Карлу не нужно было разносить газеты в воскресенье, но он должен был работать в закусочной. Когда он вернулся домой в десять, Анни спала. Он наклонился и поцеловал ее. Она резко проснулась с криком «Мама!».
– Боже мой, Анни! – испуганно воскликнул Карл.
– О, это ты! – сказала она с облегчением, окончательно проснувшись.
– А ты ожидала увидеть арабского шейха?
– Я забыла, что я здесь. Подумала, что я в своей постели дома.
Карл принес ей завтрак: кофе в маленькой стеклянной банке с завинчивающейся крышкой и сладкую булочку. Он уговорил ее есть в постели. Она сказала, что чувствует себя богатой женщиной: ей подают завтрак в постель! Дома, сказала она, мама не разрешала ей есть в постели. Говорила, что от этого заведутся клопы.
– А моя мама настаивала, чтобы я завтракал в постели, – сказал Карл. – Чтобы я мог понежиться несколько лишних минут. И я этого терпеть не мог! – сказал он.
– Она избаловала тебя. Не жди того же от меня.
Он повесил пальто и, насвистывая «Когда моя малышка мне улыбается», распустил узел галстука и вытащил рубашку из брюк. Анни закончила завтрак и хотела встать с постели.
– О нет, не вставайте, миссис Браун!
Ему нужно было подняться в одиннадцать, чтобы успеть на следующую смену: начинался ланч. Он хотел, чтобы Анни дождалась его в постели. Она отказалась, но обещала снова улечься, когда он вернется.
Анни приняла ванну, оделась, причесалась, застелила постель, навела порядок в комнате. Больше ей нечего было делать. Она перебрала книги в книжном шкафу, но там были только словарь и потрепанные томики «Комментариев» Блэкстона[7]. Прочитав страницу, она нашла, что это скучно. И прониклась большим уважением к Карлу: ведь он не только читал такие книги, но и понимал.
Она томилась от безделья и так обрадовалась, когда Карл пришел домой, что бросилась ему на шею.
– Мы проиграли! – трагическим тоном сообщил он.
– Что проиграли?
– Матч. Вчера.
– Ах, это!
– «Ах, это!» говорит она, а между тем я поставил двадцать пять центов на то, что мы выиграем.
– Так тебе и надо. Нечего играть в азартные игры!
Карл принес сэндвич и бутылку молока для Анни, а также воскресные газеты. У него был усталый вид, и она помогла ему снять пальто. Вешая пальто в шкаф, она почувствовала запах жира, впитавшийся в твидовую ткань. Анни откусила кусочек сэндвича и, сказав, что он вкусный, положила на стол. Затем она подошла к кровати и, сняв покрывало, скинула туфли.
– Анни, дорогая, сначала съешь ланч, пока я просматриваю спортивную страницу. – Он сидел в качалке, и его руки упали на неразвернутую газету.
Она покончила с сэндвичем и молоком, а Карл так еще и не взглянул на газету.
– Ты не собираешься читать о матче, Карл?
– Через минуту.
– У тебя такой усталый вид.
– Выдался хлопотливый уик-энд, – пояснил он.
Анни села у его ног.
– Дай-ка я сниму с тебя туфли, дорогой. – У Карла потеплело на сердце: от нее так редко можно было услышать ласковое слово.
Она сняла с Карла туфли и носки. Ей показалось, что у него горячие ноги, и она подула на них, чтобы охладить. Он посмотрел на нее сверху.
– Я люблю тебя, Анни, – тихо сказал он.
В ответ она обхватила его ноги и прижалась к ним щекой. Это была минута покоя – нежности – полного слияния.
Они не стали читать газету. Это был последний день их медового месяца, и им нужно было так много сказать друг другу. Они редко будут видеться в течение недели: ему нужно разносить газеты и работать в закусочной, а еще у него занятия и библиотека юридического факультета в промежутках между занятиями. Придется уходить в шесть утра, а возвращаться в восемь вечера. А дома он должен будет заниматься до десяти часов.
