Ежедневно в четыре часа пополудни фрау Гёт отправлялась на старую станцию очистки воды в чаще леса. Сегодня шел дождь, и ее обычная получасовая прогулка растянулась до сорока минут. С собой у нее были часы с репетиром[9], когда-то принадлежавшие ее дедушке. Часы как всегда работали безукоризненно. Она видела, что опаздывает.
Понадобилось много лет, прежде чем станция – L-образное сооружение, состоящее из трех зданий с рифлеными крышами и покосившимися стенами – смогла снабжать водой Реклингхаузен. Водный канал иссяк за несколько лет до того, как родилась фрау Гёт. Чтобы туда не падали люди, канал засыпали щебнем и дровами, но, несмотря на все предпринятые меры, прошлой весной на этой свалке пропало как минимум двое детей из Дома. Они бродили по таявшим глыбам льда и провалились. Откапывать тела было слишком опасно, поэтому люди не придумали ничего лучше, чем установить кресты.
Лесная дорога к станции превратилась в грязевой поток. Он прерывался в десяти метрах от входа, там в луже плескались две маленькие птички. За каждым отряхиванием следовала пауза, как будто кто-то сделал серию снимков и теперь поочередно их перелистывал.
В мае снег шел без остановки, но сейчас, в начале июня, дождь его смыл. Дождь шел с востока, а значит, состоял преимущественно из черной грязи. Никто не знал о том, что происходит на востоке: некоторые говорили, что он обезлюдел, другие шептались, что там назревает что-то скверное. Фрау Гёт отбрасывала второй вариант, списывая его на давний страх немцев, мол, если грядет какая-то опасность, она придет с востока.
Приподняв серую юбку, чтобы избежать грязевых брызг, и одновременно следя за чулками, она шагнула на плиту перед дверью. Плита была надгробием с кладбища, когда-то принадлежавшего аристократам из закрытой северной части станции. Дверной замок, как и имя барона на надгробии, был давно растоптан.
Она заметила, что ведро с водой, в котором дети мыли ноги, покрылось коркой льда. Надо бы его сколоть. У фрейлейн Зигрид появилась работенка.
Дверь распахнулась – стоило лишь слегка ее толкнуть. В помещении царил тусклый свет, проникавший через высокие грязные окна. Но треть солнечных батарей на крыше все еще работала, и из-за того, что на одном из заводских зданий была действующая батарея, она сможет включить электрическое освещение, когда прибудут дети. Она с удовлетворенным кивком заметила, что флажки все так же висят, а демонстрационные доски на месте и надлежащим образом украшены. В маленькой коробочке за почтовым ящиком лежал конверт. Взяв его в руки, фрау Гёт почувствовала, как замирает сердце.
За следующие пятнадцать минут в ее голове пронеслись события двадцатилетней давности, начиная с того дня, когда она впервые прибыла в этот район и вызвалась волонтером в Дом. В те дни в Доме было светло, и он хорошо отапливался, а зеленая краска на стенах придавала ему вид весеннего цветущего леса.
Ее офис находился в комнате с высоким потолком, круглым окном и маленьким складным столом. На стене висело летнее расписание. Каждую неделю Ученики мастерили нагрудные знаки, их прогресс отмечался красными косыми чертами. На прошлой неделе темой уроков были самолеты. На этой – гигиена. Дальше будет стрелковая подготовка. Сегодня она ожидала девять Учеников: Бена, Луиса, Пола, Лукаса, Эмму, Мию, Ханну, Гарольда и Софию. Маленькая София приходила всего дважды, но остальные, посещавшие занятия в течение нескольких месяцев, были уже тертыми калачами. Для всех ребятишек у нее имелись Государственные карточки с указанием таких данных, как семейный доход, наличие братьев и сестер, проблемы со здоровьем, и – поскольку она была Главой Дома – доклады осведомителей об антигосударственной деятельности, связанной с их семьями. Она редко читала что-либо обвиняющее, потому что дети смутьянов нечасто получали привилегию членства в Доме. А оно действительно было привилегией.
