Поначалу одиночество было убежищем, которое я выбрал, чтобы защитить себя. Я не был готов встретиться лицом к лицу с голосами мира, с ожиданиями, которые, казалось, нависали над каждым моим шагом. Отношения, которые когда-то имели смысл, теперь превратились в хрупкие узы, построенные на социальных условностях, а не на настоящей привязанности. Друзья прошлого, которых, как мне казалось, я знал так хорошо, оказались отстраненными, часто занятыми поиском ответов больше в моих фактах, чем в моих чувствах. Каждый разговор ощущался как миссия по сбору подробностей о моей жизни, как будто я стал предметом новостей, а не человеком. Я устал оправдываться, объяснять каждый аспект себя. И поэтому я решил сделать шаг назад, закрыть двери и окна и позволить одиночеству захватить меня.
Поначалу это было непросто. Одиночество показалось мне вынужденным заключением, темным уголком, где эхо моих мыслей резонировало громче всего. Я чувствовал себя потерянным в мире, который больше не был моим. Трудно было отделить себя от этого стремления к одобрению, от потребности чувствовать себя заметным в глазах других. К сожалению, одиночество казалось мне бегством, реакцией на неадекватность, которую я не знал, как разрешить. Я нашел убежище в тишине, но мое сердце все еще было беспокойным, ожидая знака, голоса, который сказал бы мне, что я поступаю правильно.
Однако со временем что-то изменилось. То одиночество, которое поначалу казалось мне тюрьмой, начало проявляться как место возможностей. Я понял, что без вмешательства внешнего мира, без тяжести ожиданий других людей я наконец-то смогу прислушаться к себе. И чем больше я слушал, тем больше понимал, насколько мне нужно это пространство, чтобы дышать. С каждым днём та тишина, которая казалась мне невыносимой, начала преображаться. После болезненной разлуки он стал драгоценным убежищем, где я мог исследовать свои мысли, мечты и страхи, не опасаясь осуждения.
В этот момент на ум пришла мысль о Шопенгауэре, который тридцать один год прожил в полном одиночестве, вдали от общества и его условностей. Для него одиночество было не наказанием, а необходимостью для роста и самосознания. Одиночество, писал он, было способом отстраниться от «иллюзорных» забот мира, которые являются плодом непрекращающегося «желания», силы, постоянно подталкивающей нас к поиску внешнего удовлетворения. Я понял, что, как и Шопенгауэр, я учусь осознавать, что истинная свобода заключается в отстранении от постоянного поиска одобрения и успеха. С этой точки зрения одиночество было не бегством, а сознательным выбором войти в контакт с самой глубокой и самой аутентичной частью меня самого.