Спустя три дня пребывания на воде они натолкнулись на катер береговой охраны. Лоцман, лицо которого почти полностью скрывалось за очками виртуальной реальности, заметил на радиолокационной станции судно и заглушил мотор.
– Спокойно, – прошептал он.
– Кто это? – пробормотал Дауд.
– Какая разница?
Дауд считал, что никакой. Подняв голову, он выглянул из-за носа лодки, но увидел одну лишь кромешную тьму. Ночь была безлунной, звезды спрятались за облаками. Патрульный катер, вероятно, двигался в режиме тишины; было сложно сказать, далеко ли он находится.
Он снова лег на дно и уставился в темное небо, чувствуя, как где-то внизу колышутся большие мощные волны.
– Что будем делать? – спросил он.
– Подождем, – тихо ответил лоцман. – И не будем шуметь.
Дауд закрыл глаза и скрестил руки на груди. Лодка низко сидела в воде и была изготовлена из материалов, определяющихся на радарах как плавучий пивной кег. Они с лоцманом бок о бок лежали на дне, накрытые вощеными брезентовыми чехлами, пахшими камфарой и развеивавшими тепло их тел в море через тянущуюся вслед паутину полых нитей. Лодка-невидимка, как называл ее Лацис. «Единственная в своем роде. Пожалуйста, не разбейте ее».
Ему стало интересно, где Лацис сейчас. Он представил себе старика, который стоял на пляже побережья Фокеи и смотрел, как Дауд и лоцман выходят в море, затем поворачивают и медленно движутся к линии деревьев, где был спрятан грузовик, на котором перевозили лодку.
– Есть несколько способов это сделать, – размышлял Лацис в их первую встречу. – Мы могли бы посадить вас в малозаметный катер на подводных крыльях, просто прокатить по Эгейскому морю на высокой скорости ночью и доставить туда, где вам необходимо оказаться через несколько часов, но это рискованно. Поэтому не будем торопиться. – Он, казалось, вполне проникся идеей. Его испещренные шрамами руки лежали на столе. Рукава своей застиранной старой синей рабочей рубахи он закатал, были видны тугие мышцы рук. – Мы проберемся в Европу.
Разумеется, Лацис не знал цели этой миссии, и ему хорошо платили, чтобы он не выражал никакого личного мнения, которым позже (почувствуй он в том нужду) мог поделиться с турецкими властями. Дядя Дауда говорил, что старик начал заниматься незаконной перевозкой людей в лихие года первой четверти века, еще до того, как различные мелкие разлады слились в один большой Кризис. В прежние времена у них были какие-то совместные дела, и Дядя Дауда считал, что Лацис заслуживает доверия, как никто другой.
Они беседовали в семейной резиденции в пригороде Берберы с видом на Аденский залив[1]. За неделю до этого разговора в регион вторглись повстанческие силы, которые некоторое время сражались с правительственными войсками, грабили, сжигали деревни и уходили прочь. Семья постоянно держалась начеку и укомплектовывала рельсотроны[2], установленные на стенах резиденции (им, как и повстанцам, грозила атака со стороны правительства), и когда Отец и Дядя пришли к нему со своим предложением, Дауд все еще не оправился от ежечасного напряжения последних дней.
– Ты, конечно, можешь отказаться, – сказал ему Дядя, когда они изложили свой план. – Но твое место займет кто-нибудь другой. Возможно, один из моих сыновей.
Дауд вспомнил, как сидел и смотрел на проекцию карты на столе, почти ошарашенный расстояниями, которые нужно было преодолеть.
– У наших друзей в Эр-Рияде есть самолет, – сказал Дядя, продолжив объяснять способ переправы через Персидский залив и сухопутный маршрут через Йемен и Саудовскую Аравию, как будто это была увлекательная школьная экскурсия, а не путешествие через опаснейшие территории на Земле.
– А нет ли у вас друзей в Найроби, у которых был бы самолет? – мягко осведомился Дауд.
