Так бывает иногда с добрейшими, но слабонервными людьми, которые, несмотря на всю свою доброту, увлекаются до самонаслаждения собственным горем и гневом, ища высказаться во что бы то ни стало, даже до обиды другому, невиноватому человеку.
По случаю вспомнил одну историю: однажды Нюта позвонила мне и сбивчивой смущенной речью попросила об одной услуге. Не то чтобы я тогда напрягся, но сразу же приготовился к очередной безумной затее. Вероятно, по нелепому содержанию я и запомнил наш с ней диалог:
– Игорь, только не смейся!
– Не буду, – говорю.
– Ну, правда – не смейся!
– Хорошо, не буду.
– Нет, ну точно не будешь смеяться? – её высокий искаженный голос слегка подрагивает от волнения, но я поставил сотку на то, что она сама-то едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.
– Точно.
– Обещаешь? Вот прям точно-точно?
Ох, знала бы Аня, что меня больше смешит именно эта её черта характера – просить «не смеяться», «не ругаться», «не злиться», при этом не объясняя саму суть «хотелок»!
– Что наша Мышка на этот раз придумала? – снисходительно задал я вопрос, улыбаясь.
И тут Аня, видать, преисполнилась решимости и на выдохе мне чуть ли не пищит в трубку: «Сходи со мной на йогу!»
«Всего-то?» – подумал я, расплывшись в улыбке.
Я пару секунд молчал в трубку. Едва сдерживал подступающий смех, но я же обещал ей, что не засмеюсь. Конечно, в мыслях задался вопросом, отчего она не позовёт с собой девчонок, вроде Полины или Тани, но в слух не произнес – мы в конце концов тесно дружим с тринадцати лет. Так что я часто фигурировал во всех «грандиозных» мероприятиях, которые только могли взбрести в голову взбалмошной, прыткой и беловолосой красавице.
Чисто ради интереса уточнил, отчего она не позовет Егора с нами.
– Ой! – цокнула она: – Ты же знаешь Егора – он как клоун себя начнёт вести, а если вы с ним ещё скучкуетесь, то устроите свою гачи-тусовку! Ты что, забыл, как вас из качалки недавно выгнали, придурков? – с наигранным недовольством произнесла она. – Но я ему, конечно, предложила, чтобы тебя не терроризировать, а он поржал и говорит такой: «Опять ты со своими приколами!» и на работу ушел…
Тут-то я не сдержался и рассмеялся в голос, живо воспроизведя эту картину у себя в голове.
– Игорь, ты же обещал не смеяться! – пискнула Нюта мне трубку с укором.
– Так я не с твоей просьбы смеюсь…
– Игорь, блин!
– Что, Нют?
– Ну, сходи со мной, ну по-о-ожа-а-алуйста!
И как ей можно отказать, когда она так жалобно, чуть ли не скавчит в трубку?
Так что я согласился, а чего бы и нет? Позже правда оказалось, что из группы в пятнадцать человек я был единственным парнем, а Нюта – самой молодой из всех присутствующих. Мы с Аней чувствовали себя не в своей тарелке из-за тамошней вялотекущей атмосферы. Мы только зашли в светлую просторную студию, как оба захотели спать.
Я, собственно, далёк от мантр и индийской тематики, едва сдерживался, чтобы не разразиться хохотом от завываний, исходящих из небольшого доисторического магнитофона. Но когда начались медитации, наступила тишина, нарушаемая лишь приятной расслабляющей музыкой, без этих раздражающих завываний, я… В общем, я уснул. Причем так сладко сопел, как младенец в люльке!
Проснулся под общее громогласное женское гоготанье, будто табор лошадей рядом пробегал. Отчетливо помню, что смутился – был готов под землю провалиться.
Позднее миловидная женщина-инструктор с лучезарной улыбкой привела меня в пример остальным, якобы я достиг «дзена». Храп считается за проявление дзена?
Не суть.
