Луна высоко висела на небе, звезды устало перемигивались. Скоро придет пора, и на место ночному светилу придет дневное. А пока лишь тусклый отблеск солнца мертвых отражался в грязных оконцах кособоких домиков.
Неспокойно было на селе, неспокойно было в душах людей. Прервались дни, заполненные рутиной повседневных дел. Все замерли в ожидании, завтра решится участь еще одной молодой девушки. Мало, кто спал в эту ночь. Во многих домах светились лампадки, плакали воском свечи, словно заранее оплакивая несчастную. Доносились тоскливые песни, изредка прерываемые сдавленными рыданиями.
На берегу узкой речушки, носившей гордое название Великая, но прозванная местными ребятишками Грязнулькой, в пышных кустах прятались двое.
– Ох, и влетит нам, Мил, если заприметят нас, – тихонько проговорила молоденькая девчушка, прижимаясь боком к крепкому пареньку.
– А мы чуть-чуть, – жарко прошептал юноша, сжимая в объятьях смущающуюся девушку, – а мы маленько, – проговорил, впиваясь поцелуем в податливые девичьи губы. Никто не выйдет сегодня из дома, – пробормотал парень, прокладывая дорожку поцелуев по нежной шейке, убирая тугую лямку, чуть приспустил легкое платье, оголив высокую грудь.
– Неправильно это, – горячо выдохнула девушка, охнув, когда губы паренька чуть прикусили сосок, – ругаться батя будет, – прикрыв глаза, прошептала, когда рука с твердыми чуть шершавыми пальцами коснулась заветного местечка между ног.
– Вернется твой батя только к рассвету, – парень перевернул девушку на живот, стиснул грудь, провел уверенной рукой по спине от шеи книзу и вновь погладил дрожавшую девушку между ног.
– Мил, – девчонка схватила за руку парня, перевернулась, – а ты меня любишь?
– Люблю, – юноша стянул платье, завел одной рукой руки девушки за голову, второй сдвинул маленькие трусики вбок, – очень люблю, – рука парня двигалась все быстрее, с губ девчонки сорвались громкие стоны.
– Тихо, Рая, – впился в губы поцелуем, его самого била крупная дрожь, – не веришь, что люблю тебя? – чуть приподнялся над девушкой, заглядывая в огромные, казавшиеся черными, глаза. – Завтра же сватов пришлю твоему отцу.
– Завтра может быть поздно, – девчушка, словно внезапно смутившись, подтянула платье, прикрыла грудь.
– Ты же знаешь, нельзя было раньше, – юноша сделал попытку убрать руки девушки с ее груди, потянулся к ней поцелуем, но та отвернула голову, – никому из девок до двадцати нельзя, – не смог удержаться, провел языком по соблазнительному бедру, схватил узкие щиколотки в обе руки, развел в стороны и тут же припал между ног девушки.
Глаза Раи закатились от удовольствия, она лишь крепче сжимала правой рукой голову парня, полностью открывшись ему, в голове появился туман, лишь там, где горячий язык касался укромного места, пронзительными острыми вспышками возникала сладкая боль. Пружина напряжения скручивалась внизу живота все сильнее, сильнее.
Теперь уже девушку била крупная дрожь, по телу стекали крупные капли пота, она сжала бедра, прижала двумя руками голову парня сильнее, ближе к себе, вздрогнула и громко вскрикнула.
– Видишь, как люблю тебя, – шептал на ушко, водя рукой по расслабленному телу, – а ты меня любишь? – парень торопливо снял с себя штаны, схватил девушку за руку, ведя ее к своему напряженного естеству. – Покажи, как любишь, – горячо шептал, водя ее узкой ладошкой, вздохнул рвано, когда она чуть сильнее сжала руку.
– Мил, – девушка приподнялась на локте, заглянула в лицо любимому, – а давай по-настоящему! Хочу, – лизнула щеку юноши.
– Нельзя нам, Рая, – часто дыша, отвечал парень, рука девушки не переставала усердно работать, – пока нельзя. – Сильнее обхватил ладошку девчонки, заставляя двигаться резче.
Через несколько минут разгоряченные молодые люди сидели, обнявшись. По щеке девушки скатилась слеза.
– Не плачь, любимая, – юноша нежно вытер слезинку.
– Я боюсь, Мил, – страстно прошептала, схватила его за руки, – давай по-настоящему. Умоляю, – прижалась к твердым губам, всхлипнула, не почувствовав ответа. – А если он меня выберет?! – оттолкнула парня, вскочила.
– Не выберет, – парень вскочил следом, прижал к себе дрожавшую девчонку, – отец сбережет тебя. Была бы на то Его воля, еще четыре года назад к себе призвал бы. Завтра все решится…
– Пожалуйста! – крепче прижалась к широкой груди. – Сделай меня женщиной! – опустилась на колени перед парнем. – Умоляю!
– В своем ли ты уме, Рая? – парня начала раздражать настойчивость девчонки. – Забыла ты, что с Ниром и Тоной произошло?! – девушка вздрогнула, Мил поднял ее на ноги. – Забыла их крики, когда их заживо сжигали? – коснулся пальцами подбородка девушки, заставляя посмотреть ему в глаза. – Дождемся завтра, любимая.
– А если…
– А если случится, что тебя выберет, – парень стукнул кулаком по раскрытой ладони, – костьми лягу, но тебя не отдам.
– Брешешь, – слабо улыбнулась в ответ, – все боятся Его.