– Мы воины, – предупредил его Отец. – Потомки воинов. Не стыди меня в моем собственном доме.
– И Найроби, – добавил Дядя с улыбкой, – находится не в том направлении.
– В наши руки вот-вот попадет великий дар, – сказал Отец. – Мы должны оказаться в нужном месте в нужное время, и обязаны использовать его. Мы изменим мир.
«Миром правят старики», – подумал Дауд, вздрагивая от холода полуночного Эгейского моря и задаваясь вопросом, доживет ли он до того дня, когда присоединится к их числу.
– Уходят, – пробормотал лоцман.
Дауд прислушался, и ему показалось, что он слышит очень слабый и далекий звук двигателей.
– Дадим ему час, чтобы отплыл подальше, – сказал лоцман. – И снова отправимся в путь.
Чтобы добраться до места назначения, Дауду понадобилась почти неделя. За счет своего тихого каталитического мотора маленькая лодка во время всего пути дрейфовала, но так было задумано. Как сказал Лацис, прямое приближение к берегу на высокой скорости заняло бы всего несколько часов. Это также привлекло бы внимание всех систем дальнего обнаружения, которые европейцы разбросали по всему Эгейскому морю. Ночью, привязав себя к лодке, Дауд и лоцман по очереди выполняли плавательные упражнения. В течение дня они оставались под одеялом из миметического[3] материала, принимавшего цвет морской волны и прятавшего их от спутников и беспилотников. Лодка очищала морскую воду, а под палубой хранился питательный, но без каких-либо деликатесов, месячный сухой паек. От голода они, по крайней мере, не умрут. Фактически, важность сохранения своего веса постоянным закладывали в Дауда практически на каждой встрече, когда они составляли план. «Не буду притворяться, что понимаю это, – говорил Дядя, – но мне говорили, что масса тела очень важна». В то утро, когда на востоке только-только начал разливаться рассвет, лоцман толкнул Дауда ногой и сказал:
– Система дальнего обнаружения.
Дауд сел, поднял край миметического одеяла и посмотрел на волны. Почти полвека Европа укрепляла концентрические границы и буферные зоны, чтобы лучше защитить себя и своих граждан от таких, как он. После финансовых крахов и бесконечных споров о том, какие страны должны отвечать за безопасность, ЕС, в конечном итоге, угрозами заставил государства южной Европы финансировать линию сенсорных буйков дальнего обнаружения, простирающуюся от центра Эгейского моря до египетского побережья и через Средиземное море в Испанию. Они контролировали все сухопутное движение, проходящее между Малой Азией и Ближним Востоком, а также Африкой и Европой. Массово производимые американскими подрядчиками буйки были маленькими и дешевыми, и как все маленькие и дешевые вещи сильно подвергались сбоям. Никто бы не поднял тревогу, если бы контейнер с аппаратурой РЭП, встроенный в узкий киль лодки, отключил бы ближайший буек и они проскользнули через систему обнаружения. Однако довольно быстро прибыла бы бригада, чтобы его заменить.
– Я ее не вижу, – сказал Дауд.
– На два часа, – произнес лоцман. – Мы почти над ней.
Дауд прищурился и, наконец, обнаружил маленький цилиндрический предмет, подпрыгивающий на волнах. Он был не больше кофейника.
– Ты уверен, что он не может нас видеть?
– Сложно сказать, – ответил лоцман. – Очень скоро мы это узнаем.
Они проплыли мимо буйка, и в течение нескольких напряженных часов отдалялись от системы обнаружения, но, кроме горстки маячащих в отдалении рыбацких лодок и пары проходящих через облака самолетов, ничего не увидели.
На следующий день лоцман сказал:
– Мы на месте.