Мне «заехали» позы – я не помню, как правильно они называются, походил всего лишь на пару занятий с Аней, так что не удержал эту информацию в своей голове. Я оказался достаточно гибким, чтобы выполнять их – не все, разумеется, у меня выходили, однако лучше всего у меня получались позы «задом к верху, мордой вниз», что бы это ни значило.
И будь я проклят… Я не мог даже допустить мысль о том, что эти странные смешные позиции, в которых я изгибал своё тело, помогают мне сейчас облегчиться!
– Ну, Харе Кришна! – с шумным выдохом произношу я, стоя в положении перевёрнутой буквы «V”.
И хоть в данный момент, эта поза не совсем верна, но это всё, на что я способен сейчас. Из-за связанных рук, я почти лбом упираюсь в грязный деревянный пол. Я шиплю от резкой боли, медленно поднимая правую ногу вверх. Мои брови подрагивают, лицо искажается в мучительной гримасе. Острые пряди волос неприятно щекочут щёки. Стиснув зубы, продолжаю тянуть ногу вверх, а другую ногу удерживаю в устойчивой позиции, упираясь подогнутыми пальцами в пол. Мой пах, со спущенными штанами, расположен прямо напротив зияющей зловонной дыры.
Мышцы стягиваются, напрягаются, хотя по идее в йоге нельзя тужиться до состояния невыносимой боли. Я пытаюсь расслабиться, но моя поломанная ступня резкими вспышками не дает о себе забыть и перетягивает всё внимание на себя. Ох, зря Алма меня обтирала полотенцем – я вспотел так, что из меня можно полный чан набрать!
Господи, снизойди в эти стены и позволь ты мне уже обоссаться-то, а!
И как по щелчку пальцев, или может имя Всевышнего сработало – не знаю, но я наконец-то чувствую столь долгожданное, такое невообразимо приятное чувство облегчения! Я чуть ли не закатываю глаза от удовольствия; криво улыбаюсь, шумно выдыхая воздух.
Плевать мне, как это выглядит! Плевать, что я сам усложняю себе жизнь сейчас! Я буду делать это сотни раз, если понадобится – уж лучше так, чем ссать под напором пристального взгляда больной извращенки!
Интересно, чем Алма меня поит? Я был взбудоражен, когда чуть ли не на голове стоял! а вот сейчас…В мышцах и сухожилиях слабость, голова кружится и проявляется сонливость. Двигаться не хочется совсем, я едва могу хотя бы руки поднять – не то, что ногой пошевелить. Будто на какое-то время торчал на спидах, а сейчас начало отпускать… Надо как-нибудь узнать, что же это за состав такой, но даю голову на отсечение – это разновидность дури. Я не силён в медицине, но только наркотические препараты обладают подобным быстрым действием, а когда эффект проходит, начинается резкая ломка…
С трудом умудрился усесться, оперевшись спиной к кирпичной стене. Подогнул в колене левую ногу, на которую опёрся локтями скованных рук. Цепь между запястьями и шеей укоротили, отчего, находясь в столь унизительном молитвенном положении, у меня затекли руки.
Я вдруг вспомнил Ренату и съежился от стрельнувшей меня невеселой мысли. Если она вновь начнет избивать меня, я уже не смогу дать отпор и перехватить палку… Какой же я слабак!
Не успел я разразиться самобичеванием как вдруг, услышал шум у закрытой двери. Быстро вскинул головой, устремив испуганный взгляд на дверь. Оттуда доносится нервный громкий топот. Звякнули ключи, щелкнул замок – дверь распахивается с такой силой, что успеваю заметить, как подпрыгнули петли.
Я в изумленном непонимании встречаюсь взглядом с Ренатой… Ох, только о ней подумал – не к добру это! Она выглядит озлобленной, разъяренной, как бык, что заприметил красную тряпку. в тусклом свете свечей её лицо багровое и опухшее. Да и вся Рената казалась какой-то впопыхах одетой: её рубашка надета на изнанку, салатовые штаны болтаются на бочкообразной талии. Волосы неряшливо всклочены, нечесаные. Девушка быстро вцепилась в меня яростным ненавидящим взглядом. Сжала руки в кулаки. Рената тяжело с шумным свистом дышала, не отрывая от меня взгляда.