– Так что ты будешь редко меня видеть, – сказал Карл.
– Но я буду знать, что ты где-то есть.
– Тебе будет одиноко?
– Просто я буду скучать по тебе.
– Ты скучаешь по своей маме, Анни?
– Я слишком беспокоюсь о том, что она скажет о нашем браке.
– А как насчет отчима? Скучаешь по нему?
– Нет! – Ее «нет» прозвучало так резко, что Карл воздержался от дальнейших расспросов.
– А по братьям?
– Я скучаю по ним. Каждое воскресенье я водила их в кино и покупала мороженое в вафельных стаканчиках. Интересно, скучают ли они по мне? Будут ли плакать, когда мама им скажет, что я уехала навсегда?
– Ничего, любимая. Ты увидишь их снова. Может быть, они приедут к нам погостить в особняк губернатора.
– Ты в самом деле хочешь сказать, что станешь губернатором?
– А почему бы и нет? В этой стране никому не возбраняется мечтать. Ты будешь носить шелка и атлас, и я куплю тебе бриллианты.
– У меня уже есть бриллианты. – Она дотронулась до медальона.
– А жемчуга?
– Единственное, что я хочу, – это нефритовые сережки.
– А что ты знаешь о нефрите?
– Я читала историю об одной шпионке, и она всегда носила нефритовые серьги. Посмотри! У меня уже проколоты уши.
– Я всегда говорю: лучше дырка в ухе, чем в голове. Да, именно так я всегда говорю.
Карл повел ее ужинать в закусочную. Здание было длиной почти с квартал, и весь фасад сделан из зеркального стекла. Внутри было темно, освещена только длинная стойка в глубине. Поднимавшийся пар свидетельствовал о том, что еда уже в контейнерах. Девушки за стойкой, в белых униформах, с нарядными белыми головными повязками, переговаривались друг с другом.
– Почему нет посетителей? – спросила Анни.
– Еще не открыто.
– А как же попадаете внутрь вы, помощники официантов?
– Мы проходим через кухню. Однако нам лучше войти: мы должны поесть до прихода посетителей.
Они направились к кухне по проулку, пропахшему отбросами. Оказавшись внутри, Карл повесил пальто и поздоровался со всеми. В кухне пахло горячим жиром. «Вот почему от его пальто так пахнет», – подумала Анни.
Шеф-повар, который практически был хозяином закусочной, сидел один за маленьким столиком. Перед ним стояла тарелка с бульоном. Он выглядел театрально в своих белоснежных брюках, переднике, пиджаке и высоком колпаке шеф-повара. Карл представил ему Анни.
– Мистер Феликс из Голландии, – объяснил Карл.
Мистер Феликс галантно поднялся и снял свой белоснежный колпак. У него были густые седые волосы, чудесные и волнистые (точь-в-точь как у ангелов на рождественской елке), и седая эспаньолка. Он низко склонился над рукой Анни.
– Моя возлюбленная похожа на вас, – сказал он. – У нее в Чикаго кафе-кондитерская. Мы работаем и откладываем деньги, чтобы пожениться. А потом мы вернемся на нашу родину с деньгами и заживем там богато.
– Это чудесно, – сказала Анни. – Но мы не будем вас задерживать, мистер Феликс, ваш суп остынет.
– У вашей девушки доброе сердце, – сказал он Карлу. – А сейчас, Анни Браун, садитесь и поешьте со мной супу. – Она вопросительно взглянула на Карла, и он придвинул для нее стул. – Я схожу за супом для вас, – продолжал мистер Феликс, – а себе налью свежий. – И со своей тарелкой в руках он направился к большой черной кухонной плите.
– Но, Карл, он не пригласил тебя, – прошептала Анни.
– Протокол.
– Что это такое?
– Помощники не должны есть вместе с шеф-поваром.
Мистер Феликс вернулся с двумя тарелками супа, и Карл удалился.