– А я не боюсь! – выкрикнул парень, Рая, смеясь, прикрыла ему рот ладошкой. – Не боюсь! – повторил юноша, целуя нежную ручку. – Клянусь кровью предков! Не отдам тебя!
***
Едва отец зашел в дом, едва взглянула на его враз почерневшее лицо, Рая поняла без слов.
– Нет! – кинулась к родному человеку, упала перед ним на колени, крепко за ноги обняла. – Не отдавай меня! Не отдавай, – задохнулась от собственных рыданий. – Я не хочу, папа. Не отдавай.
Черной тоской заполонило душу мужчины, слезы дочери словно ножом прошлись по израненному сердцу. Выбор сделан. Не уберег дитя Агны. Не уберег.
– Поднимись, дитя.
Глухо звучал родной голос, отшатнулась Рая, на отца взглянула. Слезы утерла, поднялась, прямо в глаза посмотрела.
– Одна ты у меня, Рая, но ничего я сделать не могу, сам лично Его слово слышал, – твердо проговорил мужчина, лишь бившаяся жилка на виске выдавала его волнение. – Прими свою судьбу! Не опозорь свою мать, не опозорь отца! Выбор сделан! Сегодня ночью уйдешь ты…
– Была бы мама жива…
Звонкая пощечина прервала жаркую речь. Рая прижала ладошку к горевшей щеке.
– Не отдавай меня, папа! – девчонка вновь кинулась в ноги мужчине.
– Нельзя иначе, дочь, – Рая с удивлением увидела, как по щекам отца непрерывно текут слезы.
Никогда она не видела отца в слезах. Даже в тот день, когда умерла мама. Сжалось от сочувствия сердце девушки, обняла единственного родного человека.
– Тысяча жизней, родная, – мужчина шептал, поглаживая дочь по голове, – тысяча жизней сгинут, если мы хоть раз ослушаемся Его.
– Но почему мы не боремся, папа?! Он один, а нас тысяча!
– Глупости ты городишь, девчонка! – рассердился мужчина, оттолкнул дочь. – Пока мала была, еще прощались слова твои дерзкие. Но сейчас! Как не понимаешь ты, что живы мы благодаря Его милости, и за жизни наши мы платим меньшей кровью. Лишь раз в год требует он себе невесту…
– Но сейчас я! Я его невеста! Отец! Неужели ты отдашь меня?!
– Такова Его воля. Смирись, дитя, – голос вновь стал глухим, чужим, словно не отец родной на Раю смотрит, а совсем посторонний, – день у вас на стенания бабские, слезы лить можешь, сколько захочешь. Рыдай в голос. Но лишь тьма опустится, лишь взойдет солнце мертвых, будешь стоять ты на границе и ждать своего мужа. Будь послушной, дочь, – мужчина оглянулся, собираясь переступить порог, – такова твоя судьба.
***
Ни слезинки более не пролилось из глаз Раи, ни всхлипов, ни стонов не услышали бабы, пришедшие нарядить невесту.
Голосили вокруг женщины, стенали. Рыдали, охрипшими голосами сочувствовали. Рая молчала. Молча позволяла она надевать на себя платье белое, молча кивнула, соглашаясь на распущенные волосы. Молча взглянула на себя в зеркало в последний раз, на живую. Молча взглядом прошлась по отчему дому. Не бегать ей более по скрипучему полу, не встречать отца с полей пришедшего, усталого, не собираться на свидания с милым.
***
Вывели на площадь невесту под руки, все сельчане круг образовали, в первых рядах плакальщицы стояли.
Лишь раз вздрогнула девушка, когда взгляд ее среди толпы глаза любого ей парня нашел. Мил лишь секунду в глаза ее смотрел, отвернулся, за спинами баб спрятался.
Подошла невеста к гробу, на низких табуретах стоящего. Обит гроб был алыми тканями, украшен белыми розами.
Легла Рая в гроб, руки на груди сложила, глаза прикрыла.
Толпа на площади дыхание затаила.
– Ой ли голи, голи люты-ы-ы-е-е-е, – затянула песню хмурная Нинка.
– Ой ли то ли будь, то ли не-е-есть, – подхватили стоящие рядом товарки.
– Ты, молодка, была хрупкою-у-у, – пробасила старуха с ярко красной шалью на плечах.
– Умерла ты смертью жуткою-у-у, – подхватили первые ряды.
Чиста телом, но душой грешна, – речитативом пробасили задние ряды.
Почернела вся, обречена
И вовек теперь ты будешь маяться
Навсегда во тьму погружена
Не примет тебя сыра земля
Не возьмет огонь горящий
И в студену воду не войдешь
Покаянья боле не найдешь
– От Света Божьего! – тонким голосом проорал блаженный Микол.
– Отлучена! – хором ответили ему.
– От скорби людской!
– Отлучена!
– От жизни под солнцем!
– Отлучена!
На минуту воцарилась тишина. А потом заголосили все женщины разом.
Рая открыла глаза, села в своем гробу, руку подняла.
– Последнее слово! Последнее слово невесты! – загомонила толпа и притихла в предвкушении.
Разное происходило за последние годы. Кто из невест убиться сразу хотел, голову размозжив о твердый настил на площади. Те не успевали, подхватывали их на руки. Кто голосить начинал, колени в кровь сдирая. Тех сразу как куколок спеленовывали, и до заката они связанные лежали. Кто проклятья на людские головы насылал. От таких невзгод на площади ведунья местная присутствовала, она от людских голов кары отводила.