Я приоткрыл рот, округлил глаза, внутренне содрогаясь от ужаса. Боялся хоть что-либо сказать! Любое слово могло спровоцировать её в подобном состоянии! Рената резко хлопает входной дверью. От вибрации стены задрожали, а моё тело инстинктивно тряхнулось. Девушка вдруг кинулась к шкафу – она в отличие от Алмы не разводит пустую деятельность. Она нервно раскрывает дверцы, чуть ли не просовывает голову в открывшиеся полки. Не найдя ничего, она со психом захлопывает дверцы обратно. Я напрягся, собрал последние силы и отрываясь левой ногой, поднялся, сгибая правую ногу в колене. Вжимаюсь в угол, сгорбившись.
– Нашлаа-а-а! – разражается Рената победоносным возгласом, стремительно вытягивая руку вверх, держа в подрагивающем кулаке…
– Нет! Не надо! – взмолился я, в ужасе глядя на стянутый веревкой хлыст.
Господи! Да что же это такое? Да почему… За что???
Я весь стушевался, начинаю отпрыгивать куда-то вбок, будто бы это могло спасти меня. Как позволяло расстояние я вытягиваю руки вперед, мотаю головой.
Рената распутывает хлыст и тотчас прорезает им воздух со свистом. Плеть шлепается о деревянный пол. Я цепляюсь глазами за стальной острый наконечник.
– Прошу тебя! Успокойся! – выпаливаю я дрожащим голосом: – Чем я тебя обидел? Что я тебе сдел… – не успеваю договорить.
Рената замахивается и проходит мгновение, как кожаная плеть прогрызает моё плечо. Я сдавленно закричал, сквозь плотно сжатые губы. Выпучил глаза от невыносимой боли. Да избиения от отчимов для меня, как веселая прогулка! На моей коже тотчас образовывается внушительная продолговатая рана, из которой сочится кровь.
В отчаянии, ищу «пятый» угол! Пытаюсь избежать многочисленных ударов по своему телу, прыгая на левой ноге. но сейчас я уже не такой прыткий как раньше. Цепи противно звенят, натягиваются. Сковывают мои и без того топорные движения. Ступня разрывается от боли, тело терзает зловещая плеть и с каждым новым заходом, оставляет на мне свои кровавые борозды. Я закрываю голову руками, как только вижу, что Рената метит в голову.
– Хватит! Остановись! Ты же убиваешь меня! – взмолился я, крича во все горло.
Но Рената… На её лице расплывается зловещая садистская улыбка, глаза горят адским пламенем, без единого намека на сожаление.
Если ад существует – черти в нём выглядят именно так.
Я не могу сдержать громких воплей, что вырываются из моей глотки. Молю о пощаде, я повторяю одни и те же раз за разом! Но это безжалостное чудовище лишь продолжает изувечивать меня зверскими невыносимыми ударами. Я бессильно качусь по стене вниз, прикрывая голову. Сжался, сгорбился в позе зародыша, прислоняясь лбом к стене. Моя спина раскрыта…
Я ничего не понимаю… За что… Просто… За что?
Надрывно ору, изгибаюсь в неестественных позах, как только плеть соприкасается с кожей. Моя спина истерзана крестообразными глубокими отметинами, которые останутся у меня на всю жизнь. Кожа горит от ударов, чувствую, как по спине, плечам и груди стекает густая кровь. Чуть ли не реву от бессилия, зову на помощь… Кого угодно! Но… кто меня здесь услышит?
Окровавленный, лежу на боку, прислонившись лбом к коленям. Подстилка пропиталась кровью. Я лихорадочно дрожу, всхлипываю.
– Пожалуйста, это невыносимо… Я ничего не сделал! Я не виноват…
– Не виноват?! – громогласно взревела Рената и в очередной раз, замахнувшись, ударила меня хлыстом в висок. Острый наконечник воткнулся в кожу головы.