Под покровом темноты они осторожно подплыли к острову. К берегу было пришвартовано несколько огромных кораблей, светившихся так ярко, что их, казалось, можно было увидеть с околоземной орбиты. Дауд услышал доносившиеся из глубины острова слабые, но отчетливые звуки музыки. За кораблями виднелась линия огней, тянувшаяся вдоль побережья и освещавшая смутные образы собирающихся вокруг гавани и поднимающихся на холмы жителей.
Держась подальше от других кораблей, лоцман обогнул остров. Дальняя сторона казалась более или менее незаселенной. Дауд знал этот остров лишь по картам и фотографиям, но видел его ночью впервые в жизни. Он различал огни двух или трех зданий, расположенных возле поднимающейся из моря огромной темной горы и казавшихся жилыми.
– Береговой патруль, – пробормотал лоцман.
Дауд присмотрелся и увидел фары нескольких транспортных средств, которые медленно двигались вдоль береговой линии. Был слышен звук их двигателей. Вскоре они исчезли из виду, и вновь осталась только темнота и шум омывавшего остров моря.
– Ушли, – произнес лоцман. – Удачи.
Дауд схватил сумку, сказал: «Тебе тоже» – и вывалился из лодки. Вода после теплого миметического брезента оказалась невероятно холодной, но он быстро сориентировался и интенсивно погреб к берегу. Позади себя он слышал тихое ворчание двигателя разворачивающейся лодки. Дауд понятия не имел, возвращался ли лоцман в Турцию или намеревался пристать к другому берегу. За все время переправы они не обменялись и парой сотен слов.
Около километра Дауд плыл неторопливо, его сумка, привязанная к тросу, подпрыгивала на волнах позади. Наконец, упершись коленом в песок и гальку, он выполз на берег. Несмотря на регулярные физические упражнения, после недели, проведенной в море, он пока не мог твердо стоять на ногах. Дауд полз, пока не добрался до обломка скалы, укрывшего его от дороги.
Он снял гидрокостюм и спрятал его в щель в камне. На подмышке была застежка. Резко потянув за нее, Дауд услышал какой-то хлопок, и через несколько мгновений, когда костюм расплавился, в нос ударил резкий химический запах. Он вытащил из сумки сменную одежду западного производства: джинсы, футболку, толстовку с капюшоном и кроссовки. Вещи были не новые, но от дорогих брендов. В отдельном кармане лежали документы, удостоверяющие личность – сомалийский паспорт, разрешения на поездки и другие важные бумаги, – но они предназначались только для самых крайних случаев. В первую очередь любая встреча с властями закончится проверкой микрочипа, вживлявшегося в кожу каждого беженца, проживающего на стыке с границей Европы. Без такого чипа наиболее оптимистичный вариант, на который он мог рассчитывать, – длительная и скверно организованная репатриация[4], а после – многолетние страдания от сардонически выраженного недовольства своего Отца и Дяди. Лучше не рисковать понапрасну.
В течение последних 50 лет иммиграционная политика ЕС в отношении беженцев, спасающихся от хаоса, творящегося в Африке и на Ближнем Востоке, заключалась в том, чтобы как можно скорее решить эту проблему в своих северных странах. Они устанавливали заграждения из колючей проволоки вдоль южной границы и закрывали доступ в манящий беженцев центр континента.
Греция и Турция оказались по другую сторону баррикад – первая была слишком измучена финансовым и политическим кризисом, чтобы жаловаться, а последняя все так же раздражена нереализованной перспективой членства в ЕС и не собиралась ничего предпринимать, чтобы угодить Брюсселю. Эти страны выступали эффективными барьерами, на которых бесконечный поток людей можно было остановить, собрать до кучи, обработать и репатриировать. Это оказалось трудоемкой задачей и, вероятно, единственной развивающейся индустрией в Греции. Между тем итальянцы, чуть более зажиточные, но на самом деле не намного, покупали американские беспилотники и организовывали круглосуточные патрули вдоль края своих территориальных вод, выпуская ракеты во все, что их не устраивало. Европейцы превратили свой континент в крепость, но в каждой крепости есть потайные уголки и трещины, в которые тщательно подготовленный человек может проскользнуть.