– Суп! Это все, что я ем за весь день, – пояснил мистер Феликс. – Ведь я весь день дегустирую соус, пробую мясо, нюхаю цветную капусту, отщипываю кусочек пирожного. Вот почему я не могу все это есть. Только суп.
– Наверно, поэтому у вас такая хорошая, гладкая кожа и розовые щеки, мистер Феликс.
– Не такая хорошая, как у вас, – галантно ответил он. – Я жду вас, Анни Браун.
– Извините. – Она взялась за ложку.
Он подождал, пока она начнет есть, и тоже взялся за ложку.
– Вам нравится?
– Очень вкусно!
– Приготовлен из черепах. В него добавлено шерри.
– Он чудесный!
– Вас не смущает, что он из черепах? Некоторые леди полагают, что это странная еда.
– О, я привыкла к странной еде. Видите ли, когда я ходила в школу, там были еврейские и итальянские девочки. Мы приносили себе на ланч сэндвичи. Мама делала мне сэндвичи с джемом. У еврейских девочек была фаршированная рыба, а итальянки приносили мелко нарезанные перцы, лук и помидоры с чесноком вместо соли. На твердом хлебе, чтобы этот салат не протек. И мы обычно обменивались сэндвичами. Вот как я полюбила странную пищу.
– Анни Браун, вы светская женщина. – Вдруг мистеру Феликсу что-то пришло в голову, и, рассмеявшись (хо-хо-хо!), он весь затрясся, как Санта-Клаус в универмаге.
– Мне нравится этот черепаховый суп, мистер Феликс.
– Мой суп делается из живых черепах. В задней комнате стоит коробка с влажной травой. Я ловлю живых мух: ведь моим черепахам нужно есть. Из этих черепах и готовят суп. Только для меня. Не для посетителей.
– Живые мухи? – Анни положила ложку.
– Мне нравится это делать, – сказал он просто. – Вы хотите посмотреть, как мои черепахи едят мух, которых я ловлю?
– Пожалуй, я недостаточно светская женщина для этого, – ответила она.
И шеф-повар снова засмеялся: «Хо-хо-хо!»
– Ешьте ваш суп, Анни Браун. В нем дети.
– Дети черепах?! – в ужасе воскликнула она.
– Нет. – Он обвел взглядом зал, как заговорщик, и понизил голос: – Нет. Этот суп вызывает желание заниматься тем, от чего получаются дети.
– Боже мой! – вырвалось у нее.
Мистер Феликс с довольным видом откинулся на спинку стула. Анни лихорадочно озиралась в поисках мужа. Карл, который переоделся в белую куртку, наблюдал за ними. Он уже слышал раньше, как девушки за стойкой жаловались, что шеф-повар шепчет им на ухо сальности.
В мгновение ока он очутился рядом с Анни и сжал ее руку, давая понять, что она не должна устраивать сцену.
– Я сейчас освобожу вас от моей маленькой жены, мистер Феликс, – обратился он к шеф-повару.
Мистер Феликс больше не обращал внимания ни на него, ни на Анни. Он даже не взглянул, когда они уходили.
Карл вывел ее в проулок и спросил, что случилось. Она начала рассказывать, и у него на щеке задергался мускул. Когда она закончила, он направился к кухне. Анни схватила его за руку:
– Что ты собираешься делать, Карл?
– Я разберусь с этим старым импотентом. Ублюдок!
– Нет! Ты же можешь потерять работу.
– К черту мою работу!
– Но все узнают, что он мне сказал. И мне будет стыдно. – Карл заколебался. – Кроме того, если ты ударишь его, он может сообщить на твой факультет. А там выслушают только его, и тебя могут выгнать из университета.
Пожалуй, она права. Карл вспомнил свою беседу с деканом юридического факультета. Он сообщил ему, что собирается жениться, и тот был против. В ушах Карла звучали слова декана: «Малейшее снижение оценок, самое незначительное нарушение… последствия будут суровыми».
– К тому же, – продолжала Анни, – возможно, это моя вина. Мама всегда говорила, что я слишком вольно держусь с незнакомцами.