Я разразился истошным криком, тут же закрыв связанными руками место последнего удара. Кровь хлынула из раны, заливая пальцы с веревками.
– Все вы говорите, что не виноваты! Все вы говорите, что ничего не сделали! Ненавижу! Ненавижу тебя! Ненавижу всех вас! Чтоб вы все попередохли, мрази! Чтоб вы никогда не рождались, ублюдки! – каждое её разъяренное, наполненное жгучей ненавистью слово, вгрызалось в меня так же сильно и глубоко, как и удары плети по моему телу.
Рената вдруг перестает хлестать меня, она отбрасывает плеть куда-то в сторону от себя, а сама чуть склонившись, упирается ладонями о свои колени. Её голова опущена вниз. Наше шумное дыхание смешивается – одно громче другого. Только я почти свищу, а Рената задыхается.
Я осторожно опускаю трясущиеся руки вниз. По виску течет теплая струйка крови, заливая глаза. Щурюсь. Оставляю открытым только одно веко. Это не передать мыслями, словами, насколько мне нестерпимо больно. Всё, что я хочу – забраться под стол и никогда оттуда не вылезать… Хочу вновь прижаться к бабушке, обвить её шею руками и разрыдаться от происходящего ужаса. Едва готов потерять сознание, но я не хочу засыпать… Я должен оставаться в сознании! Если сомкну глаза, то уже никогда их не открою.
– П-поговори со мной… – тихо шепчу я.
Рената быстро поднимает на меня взгляд. Её брови дрожат у переносицы, губы искажаются в подступающем плаче. Я вижу, как из уголков её глаз текут слезы.
– Такая мразь как ты не поймет! – произносит она, но я отчетливо слышу в её голосе желание вывалить мне свои мысли подчистую.
Рената падает на пол рядом со мной и хватается за голову. До моих ушей доносится её тихий плач. Собираю остатки своих сил, и шатаясь, приподнимаюсь. Шиплю от боли…но она не имеет никакого значения.
Потому что я сердобольный идиот. Жестокий равнодушный человек никогда не станет проливать слёзы, истязая другого.
– Тебя кто-то обидел, да? – осторожно, с выдохом произношу я.
Рената поднимает на меня озлобленный мрачный взгляд. Буравит им.
– «Обидел»?! – язвительно передразнивает она, сжимая руки в кулаки: – Пошел ты, ублюдок! Сейчас я отдышусь, и я снова начну тебя колотить! Только так ты поймешь… Никакие слова это не изменят, ты понял меня?! – она выпучила глаза и резко поддалась вперед.
– Т..ты… – я не успеваю продолжить. Разражаюсь надрывным кашлем, жадно глотая воздух. От кашля раны на теле заныли пуще прежнего и кровь сочится обильнее.
– Чтоб ты задохнулся! – ненавистно процедила Рената, глядя на меня.
Обидно… До чего же обидно звучат эти слова, сказанные в порыве слепой ярости.
– Теперь ты не такой сосочный! – удовлетворенно протягивает Рената, глядя, как я корчусь от боли: – Я видела по фоткам – ты себя любишь. Ебало своё смазливое то так, то сяк. Теперь не перед кем красоваться… Бесишь меня! Кем ты себя возомнил? Альфачом, небось? – Рената вдруг хохочет, держась за бока, а затем произносит со жгучей ненавистью: – Скольких дев ты на вписках поил, чтобы потыкать хуем?
– Ни одной, – глухо отзываюсь я.
– А-а-а, – протягивает Рената, искривив губы в ядовитой усмешке: – Считаешь себя «нитакусиком», да? Будешь соответствовать своей фамилии? Ангелочек хренов! – сказала Рената, выплюнув эти слова.
– Ты меня не знаешь, но уже судишь обо мне… – слабо хриплю я.
– А чего о тебе узнавать? Итак все ясно – самовлюблённый индюк! – Рената вскидывает головой назад и хохочет: – Ну, как, гандон, понравился отпуск?
В горле ком застрял. Готов раскричаться от кошмарной безвыходной ситуации, в которой нахожусь.