Дауд достал из сумки небольшой рюкзак со сменной одеждой, потрепанной книгой в мягкой обложке, набором средств для выживания и несколькими другими вещами. Свернув водонепроницаемую сумку, он засунул ее в рюкзак, закинул его за плечо и начал осторожно пробираться по берегу. Добравшись до дороги, он присел в кустах и, убедившись, что машин поблизости нет, быстро перешел на другую сторону и начал подниматься по склону.
– Знаешь, я не в силах назвать ни одной причины, по которой не мог бы просто полететь туда напрямую, – сказал Дауд Дяде.
Дядя вздохнул.
– Потому что, когда ты будешь проходить иммиграционный контроль, тебе вживят микрочип, и они будут знать, где ты находишься. Весь смысл этих маневров в том, что они не узнают, как ты туда попал.
Дауд посмотрел на Дядю и Отца. Эти двое стариков когда-то обладали немалой властью. Не публично, а оставаясь в тени. Своими силами и упорством они создали сеть разведки, которая охватывала большую часть Африки и протягивала щупальца в южную Европу. Дядя любил говорить, что разведывательная работа существует независимо от всех временных соображений, а падение предыдущего правительства, назначение новой службы безопасности и их нынешнее состояние домашнего ареста вряд ли их удерживали. Им не разрешалось покидать резиденцию, но они все так же бодро дестабилизировали небольшие государства и обеспечивали подходящие условия для диктаторов с другой стороны континента, и никто не мог их остановить.
– Ты должен быть сильным, – сказал Отец. – Поездка – лишь малая часть этого предприятия.
– Я не боюсь, – ответил ему Дауд.
– Тогда ты идиот, – произнес Дядя. – Или лжец. А нам такие не нужны.
Дауд встал, подошел к окну и посмотрел на территорию резиденции. У него была огромная семья, многие члены которой работали в разведке с Отцом и Дядей и впоследствии решили отправиться с ними во внутреннюю ссылку. Его страна очень долго находилась в стадии конфликта. Говорили, что многие на Западе думали, что фраза «охваченная войной» является частью ее названия. Охваченная Войной Сомали, где даже ее население не могло с уверенностью сказать, кто руководил страной или даже вообще было ли такое руководство. Его Отец и Дядя создали семью, чтобы держаться в стороне от подобного. Ни бог, ни племя, ни преданность не были им указом. Их обучали внедрению, саботажу, диверсиям. Старейшины семьи смотрели на их работу, видели, что у них хорошо получается, и отводили взгляд на север, на бурлящий хаос Йемена и множество мелких безостановочно вздоривших между собой эмиратов, оставленных Саудитами, которые сбежали в Париж во время переворота. Для богатых не стоило большого труда попасть в Европу – полет на реактивном самолете, и какой-то мелкий бюрократ уже ждет у взлетной полосы на другой стороне и держит в руках визы длительного пребывания и, возможно, приветственную бутылку шампанского «Круг». Разумеется, для большинства все было не так просто.
Шестнадцатилетний, почти двухметровый Дауд отвернулся от окна. В своем возрасте он умел взламывать правительственную коммуникационную сеть, говорить на четырех языках, разбирать десяток различных типов штурмовых винтовок в боевых условиях, мог приготовить стандартную ресторанную еду, цитировать Кольриджа и убить человека свернутой в рулон газетой. Ему было нелегко признаться, что он боится. Его обучали быть способным почти с того момента, как он начал ходить. Страх перед чем-либо означал сомнение в его собственной способности. Страх был первым шагом к провалу.
– Если вы поможете мне добраться туда, я сделаю это, – сказал он. – Не нужно во мне сомневаться.
Двое стариков обменялись взглядами, а затем посмотрели на него.
– Иди попрощайся с братьями и сестрами, – сказал Отец. – Ты отправляешься после обеда.
