Материалы дела. Объект Кор-2. Тайлер Ламм
Расшифровка аудиозаписи консультации с психологом
– Здравствуй, Тайлер, как самочувствие? Рада видеть тебя.
– Валяйте уже, спрашивайте.
– О чем? Я думала, мы с тобой еще много лет назад договорились, что, если ты захочешь поделиться, расскажешь сам.
– Зачем тогда опять нужны эти встречи?
– Чтобы помочь тебе разобраться в себе.
– Думаете, получится?
– А как тебе кажется?
– Все равно ведь мне тут весь час торчать.
– Хорошо. Тогда начну я. Мне пришел рапорт из Африки. Ты очень храбро показал себя на последнем задании. Не хочешь поговорить об этом?
*молчание*
– Как твой напарник? Ник уже пришел в себя?
*молчание*
– Тайлер? Тайлер, стой! Остановите его кто-нибудь!.. Тайлер, мы же не закончили…
***
Приложение к личному делу 2004-109. Вырезки из ДНЕВНИКА
Объект Кор-2. Тайлер Ламм
…Ворота приюта Святого Стефана остались позади, как и все идиоты, живущие там. Почему эти недоумки никак не могут понять, что мне не нужна новая семья? Не нужен их кретинский приют. Никто не нужен.
Я шагал по дороге, чуть сгорбившись, чтобы не светить лицом на городских камерах. Капюшон на голове, черный рюкзак за плечами, эстакада под подошвами кед, и вот он – район, который я помнил.
На первый взгляд, здесь ничего не изменилось. Тот же мол слева, те же дома с подстриженными лужайками – для тех, кто побогаче, – справа, тот же ларек с мороженым, что и прежде, и даже тот же самый продавец улыбается такой же улыбкой. Но для меня этот мир навечно стал другим. А для этих людей не изменилось ничего. И я их за это ненавидел. Они продолжали жить, куда-то спешить, смеяться, а я словно застрял в пространстве между прошлым и настоящим. Ни туда, ни обратно. И нигде мне нет места. И никому до меня нет дела.
Засунув руку в карман толстовки, я проверил, на месте ли газета: пока она со мной, я не собьюсь с цели. Пройдя еще квартал, я остановился и поднял глаза. Дом глядел на меня полуарками зажженных окон. О том, что год назад внутри произошел пожар, не напоминало ничего. Фасад перекрасили, выбитые рамы застеклили, даже лепнина, что той ночью сыпалась, словно каменный град, выглядела как новая. Дом снова стал прежним, таким, каким я запомнил его в день переезда. Только вот я сам прежним стать не мог. Вся моя жизнь сгорела за одну ночь, прямо в неразобранных коробках.
Я достал из кармана сложенную вчетверо пожелтевшую газету, открытую на развороте с пожаром, и едва сдержался, чтобы не смять ее в кулаке. «Неосторожное обращение с огнем младшего из сыновей привело к трагической гибели известной в городе художницы». С фотографии на меня глядела вся его семья. Журналисты в статье выражали соболезнования, неравнодушные готовы были скинуться деньгами, только вот о моей маме и Лор – ни слова. Словно нас и не существовало, хотя квартира этажом выше, в которую мы въехали в тот день, сгорела полностью. Люди, которых я любил, превратились в пепел. Но самое главное – даже воспоминания о них никто не стал хранить. Я мог умереть тогда – задохнуться в дыму, попасть под огонь. Мог погибнуть от голода, когда из приюта сбежал, – но я все еще жив. И эта мысль не давала покоя. Потому что смерть никого не отпускает просто так.
Я медленно поднялся по ступенькам. Пригладил ладонью волосы и позвонил в первую попавшуюся квартиру. Дело оставалось за малым – прикинуться другом младшего из Лавантов и узнать, куда они переехали. Вдох-выдох, улыбка на лицо. Стараться вести себя спокойнее.
Все получилось с третьей попытки. Пожилая женщина, живущая на одной площадке с погорельцами. Она позвала на чай, потом долго трепалась, но я покорно ждал и улыбался, иногда придумывал глупые истории из школьной жизни, «вспоминая» мнимую дружбу с Ником. Спустя полчаса она наконец выдала мне их новый адрес. В этот момент я подумал, что накопленных денег не хватит даже на билет. План созрел быстро. Я попросился в туалет и, пока хозяйка сидела в гостиной, обшарил карманы и вытащил из сумки кошелек.