– Ты с самого начала планировала это? – шмыгнув носом, спросил я: – Все, о чем мы с тобой разговаривали – пыль в глаза?
– Ты сам виноват! – поддавшись вперед, кричит девушка мне прямо в лицо.
Я отшатнулся от неё в ужасе назад, чуть ли не упав на спину.
– Да в чём моя вина?!
– Хуемразью родился!!! – рявкнула она со злостью и тотчас отвешивает мне хлесткую пощечину.
Голова мотнулась в сторону, несколько капель крови пролетели перед моими глазами. Тотчас приложил ладонь к месту удара.
– Я человек… и мне больно, Рената, мне ужасно больно и страшно… – не сдержав всхлип, произнес я: – Я задыхаюсь каждую ночь… Я стал калекой. Мои руки уже онемели от оков… и ты еще вот это… – Осматриваю своё израненное кровавое тело. Стиснул зубы, зажмурился и вскинул головой вверх, сдерживая поступающие слёзы: – Если с тобой кто-то ужасно обошелся, зачем же ты заставляешь другого человека страдать? Зачем продолжаешь эту цепь насилия и жестокости? Чтобы я прочувствовал то же, что и ты? Но ведь появится ещё один травмированный человек! – воскликнул я с надрывом.
Она нахмурилась, пробежала глазами по моему исхлестанному телу, и вдруг резко отвернулась, сложив руки на груди.
– Ты и на долю не прочувствуешь то же, что и я! – произносит она гораздо тише. Я отчетливо слышу нотки печали в её подрагивающем голосе: – Тебя надо пустить по кругу для начала!
Так и знал… Что же еще могло быть? Я медленно закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Не знаю, каким образом я еще не отрубился от ран, от невыносимой боли в ноге. Наверное, я начинаю привыкать к пыткам…
Я пробегаюсь взглядом по плачущей Ренате. Моё сердце с каждым её судорожным всхлипом сжимается сильнее. Колит. Невыносимо раздирает, как и раны, что она нанесла мне в порыве ярости.
– Я знаю, зачем ты приехал! – потирая глаза кряхтит Рената: – Ты поржать приехал надо мной. Хотел изнасиловать, а потом похвастаться своим дружкам!
Я отрицательно мотаю головой. Да как она вообще могла додуматься до такого? Она сама себе придумала жесть, сама поверила в неё! Да, это хуже всего, что она действительно верит в то, что говорит!
– Рената, я хотел просто встретиться с тобой и ничего больше, – отвечаю я.
– Да что ты говоришь? – воскликнула она, хлопнув себя по колену: – Что же я? По параметрам не подхожу, да? – она провела ладонями по воздуху, очерчивая свою полную фигуру: – Ты ведь у нас такой невъебенно смазливый красавчик, что не смог снизойти с небес до обычной девы земной да? Ну и кем ты меня считаешь, а? Жирной мразью? Ну же, отвечай! – она вдруг замахнулась, замерев с кулаком в воздухе: – Я видела, как ты на меня посмотрел, когда приехал! Я видела, какую рожу ты скрючил, когда мы ехали! Я всё вижу!
Я инстинктивно дрогнул, переводя быстрый взгляд с её кулака на её заплаканное лицо.
Рената двести раз все переиначит! Карикатурная в своем гневе, зацикленная на себе, на своем горе, в плену у собственных страданий! Господи, да если я сейчас ей начну доказывать обратное, она воспримет мои слова штыки. к чему эти выдумки? Зачем, вот просто зачем? Сколько же эмоций сейчас во мне бушует – гнев, обида, неприязнь и сочувствие! Как вообще можно что-либо доказать такому обиженному травмированному человеку?
– Рената, тебе помощь нужна. – говорю я как можно спокойнее.
– Под помощью ты подразумеваешь свой член?! – процедила она.
Я издал гортанный вой, сквозь плотно сжатые губы и взмолился в очередной раз за день.