Фрау Гёт использовала мнемоническую систему для запоминания ее двадцати детей. Мюллер, конечно, был мельником, Рихтер – судьей. Имелся у нее даже задира Лукас Хартманн. Любопытное имя для унылого сутулого мальчика, у которого частенько носом шла кровь. Фамилии были более обычными, чем имели право быть. Большинство из них приняли в годы хаоса после Яркости, во время которой записи были уничтожены или утеряны. Когда Германия стала перекрестком для мигрантов, перемещающихся между всеми точками земного шара, истоптанным, как надгробие перед Домом. Исконно немецкая фамилия стала способом распространить правильную немецкую самооценку, не отказываясь от прошлого и, в то же время, стремясь к будущему. Она защищала человека от обвинений в чужеродности. Сейчас все было проще. Но только если, к примеру, вы не были чужаком, чья страна выступала на стороне врагов Государства.
Эти мысли об иностранцах привели ее к испанскому ребенку (во всяком случае, его бабушка и дедушка были испанцами) Флориану, который только на этой неделе уехал в Барселону. Фрау Гёт отделила его карточку от остальных, положила рядом с печью и занялась конвертом. Внутри, как она и подозревала, лежало письмо от Государства. Абзац посредине представлял из себя бессмыслицу из нескольких четырехбуквенных групп, расположенных в аккуратных колонках. Она достала часы с репетиром. Наверняка опоздает, но не стоит беспокоиться. Фрау Гёт подошла к закрытому шкафчику в задней части офиса и достала свое колесико для расшифровки. Она не записывала нерасшифрованный текст, держала его в голове. Закончив читать, женщина написала такой же зашифрованный ответ, положила его в ящик для писем и убрала колесико для расшифровки в шкафчик.
Спустя двадцать, а может быть, тридцать секунд Гёт поняла, что все еще стоит у шкафчика и, словно удавку, держит в руке платок.
Был еще один мальчик, которого звали Гарри.
Этот маленький мальчик был ее маленьким мальчиком. Гарри. Много лет назад. Когда она жила в Берлине с Филиппом – мужчиной из северной Англии.
Когда Гарри появился на свет, Англия была верным союзником Государства и играла важную роль в войне с Севером. Фрау Гёт не могла вспомнить, когда Англия предала Государство, но это случилось до того, как она покинула больницу вместе с Гарри. Судьба Филиппа изменилась очень быстро. В один момент он был связующим звеном между английскими военно-воздушными силами и Государством, а уже в следующий стал практически никем, как выбитый передний зуб. Дверь в их дом была взломана, все фотографии Филиппа уничтожены. Виниловые пластинки разбросаны и растоптаны. Полицейский инспектор, зашедший вечером, когда фрау Гёт ухаживала за Гарри, принес ей два сообщения.
Первое звучало так:
– Мы считаем, что это кража со взломом, и, честно говоря, мало что можем по этому поводу сделать. Как вы понимаете, на данный момент у Государства более серьезные проблемы.
Второе, которое он озвучил, взяв пластинку и подняв ее на свет, а затем взглянув на ребенка, было таким:
– Вы должны принять то, что произошло, и жить дальше.
После этого все ее время отнимал Гарри, за что она была благодарна. Все могло быть хуже. Исчезновение мужчин стало настолько обычным явлением, что в ее голове многие годы сами собой возникали свои планы. Многих других женщин в ее квартале постигла та же участь, и они, как правило, собирались вместе, пили суррогатный кофе, обсуждая возможность создания своего Государства в пределах нынешнего. Сообщество для детей, которые приходят домой и обнаруживают свой дом разрушенным, если не кирпичом то словом, или для жен, мужей которых забрали, ликвидировали или, как в случае с ней и Гарри, и то, и другое.