Люди притихли в ожидании.
Вылезла Рая из гроба, ясным взором по толпе прошлась.
– Ты обещал, – сказала негромко, но каждый из притихших людей услышал, и каждый понял, к кому обращалась обреченная.
Взгляды людей скрестились на Миле. Ни для кого не было секретом, что уже более года молодые люди уединялись на берегу реки.
Лицо парня пошло красными пятнами, но он смотрел, не отрываясь, на землю перед собой, не смея поднять глаза на ту, кто так ждала его ответа.
***
Зашла в свой дом. Не в свой будто, в чужой. Все показалось Рае не таким, каким было ранее. Девушка застыла на пороге. Казалось, даже запах изменился.
Отец сидел за столом, перед ним – непочатая бутылка вина, стакан пустой. И взгляд… пустой…
– Папа, – девушка бросилась к мужчине, клялась себе, что не прольет ни слезинки. Не сдержалась, градом хлынули непрошеные слезы, горестный крик вырвался, казалось, с самой души.
В последний раз обнять родного человека, в последний свой час прижаться к груди отца, выплакать обиды, смириться с горькой участью.
– Моя дочь умерла, – оттолкнул единственное дитя, не взглянул даже. Быстрым шагом из дома вышел.
Ноги подкосились, Рая рот рукой закрыла, стоны, рвущиеся наружу сдерживая, невыносимая боль сковала все тело девушки.
Время замедлило свой ход, боялась на часы смотреть, лишь покачивалась из стороны в сторону. Медленно. Так легче было.
Робкий стук в дверь.
Вернулся!
Рая вскочила на ноги. Все-все ему простит. Все слова злые. Вернулся! Подбежала к двери, открыла, вздрогнула.
Казалось, чего бояться можно. Ей. Которую ждет участь страшнее любых смертей.
Все равно дрожала.
Черные глаза ведуньи смотрели так, будто наизнанку выворачивали. Все могла прочесть страшная бабка. И про то, как с парнем украдкой миловалась, и про то, как молитву на ночь прочесть забывала…
Так и простояла Рая, в голову какие только мысли не приходили.
– Стоишь, – тихо проговорила ведунья, – разве так тебя мать учила гостей встречать?
Рае кричать хотелось во всю мощь легких, ей хотелось разбить все, что окружало ее с детства, ей хотелось… многого. Не осмелилась, вздохнула, к столу прошла, села, руки поставила, голову на них уронила.
Ведунья тоже к столу прошла, присела. Долго на Раю смотрела, та головы не подняла. Встала старуха, кряхтя, очаг разожгла. Сладковатый запах вмиг по дому разошелся.
– Девяносто лет мне минуло, – громко сказала, Рая вздрогнула от неожиданности, выпрямилась, ведьма смотрела страшно, пристально, от взгляда ожоги оставляя душевные.
Как ни тяжело было девушке, как ни хотелось в последние часы себя пожалеть, все светлое в своей недолгой жизни вспомнить. Не посмела ведунью перебить, лишь вздохнула тихонько, но смотрела теперь прямо, головы не наклоняя.
– Девяносто, Рая, – продолжила говорить ведунья, – при мне все начиналось. Помню, как первую невесту для Него снаряжали, помню, как отпевали ее, как родители девушки горевали. Каждую помню. Много их было. Все разные. Кто с молитвой на устах уходил, благословляя оставшихся жить по ее лишь милости. А кто бороться пытался.
Рая удивленно вскрикнула, рот сама себе рукой зажала, с недоверием посмотрела на старуху. Ни разу она о таком не слыхивала.
– Было, – кивнула ведунья. – Только вот знаешь, чем заканчивалось?
Девушка головой качнула, не знала.
– Каждую, кто против Него слово сказать осмелился, кто Ему осмелился, – поправила сама себя старуха, – ту сильнее всех уродовал он, и после смерти не тело хоронили мы, а сотню мелких кусков. При жизни резал их, каждую каплю крови выпивая. Страшно тебе? – повысила голос ведьма.
Ничего не ответила Рая, но руки дрожащие меж коленок зажала.
– Нас больше было, – взор ведуньи затуманился, словно в данный момент не в доме Раи она находилась, а там – в прошлом своем, – вот только за каждую строптивицу платили мы кровью большей. Всех родственников до третьего колена вырезал Он за неповиновение.
Рая недоверчиво посмотрела на старуху.
– Верь мне, – словно мысли прочитала, ответила. – Нужды врать мне нет. Ты – обреченная, нет тебе спасения. Подумай о родных своих, о людях подумай!
– Они не думают обо мне! – воскликнула девушка, не сдержавшись, на глаза слезы накатились.
– То меньшее зло! – повысила голос старуха. – Одну жизнь в жертву приносим! Ради того, чтобы жили остальные. Смирись! Разве лучше будет, если с тобой вместе все мы раньше срока дни свои окончим?
– Мы можем восстать против Него, – едва слышно прошептала, но ведунья услышала, рот в усмешке скривила.
– А раньше не посещали тебя такие мысли? Нет? – за руку больно схватила, Рая поморщилась, но руки не убрала. – Когда лишь до тебя дело дошло, подобное в голову стукнуло? Что же ты раньше молчала? Сколько девушек за твою жизнь год за годом, из раза в раз с жизнью расставались ради того, чтобы ТЫ жила? А?