На следующий день я несся сквозь Лондон во весь опор – меня искали. Полицейские сопоставили портрет вора с моей характеристикой из приюта, и теперь у меня на хвосте был весь чертов Скотланд-Ярд. Я прятался в подвалах, обходил стороной центральные улицы, залезал на крыши, чтобы переждать время до отправления поезда, но не учел, что старуха сообщит полицейским то, о чем я так усердно расспрашивал. Меня взяли на вокзале. Привезли куда-то в глушь и бросили в закрытой комнате.
«Военная академия? Вы уверены? Лучше уж Эдмундс, чем тюрьма», – услышал я по ту сторону двери. Спустя секунду она распахнулась, впуская высокого статного мужчину. Максфилд, черт бы его побрал, уже тогда вел себя нетипично. Вывел меня на улицу и оставил одного. Беглого преступника. Кто так делает вообще? Даже бежать расхотелось, ей-богу.
Единственная фраза, которую полковник мне тогда сказал: «С нами поедет моя дочь. Тронешь хоть пальцем – убью». И поэтому самое первое, что я сделал, оказавшись рядом с ней на заднем сидении машины, – взял за руку. На удивление, Виола не выдернула ладонь, а наоборот, так крепко схватила меня, что освободиться я смог бы разве что сломав себе запястье.
– Ну и куда мы теперь? – спросил я не без энтузиазма в голосе.
– Понятия не имею, – ответила она, упрямо глядя в окно.
Виола не задавала вопросы, не пялилась на меня с любопытством, не отшатнулась, брезгливо поморщившись. Словно мы были друзьями уже многие годы. По правде говоря, я не особо нуждался в друзьях, тем более таких. Да, ее присутствие было хоть и бесполезным, но приятным – она так напоминала мне Лор, что сопротивляться я не мог. Это потом меня на ней так переклинило, что не собрать, но сейчас не об этом.
Уже не в первый раз я покидал Лондон, но место, куда привез меня полковник, оказалось настолько не похожим на привычные мне приюты, что, вылезая из машины, я даже споткнулся, засмотревшись. Эдмундс напоминал средневековый замок. Тут же захотелось побродить по здешним каменным коридорам, заглянуть в подвалы. Наверняка и учиться здесь не так уныло. Я обернулся, чтоб поделиться восторгом с Виолой, но тут же одернул себя. Я здесь ненадолго. И так тонну времени потерял, пока мотался по детским домам. На пару недель пойдет – восстановить силы, подкопить денег, если найдется у кого отнять, – да и отправляться дальше. Нельзя сбиваться с цели.
– Шевелись, Ламм! – рявкнул полковник, и я поплёлся за ним.
Меня оформили на редкость быстро для таких мест. Конфисковали все вещи, выдали комплект казенной формы, грубые ботинки и туалетный набор, предупредив, что отныне я собственность Эдмундса. Черта с два, собственность! А потом отправили осваиваться, словно привезли в подростковый лагерь. Песни у костра распевать.
Я устало вздохнул, заранее предполагая, что и здесь придется отстаивать лидерство, – не привыкать, конечно, но это тебе не обычный приют для брошенок, – и поплелся искать спальню. Спустился вниз, прошел пару пустых залов, удивляясь, куда все подевались – в коридорах слонялись лишь единицы, – пока не услышал шум и голоса, становившиеся всё громче. Я подошел ближе. Из-за смеющейся толпы ничего толком было не разобрать, но уже через секунду мимо, чуть не сбив с ног, пронеслась дочка полковника. А потом меня буквально опрокинуло на лопатки всего одно слово.
– Лавант! – крикнул кто-то.
Второй расхохотался и присвистнул.
– Посмотри, как Ник ее осадил!
Чертов прекрасный Эдмундс! Разве бывают такие совпадения? Долгие месяцы я мечтал взглянуть ему в глаза. И вот он стоял напротив и ухмылялся. Тогда-то я и понял, что в жизни не бывает случайностей. Потому что смерть никого не отпускает просто так .