Месяцы спустя она раздумывала над тем, выйти ли ей замуж за некого Элиаса Гёта, работавшего в Государственных архивах и который с тех пор, когда они учились вместе в Доме в Шарлоттенберге, был безоглядно в нее влюблен. Даже сейчас, когда она смотрела на ручку шкафчика в своем Доме, воспоминания о Гёте заставили ее содрогнуться. Ее ошибка заключалась не в том, что она отказывалась от брака. Ее ошибкой было то, что она слишком долго ждала. В конце концов, она была молодой матерью с ребенком, надеющейся на хрупкие дружеские отношения (семьи у нее, с тех пор, как убили ее сестру, не было), и ей посчастливилось привлечь внимание даже такого мрачного человека, как Гёт. Если бы она вышла за него замуж раньше, он мог бы сильнее привязаться к Гарри.
Она поняла, что что-то не так, когда однажды возвращалась домой с Гарри с завода, где помогала делать мыло. Твердое дешевое мыло, которого никто, кроме самых богатых людей в Государстве, не мог избежать. Держа маленького Гарри за руку, она шла, держась середины дороги, где было безопасней всего. Вместе с другими детьми он провел целый день под ее рабочим местом, находя потерянные формочки и инструменты и очаровывая остальных рабочих.
Когда мать с сыном проходили мимо башни, она увидела, что на нее смотрит сметавшая с крыльца потоки дождя фрау Динес. Фрау Динес видела, что Гарри ей машет, но вместо того, чтобы помахать в ответ, зашла в дом.
– У тети Малис все в порядке? – спросил Гарри.
– Тетя Динес, похоже, занята, – процедила мать.
По дороге домой они встретили еще троих знакомых и каждый раз их игнорировали. Ее не покидало неприятное чувство, которое лишь усилилось, когда они повернули к своему дому и увидели, что ее новоиспеченный супруг Элиас Гёт стоит рядом с полицейским и курит трубку. Полицейский грустно смотрел на ребенка, Элиас широко улыбался. Он воскликнул, что ему наконец удалось зачислить Гарри в школу для вражеских детей, где он будет огражден от любых издевательств.
«Никаких издевательств» – это было первое, что она расслышала.
Ее захлестнула ненависть к этому человеку. Она отпустила Гарри и протянула руки к Элиасу, но было уже слишком поздно. Представители власти уже множество раз забирали детей, поэтому были готовы к ее реакции. Появившийся из тени второй полицейский воткнул ей в бедро шприц, пробивший пальто, юбку и нижнее белье. Жидкость попала в кровь, и она упала на спину, крича и судорожно хватаясь за онемевшую ногу. Хлопали окна соседей, а ее муж извинялся перед каждым, кто слышал крики, и объяснял, что с ней все будет в порядке…
Гарри она больше никогда не видела.
Год спустя, после похорон ее мужа, фрау Динес – теперь Малис – пригласила ее на кофе и пирожные. Они сидели среди унылых украшений, развешанных на стенах по случаю Государственного Рождества, и Малис вдруг передала фрау Гёт размытую фотографию отчета. Фрау Гёт прочла текст, после чего Малис сразу же бросила его в огонь. Поблагодарив ее, фрау Гёт пришла на могилу своего мужа и уставилась на мокнувший под темным дождем деревянный крест. Когда совсем стемнело, она вытащила крест и, отойдя в угол кладбища, сломала его об колено.
В отчете, украденном фрау Динес, говорилось, что ткани ее сына отправили Государственным морякам, обгоревшим во время операции в проливе Скагеррак[10]. В нижней части размытой последней страницы имелось примечание о том, что Гарри был уличен в том, что он пел английские детские песенки, сочиненные «иностранными меметическими агентами», другим детям на мыльной фабрике. Прочитав это, фрау Гёт спрашивала себя: «Кто принимает эти решения? Каков порог непослушания? Каковы критерии невиновности? Что есть наказание?» В конечном счете, спустя многие годы, она перестала задавать эти вопросы.