– Рената, я понятия не имею с какими монстрами и ублюдками тебе довелось столкнуться, но не все мужчины – поголовные насильники, которые только спят и видят, как воспользоваться беззащитной девушкой, понимаешь меня!? – Я заглядываю ей в глаза, пытаясь на каком-то новом уровне, не знаю, вдолбить эту очевидную мысль в её голову!
Рената недоверчиво щурится на меня.
– Все вы такие… – обиженно бурчит она, насупившись.
Да еб твою мать – непробиваемая! Разумеется, она ведь травмирована – ей требуется квалифицированная помощь, а я не психотерапевт! Всё, что я могу – это хотя бы достучаться до её человечности. Слова могут помочь! Словами и диалогом можно разрешить недопонимание! Черт подери, можно остановить войны! Сколько бы не нужных смертей мы могли бы избежать, если бы с самого начала разногласий наши правители сели за стол переговоров, а не когда число погибших исчислялось тысячами с обеих сторон!
– Ты задумывалась над тем, что делаешь сейчас? Только вдумайся в эту мысль: ты и Алма похитили человека, посадили его на цепь, заманили в капкан, подвергаете многочисленным пыткам человека! Человека, Рената! – я специально повысил голос, но горло защекотало, и я вновь разразился мокрым кашлем.
Рената лишь молчала и буравила меня злобным обиженным взглядом.
– Ты станешь примером для других! – вдруг произносит она, вставая.
Я округлил глаз, забывая, как дышать.
– Каким примером? – в ужасе выдыхаю я, вжимаясь в угол.
Рената заходится истерическим смехом и вновь отходит к шкафам.
Нет! Нет! Нет! Только не это! Только не очередная пытка!
– Может ты и не виноват… – глухо отзывается Рената, копошась в ящиках: – Знаешь, мне даже доставляет тот факт, что ты весь из себя такой белый и пушистый – так пускай твои мучения и страдания станут уроком для насильников! Из-за их действий, пострадал «нитакусик»! – Рената поворачивается в мою сторону на одних пятках. На её лице вновь зияет широкая ухмылка, а в руках я замечаю у неё нечто продолговатое, отдаленно напоминающее полицейскую дубинку.
Я уже не могу сдержаться от подступающей истерики и истошно заорал, катаясь сбоку на бок по подстилке.
– Это ничего не решит, понимаешь? – завыл я, закрывая лицо руками: – Это даст обратный эффект – девушек начнут бояться… их начнут сторониться из-за твоих действий! Ты только приумножишь процент насилия и недоверия!
– И разве это не прекрасно? – произносит она, торжественно ухмыляясь. Она театрально развела руки в сторону: – Мы, девушки, также, как и вы можем быть безжалостны!
– Да почему ты равняешься именно на самые гнусные человеческие пороки?! – заорал я, резко поддавшись вперед. Я стоял на коленях, со связанными у груди руками. Застыл в этой унизительной «извиняющейся» позе. Тело пульсирует от боли, мой мозг закипает от безнадежного диалога. Я словно пробиваю бетонную стену своей головой, но каждый раз натыкаюсь на очередной слой – один толще предыдущего.
Рената застыла, скривив губы. Перебирала из одной руки в другую треклятую дубинку.
– Рената, послушай меня! – тихо, чуть ли не скуля, произношу я: – Отпусти меня, я клянусь, что помогу тебе, чем смогу! Я не буду писать заявление на тебя – мы ведь можем всё решить по-человечески! Я не могу обещать, что для тебя не будет никаких последствий, но ты должна – нет обязана обуздать свою ненависть…
Мои глаза зажглись слабым огоньком надежды, когда я увидел, как Рената начала опускать руки с дубинкой. Ещё чуть-чуть, совсем толику – и она отбросит её! Она сделает это! Она сможет поступить правильно!