– О нет, Анни. Твоя мама неправа. Ты просто дружелюбная, сердечная девушка, которая любит людей. Ни один порядочный человек не воспользовался бы этим.
Закусочная должна была открыться с минуты на минуту. Карлу нужно было срочно поесть, иначе он мог остаться без ужина.
Они подошли с подносами к стойке, и Карл представил Анни девушкам. Те заулыбались и пожелали молодоженам счастья. Та, которая раздавала салаты, пожелала, чтобы их проблемы были малюсенькими, и все засмеялись.
Карл также представил Анни своей задушевной подруге, которая разливала кофе из большого кофейника в конце стойки. Миссис Ридински была дородной полькой средних лет, с приятным лицом. Чувствовалось, что она очень любит Карла.
– Итак, Карл, ты женился не на мне, – сказала она с притворной печалью. Карл повесил голову, притворяясь пристыженным. – А ведь ты обещал, что будешь всегда верен. – Она сделала вид, будто смахивает слезу.
– Я вынужден был жениться: ее мать целилась в меня из дробовика. Что же мне было делать?
– Шутки в сторону, Карл, – сказала миссис Ридински. – Она прехорошенькая малышка.
– По крайней мере, так думает она, – пошутил Карл.
Анни вмешалась в разговор:
– Не верьте ни одному его слову, миссис Ридински.
– Вы говорите мне это слишком поздно, – вздохнула женщина. – Но учитесь на моем опыте, Анни. Не позволяйте ему разбить ваше сердце, как он разбил мое.
Кассир разворачивал свертки и раскладывал в разные отделения кассы монеты по пять, десять и двадцать пять центов. Карл выложил двадцать пять центов за ужин Анни, но кассир отказался их принять.
– Я угощаю, – пояснил он галантно. – Поздравляю.
Расставляя тарелки с едой на маленьком столике на двоих в углу, Карл сказал:
– По крайней мере, в этом мире попадаются приятные люди.
Они почти не разговаривали за едой, так как оба сильно проголодались. Карл, который ел быстро, закончил первым. Анни не спеша потягивала кофе, наблюдая за четырьмя помощниками официантов у соседнего столика. Карл под столом погладил ее по бедру.
– Что такое? – спросила она, вздрогнув от неожиданности.
– Пейте ваш вкусный кофе, Анни Браун, – сказал он. – В нем дети.
Анни хохотала до слез. Девушки за стойкой улыбнулись друг другу, помощники официантов обернулись и тоже заулыбались, а миссис Ридински помахала Карлу и Анни. Карл с довольным видом улыбнулся всем.
И вдруг зажегся яркий свет. Девушки за стойкой встали по стойке «смирно», и каждая держала в руке тарелку, как солдат – винтовку на смотру. Двери распахнулись, в зал ворвались люди, и через несколько секунд вдоль стойки уже выстроилась очередь. Затем раздалось первое звяканье кассы: закусочная приступила к работе.
Помощники официантов, которые пригнулись к своим тарелкам, как защитники в ожидании сигнала капитана, разом выпрямились. Словно по команде, каждый сложил стопкой свои грязные тарелки, промаршировал с ними на кухню и вернулся. Все они катили за собой тележки на резиновых колесиках.
Карл поднялся, допивая кофе, сложил свою стопку тарелок и удалился со словами:
– Не уходи, Анни.
– Я подожду, пока ты закончишь.
В течение двух часов она наблюдала, как он катит свою тележку от одного столика к другому. Он счищал остатки еды с тарелок и складывал их стопкой, собирал «столовое серебро», выливал недопитый кофе из чашек, окатывал водой мраморные столешницы и вытирал их насухо тряпкой, которая с каждой минутой становилась все грязнее.
Карл работал с отсутствующим выражением лица. Он ни на кого не смотрел, никому не улыбался, ни с кем не заговаривал. Это был не Карл Браун, молодожен, студент, специализирующийся в области корпоративного права, и уж, конечно, не будущий губернатор.
Он был одним из пяти помощников официантов, работавших за бесплатное питание.