Фрау Гёт, нынешняя Глава Дома, вытерла платком слезы. Среди молодых женщин было модно использовать черный осадок дождя в качестве подводки для глаз, но фрау Гёт никогда этого не делала. В детстве контакт с осадком приводил к открытию язв, в основном вокруг носослёзных каналов. «Мы плачем, когда плачем», – говорил ее отец. Многие утверждали, что последствия Яркости безвозвратно исчезли, но она не решалась рисковать. Она не пользовалась косметикой. На ее голубом носовом платке, как и вокруг глаз, не было никаких черных пятен.
В главном зале нужно было протереть пыль, но об этом позаботится фрейлейн Зигрид. Фрау Гёт должна постараться, чтобы инструкции, переданные ей в зашифрованном Государственном письме, были выполнены до прибытия детей. В главном зале стояла доска с висевшими на ней листами бумаги с лучшими идеями от восьми детей, которые Питер Хоскинс, основное действующее лицо письма, мог воплотить во время своей новой жизни в Германии. Сорвав листы, фрау Гёт вновь посмотрела на них. Впервые она видела их на прошлой неделе, во время дежурной проверки. На одном был изображен светловолосый мальчик – ручки, ножки, два овала, – который ел мороженое. На другом рисунке похожий мальчик танцевал под темным дождем. Фрау Гёт уничтожала все рисунки, пока след молодого Питера Хоскинса не испарился.
Она больше не думала о нем как об «английском» или «тихом мальчике». Она вообще о нем не думала.
Через двадцать минут в дверь офиса постучала фрейлейн Зигрид. Коренастая девочка-подросток, на голове которой всегда красовался алый платок из плотной ткани. Она иногда бывала упрямой, но фрау Гёт неплохо с ней ладила.
Взгляд Зигрид тотчас метнулся к печке:
– Здесь тепло от этой штуковины.
Фрау Гёт даже в лучшие времена не была большой поклонницей пустых разговоров. Она, как правило, поощряла их в качестве награды для студентов. Сама она обычно не отвечала на чье-либо пустословие, но если другая женщина замечала это, то она никак не реагировала.
– Наш новичок больше не придет.
С лица фрейлейн Зигрид исчезло вялое выражение. Она выглядела оживленной.
– Питер?
– Да, юная леди, Питера больше не будет.
Взгляд фрейлейн Зигрид на секунду задержался на фрау Гёт. Это что, сопротивление? Удивление? Или обычная человеческая потребность в подробной информации? Но подробности не имели значения. Потому что они никогда не менялись. Похитители, эти славные люди, успокаивали бы его баснями о мороженом или поездке в зоопарк до самой разрушенной промышленной зоны, где располагалась их клиника.
Фрейлейн Зигрид выскочила в коридор. Фрау Гёт кончила писать письмо руководителю одной из Молодежных групп в Дортмунде – там ожидался Выходной – и с недоумением и некоторым смущением обнаружила, что напевает последние несколько строк английской детской песенки.
Вскоре она услышала, как начали прибывать первые дети и их родители. Из коридора доносился быстрый топот детских и медленные тяжелые шаги взрослых ног. Когда дети проходили мимо ее двери – маленький Бен, чуть приоткрыв ее, помахал, а Пол вежливо поклонился, – фрау Гёт приветствовала их кивком, не вставая со стула. Родители, не здороваясь, оставили детей и тотчас ушли.
Фрау Гёт прекрасно понимала, что заходить в зал до пяти вечера не стоит. Она надеялась, что до этого времени фрейлейн Зигрид займет их играми и как можно сильнее утомит, чтобы во время наставлений они соблюдали тишину.
Без пяти пять, когда фрау Гёт собралась было сменить в ручке пасту, в дверь просунулась голова фрейлейн Зигрид:
– София спрашивает, можно ли им поиграть в крикет. Английскую игру. Я не знаю, что ответить. Может, сейчас как раз подходящее время… – Она запнулась, вопросительно вскинув брови.
Фрау Гёт даже не подумала помочь ей с окончанием фразы, нарочно растягивая этот момент до возникновения неловкой паузы. С фрейлейн Зигрид это, похоже, было действенным шагом. Наконец, она сказала:
– Подходящее время для чего?