После стольких рассветов, проведенных на качающихся волнах Эгейского моря, это утро было почти религиозным обрядом. Или могло бы им стать, если бы Дауд был хоть немного религиозным. Он присел на высоте половины склона горы, возвышавшейся в центре острова, и смотрел, как на востоке разливается свет, открывая фантастический вид на море и разбросанные острова. Далеко на горизонте виднелось размытое темное пятно, которое, по его мнению, могло быть турецким побережьем. Солнце, поднимающееся над краем света, казалось, на миг заставило вспыхнуть море яркими цветами.
Отсюда он мог видеть на много километров вдоль прибрежной дороги. Похоже, люди на этой стороне острова бывали нечасто. Вероятно, причиной этому служила плохая каменистая почва. Здесь также не было естественных гаваней. История и география заняли всего десять или пятнадцать километров на другой стороне и не считали нужным распространяться дальше. До этого момента, не считая берегового патруля, совершающего свой ежечасный объезд, он видел лишь несколько транспортных средств.
Немного выше по склону раскинулась небольшая рощица низкорослых и потрепанных деревьев. Походив между ними, Дауд нашел подходящее место и начал отодвигать большие и маленькие камни в сторону, пока не добрался до почти бесполезной почвы. Затем аккуратно вырыл ямку глубиной в несколько сантиметров. Убедившись, что она достаточно глубока, он присел, расстегнул рюкзак и достал небольшой прозрачный флакон. На дне дребезжал тусклый металлический предмет примерно того же размера и формы, что и семя подсолнечника.
Он вспомнил, как Дядя дал ему флакон. На нем были защитные перчатки.
– Множество ботанов, – серьезно сказал ему Дядя, – погибло, чтобы предоставить нам эту информацию.
Это была семейная шутка, но в ней скрывалась мораль: разведка всегда требует определенных затрат. Дауда и его братьев и сестер учили не относиться к разведывательной информации легкомысленно и помнить, что это не просто слова, цифры, фотографии и видео.
В этом случае так и было. Чтобы Дядя мог передать ему флакон, умерли люди. Об этом стоило помнить.
Его предупредили, чтобы он не касался семени, – внутри флакона было какое-то защитное покрытие, – поэтому он просто снял колпачок и перевернул его над ямкой. Семя упало на землю рядом с краем отверстия. Вокруг него начала виться слабая струйка дыма. Вздохнув, Дауд огляделся, нашел веточку и, столкнув семя в ямку, засыпал ее землей и присел на корточки. Держа веточку перед лицом, он прищурился и увидел, что ее конец как будто был обглодан. Пока еще обглодан; под взглядом Дауда, он, казалось, исчезал в крошечном облачке тумана. Воткнув веточку в землю над ямкой, он отошел на несколько метров, устроился под засохшим деревом и посмотрел на часы. Дядя сказал, что нужно ждать двенадцать часов. Во всяком случае, они располагали такими разведданными. Здесь они имели дело с Тайной, и могли быть различные варианты. Дауд прислонился спиной к дереву, настроил будильник и закрыл глаза.
– Это оружие колоссальной мощи, – сказал ему Дядя. – По нашим данным, оно было разработано северными корейцами, которые заинтересовались технологиями, запрещенными на Западе.
Дауд сидел на диване в гостиной главного дома и читал на планшете технические характеристики вещи, которую доставили прошлой ночью. Он взглянул на Дядю и Отца и сказал:
– Северная Корея.
– Да, мы знаем, – откликнулся Отец. – Последний неурожай убил более миллиона человек, и они до сих пор работают над подобными устройствами, – добавил он, кивая на планшет.
