Пиф
Попугаи заполнили мою жизнь настолько, что я на какое-то время совсем отказалась от мысли о собаке. Но тут в нашей коммунальной квартире неожиданно появился песик по имени Пиф.
Пиф прибыл издалека, с Сахалина, вместе со своей хозяйкой, пожилой дамой. Дело в том, что наши соседи, семья из трех человек – муж и жена с дочкой, по работе надолго собирались переехать за границу. И вместо них поселилась мать уезжающей соседки – женщина интеллигентная, спокойная и респектабельная. К этим ее достоинствам добавлялся еще и белый кудрявый пес породы французская болонка, к сожалению, не слишком молодой. Но зато он много повидал на своем веку и даже неоднократно летал с Сахалина на Черное море отдыхать. А еще его хозяйка гордилась тем, что однажды Пифа показали по телевизору в передаче Сенкевича «Клуб кинопутешественников», где пес исполнил роль французской болонки, прогуливающейся по набережной Южно-Сахалинска.
Переезд Пифа стал очень радостным событием: все-таки в квартире появился настоящий пес. Иногда мне разрешали вывести его на поводке на ближайший пустырь, и хотя я ужасно гордилась этим, песик моих чувств не разделял, ведь он всю свою жизнь прожил вдвоем с хозяйкой и не привык гулять с кем-нибудь, кроме нее.
Я энергично выволакивала упирающегося Пифа из дома. Уже давно мне хотелось прогуляться по пустырю с собакой.
Мы жили в центре Москвы. К нашему большому дому сталинской архитектуры примыкало тогда сразу два пустыря. Дом имел форму буквы «г», и короткая его часть плавно переходила в верхний пустырь, то есть небольшую горку, из-за которой на первый этаж первого подъезда приходилось подниматься по широкой заасфальтированной наружной лестнице. И соответствовал этот первый этаж второму этажу всего остального дома.
Пустырь на этой горке, или «верхний» пустырь, возник задолго до описываемых событий. Он получился в результате сноса нескольких старых кирпично-деревянных двухэтажных домиков. Удивительно, но эти домики снесли не полностью. Часть стен продолжала стоять. Возможно, не хватило средств на вывоз кирпичей, бревен и всего мусора, который образовался в результате сноса, а может быть, про домики просто забыли. Долгие годы наш пустырь украшали загадочные руины. Вся территория была обнесена высоким плотным забором без ворот и калиток. Серый цвет, который приобрел этот забор то ли от краски, то ли от времени, делал его совершенно неприметным.
Пустырь представлял собой райский сад для нас, местных подростков. Проблему калиток мы быстро решили, вытащив гвозди из нижних частей штакетника в нескольких местах. Со стороны это было незаметно, и люди никогда не догадывались, где есть проходы. Как в «Сказке о потерянном времени», слегка согнувшись, вы могли пролезть в щель и попасть в абсолютно необычный мир.
Основную часть пейзажа составляли дома, от которых остались только одна-две внешние стены и кое-где перекрытия. По разномастным обоям на этих стенах можно было представить, как выглядели комнаты раньше. Груды кирпича и досок сначала лежали высоко и настолько близко к стенам, что нам удавалось залезть по ним на второй этаж. Но постепенно весь этот хлам осел, примялся к земле, порос кустарником, и стены стали будто бы декорациями для съемки фильма, создавая ощущение тревожности и напряженного ожидания чего-то таинственного.
Мы, конечно, поодиночке на верхний пустырь никогда не ходили, да и по двое тоже. Только если нас собиралась целая стайка, кто-нибудь предлагал: пошли на пустырь. Там всегда было чем заняться. Мы могли просто полазить по стенам или раскопать что-нибудь интересное под грудой кирпичей, например, старинные открытки с полустертым текстом и еле различимым адресом. Иногда попадались пачки облигаций государственных займов. Нас не особенно интересовало, что это такое, просто много-много одинаковых бумажек. Мы их нанизывали на веревочки или складывали гармошкой, или просто разбрасывали во время сильного ветра, и они метались по огороженному пространству несколько дней, прилипая к стенам, застревая в кустарнике, а потом мы их искали, кто больше найдет, и снова собирали в стопочки.
Еще мы находили очень интересный материал – тонкие деревянные палочки, из которых состояла обрешетка для штукатурки. Сначала подбирали одинаковые по длине. Их хотелось найти как можно больше, потому что из них с помощью ржавой проволоки мы собирали какие-то объемные макеты. Это не так уж просто, и такое занятие быстро надоедало. Потом кому-то приходило в голову, что эти палочки – отличные дрова. Игра становилась опаснее, а значит, и интереснее. Просто так развести костер – это мало. И вот уже изобретался цех по переплавке свинца. На пустыре валялось множество одинаковых свинцовых пластинок-решеток, непонятного назначения. Наверняка это была какая-то гадость. Кто-то говорил, что это начинка к защитным блокам от радиации. Но мы это не брали в голову.