Девушка замялась.
– Чтобы рассказать им о…
Она почти сказала «Питер», почувствовала фрау Гёт.
Женщина одарила ее ледяной улыбкой. Из жизненного опыта, учитывая и усвоенные ею самой уроки, фрау Гёт знала, что ученику лучше пройти свой собственный путь к заключению. Самому выбрать продолжение.
– Все ясно, – кивнула фрейлейн Зигрид.
В шесть часов, когда электрический свет сменил тусклый солнечный, в зал вошла фрау Гёт. Повизгивавшие, бегавшие по кругу дети тотчас замолчали. Фрау Гёт посчитала их – всего девять: Бен, Луис, Пол, Лукас, Эмма, Миа, Ханна, Гарольд и София. Предыдущая помощница, Годран, дала им (как она их называла) «имена карликов», что помогало ей их запомнить: чихоня, колючка, худышка… фрау Гёт в этом не нуждалась.
Дети смотрели на нее, словно наблюдающие за айсбергом матросы.
Фрау Гёт дважды хлопнула в ладоши и попросила детей собрать все игрушки и настольные игры и положить в шкаф. Когда это было сделано, – в тишине, с помощью фрейлейн Зигрид, которая трепетно, словно оружейник, принимала из детских рук ленточки, юлы и мячики, – фрау Гёт подошла к большой доске, повернулась и протянула руки ладонями вверх, ожидая, пока дети образуют полукруг. Когда они сделали это, она опустила руки, и дети сели.
София пришла в Дом недавно, поэтому неуклюже суетилась, не успевая ни сесть, ни собрать игрушки.
– София, что не так с твоим платьем? – спросила фрау Гёт.
Нахмурившись, София беспокойно взглянула на фрау Гёт, повернулась к соседу из своего отряда, Бену, и прошептала:
– Почему она думает, что с моим платьем что-то не так?
Бен в замешательстве посмотрел на Софию. Как и все дети, находившиеся здесь, он был слишком мал, чтобы до конца осознавать, почему его родители так хотели, чтобы они приходили в Дом. Но он понимал, что это очень важно для них и означало также большее количество еды и повышенную безопасность. Поэтому он сидел смирно и делал то, что ему говорят, даже не понимая всех деталей. Просто знал, что лучше делать то, что просит фрау Гёт.
– Замолчи и садись, – прошептал он в ответ. Несколько других детей захихикали.
Чтобы показать, что ее можно не бояться, фрау Гёт улыбнулась, хотя знала, что ее чернозубая улыбка не всегда вызывает положительную реакцию.
София покачала головой, всем своим видом показывая, что ей все это не нравится, но все же притихла.
– Добрый вечер, дети, – начала фрау Гёт.
– Добрый вечер, фрау Гёт, – отвечали они.
София подняла руку.
– Можно мне немножко потанцевать?
– Ты можешь, но тебе нельзя, – сказала фрау Гет. Она надеялась, что ребенок не умственно отсталый. Иначе жизнь Софии станет намного сложнее и короче. – Давайте повторим наш обет. Вы помните обет?
Остальные дети сидели неподвижно, но София наклонилась вперед, вытянула руки, словно потягивающаяся кошка, и, хихикнув над чем-то, спросила:
– А где Питер?
– Кто? – переспросила фрау Гёт.
София засмеялась, как будто ожидала, что фрау Гёт затеяла игру. Но другие дети не смеялись, и когда она оглянулась, чтобы увидеть, как они отреагируют на эту новую игру, никто не обратил на нее внимания.
– Питер. Из Англии, – повторила она, будто они оглохли, и прошептала сидевшему рядом Бену: – На этой неделе Питер покажет нам, как играть в крикет.
Все молчали. Бен с ужасом смотрел на свои грязные ноги.
– Кто-нибудь помнит Питера? – наконец спросила фрау Гёт.