По мнению Дауда, а также большинства людей в мире, Северная Корея попала в котел неуправляемых социальных экспериментов, возглавляемых непредсказуемой династией Ким. Почти 30 лет в страну не пускали ни одного жителя Запада, а то, что выяснила разведка, представлялось в форме безумных слухов о генетических экспериментах, людях-гигантах, обезьянах, которые научились управлять машинами, собаках, способных вести беседы на обыденные темы и прочем в том же духе. Можно было отрицать наиболее противоречивые из слухов и всё же слышать неправдоподобные россказни о возможном нанесении ядерного удара Северной Кореей в начале двухтысячных, которые выглядели беспочвенными и не вызывали опасений. Поговаривали даже, что все ядерные державы планеты хоть одну боеголовку да направляли на Пхеньян.
– Как это попало в наши руки? – спросил он.
Отец вздохнул и склонил голову набок.
– Если это правда… – сказал Дауд, показывая на экран планшета. – Мне кажется, я ведь имею право спросить?
– Его украли, – ответил Дядя.
– Ну, ясное дело.
– Несколько раз, – добавил Отец.
– По нашим данным, первоначально оно было украдено с объекта вблизи Канге[5], недалеко от китайской границы, – продолжал Дядя. – Как это произошло, мы не знаем. Кое-кто шутил, что его предложили продать китайским спецслужбам, но продажа так и не состоялась, и этот предмет выпал из поля зрения. Несколько месяцев спустя он появился в Японии, где северокорейская разведслужба, похоже, предприняла попытку его вернуть.
– Жестокая перестрелка, – добавил Отец. – Было много жертв.
Он покачал головой. В их мире стрельба была признаком катастрофического провала методов разведки. Весь смысл шпионажа заключался в том, что никто не должен узнать, что вы находитесь в том месте, куда вас отправили.
Дядя пожал плечами.
– По нашим данным, в следующий раз оружие появилось в… Дамаске, – сказал он, выдержав небольшую паузу, прежде чем произнести название города. – Несколько разных групп джихадистов выказали интерес в покупке, но внезапно у кого-то иссякло терпение, и представитель продавцов оказался в одном районе города, а его голова – в другой.
– Дальнейший путь оружия нам неизвестен, – продолжил Отец. – Мы знаем лишь, что в итоге оно попало в руки ячейки джихадистов, и подозреваем, что они его украли, поскольку у них, разумеется, не было средств на покупку.
– А мы украли его у них, – сказал Дауд.
– Да.
– Эта вещь проклята, – произнес Дядя. – Каждый, кто когда-либо ее касался, умирал в страшных муках.
– Я более склонен приписывать эти смерти человеческой жадности и глупости, чем чему-либо сверхъестественному, – рассуждал Отец. – Ведь мы не жадны и не глупы. Мы будем более осторожны.
Дауд открыл глаза и, храня неподвижность, осмотрел местность. Приближался вечер, и солнце ярко освещало склон холма. Далеко внизу море рассекала большая белая линия круизного корабля, направляющегося в сторону Турции. Немного дальше по склону стоял смотревший на него костлявый козел. Часы Дауда еще жужжали, и он выключил будильник.
Повернув голову, он увидел неровную яму, куда зарыл семя. Напряженно вглядываясь, он искал признаки поднимающегося над ней пара, но ничего подобного не заметил.
Дауд вскочил и подошел к яме. Она была достаточно большой, туда легко поместились бы его голова и плечи. Камни и скалы вокруг нее казались полурастаявшими, почти превратившимися в стекло. Он бросил в яму рюкзак. Глубина была довольно значительной, поскольку звук удара об дно он услышал лишь спустя несколько мгновений. Затем он сел, свесил ноги за край и скользнул внутрь.
Стены ямы были гладкими на ощупь. Упершись и расслабив колени и локти, он смог падать постепенно, но внезапно ноги беспомощно разъехались в открытом пространстве, и он потерял опору. Пролетев несколько метров вниз, он приземлился на ровную поверхность, как парашютист, легко справляющийся с ударом о землю, и огляделся.
Дауд оказался в полусферической комнате около десяти метров в длину и пяти в высоту. Пол и стены были гладкими и блестящими и мерцали тусклым светло-синим светом. Отверстие на потолке выходило в яму. Посмотрев вверх, он увидел крошечный круг неба и пришел к выводу, что находится на глубине не менее двадцати метров.