– Я же вижу… ты не хочешь делать мне больно, верно? – я выдавливаю из себя нервную глуповатую улыбку, но изнутри… меня сотрясает лихорадочная дрожь. Как же я боюсь, что она вновь замахнется! Едва могу удерживаться свое тело в полусогнутом положении. Меня терзает постоянная пульсирующая боль, но я терплю и продолжаю совершенно искренне: – Ты ведь добрая… ты сострадательная. с тобой поступили ужасно, бесчеловечно, но ты запуталась в своих суждениях… Я обещаю тебе, что, если только ты захочешь, я буду рядом с тобой, чтобы помочь тебе справиться со своими страхами…Мы можем подать отличный пример остальным, понимаешь?
Я чуть вытягиваюсь вперед, глядя в её испуганные мокрые глаза. Надеюсь, что мои слова, смогут вызволить те светлые черты, которые, я надеюсь, присутствуют в ней. Она запугана не меньше, чем я, иначе она бы не плакала и не металась в своих суждениях. Её тело сотрясается от дрожи. Насколько позволяли цепи, я вытягиваю руки. Ошейник впивается в кожу, оттягивая шею вперед.
– Вместо того, чтобы калечить и избивать, ты можешь спасти!
Я видел невооруженным взглядом, как она ведет спор сама с собой. Хватается за голову, все еще сжимая в руке дубинку. Ходит взад-вперед по комнате и тихо плачет. Может ли быть такое, что подобные мысли ей могла вбить Алма? Может ли быть, что Рената только выполняет поручения? Может она конкретно боится её?
– Алма… ты её боишься? Она подбила тебя на это? – произношу я.
Рената вдруг останавливается, и сквозь пальцы глядит на меня остервенелым взглядом.
Нет-нет-нет-нет! Зачем я это сказал?! Зачем?
– Сукин сын! Скотина! Ты ссышь мне в уши! – взревела Рената и замахнувшись наотмашь ударила меня по виску.
Я глухо охнул и тотчас упал на подстилку. Перед глазами все поплыло. Моё тело содрогнулось, и я замычал от боли.
– Н..нет… я не лгал… Я не лгал… – захрипел я из последних сил.
– Как я могу её бояться?! – слышу я истерический крик: – Она заботилась обо мне, приютила меня! Моя родная мать не верила мне, когда я сказала, что надо мной надругались! а Алма… она единственная, кто поверил мне! и ты, скотина… Да как ты вообще смеешь такое говорить, ублюдок?!
Вдруг Рената несколько раз ударяет меня ботинком по животу. Я раскрыл рот в немом крике, согнулся от тупой бесконечной боли. Внутренние органы казалось лопнули от напряжения. Еле-еле переворачиваюсь на живот, уходя от тяжелых ударов. Закрываю голову. Тихо заскулил.
Что же я наделал? Я же был так близок!
– А знаешь, что самое приятное во всем этом? – продолжает Рената, похлопывая в ладони черную дубинку: – Мне найдутся сочувствующие! Я наконец-то стану жертвой, которой заслуживаю быть!
А ведь она права – определенно найдутся. Мы живем в такое невероятное время, где жертвы превращаются в линчевателей, жаждущих славы от собственных страданий.
Только есть одна проблема…
– Ты… ищешь не сочувствия… – хриплю я, из последних сил отползая, упершись подбородком в пол:– Ты ищешь оправдания…
– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – слышу я истерический срывающийся голос.
Моё тело сотрясают тяжелые удары… Ребра, спина, голова… Но я не сдаюсь – я еще жив.
Сочувствовать можно всем живущим на планете, жалеть можно обо всём, но есть вещи, которые нельзя оправдывать, под видом слезливой истории.
Рената, если тебе от этого легче – я тебе сочувствую. Мне жаль, что тебе пришлось пережить ужас и унижение. Мне жаль, что я не смог тебе помочь. Мне жаль, что больше тебе не смогу помочь. Мне жаль, что не могу найти для тебя оправдания.
Дрожу. Взгляд прикован к орудию пыток в руках Ренаты. Я только сейчас смог в полной мере рассмотреть, что именно она держит в руках. Это не дубинка. Это электрошокер.
– Ты сказал мне нужна помощь, но я именно так закрываю свои гештальты!
Вот как…
Разряд!