Из кирпичей складывали небольшую печку, внутри разжигали костер из палочек обрешетки, а сверху ставили пустую консервную банку, в которую клали куски свинцовых пластинок. Довольно быстро свинец плавился и становился жидким. Мы сливали его вниз по горке, получались такие тонкие плоские ручейки. Но потом оказалось, что интереснее заливать свинец в особые кирпичи, с углублениями в форме конуса. До сих пор не знаю, зачем такие кирпичи выпускались. Когда свинец остывал, получались симпатичные одинаковые пирамидки.
Иногда на пустырь привозили еще какие-то строительные материалы. Огромные ящики с чем-то завернутым в рубероид, горы листов железа, новенькие кирпичи, уложенные елочкой на специальных платформах. Все это добавляло интереса нашим прогулкам – придумывались новые игры и соревнования с использованием этих предметов.
А однажды на пустыре появилась большая плотно закрытая деревянная бочка. Мы долго не обращали на нее внимания, но, конечно, кому-то из ребят стало любопытно, что же там такое. Используя всякие подручные средства, бочку вскрыли. Это стало началом конца нашего пустыря.
Внутри оказалась красная краска, причем не масляная и не акриловая, а самый настоящий концентрированный порошок яркого алого цвета. Когда к нему прикоснешься, на коже останется след, который долго нельзя отмыть. Если краска попадала на одежду, она не отстирывалась. Мы это быстро поняли, закрыли бочку как могли и старались держаться подальше.
Но было уже поздно. Сквозь небольшое отверстие порошок начал высыпаться и разлетаться, распространяясь по всей поверхности пустыря, покрывая его сначала тонким, а потом и заметным слоем. Вскоре пейзаж пустыря стал сюрреалистическим и напоминал описание в фантастическом романе, ведь все кусты, деревья, трава и тропинки приобрели красный оттенок. Первыми с пустыря исчезли собачники, потому что большинство местных псов вдруг стали красными снизу. Они так ходили еще пару месяцев, потому что не отмывались. Позднее и нам пришлось покинуть наше любимое место игр, ведь мы приходили домой в красных ботинках и красных перчатках, даже если старались играть осторожно. И в следующие несколько лет мы использовали это место только для того, чтобы сократить путь, в том числе и в школу, пробираясь самыми безопасными и чистыми тропинками.
С другой стороны к дому примыкал еще и «нижний» пустырь. Даже не знаю, стоит ли добавить, что сейчас на месте этого пустыря находится посольство Великобритании… Но во времена моего детства здесь располагалось просто большое ровное поле размером с футбольное. И на нем всего одна дорожка наискосок в сторону метро, делившая пустырь по диагонали на две части. Этот пустырь образовался в то же время, что и верхний, и таким же способом, то есть при сносе маленьких ветхих домиков, точнее, бараков. Но все последствия этого сноса устранили очень быстро, и пустырь превратился в ровное место, которым долгие годы никто не пользовался, кроме собачников и тех, кто шел к метро.
Я всегда мечтала погулять с собакой на поводке по этому пустырю. По траве или по снегу, или по мягкой слякоти. Местность открытая, дом высокий, и тебя видно из любого окна, как ты идешь со своим песиком, а он внимательно смотрит на тебя и старается исполнить все, что ты ему приказываешь. И можно с ним побегать, а можно забросить палочку подальше, и он принесет ее и положит перед тобой, а сам припадет на передние лапы и быстро-быстро замашет хвостом, еле сдерживаясь, чтобы не броситься раньше времени за следующей палочкой. Прежде это все было лишь в мечтах, ведь своей собаки у меня не предвиделось.
А теперь появилась возможность выходить с немолодым соседским Пифом. Во время наших совместных прогулок он иногда останавливался и грустно смотрел в сторону подъезда. Я не могла понять причину его плохого настроения, ведь гулять так здорово! Сейчас я понимаю, что, наверное, Пифу не нравился темп нашей прогулки или маршрут, а может быть, он просто скучал по своей хозяйке.
Пиф ее просто обожал. Мне запомнилась картина, повторявшаяся изо дня в день. Пожилая эффектная дама каждое утро, стоя в халатике перед зеркалом в коридоре, сооружала на голове замысловатый пучок с помощью шпилек и небольшого приспособления из накладных волос. Хотя навык был отработан годами, на это уходило минут десять. Все десять минут Пиф стоял сзади и медленно и равномерно лизал ей икры ног снизу вверх. Вероятно, пес догадывался о пользе ежедневного массажа. И делал он это с большим достоинством.