В самом центре комнаты находилось семя, превратившееся в жирную каплю размером с шестилетнего ребенка. Она имела идеальный голубой цвет безоблачного летнего неба Средиземноморья, и, наклонившись, Дауд увидел, что ее поверхность покрыта сетью тонких черных линий, похожих на кракелюры[6] на древнем фарфоре. Поверхность, как он понял, тоже очень медленно двигалась. Или, может быть, это просто черные линии, – трудно было сказать наверняка.
Дауд сел рядом с каплей и огляделся по сторонам. «Я не боюсь», – говорил он, но сейчас боялся. Он подумал, что Дядя бы это одобрил.
– Это называется нанотехнология, – объяснил Дядя. – Я слишком стар, чтобы в этом разбираться. Я не понимаю, как машина может быть такой маленькой с виду, но все же работать.
– Тот, кто ее разработал, по-видимому, сделал невероятный прорыв в науке, – добавил Отец. – Вообще, ходят слухи о том, что за основу был взят разбитый космический корабль, принадлежащий инопланетной цивилизации.
И все они смеялись над этим, но теперь, сидя рядом с машиной, Дауду было не до смеха. Насколько им было известно, эту машину никогда прежде не испытывали. Все, что они знали, так это то, что она предназначалась для действия. Западные разведывательные службы, узнай они о ней, – и он предположил, что они знают, – наверное, сошли бы с ума, рыская тут и там в попытках ее найти. Она была самой опасной вещью на Земле.
Быстрыми движениями Дауд снял одежду и снова сел рядом с машиной. Он глубоко вздохнул, положил руку на гладкую поверхность капли и легонько нажал. После кратковременного сопротивления рука до локтя погрузилась внутрь, и он пошевелил ею в теплом веществе, которое казалось одновременно мокрым и сухим. Кожу руки слегка покалывало, а затем она онемела. Онемение поднялось до плеча и внезапно охватило все его тело. Пока он боролся с паникой и непреодолимым желанием вырваться из машины, онемение дошло до головы, и он рухнул на пол.
Они сказали Дауду, что он не будет видеть сны, но, так или иначе, он их видел. Ему снилась мама, которая умерла в результате теракта-самоубийства в Могадишо, когда ему было четыре года. Ему снились братья и сестры. Ему снились Отец и Дядя, которые потратили большую часть своей жизни на планирование этой операции, до конца не осознавая, что в один прекрасный день получат то, что на самом деле приведет к ее осуществлению.
Со временем дыхание Дауда замедлилось, а затем полностью остановилось. Сердцебиение утихло. Машина вырастила в его теле тонкие усики, передающие кислород в мозг. Его кожа загрубела, становясь жесткой и все более плотной до тех пор, пока его черты не исчезли. Два дня спустя он лежал в безликом черном коконе. Внутри кокона энергично работали крошечные машины, разбирающие его на микроскопические части. Пока ему снился рассказ Дяди о Европе и ее многолетней войне против людей, которые не были европейцами, его мозг плавал в густой смеси клеток и неистово работающих нанотехнологических штучек.
– Мечта гусеницы стать бабочкой столь же иллюзорна, – говорил ему Дядя, – что и память бабочки о пребывании в теле гусеницы.
Над его головой постепенно закрывалось отверстие во внешний мир.
Дауд открыл глаза, сделал глубокий вдох и, не двигаясь, подвел итоги. Он чувствовал себя тепло, комфортно, чувствовал себя хорошо отдохнувшим. Ничего не болело. Он согнул пальцы рук и ног, и, кажется, все функционировало. В какой-то момент машина отпустила его руку.
Очень медленно и осторожно Дауд сел и испытал внезапную волну дезориентации. Ноги, попавшие в поле его зрения, были белыми как мука. Он пошевелил пальцами, и, казалось, он их контролирует, но это были не его пальцы. Он поднял руки и поднес их к глазам. Они были тонкими и белыми, с аккуратными розовыми ногтями. Он перевернул кисти рук и посмотрел на ладони.