Дети покачали головами. Бен качал энергичнее всех. София ударила его по руке.
– Вы все меня разыгрываете, и это не очень приятно, – сказала она и, сложив руки на коленях, посмотрела на остальных, готовая к спору.
– София, это место без насилия, – сказала фрау Гёт. – Если ты еще раз так сделаешь, отправишься в шкаф.
София рассмеялась и прикрыла рот рукой.
Фрау Гёт начала обет:
– Под этим кровавым стягом…
Дети, кроме Софии, произносили слова вместе с фрау Гёт. Старшие приносили обет уверенно и четко, голоса младших были тоньше и звучали не в лад, а маленькая София и вовсе беззвучно открывала рот, словно поддерживая игру.
Когда клятва закончилась, фрау Гёт посмотрела на детей. Они были очень маленькими. Слишком маленькими, чтобы делать надлежащие нагрудные знаки. Несмотря на то, что она каждую неделю планировала новое расписание, она решила, что его изменение будет целесообразным. Она хлопнула в ладоши и сказала:
– Фрейлейн Зигрид, думаю, мы покажем им видео с Годран.
Фрау Гёт внимательно следила за реакцией своих подопечных, и сейчас фрейлейн Зигрид и детей. Зигрид, которая стояла за полукругом, скрестив руки, покачала головой, как бы для того, чтобы убедиться, что она не ослышалась. Реакция детей оказалась более разнородной. Старшие выглядели спокойными, младшие – возбужденными.
– Но мы не должны говорить о Годран. Она была плохой, – сказал Бен.
– Плохой? – переспросила фрау Гёт.
Какое-то мгновение Бен выглядел испуганным, словно потерял что-то ценное, и хлопал по карманам, чтобы найти эту вещь. Но вдруг его взгляд обрел осмысленность.
– Она была… была ничем.
– Совершенно верно, – кивнула фрау Гёт.
Эмма подняла руку.
– Да, Эмма?
– Разве мы не будем учиться гигиене?
Фрау Гёт покачала головой и, вскинув брови, взглянула на фрейлейн Зигрид.
– Фрау Гёт, может быть, мы немного об этом поговорим? – спросила Зигрид.
– Нет, фрейлейн Зигрид, мы будем смотреть видео, – сказала фрау Гёт. Она не раз видела, как приходят и уходят такие люди, как фрейлейн Зигрид. Годран была похожа на нее: молодая, добропорядочная, способная поспособствовать закладке Государственных границ, хоть и не отличавшаяся убежденностью. – Вы найдете запись на моем столе. Проектор на шкафу с игрушками. Мы вас подождем, да, дети?
– Да, фрау Гёт, – почти хором ответили они.
Опустив глаза, фрейлейн Зигрид ушла. Через минуту на стуле за спинами детей (чтобы изображение падало на стену рядом с доской) стоял проектор, и Зигрид перемотала запись на самое начало.
Она взглянула на фрау Гёт, ожидая сигнала. Глава Дома кивнула.
Движущееся изображение было черно-белым и слегка подрагивало, как будто съемка велась втайне, но место действия было ярко освещено и хорошо различимо. На переднем плане стоял стол, на котором лежала большая карточка, гласящая: «Казнь Годран Мала».
Несколько детей издали непонятные звуки.
В кадре появилась Годран, которая еще несколько недель назад была сотрудником Дома. На ней было платье с узким лифом и пышной юбкой, очень похожее на то, которое носила фрейлейн Зигрид. Она выглядела осунувшейся – была значительно худее, чем в последний раз, когда фрау Гёт ее видела. На экране вокруг Годран собралась группа суровых мужчин в плащах. Один был выше всех прочих и носил треуголку. Он что-то зачитал с листа бумаги. Возможно, последние ритуалы, но звука на записи не было. До зрителей доносился лишь треск и шум проектора. Мужчины начали пожимать друг другу руки, как будто только что завершили сложные переговоры.