Слезы градом полились, Рая их резко вытирала. И правду говорит старуха. И больно от слов ее. Почему она? Много девушек подходящего возраста. И впрямь, разве кто из ровесниц ее задумывается, каково сейчас Рае? Разве благодарит ее, Раю? Нет! У девушки неосознанно руки в кулаки сжались. Празднуют сейчас, что миновала их участь эта. А ей на смерть идти.
– Не смогу я, страшно мне, – слова сами вылетели, не хотела Рая их произносить.
– Дух человеческий силен, – ведьма прямо в глаза смотрела, до дна самого в нутро заглядывала, все страхи Раины как на ладони видела. – Тело слабо, оно лишь подвести может. А для этого вот, – старуха положила на стол бутылек. – Как взойдешь на камень – выпей до дна. Не будешь боли чувствовать.
Рая всхлипнула.
– Коли молчать будешь, да не препятствовать, быстро все закончится, – ведунья ближе стул подвинула, за обе руки девушку взяла. – Слово дал Он. Коли невеста покорна будет – ни тронет он никого более, и ее долго мучать не будет. Больше полувека Он слово держит. Ни разу не нарушил.
– Почему так все? Почему? – Рая сама к старухе ближе подвинулась, сама потянулась, сильно захотелось ей тепла человеческого, понимания.
– Никто не знает этого, дитя, – ведьма все поняла, обняла девушку ласково. – Он пришел. Нас от остального мира отрезало. Не знает никто, – старуха в глаза посмотрела, сердце Раи сжалось от предчувствия, – не знает никто, возможно, в мире не осталось больше людей. Лишь мы. Для прокорма Его.
Рая вскрикнула, слезы с пущей силой по щекам заструились.
– Эка реакция у тебя, девушка, – старуха удивилась. – Говорили об этом. Всем вам говорили, да разве ж вы, молодые, слушаете? Нет, – ведьма покачала головой, – вам, молодым, кажется, что жить вы будете вечно, вам лишь бы миловаться украдкой да танцы устраивать.
Тихо посидели. Недолго. В тишине тягостнее. Рая первая молчание нарушила.
– Расскажи, – ей так важно было знать, она и сама не понимала, почему, – расскажи, почему так случилось, – сглотнула, горло будто спазмом сдавило, но продолжила, – почему лишь раз в год? Почему не убить сразу всех, не мучить?
– Долго живу на свете, – покачала головой ведьма, – но подобные речи от тебя лишь услышала. Как не понимаешь ты! Человек – такое существо, ему жить хочется. Он ради жизни на многое согласен. Договорились мы издавна с Ним, что сохранит он многих в обмен лишь на одну из девушек раз в год. На ту, которую Он сам выберет.
– Несправедливо это! – подскочила Рая на ноги, по столу ладошкой хлопнула.
– И о каких мучениях ты говоришь? – невозмутимо спросила старуха. – Разве мучилась ты? Разве жила ты в страхе или обижал тебя кто?
Присела Рая. Горько на душе, тягостно.
– Не думает человек о других! – теперь уже ведьма по столу рукой стукнула. – Пока самого не коснется, и не подумает! Кто горевать будет после смерти твоей? Ну? Отвечай!
Рая молчала.
– Ты одна умрешь! Сегодня, – тише добавила старуха, – а тысяча людей будут жить.
Не могла Рая согласиться, не могла. Разумом понимала, сердцем принять не могла.
– Вот ты сейчас думаешь, почему ты, а не другая, верно? – ведьма то сказала, что девушка не посмела вслух озвучить. – А те другие сейчас хвалят всевышнего за то, что им жизнь сохранил. И ты бы хвалила! И ты бы не плакала за обреченную.
Горечь разливалась внутри, горел огонь в крови, Рая лишь умом понимала, что права ведьма, но сердцем… Не могла принять несправедливости.
Громкий стук в дверь заставил вздрогнуть обеих.
– Пора, – старуха крепко за руку девушку взяла.
Вместе подошли к двери.
– Не смотри ни на кого, – увещевала ведунья, – не поднимай головы. Не говори ничего. Молчи! Помнишь, что с матерью твоей было?
Рая кивнула, всхлипнула. Страшно.
Опустилась ночь. Быстро время прошло за разговорами. Свежий воздух, чуть сладковатый запах с площади доносился. Пора.
Тишина. Вдвоем медленно шли они меж опустевших домов, ни в одном свет не горел. Все на площади собрались. Как каждый год было.
Ноги не слушались, сердце стучало набатом. Ладошка вспотела, но Рая не вырывала руки, лишь крепче руку старухи сжала. В последний раз человеческое тепло прочувствовать, в последний раз воздух полной грудью вдохнуть.
Пришли.
– Бутылек где? Со снадобьем, – Рая и не поняла сразу о чем ведьма спрашивает.
– Дома забыла, – так и остался он на столе лежать.
– Такова судьба твоя, девочка, видимо, – крепче руку старуха сжала. – Всю боль прочувствуешь.
Мгла кромешная, луна в тот самый миг скрылась за плотными завесами туч. Они вступили на площадь. Посередине вместе гроба, где сегодня днем Раю отпевали, камень поставили плоский. Красный. Не видно цвета в ночи. Но Рае думалось, красный он, не иначе. Столько крови в себя впитал.
Люди плотно друг к другу стояли, ровный коридор образовав. Шла Рая, дрожала, гордость призывая, не шла та, не отзывалась. Крепко за руку ведунья держала.