– Они не признают нас, – говорил ему Дядя, – потому что мы другие. Мы не они. Мы не похожи на них. Они не обратят внимания на цвет нашей кожи, если у нас будет достаточно денег или то, чего они хотят, но мы всегда будем разными. Мы никогда не сможем пройти по их улицам без того, чтобы на нас кто-нибудь не набросился с кулаками или не взглянул с подозрением, что на нас надет пояс смертника.
– Это устройство – инфильтрационное оружие, – сказал Отец. – Полная маскировка для глубоко законспирированного агента. Мы считаем, что северные корейцы, возможно, намеревались использовать его, чтобы затопить Запад оперативниками – и действительно, если существует более одного прототипа, они, возможно, уже делают это. Для нас это дверь в Европу. Для тебя, для твоих братьев и сестер. Для наших людей.
Пошатываясь, Дауд встал (с его точки обзора все казалось на несколько сантиметров ниже) и осторожно, на чужих белых ногах подошел к рюкзаку. Он достал зеркальце, поднес его к лицу и увидел незнакомца. Голубоглазое лицо, обрамленное копной светлых волос. Он моргнул, и эти голубые глаза тоже моргнули. К этому нужно было как-то привыкать.
Машина неподвижно стояла посредине комнаты, теперь ее работа была выполнена. Он подумал, что она, вроде бы, стала меньше, но не мог знать это наверняка.
Дауд оделся. На мгновение, пока он завязывал шнурки кроссовок, его настолько заворожил вид собственных рук, что он забыл, что делает. «Я тот же человек, – сказал он себе. – Это лишь косметические изменения. Как после стрижки».
Но это было не как после стрижки. Если полученной им информации можно верить, то довольно значительная часть его генетического кода была переписана. Он больше не тот, кем был раньше.
– Если бы ты приблизился к границе в таком виде, как сейчас, – говорил Дядя, – тебя бы моментально развернули. Как и всех нас. Европейцы болтают о рабочих местах, экономическом давлении и росте населения, но правда в том, что мы им не нужны, потому что мы разные. Их вполне устраивало править нами на протяжении столетия или двух, но теперь, когда мы правим собой сами, они не хотят видеть нас на улицах своих городов.
Хотя отверстие в потолке закрылось, пока он спал, в одной из стен комнаты появилось другое. Оно было довольно высоким, и когда он присел, то смог в него втиснуться. Оно вело в узкий туннель, который постепенно поднимался и спустя несколько минут усилий заканчивался на склоне холма.
Дауд вышел из туннеля и увидел, что снаружи идет дождь. Шквалы сильного ветра мешали обозрению. Он посмотрел на часы и обнаружил, что с тех пор, как он положил руку на машину, прошло четыре месяца. Наступило другое время года. Он словно совершил путешествие во времени.
– Отправляйся в какую-нибудь европейскую глушь и создай условия для нас, – сказал ему Отец. – Когда ты пройдешь процедуру, мы отправим кого-нибудь другим путем, чтобы подготовить для тебя новые документы, удостоверяющие личность. Когда ты будешь готов, мы отправим других. По одному, два, три за раз. Если мы будем на них похожи, то сможем беспрепятственно между ними находиться. А если мы сможем между ними находиться, то сможем найти путь, ведущий к власти.
– Мы произведем изменения, – говорил Дядя. – Касательно народов Юга была допущена большая ошибка, и теперь народы Севера отгородились от нас стеной. Мы это исправим. Это может длиться поколение, а то и два или даже три. Но мы снова откроем границы, и наш народ будет свободен.
Дауд достал из рюкзака телефон, отправил Дяде сообщение, что все в порядке, изменения произошли, и под дождем начал спускаться по склону, чтобы найти себе работу в этом новом мире.