На экране появилась Годран, которую завели на вторую ступень низкой виселицы. Внизу кадра было видно, как ветер развевает нижний край ее юбки и небрежно связанные в пучок волосы. Все это время выражение ее лица было не совсем отсутствующим, скорее, беспристрастным. Возможно, так выглядит стоматолог до того, как попросит пациента широко открыть рот.
Фрау Гёт взглянула на детей. Теперь они смотрели хроники довольно спокойно. София же выглядела ошеломленной.
Рядом с Годран шагали двое мужчин. Один из них держал девушку за плечо, как будто она могла упасть, а другой тянулся к петле. Она явно висела слишком высоко, и ее требовалось опустить. На переднем плане был еще один человек. Он выглядел потерянным, как будто ему велели стоять там, но не объяснили, что делать.
Мужчине, спускающему петлю, все никак не удавалось это сделать. В конце концов, человеку, державшему Годран, это надоело, и он стал ему помогать. Вместе они провели петлю над головой Годран и надели ей на шею. То и дело подтягивая и поправляя ее, они потратили много времени, следя за тем, чтобы она висела достаточно низко, но не слишком. Веревка не должна провисать. Все это время Годран смотрела вдаль. Фрау Гёт задалась вопросом, что она видит, но ей было не суждено это узнать, потому что камера не поворачивалась.
Проектор показывал Годран, стоящую на виселице.
Мужчины вокруг нее теперь были в черных масках. Они не надели капюшоны, чего ожидала Фрау Гёт при первом просмотре этой записи, ограничившись масками, скрывающими лишь верхнюю половину лица.
Охранник, стоявший ближе всех к виселице, потянул рычаг, и под Годран открылось отверстие, в которое она упала. Однако что-то пошло не так. Веревка слишком провисла, и девушка, споткнувшись, приземлилась, совершенно невредимая, наполовину застряв в дыре. Фрау Гёт закрыла рот рукой, сдерживая смех. Впервые на лице Годран появилось раздражение. Но она не плакала. Вскоре это выражение исчезло, и она терпеливо посмотрела на мужчин.
– Она будет танцевать! – крикнул Луис.
Услышав это, фрау Гёт резко перевела взгляд на него. Но он не смотрел на экран. Он откинулся назад и шевелил ногами в воздухе. Метнувшаяся фрейлейн Зигрид грубым движением посадила его ровно. После этого Луис успокоился.
Между тем на экране устройство вернули в исходное положение, и Годран снова оказалась над люком. Когда мужчина нажал на рычаг, она аккуратно опустилась, но лишь на несколько сантиметров. Узел веревки немного сместился, и ее голова была запрокинута в другую сторону. В прикрытых глазах появилось что-то фальшивое. Фрау Гёт подумала, что это похоже на то, как бодрствующий человек пытается сомкнуть глаза, чтобы побыстрее окунуться во тьму. Когда узел выровнялся, ее болтающееся тело полностью развернуло к камере.
Фрейлейн Зигрид двинулась вперед, чтобы остановить запись, но фрау Гёт подняла руку.
Годран начала качать головой и вдруг открыла глаза. Полные тьмы.
«Нет, нет, нет».
Через минуту, после нескольких подергиваний, напомнивших фрау Гёт о птицах, купавшихся в луже у Дома, Годран умерла.
Фрау Гёт повернулась к детям и глубоко вздохнула.
– Что вы видели? – спросила она.
– Ничего, – ответили они.
– О ком было видео?
– Ни о ком.
– Отлично, – кивнула фрау Гёт.
Ее больше всего интересовала реакция Софии. Видео включали, чтобы преподать ей урок, и, похоже, оно ее немного успокоило. Лицо девочки ничего не выражало. Бен, между тем, дрожал. Это пройдет. Этот опыт был важной частью убийства, нечто вроде силовой тренировки, которую фрау Гёт уже прошла и теперь была обязана научить этих детей.
– Мы увидели достаточно, – сказала фрау Гёт. – Фрейлейн Зигрид, не могли бы вы убрать проектор?