Глаза скосила, вздрогнула. И она сама из года в год в толпе людской стояла. И она сама глаза закрывала, не смея в лицо обреченной взглянуть. Лишь молилась, чтобы ее эта участь стороной обошла. Не обошла. Непрошенное воспоминание перед глазами будто видение встало.
Шумно, галдят вокруг. Она стоит, слезы текут, к маме тесно-тесно прижалась. Мама странная сейчас, не обнимает, ласкового слова не скажет, все смотрит на девушку, что на камне стоит. А что смотреть? Все знают, что будет. И Рая знает, она не маленькая уже. Восемь лет сегодня исполнилось. Взрослые часто разговоры вели, думая, что дети не понимают, не разумеют речей серьезных. Все Рая разумела, все-все, каждое слово, что тихими голосами за столом родители вели. Мама часто плакала, папа ругался. Рая тогда не понимала маму. Ну есть у них несчастье такое, что каждый год кто-нибудь с жизнью расстается, остальные-то живут! Разве жизни многих не стоят больше, чем жизнь одного? Она и маме тот вопрос задавала, да только та молчала в ответ, лишь по голове дочку гладила.
Ту ночь Рая хорошо помнила, не помогли ни снадобья ведьмовские, ни отцовские разговоры.
Как сейчас будто помнила. Вот стоит она в первых рядах с мамой, слезы текут все, текут. А почему текут, Рая и сама не знала. Страшно ей, домой хочется, чтобы мама рядышком с ней полежала, на ушко сказку шептала. А уйти нельзя, большая уже. Это только маленьких с собой не берут, остальные все должны присутствовать. Мама тоже дрожала, но глаза сухими были. Рая все на лицо мамино смотрела. На девушку страшно было. Будто привидение, их ребятишек часто ими пугали, по ночам даже в туалет боязно ходить было. Стояла девушка на камне плоском, голову вниз опустив, платье белое длинное в темноте светится.
Гром грянул! Люди замолкли мигом.
Кромешную тьму озарил свет солнца мертвых. Полная луна выплыла из-за облака и более не исчезала в тот час.
Возле девушки человек появился, в черном весь. Рая украдкой смотрела, к маме тесно прижавшись. Встал тот человек позади девушки, руку ее поднял, резкое движение сделал. С запястья девушки крупными каплями кровь закапала. Люди стояли, не шевелясь, вздохнуть боялись. Рая тоже боялась. Странным ей казалось, что молчит девушка, больно же должно быть, когда так кровь капает. Рая раз руку сильно порезала, долго болела, хоть кровь и не текла так сильно.
Человек в черном к шее девушки наклонился, Рае привиделись клыки острые, как на картинке, что в детской книге нарисованы у тигра были. Вонзились клыки те в шею девушки, и тогда не выдержала она, на колени рухнула. На всю площадь стон жалостливый раздался.
Рая замерла, во все глаза глядя на платье белое, которое вмиг красным становилось. Замерла, да вдруг осознала, что за руку ее никто не держит.
– Нельзя так! – увидела Рая маму, да только далеко та уже была, возле самого камня, к девушке той подбежала, поднять ее старалась. – Мы же люди! Не звери мы! Как можно позволять такое! – громко разносился голос мамин, Рая во все глаза смотрела.
Ни один не ответил, звука никто не издал. Лишь человек тот страшный, в черном весь, расхохотался громко, за волосы маму схватил, другой рукой взмахнул. Голова мамы от тела отделилась, в толпу полетела, за собой шлейф кровавый оставляя.
– МАМА! – бросилась Рая сквозь толпу, да куда ей, маленькой, вмиг схватил ее кто-то, на плечо закинул.
Очнулась дома уже, папа рядом сидел, грустно-грустно смотрел.
– Одни мы теперь с тобой, дочка.
Шла Рая мимо людей, головы опустивших, ни звука не ронявших. Шла, а казалось, вот-вот мама появится. Но вот и камень уж близко, отпустила руку ведунья, с толпой слилась. Рая на камень шагнула, замерла, прямо перед собой смотрела, а в голове все крик матери эхом отзывался.
Гром. Вздрогнула. Не удержалась, на лица людей посмотрела, все взгляды отводили, никто в глаза ей не посмотрел. Страшно им. А ей все же страшнее.
За спиной движение почувствовала, обернулась резко. Вот он – убийца ее матери. Глаза будто факелы сияют, губы алые-алые, словно напомаженные, а кожа белая. Во все глаза на него Рая смотрела, тот улыбнулся слегка, подошел к ней близко-близко, она его запах услышала. Свежий, будто ветерок летний с лугов аромат цветов принес. Подошел, за плечи взял, развернул, руку правую поднял.
И совсем не больно, Рая словно и не чувствовала даже, лишь видела, как тяжелые капли с ее руки стекают. Будто со стороны себя видела. Закончится все скоро. Она истово молила в ту минуту всевышнего. Пусть быстрее кровь из тела вытечет, пусть быстрее умрет. Тягостно ей вот так стоять пред лицами равнодушными. Не пожалеет никто, ни взглянет даже. Казалось Рая, что не люди перед ней, а статуи каменные.
За спиной шумно выдохнули. Вот тут уже больно, Рая неосознанно за шею схватилась, что-то горячее из нее хлынуло. Ноги ватными стали, на колени упала. А глазами все отца искала. Нашла. Выхватил взгляд родное лицо. Только отец в сторону смотрел, будто и дела ему не было, что родная дочь кровью истекает.
– Посмотри, – шепотом, но люди вздрогнули в первых рядах. – Посмотри! – злость Раю обуяла, гнев.
