй. Главное, чтобы мясо не из ежиков. Хотя, когда готовит Папуша, могу и ежика съесть.
Молодая цыганка, тем временем, помешала жаркое, улыбнувшись мужчинам – мол, чуть-чуть осталось, потерпите.
– Я думал, что вы еще в Швабсонии, – заметил я.
– А что там делать? – махнул рукой цыган, отхлебывая свой травяной отвар, успевший остыть. – Побыли мы там с Папушей, посмотрели. Худо там жить цыганам, ой худо. Не любят там нас, не любят.
В голосе старого мошенника зазвенела такая вселенская грусть, что стало понятно – опять Зарко что-то там учудил, а его долго ловили. Но, как водится, не поймали. Кажется, старого плута изловили всего один раз в жизни, и то ловцом оказался мой собственный жеребец.
– Не иначе, ты там поддельный шнапс продавал? – хмыкнул я.
– А что, хуже от этого шнапса кому-то стало, а? – сразу же окрысился цыган. – Никто не помер, даже никого понос не пробрал.
Во те на… Про поддельный шнапс я вообще не знал, брякнул наобум. Впрочем, чем же еще мог заниматься «честный» цыган, если не кражей коней? Ясен пень – либо кому-нибудь что-то втюхивает, либо обманывает, что, впрочем, одно и тоже.
– Мне-то откуда знать? – миролюбиво сказал я. – Ты же знаешь, что шнапс я не пью.
– Я даже про «Любимое пойло наемника» знаю, – хохотнул Зарко. – В Швабсонии его на каждом шагу продают.
– Верно, ты за шнапс налог не хотел платить? – поинтересовался я.
– А чё я платить-то должен? Шнапс я сам продавал, чего это я с каким-то герцогом должен делиться? Хочет, пусть сам шнапс гонит, и талеры получает.
Как говорится, все ясно. В Швабсонии, да и в других землях моей бывшей родины, герцоги и короли закроют глаза на продажу некачественного товара, но если продавец не хочет платить налоги в казну – этого не простят, и не помилуют. Пусть тысяча, а то и больше, умрет, или ослепнет от скверного шнапса, но коли владетель исправно получает свою долю, так и пусть мрут дальше, в рот-то никто не лил.
Тем временем, подоспело жаркое и все разговоры были оставлены на потом. После целого дня пути я не заметил, как опустошил целых две миски, и взял бы еще, но вспомнил, что собирался убрать лишний вес. Вон, доспехи пришлось на телеге вести, не влезаю.
Генрик, осоловев после еды и принятой чарки шнапса, отправился спать, Папуша принялась мыть посуду, а мы с Зарко остались допивать травяной отвар. Надеюсь, ночью бегать не придется? Горшка у цыгана нет, придется ходить на воздух, в холод. А мог бы теплый сортир построить, между прочем.
Цыган, выпив половинку чарки, стал более откровенным.
– Я же чего здесь сижу, баро? Я сижу оттого что Куколю задолжал, целых двадцать талеров. Ладно бы лето было, а зимой-то тут нечего делать. Вон, из столицы два дня назад гонец проскакал, останавливался, а вчера он обратно ехал, да ты, вот и все мои посетители. Скучно.
– А кто такой Куколь? – нахмурился я, попытавшись вспомнить – что это за зверь такой, если его цыган боится?
– Ты Куколя не знаешь? – удивился цыган, а потом вспомнил. – А, так ты же ни пиво не пьешь, ни шнапс, где тебе знать. А Куколь, наш главный винокур. Я у него сорок бочек шнапса купил, на ту сторону гор переправил, а там верным людям продал. Ну, не всем продал, кому-то пришлось отдавать под будущую продажу, чтобы деньги потом отдали. Помнишь, мы летом встретились, когда ты нас выручил? Мы как раз в Швабсонию ехали, за деньгами.
Ишь, жук навозный. А ведь я что-то такое и предполагал, когда увидел Зарко с Папушей и их повозку, но до продажи «контрабандного» шнапса не додумался. Опять забыл разницу в ценах Силингии и Швабсонии. Зачем цыгану мучиться, самому гнать шнапс, если можно здесь купить бочку за талер, а там продать за четыре, а то и за пять? Забавно. О контрабанде между странами я наслышан, сам контрабандистов ловил, но вот контрабанда между мирами, это нечто… На такое только потомки эльфов способны.