Раньше я ничего не знал о ней, теперь же стал ее орудием. Хотел я того или нет – она уже внутри, скулила, раздирая душу когтями. И пока я не выпущу ее на волю, мне не дадут жить дальше.
Оставалась только одна преграда, не позволяющая сделать то, что я задумал. Виола. От одного ее присутствия смерть успокаивалась, на время засыпала, как будто эта девчонка каким-то фантастическим образом влияла на нее.
Теплая, нежная, живая, а самое главное, только моя. Хотелось обнять ее и не отпускать ни на минуту, потому что только рядом с ней внутри затягивалась желающая мести чернота. Хотелось рассказать ей обо всем – но я не мог. Потому что даже у Виолы не было ответа, как не сойти с ума в одиночестве. Как перестать задыхаться в закрытой комнате. Не вскакивать от каждого щелчка зажигалки.
Так прошло лето. Мне удавалось сохранять хладнокровие, пока Виола не уехала – и с того дня держать меня на плаву оказалось некому.
Второй отряд спал. Стрелки часов перевалили за полночь. Дежурный, по «удачному совпадению», отсутствовал. А я стоял с занесенным над горлом Ника ножом – его собственным проклятым ножом – и не мог сделать этого.
Неправильно. Всё должно быть не так!
По спине побежал холодный пот.
Он заслуживает смерти! Заслуживает!
Глупая слеза скатилась к подбородку, руки задрожали. Надо было уйти, сбежать, пока не поздно. Ну же, давай!
Голова раскалывалась так, словно ее засунули в чугунные тиски. Я смаргнул слезы, полностью застилавшие глаза. Снова посмотрел на нож в руке.
Я не смогу уйти, когда судьба сама умоляет отомстить!
Не смогу жить, зная, что отпустил его!
Я не смогу жить, зная, что убил его…
Позади послышался шорох. Сердце забилось чаще. Я оглянулся, но никого не увидел. Снова поднял дрожащую руку и зажал рот рукавом второй. Опустил лезвие ниже к горлу Лаванта. Еще чуть-чуть… еще… Черт!
Нет. Не могу.
И я позорно сбежал, забился в угол, чтобы никого не видеть. Подтянув колени к груди, дрожал и глотал слезы, проклиная себя за слабость, как вдруг откуда ни возьмись появились два курсанта и, грубо подняв на ноги, подхватили под руки.
Вот и все. Конец. Наверняка дежурный меня заметил, и полиция уже на полпути сюда.
Меня тащили по коридору. Несколько раз толкнули в спину, заставляя идти быстрее. Потом впереди возникла лестница, и я недоверчиво поднял голову, не понимая, зачем меня ведут наверх. Ведь там располагался лишь один кабинет, и дорогу в него я уже и так успел выучить.
Хлопнув дверью, конвоиры слиняли, оставив меня один на один с человеком, которого я ненавидел чуть меньше, чем Лаванта. На полковнике не было привычной формы: вместо кителя – черный кардиган. Не горело верхнее освещение, и единственным его источником в кабинете оставалась настольная лампа, чей тусклый свет лишь раздражал глаза.
– Признаться, Тайлер, я уже и не надеялся, что ты проявишь себя, – сказал Фрэнк Максфилд и, улыбнувшись, закурил. Днем он себе такого не позволял.
Фраза прозвучала как обвинение. Я прикусил язык, решив молчать до последнего. Может, это и чересчур дерзко в моем положении – неважно. Я ничего не сделал. Так что повесить на меня ничего не выйдет.
– Значит, решил молчать? – Раскусить выражение моего лица полковнику не составило большого труда. – Хорошо. Надо признаться, твои познания в искусстве убийства поражают. Подушкой ведь – чище и эффективнее. Или ты так не считаешь?
В его глазах ни капли гнева. Скорее, немой вопрос: что это было? Я крепче стиснул зубы.
– Всегда подозревал, что этим его чертовым ножом Ника когда-нибудь и прирежут, – продолжал Максфилд, ухмыльнувшись, чем еще больше насторожил меня. Он медленно встал и налил себе чашку кофе. – Как было бы обидно. Нику всего тринадцать, а он уже один из лучших курсантов академии – и такой позорный конец.