Умирает она, жизни на минуту осталось, а не жаль никому. Не жаль ее! Они жить будут, а она не увидит рассвета.
– Смотри же! – громко выкрикнула, на ноги поднялась. – Все смотрите!
Тишина в ответ, не шевельнулся никто. Человек в черном рукой взмахнул, перед глазами туман пошел.
***
Очнулась Рая, перед ней зеркало огромное. С интересом посмотрела Рая, сама на себя не похожа. Платье длинное белое все в красных разводах. На шее кровь запекшаяся, на запястье правом.
Едва слышно вздохнул кто-то, резко Рая обернулась.
В кресле человек сидел. Тот самый, в черном. И внимательно на нее смотрел. Рая в глаза ему посмотрела, черные-черные, а кожа белая.
Человек медленно встал, подошел к ней.
– Что ждет тебя знаешь? – голос бархатный, обволакивающий.
По щеке ногтем провел. Больно. Рая в зеркало увидела, как кровь струйкой полилась.
– Знаю, – тихо ответила, но в глаза продолжала смотреть.
Ушел страх. Не победить ей Его, и пытаться не стоит. Злость осталась, гнев сильный. На отца, на людей всех, что ее на смерть отправили. А Его почему-то не могла ненавидеть. Она и сама дивилась. И руки на него поднять не могла. Хотя вот он – убийца мамы. Пыталась на него злость свою направить, не могла. Перед глазами лишь лица односельчан ее стояли.
Мужчина подбородок ее двумя пальцами поднял, наклоняться начал, Рая подумала грешным делом, поцеловать хочет. Нет, в шею вонзился. Вздрогнула сильно, хватило лишь сил не оттолкнуть его.
– Сладкая, – прошептал человек, – досуха тебя выпью, – и вновь в шею клыками впился.
Рая стояла, мысли в голове светлые. Больно. А страха нет. Почему? Сама себя не узнавала. Горечь была. Гнев. Одного она лишь жаждала. Не осуществится то.
Слабость появилась. Мужчина почувствовал будто, на руки ее подхватил, к креслу прошел, на колени усадил.
– Почему не плачешь? – вдруг спросил.
Рая так удивилась, что привстала слегка, но рука крепко ее за талию удерживала.
– Можно?
Рассмеялся мужчина, но смех злой был. Девушка сжалась вся в предчувствии недобром.
– Кто я, знаешь?
Рая головой мотнула. А потом вдруг осмелев, выкрикнула.
– Ты маму мою убил!
– И многих других. Твой народ сам так решил, Рая.
Удивилась, откуда имя ее знает, но промолчала.
– Раз в год обещали мне невесту, – мужчина крепче девушку обнял, – она умирает, остальные живут. Честно по-твоему? Правильно?
– Нет! – сама себе рот ладошкой зажала. А потом взглянула на него, а он спокоен, дальше проговорила. – Я умру, они жить будут! Несправедливо это!
– Ты умрешь, – мужчина по голове ее рукой провел, нежно. – Но у тебя есть выбор. Просто так умрешь, одна. Или захочешь кого взять с собой на тот свет?
Не поверила Рая тому, что услышала. Недоверчиво на него посмотрела. С коленок сползла, сама на колени стала, ноги его обняв.
– Хочу! Хочу с собой забрать! – сладко-больно внутри стало, в горле стянуло кольцом тугим, но глаза сухими были.
– На что готова ради этого, Рая? – голос мужчины обволакивал, расслаблял, завораживал.
– На все готова! – Рая лицо к нему повернула, привстала, ближе наклонилась, к губам самым.
Мужчина крепко за голову девушку схватил, не отстранишься. Приблизился, поцеловал легко, затем клыки вонзил прямо в губы. Больно Рае было, но не дернулась даже, кровь свою на языке почувствовав.
– Хороша, – пробормотал, – раздевайся, девушка. Ты же невеста моя!
Встала Рая, платье словно само на пол опустилось, стояла перед ним, наготы своей совсем не смущаясь.
Мужчина тоже встал, в глаза девушке смотрел. Долго смотрел, Рае уже показалось, передумал он.
– Ложись, – рукой взмахнул, увидела Рая соломенную подстилку, как в хлевнике у них постелена была, а на ней стекло битое.
Лишь ногу поставила девушка, окровилась стопа в тот же миг, обернулась. Стоял Он, даже бровью не повел.
Легла, каждой клеточкой спины, ягодиц острые стеклышки прочувствовав. Не смела двинуться, даже дышать реже стала. Каждый вздох – еще порез один.
Мужчина подошел, и вдруг резко на нее падать начал. Рая в страхе глаза прикрыла. Минута прошла. Несмело глаза открыла, а он навис над ней, уголками рта улыбается.
– Больше не закрывай глаз.
Кивнула лишь, сердце набатом в груди заходилось. Знала она, что далее будет. Сама о таком Мила просила, но то любый, а то монстр страшный. Приготовилась Рая к боли. Не ошиблась.
Вонзился сначала клыками в грудь нежную, Рая лишь кулаки сжала покрепче, затем ниже опустился. Живот, бедра, все истекало ранами небольшими, но кровь толчками из них вытекала.
Штаны снял, девушка не хотела, взгляд бросила. Не удержалась, всхлипнула, дернулась. Спину словно огнем обожгло.
Навис над ней, шумно в лицо выдохнул. Приготовилась Рая к боли жуткой.