– Но она все еще танцует! – выпалил Луис, и несколько детей рассмеялись. Даже Бен. Это было хорошо.
София что-то сказала. Фрау Гёт не совсем расслышала, но Зигрид, прекратившая собирать проектор, давала повод полагать, что за этим что-то последует.
– Что ты сказала, София? – спросила фрау Гёт.
София посмотрела на нее довольно уверенно и без малейшего вызова сказала:
– Она, наверное, улетела. Как в детской песенке.
Рот фрау Гёт дрогнул.
– Замолчи. – Она откашлялась и хлопнула в ладоши. – Итак, сегодняшняя тема – гигиена.
Фрау Гёт как раз пересматривала свои бумаги и наслаждалась теплом горячей печи, когда в дверь постучали, и вошла фрейлейн Зигрид. Выдержав небольшую паузу, фрау Гёт подняла глаза. Редкие помощники были столь невежливы.
– По всей видимости, что-то важное, фрейлейн Зигрид?
– Мы ищем Софию.
– Фрейлейн Зигрид, вам нужно следить за тем, чтобы каждого ребенка забирали родители, – снисходительно напомнила фрау Гёт.
– Я везде искала, даже в саду.
Жестокая выдумка – называть «садом» пепелище между станцией и старой железнодорожной линией.
– Фрейлейн Зигрид, – тихо сказала фрау Гёт, как будто это было само собой разумеющимся. – София пробыла с нами только три недели, но она убегала домой сама как минимум дважды. Неужели она снова это сделала?
Фрейлейн Зигрид покраснела.
– Я продолжу поиски. Уверена, они оба найдутся.
Фрау Гёт положила ручку.
– Оба?
– Да, малыш Бен тоже пропал.
В течение следующего часа фрау Гёт и фрейлейн Зигрид искали двоих детей во всех комнатах, кладовых и даже на длинном чердаке. Их нигде не было. Фрау Гёт не беспокоилась. Несмотря на то что детям не разрешалось уходить самостоятельно, они делали это регулярно, так как их дома в основном располагались в конце лесной тропы. Когда наступил вечер и совсем стемнело, Фрау Гёт сказала фрейлейн Зигрид, чтобы та шла домой, а сама она все закроет и еще раз просмотрит помещения. Девушка нехотя ушла.
Пятнадцать минут спустя фрау Гёт стояла на пороге с ключом и уже собиралась закрыть дверь, как вдруг ее озарило. Она прошла в конец зала, прижалась ухом к большому серому шкафу с игрушками и услышала, как внутри кто-то шептал:
– Улетай, Питер, улетай, Пол. Вернись, Питер. – Пауза. – Теперь ты.
Низким голосом, почти похожим на волчий рык, фрау Гёт сказала:
– Вернись, Пол.
– Это фрау Гёт! – выдохнула София.
– Я хочу выйти, – сказал Бен. – Я хочу выбраться отсюда.
Он ударил в дверцу, вызвав звук маленького гонга. Шкаф, конечно, было невозможно открыть изнутри.
– Улетайте, – мечтательно произнесла фрау Гёт.
Она внезапно обнаружила, что не может вспомнить лицо своего ребенка, маленького Гарри, немецкого ребенка с английским именем.
Она прижала ладонь к холодному металлу. Бен отчаянно колотил в дверцу.
– Я хочу выйти! – кричал он. – Выпустите меня! Пожалуйста!
Уходя, фрау Гёт вспомнила, как кричал Гарри, когда его уносили. Его животные крики – захлебывающиеся, гортанные, хриплые – смешивались в ее голове с криками Софии и Бена. Именно сейчас подходило к концу преждевременное развитие Софии. Это ее последний урок.
Фрау Гёт заперла дверь и спустилась по тропинке, быстро исчезнув между деревьями. Не вынимая руку из кармана юбки, она нажала кнопку на часах с репетиром. Домой она опоздает. Ее следующий визит на станцию состоится через неделю. Фрейлейн Зигрид, несомненно, найдет, где нужно прибраться.