К этому моменту меня уже переполняло накатившей злостью, кажется, она бы вот-вот полилась из ушей, – и я, не сдержавшись, выкрикнул:
– Это потому что его тренирует брат! Если бы вы это знали, то не стали бы его хвалить.
Максфилд пожал плечами.
– Я это знаю, – совершенно спокойным тоном ответил он.
– Что? – мой голос сорвался на шепот. – Но это же нечестно!
От обиды снова разнылась голова.
– Вы заранее ставите его в неравные с другими условия. И прекрасно знаете, что у остальных при таком раскладе нет ни шанса. Да если б не Джесс, этот слабак и до середины таблицы не добрался бы.
– А ты у нас, значит, поборник честности?
Я, прищурившись, отвел взгляд. Ощетинился всем нутром, стараясь не поддаться на провокацию.
– Разве не ты пришел целенаправленно убить, пока твой противник спит?
– Это не ваше дело. Моей семьи, – сквозь зубы процедил я. По щеке покатилась слеза. Я быстро стер ее рукавом, пока полковник не увидел.
– Твоя семья мертва, Тай, – сурово произнес он. – И чем быстрее ты с этим смиришься, тем лучше.
Все именно так, как я предполагал. Вместо того чтобы помочь, он издевается над моим горем. Никто из них никогда не сможет меня понять! Никто не придет на помощь! А значит, остался единственный выход – снова бежать. Только бы выбраться отсюда, и уже никто меня не остановит.
– Я видел все ваши с Ником драки, – произнес полковник. – Не смотри на меня так. Кстати, ты отлично держишь удар. Где-то учился?
Я проигнорировал вопрос. Максфилд встал и, подойдя к секретеру, достал оттуда металлическую пепельницу.
– Неужели ты не подумал, что в Эдмундсе везде установлены камеры? После того как ты столько раз сбегал из интернатов, я ожидал от тебя большей сообразительности. Увы…
Я молча уставился на его пальцы, стряхивающие с сигареты пепел.
– Скажи только: что ты планировал делать дальше, после того как перерезал бы Нику горло? Надеюсь, понимаешь, что следующее место, где ты окажешься, – колония для несовершеннолетних?
– Плевать.
Полковник усмехнулся:
– Нет, Тай, тебе далеко не плевать. Будь тебе наплевать, ты бы не стал колебаться. – Он обошел стол и присел на его край. Днем такого поведения ни один работник академии не мог бы себе позволить ни за что в жизни. Я застыл, так, что даже ноги затекли. – Пока ты этого не осознаёшь, поэтому просто захлопни рот и послушай. Знаешь, почему ты вчера проиграл? Ты ведь гораздо сильнее него.
Конечно же, я знал. Случайность. Мне не хватило техники. А может, просто везения.
– Да, Ник легче, и ему проще тебя обскакать, ударив там, где ты не ожидаешь, но дело не только в скорости.
Кажется, я даже перестал дышать, впитывая его слова, словно брошенная в воду губка.
– В нем ощетиненной злобы столько, что хватит спалить это здание дважды. Ненависть – вот в чем сила, – произнес полковник. – В отличие от тебя, Ник это давно понял. И если ты готов повзрослеть и полюбить ту свою часть, что жаждет расправы, – будем считать, я ничего не видел. И если ты готов, – повторил он, – капитан Торн будет тренировать тебя так же, как Джесс тренирует Ника. Но…
– Я готов! – буквально выкрикнул я.
Лицо полковника дернулось. Кажется, он рассчитывал на более длительные уговоры.
– Я что угодно сделаю, – затараторил я, и сердце забилось словно отбойный молоток. – Ночами напролет буду тренироваться, только разрешите.
Максфилд вернулся за свой стол и, откинувшись в кресле, довольно сказал:
– Торн сам найдет тебя завтра. А теперь пошел вон!
Отдав честь, я пулей дернулся к двери.
– Да, Тай, – окликнул он. – Это была твоя последняя стычка с Ником.
– Но… – Я открыл рот, чтобы возразить, но тут же сглотнул так и не вырвавшиеся на свободу ругательства, крепко сжав кулаки.
– Я помню про твою семью, – добавил полковник. – И, когда тебе хватит смелости «опустить нож», я дам тебе такую возможность. Если ты сам все еще будешь этого хотеть…