Глаза закрыла, хоть не велено было. Минута прошла, другая. Открыла глаза, скривилось лицо Его в усмешке.
– Скучно с тобой, – проговорил и встал тут же.
Рукой махнул, девушка в воздух поднялась, к нему подлетела, на ноги встала.
– Скучно, – повторил монстр, красными глазами испуганную девчонку буравя.
А она все никак в толк взять не могла, чем не угодила Ему. Затрясло, ноги задрожали, руки. Неужели откажет ей?
– Мести жаждешь? – поднял подбородок, в глаза заглядывая.
– Жажду, – горячо воскликнула.
– Да будет так! – человек ногтем по своему запястью провел, ко рту Раи поднес. – Пей!
Девушка припала к руке, кровь ей сладкой показалось, вкусной, пила, а внутри нее менялось что-то. Раз! Будто молнией ее пронзило. Откинула руку мужчины, к зеркалу подошла.
Странно, глаза голубые черными стали. Губы алые-алые. Руку ко рту поднесла, убрала. Так рот открыла, блеснули в нем клыки белоснежные.
Мужчина ближе подошел, за талию обнял, на ухо прошептал.
– Время у тебя до рассвета.
Рая обернулась к нему, острой вспышкой догадка мелькнула.
– Тех людей, кого из-за непокорных девушек до третьего колена вырезали, не ты убил?
Человек улыбнулся, головой покачал. Взмахнул рукой.
Оказалась Рая вновь на площади. Мгла вокруг, но она ей не помеха, видела Рая в темноте все отлично, будто днем. Ноги сами к родному дому несли, неслышной тенью за ней мучитель ее следовал.
Вот уж перед своим домом она. Дверь тихонько заскрипела. Отец голову поднял.
В мгновение ока возле отца Рая оказалась, руку вскинула, вместо ноготков аккуратных привиделись ей когти острые, длинные.
– Дочь… – прошептал мужчина.
– Твоя дочь умерла, – взмахнула рукой, четыре борозды кровавые на шее у мужчины появились, кровь тонкими струйками хлынула.
Отец рот открыл, но звука не издал, лишь бульканье донеслось.
Рая молча смотрела, как мужчина тяжело на пол упал, как голову поднять пытался. Навеки закрылись глаза.
Вздохнула девушка, окровавленные пальцы о платье вытерла. Повернулась было к человеку, неслышно за спиной стоящему, но наткнулась на зеркало. Удивилась. Не она то была. Улыбнулось ей отражение. Вздрогнула Рая, на отца посмотрела. Нет больше родных у нее. Да и был ли он родным? На смерть дитя свое пославший? Ни звука в ее защиту не издавший? Был ли?
Ни сожалений, ни грусти не испытала Рая. Но и удовлетворения не было. Быстро вышла из дома. Мелькнула тень в кустах неподалеку. Сердце сжалось, забилось быстрее. Приподнялась на носочках девушка, да от земли легко оттолкнулась. Летела над ним, а он будто чувствовал что-то, оглядывался, но наверх посмотреть не догадался.
То место, оно. Парень остановился. Рая неслышно со спины подошла. Дернулся юноша, обернулся. Гримаса ужаса лицо исказила.
– Рая, – на колени перед ней бухнулся, – прости, любимая.
– Ты клялся! – рукой взмахнулся, по груди полоснув, парень с ужасом на рану посмотрел. – Кровью предков клялся!
Рая присела, лицо к лицу оказались. Мил дрожал весь, в глаза не смотрел.
– Любимый, – юношу крупная дрожь забила, она сама ему голову подняла, губами коснулась губ теплых.
Ногтем по виску провела, капли красные тяжело на землю падали.
– Пощади, – Мил с ужасом на девушку смотрел, затем на Него взгляд упал, – пощади!
– Нет, – спокойно ответила, будто в соли отказала соседу.
– Ты умерла! – истерично выкрикнул парень, на ноги вскакивая. – Умерла! Тебя нет!
– Тебя не отпускали, – от этого голоса юноша, уже бежать собиравшийся, встал как вкопанный на одном месте, от страха слова все позабыв.
Рассмеялся Он, а у Мила штаны намочились от звуков Его голоса. Рая скривилась брезгливо.
– Трусом умрешь! – сказала, будто плюнула, аккуратно по шее вдоль кадыка провела.
Медленно кровь капала, завороженно Рая следила за каждой каплей, в сырую землю впитывающуюся в мгновения, быстро. За глазами его следила, в них разума не было, исчез он от ужаса животного. Безумным взглядом парень за ней следил, за рукой взмахнувшей, милосердной. Прервала Рая мучения. Не человека, нет, только внешне на него похожего. И как любить его могла? Не понимала. Скривилась девушка, вдруг вспомнив, как на ласки его отвечала.
– Хороша ты, – раздалось восхищенное, близко монстр к девушке подошел. – Удовлетворена ли?
Минуту ровно молчала Рая.
– Они все! Все на мучения мои смотрели, – девушка руку вверх подняла, все село жестом обвела, – равнодушно.
***
Луна высоко висела на небе, звезды устало перемигивались. Скоро придет пора, и на место ночному светилу придет дневное. Но люди не увидят больше восхода, не подставят лицо под лучи теплые, душу согревающие.
Солнце мертвых лишь раз выглянуло из-за тучи, да тут же назад закатилось, вздрогнув. Не видало оно до сегодняшней ночи ужаса большего, чем сейчас под его сенью творившегося.