Маленький Пиф всегда выглядел довольно респектабельным, может быть потому, что он никогда не торопился. И еще: хотя обитал песик только на полу, а не на кресле или диване, он всегда требовал соблюдения определенной дистанции. Дело в том, что Пиф не переносил, когда посторонние ставили свои ноги рядом с ним, а посторонними для него являлись все, кроме хозяйки. Нельзя было именно стоять. Присесть на корточках рядом – пожалуйста, погладить или просто пройти мимо – тоже нормально. Но вот остановиться так, что перед мордочкой «французика» оказались бы чьи-то ноги – это не допускалось. Если кто-то забывал или не знал об этой особенности, то мог быть наказан резким броском с рычанием и коротким, не очень сильным укусом в ту самую посягнувшую на жизненное пространство ногу.
Считалось, что у Пифа плохой аппетит. Наверное, это было не совсем так, ведь он всегда съедал всё, что полагалось. Просто прием пищи сопровождался определенным ритуалом. Ему ежедневно предлагалось отварное мясо или докторская колбаса, порезанные на мелкие кусочки и разложенные на белом чистом листе бумаги. Кстати, осталось так и непонятно, почему на бумаге, а не на блюдечке, например, или не в специальной собачьей миске. Пес подходил к листу с «нарезкой» и долго с удовольствием обнюхивал еду. Потом, тяжело вздохнув, отходил куда-нибудь в сторону и укладывался так, чтобы иметь лист с мясом перед глазами. И так он лежал долго – несколько часов, иногда подходя и проверяя еду. Лежал до тех пор, пока тонкие кусочки мяса или колбасы не начинали слегка подсыхать и загибаться. Тут пес и приступал к обеду. Он предпочитал слегка подвяленное мясо.
Его хозяйка всегда считала, что песик голодает, а может быть, просто искала для себя развлечение и потому довольно часто дополняла собачий рацион хлебом с маслом. Это делалось так. Отрезанный кусок белого хлеба без корочки густо намазывался сливочным маслом, потом его клали на блюдечко и добавляли немного молока. Когда молоко впитывалось, хлеб нарезали на маленькие кубики. Собачку усаживали на стул, хозяйка садилась сбоку и ловко засовывала первый кубик прямо в пасть. В десяти случаях из десяти кусочек тут же вылетал из собачьей пасти по крутой параболе, ветви которой направлены вниз, и падал на пол. Точно так же пес поступал еще с пятью-шестью ломтиками, которые настойчивая хозяйка продолжала засовывать ему в рот. Но вот, наконец, еда распробована, и песик начинает жадно заглатывать все оставшиеся кусочки. Потом его спускают со стула, и он доедает с пола все, что выплюнул в начале трапезы. Вот такое представление я регулярно видела на нашей кухне. По-моему, все участники получали от него удовольствие. И зрители тоже.
Вообще, если в доме обитает собака, обстановка всегда становится теплее. Лишний раз, взглянув на животное, можно улыбнуться и просто немного расслабиться, подумав о чем-то хорошем.
Птицы тоже могут стать отдушиной для человека. Соседка, например, любила приходить в нашу комнату и подолгу слушать рассказы Петруши. А когда она подходила ближе, попугай придвигался к ней и замирал в ожидании ее слов.
Получается, что со старой коммунальной квартирой у меня связано очень много хороших воспоминаний. Возможно, потому что там я провела детство и запомнилось только приятное. Но и на самом деле я не могу вспомнить каких-то плохих моментов. Соседей у нас было мало – всего одна семья. Жили мы с ними дружно. Даже старались ужинать на кухне в одно и то же время. Каждая семья за своим столом, но все равно вместе, так веселее.
А еще всегда лучшее с обоих столов доставалось детям. Если у нас был сегодняшний суп, а у соседки вчерашний, то ее дочка ела наш суп, и наоборот. Это как-то естественно получалось. И еще мне нравилось, что в квартире всегда кто-то присутствовал. Не чувствовалось одиночества.
У нас даже имелся общий телевизор в холле, и мы все вместе смотрели какие-нибудь фильмы, КВНы, хоккей. Там же дети крутили диафильмы и устраивали кукольные спектакли. А еще там было красиво. Стоял диван и небольшой столик. Соседи какое-то время жили в Гонконге и привезли китайские фонарики и всякую другую недорогую ерунду, отчего наш большой холл казался прекрасным местом для вечерних посиделок.
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. И вот мы переехали в новую отдельную квартиру. Меня это событие совсем не обрадовало, ведь школу я менять не собиралась, и приходилось ездить далеко, а еще привыкать к неожиданно тихой обстановке квартиры без соседей, находящейся в спальном районе.
И тут опять встал вопрос о собаке, поскольку попугаев теперь мне было недостаточно.