Я раскрываю губы, из которых вырывается сдавленное кряхтение. у меня нет сил и дыхания орать, но как же… как же хочется. Я чувствую, как мое тело содрогается в конвульсиях. Мышцы натягиваются как нити, и одна за одной разрываются.
Перерыв.
Не могу двинуться. Тело онемело. Я не чувствую ни рук ни ног. Те, движения что делал на автомате больше мне не доступны. Не могу и пальцем пошевельнуть.
Разряд!
Крик, от которого закладывает уши.
Перерыв.
Несколько секунд отдышаться. Из моих губ течет что-то мокрое? Это кровь?
Разряд!
Горю изнутри. Сердце похоже перестает биться, или мне только кажется…?
Кровавый туман перед глазами расстилается передо мной. Я уже вижу их лица… О, это Вика смеется? Она так редко-так редко смеется!
Перерыв.
«Нет, это не Вика».
Судорожно вталкиваю в глотку короткие вздохи. Застыл. Тело меня не слушается. Я вялым, слабо понимающим взглядом стараюсь разглядеть хоть что-нибудь. Вижу расплывшиеся очертания лица – она склонилась надо мной, сквозь пелену тумана, я замечаю садистскую ухмылку.
«Чудовище!»
– … Проси прощения! – слышу я отдаленный приказ. Странно, как будто под водой нахожусь.
«Да. Я виноват».
Меня хватают за волосы и оттягивают вверх. Достиг пика, когда боль застилает прочие чувства. Она теперь со мной останется на всю жизнь, идя рука об руку.
На моё лицо обрушиваются многочисленные удары тяжелой дубинки. Голова, как тряпичная, мотается из стороны в сторону, кровь смешанная со слюной брызжет из моего рта.
«Неужто не суждено мне увидеть рассветного неба? Нежных лучей закатного солнца над бескрайними высотками моего города?
А я ведь столько всего хочу сделать! Мне надо доучиться – остался всего годик! Один год – и я бы наконец бросил подработку, устроился бы в какую-нибудь крутейшую фирму айтишником… Деньгами бы обзавелся! Я бы мог открыть Вике лучшее будущее. Будущее и настоящее, которое мое солнышко заслуживает! Она ведь такая смышленая и талантливая девочка! Мы бы справились вместе… Может и Элина приняла бы меня за равного себе! Я смог бы предстать перед ней самодостаточным мужчиной, а не мальчиком, что «так и не смог оторваться от юродивой мамочки», которым она меня воспринимала!
Я хочу увидеть свадьбу Нюты и Егора – подумать только вы ведь вместе шесть лет со школьной скамьи! Я вживую видел, как вы старательно и тернисто выстраивали свою любовь, от которой захватывало дух. Егор мне уже показывал кольцо, которое купил Ане… Из красного золота с ручной резьбой, а в центре кажется был яркий сверкающий алмаз. Такой же ослепительный в свете солнца и изящный, как и сама Нюта. Егор, как же чертовски тебе повезло с будущей женой!
Я помню, как ты мне говорил несвойственным тебе серьезным тоном: «Раз у меня нет родичей – поведешь меня ты под венец хули!» – и хлопнул меня по плечу. Знал ли ты, сколь важными для меня звучат твои слова? Естественно знал, иначе бы не говорил так.
Но если я исчезну, место останется пустым на твоей стороне? Но ведь ты больше не одинок – Аня будет шагать рядом с тобой всю жизнь, я уверен в этом.
Я тоже так хочу, но где я свернул не туда? в каком отрезке своей жизни я ошибся? Я поступал где-то не верно, ошибался, спотыкался на ровном месте, но я пытался быть человечным… Неужели его во мне недостаточно, и я должен кричать, корчиться и страдать, ибо только так я могу искупить свои грехи?»
Кажется сижу на коленях, шатаюсь из стороны в сторону. Мою голову за волосы придерживают, заставляя поднять мутный взгляд куда-то вверх. На какую-то черную продолговатую коробку в жестких руках… или это не коробка? Что это? Коробки бывают со вспышками?
–… си прощения…
«Простите, что хочу жить».