Ни один не выжил. Рая каждому свою смерть уготовила. То как фурия ночная в дом врывалась, то тенью ночной неслышно входила. Не спасся никто от когтей ее острых, от клыков белоснежных. С каждым разом все сладостнее на душе становилось, с каждым человеком убитым в голове громче музыка играла. Победная.
Рая шла, в последний раз вдыхая ароматы свежей ночи. Ноги сами на погост вынесли. Упала на могилу матери, целовала землю.
– Ты одна мама. Одна права была.
Приподнялась девушка, села. На Него посмотрела. Он ждал. Ждал слов ее, а она и не знала, что жизнь ее от этих слов зависит.
– Не будет у тебя более невест.
Тот усмехнулся в ответ. Пальцами щелкнул. Шея девушки неестественно вывернулась, упала Рая на землю, невидящим взором на него смотрела.
***
Он шел по опустевшим улицам среди безмолвных домов. Первый лучик солнца робко прошелся по сонной земле.
Грянул гром.
Появившийся человек обвел мрачным взглядом бездыханные тела.
– Зачем ты позволил ей?
– Она одна поняла, – человек в черном криво усмехнулся. – Я провалил эксперимент?
– У тебя еще было время…
– Больше не мог, – наклонился, сорвал цветок, задумчиво сжал в руке. – Не мог больше! – выкрикнул.
– Ты всегда был нетерпеливым, брат. – мужчина в белом слабо улыбнулся, затем повернул голову. – Зачем ее убил?
– Она ничем их не лучше. Не было в ней страсти истинной, не горел в ней огонь. Так животное обезумевшее за боль причиненную мстит всем, кто поблизости имел несчастье оказаться.
– Ты сказал, она поняла.
Человек в черном за голову схватился, резко развернулся.
– Поняла, что звери они, НЕ люди! Понимаешь? Все они!!! – обвел рукой трупы, возле каждого дома лежащие. – Равнодушные! Дрожащие твари. Все до одного. За свою жизнь боялись. Ради того, чтобы свою жалкую жизнь продлить, отдавали на мучение одну из них! Девчонку!
Мужчина в черном замолк, горестно простонал, обратил горящий взор к брату:
– Равнодушные! В них нет огня! Больше нет, выродились люди, – резко подошел, положил руку на плечо брату, – мы не возродим свободный Дух, нет.
– Сколько из девушек соглашались добровольно? – пришедший вытащил из кармана блокнот с ручкой.
– Восемь! Восемь!!! – человек в черном приложил ладонь ко лбу.
– Переправил? – что-то чирканул в исписанных листах.
– Да. Девять человек переправил наверх к тебе.
– Почему девять? – в голосе сквозило неприкрытое изумление.
– Еще одна, – тихо произнес, – ее мать, – махнул рукой на Раю. – Я думал, что…
– Дочь в нее пошла?
– Да, – с горечью в голосе.
– Я спрошу сам, – щелкнул пальцами, Рая открыла глаза, вскочила быстро, в удивлении на двух мужчин посмотрела.
– Скажи, девушка, – строго спросил мужчина, красивый, в белых одеяниях, с прямыми светлыми волосами, длиною до плеч, Рая таких только в книжках видела, – зачем ты убила всех своих односельчан? Почему никого не пощадила?
– Они не смотрели, – слова с хрипом вырывались, за горло схватилась, с натугой продолжила, – глаза отводили, а я умирала.
– Разве одна твоя жизнь не стоит жизни тысячи людей? – без интонации спросил.
– Нет! – Рая вскрикнула, руку к груди прижала, ужаснулась, не почувствовала биение своего сердца. – Они не любили… меня! Бросили умирать. Больно, – всхлипнула. – Не смотрели! Живую похоронили.
Спрашивающий мужчина удивленно обернулся. Человек в черном пожал плечами:
– В каждом эксперименте люди придумывают свои обычаи. Здесь – решили назвать жертву «невестой», думали, что монстр сжирает ее душу, отлучали при жизни от Света. В другом, помнишь, там Аз главный? – его собеседник кивнул. – Там не только девушки, любой мог пожертвовать собой. Они там тупым ножом сами себя вспарывали, медленно. Считалось, что тот, кто собой пожертвует, сразу к Тебе вознесется. Но там, кажется, и не раз в год, чаще.
– Чаще, – кивнул второй мужчина. – Раз в месяц. Там положительных результатов больше.
– Понимаешь, о чем мы говорим? – человек в черном обернулся к Рае.
Та честно головой помотала.
– Потеряли люди человечность. Знаешь, грех какой самый страшный?
– Самоубийство, – робко ответила девушка.
– Равнодушие, – щелкнул пальцами, Рая упала, незрячие глаза в небо уставились.
– Даже зверь на страдание другого зверя реагирует, – произнес он над телом мертвой девушки, тихо произнес, будто с самим собой разговаривая. – Те нелюди были, кто и слова не сказал, когда перед ними другого человека пытали.
Человек в черном щелкнул пальцами. Оба мужчины тут же переместились в помещение с белыми стенами. Вдоль стен висели огромные мониторы, на которых замедленно все события прошедшей ночи в разных ракурсах показывали.
– Не жалеешь, что раньше закончил? Еще десять лет эксперимент длиться должен был. К тебе не все попадут, ты же знаешь.
– Знаю, – задумчиво проговорил мужчина в черном. – А не нужны мне они в аду, брат. Тоскливо мне. Мне страсть нужна! Мне метущиеся души нужны! А там душ не было. Там людей не было…