– В общем, осерчал император, как там его – Адалберт-Вильгельм?… за то, что ты налоги не платишь, послал стражу, а ты в бега пустился? – предположил я.
– Это еще ладно, – вздохнул цыган. – У меня еще тридцать бочек лучшего шнапса пропало! Я их в университетский городишко пристроил, есть там у меня верный человек, а там что-то стряслось. Не то барон соседский нагрянул, не то еще что, но бочки отыскали, и выпили.
Вон, значит, чей шнапс пристраивал в университетский подвал начальник охраны. Хм… А ведь я мог бы рассказать о том, что случилось, но не стану.
Я посмотрел на унылого Зарко, и мне стало жаль старого дурака. Еще чуть-чуть, и предложу ему двадцать талеров. Не из-за него, а из-за приемной дочери. Для меня двадцать талеров – это не деньги. А для цыгана. Хотя…
– Подожди-ка, – призадумался я. – Допустим, двадцать или тридцать бочек у тебя пропало, но ты говорил, что привез в Швабсонию сорок? А может, и больше? А где деньги, что ты выручил? Пусть даже тебе двадцать бочонков удалось продать, по четыре талера, так это получится восемьдесят.
– И не восемьдесят, а шестьдесят. Я половину денег детям отдал, а половину для Папуши храню, на приданое. Как мне девку без приданого замуж отдать?
– Ты уже сколько лет на приданое девке копишь? – усмехнулся я. – Верно, уже не на один дом накопил, да на табун лошадей? Может, стоит с винокуром рассчитаться, спокойней жить станет?
– А ты мои деньги не считай, – огрызнулся цыган. – Так у Куколя денег много, глядишь, забудет со временем. Вон, сам Силинг обо мне забыл, жандармов по мою душу не присылает.
Я только покрутил головой. Забыл герцог, как же. Простить, может и простил, а вот забыть не забыл. И если цыган что-то еще сотворит, то ему все припомнят. И краденых коней, и гибель рыцарей, случившуюся по его вине. Я и сам-то до сих пор не уверен, что Силинг мне простил смерть своих лучших воинов. Но я Его Высочеству нужен, а вот цыган? А ссора с винокуром может быть похуже ссоры с герцогом. Но что тут говорить? Горбатого могила исправит. Папушу жаль, но у нее хотя бы приданое есть, не пропадет.
Зарко отправился спать в свой закуток, а я в комнату (скорее, чулан) для особых гостей. И я отчего-то не удивился, что, как только улегся, ко мне пришла Папуша. Девушка пристроилась рядышком, а когда я ее обнял, спросила:
– Артакс, у тебя есть дети?
Кажется, она меня как-то об этом спрашивала? Или это была другая женщина? А дети, скорее всего, где-то есть, но их матерям я никогда ничего не обещал. Пообещал бы, тогда да, сейчас не ходил бы холостяком.
– Когда я в Швабсонии была, девчушку увидела. Такая вся крохотулечка, лет шесть, может семь, но до чего на тебя похожа. И зовут почти как тебя, Юджина. Я уже подойти хотела, спросить, кто папка, но тут ее мать вышла – сама вроде и ничего, но лицо страшное, все в шрамах.
– А как женщину звать? – поинтересовался я.
– Мартой.
Марта… Девушка, чье лицо было обезображено ножом ее же собственного отца.
– Думаешь, весело бабе в лесу жить? Я мужу хочу одежду стирать, готовить. Детей хочу…
– Понимаю, – кивнул я.
– Ой, да ни тоффеля ты не понимаешь! Все вы мужики одинаковые – вам лишь бы штуку свою засунуть, а потом – хоть трава не расти…
– Ну-у… – протянул я, не решаясь сказать, что она и сама не особо-то и противилась, а вовсе и наоборот.
– Баранки гну! Ты, что, не понял, что я беременная? Коли нашелся болван, что замуж зовет, то нужно свадьбу быстрее справлять. Может, удастся убедить, что ребенок от него…
По моим меркам это случилось два года назад, стало быть, там прошло семь. Я не стал ничего говорить Папуше, но она догадалась сама.
– Значит, это твоя дочка? Красивая. Я тоже такую хочу… Ну, и чего ты лежишь, словно бревно?