– Удивительно создан свет! – сказал мудрец Джафар.
– Да, надо сознаться, престранно! – ответил мудрец Эддин. Так говорили они пред премудрым шахом Айбн-Муси, который любил стравить между собою мудрецов и посмотреть, что из этого выйдет премудрого.
– Ни один предмет не может быть холоден и горяч, тяжел и легок, красив и безобразен в одно и то же время! – сказал Джафар. – И только люди могут быть в одно и то же время близки и далеки.
– Это как так? – спросил шах.
– Позволь мне рассказать тебе одну историю! – ответил с поклоном Джафар, довольный, что ему удалось завладеть вниманием шаха.
А Эддин в это время чуть не лопался от зависти.
– Жил в лучшем из городов, в Тегеране, шах Габибуллин, – шах, как ты. И жил бедный Саррах. И жили они страшно близко друг от друга. Если бы шах захотел осчастливить Сарраха и пройти к нему в хижину, – он дошел бы раньше, чем успел бы сосчитать до трехсот. А если бы Саррах мог пройти во дворец шаха, – он дошел бы и того скорее, потому что бедняк всегда ходит скорее шаха: ему больше в привычку. Саррах часто думал о шахе. И шах иногда думал о Саррахе, потому что как-то по дороге видел Сарраха, плакавшего над издохшим последним ослом, и по милосердию своему спросил имя плачущего, чтоб упоминать его в своих вечерних молитвах: «Аллах! Утешь Сарраха! Пусть Саррах больше не плачет!» Саррах иногда задавал себе вопрос:
«Хотел бы я знать, на каких конях ездит верхом шах? Я думаю, что они кованы не иначе, как золотом, и так раскормлены, что просто ноги раздерешь, когда сядешь верхом!» Но сейчас же отвечал себе:
«Экий я, однако, дурень! Станет шах ездить верхом! За него ездят верхом другие. А шах, наверное, целый день спит. Что ему больше делать? Конечно же спит! Нет занятия лучше, как спать!»
Тут Сарраху приходило в голову:
«Ну, а есть-то как же? Шах должен и есть. Тоже занятие не вредное! Хе-хе! Поспит, поест и опять заснет! Вот это жизнь! И есть не что-нибудь, а всякий раз нового барана. Увидит барана, сейчас зарежет, изжарит и съест в свое удовольствие. Хорошо!.. Только и я-то дурень! Станет шах, словно простой мужик, всего барана есть. Шах выедает барану только почки. Потому почка – самое вкусное. Зарежет барана, отъест ему почки и другого зарежет! Вот это шахская еда!» И вздохнул Саррах:
«И блохи же, я думаю, у шаха! Жирные! Что твои перепела! Не то, что у меня – дрянь, есть им нечего. А у шаха и блохи должны быть, как ни у кого. Откормленные!»
Шах же, когда ему вспоминался плачущий над издохшим ослом Саррах, думал:
«Бедняга! И с вида-то он худ. От плохой еды. Не думаю, чтоб каждый день у него жарилась на вертеле горная козочка. Я думаю, питается одним рисом. Хотел бы я знать, с чем он готовит плов, – с барашком или с курицей?»
И захотел шах увидеть Сарраха. Одели Сарраха, вымыли и привели к шаху.
– Здравствуй, Саррах! – сказал шах. – Мы с тобой близкие соседи!
– Да, не дальние! – отвечал Саррах.
– И хотел бы я поговорить с тобой по-соседски. Спроси у меня, что ты хочешь. А я у тебя спрошу.
– Рад служить! – отвечал Саррах. – А спрос у меня невелик. Одна вещь не дает мне покоя. Что ты силен, богат, – я знаю. У тебя много сокровищ, – это я, и не глядя, скажу. Что у тебя на конюшне стоят великолепные лошади, – тут и задумываться нечего. А вот прикажи мне показать тех блох, которые тебя кусают. Какие у тебя сокровища, лошади, – я себе представляю. А вот блох твоих прямо себе представить не могу!
Диву дался шах, пожал плечами, с удивлением оглядел всех:
– В толк взять не могу, о чем говорит этот человек. Какие такие блохи? Что это такое? Должно быть, просто в тупик хочет меня поставить этот человек. Ты, Саррах, вот что! Вместо того, чтобы разговаривать о каких-то там камнях или деревьях, – что такое эти твои «блохи»? – ты мне ответь-ка лучше сам на мой вопрос.
– Спрашивай, шах! – с поклоном отвечал Саррах. – Как перед пророком, ничего не скрою.
– С чем ты, Саррах, готовишь свой плов: с барашком или с курицей? И что ты туда кладешь: изюм или сливы?
Тут Саррах глаза вытаращил, на шаха с изумлением взглянул:
– А что такое плов? Город или река?
И смотрели они друг на Друга с изумлением.
– Так только люди могут быть, повелитель, в одно и то же время близки и далеки друг от друга! – закончил мудрый Джафар свой рассказ.
Шах Айбн-Муси рассмеялся:
– Да, диковинно устроен свет!
И, обратившись к мудрецу Эддину, который позеленел от успеха Джафара, сказал:
– Что ты на это скажешь, премудрый Эддин? Эддин только пожал плечами:
– Повелитель, прикажи послать за женою Джафара! Пусть она принесет мой ответ.
И пока слуги бегали за женою Джафара, Эддин обратился к мудрецу:
– Пока ходят за твоей достойной супругой, Джафар, будь добр, ответь нам на несколько вопросов. Давно ли ты женат?
– Двадцать лет полных! – отвечал Джафар.
– И все время живешь с женой неразлучно?
– Какой странный вопрос! – пожал плечами Джафар. – Шляется с места на место дурак. Умный сидит на одном месте. Он, и сидя у себя дома, мысленно может обтекать моря и земли. На то у него и ум. Я никогда, благодаренье аллаху, не имел надобности выезжать из Тегерана, – и, конечно, прожил с женой неразлучно.
– Двадцать лет под одной кровлей? – не унимался Эддин.
– У всякого дома одна только кровля! – пожал плечами Джафар.
– Скажи же нам, что думает твоя жена?
– Странный вопрос! – воскликнул Джафар.
– Ты, Эддин, конечно, мудрый человек. Но сегодня в тебе сидит словно кто-то другой и говорит за тебя. Выгони его, Эддин! Он говорит глупости! Что может думать жена человека, который всеми признан за мудреца? Разумеется, она рада, что аллах послал ей мудреца в спутники и наставники. Она счастлива этим и гордится. И все. Я не спрашивал ее об этом. Но разве спрашивают днем: «теперь светло?» – а ночью: «теперь на улице темно?» Есть вещи, которые разумеются сами собою.
В это время привели жену Джафара, всю в слезах. Конечно, когда старую женщину зовут к шаху, она всегда плачет, – думает, что ее накажут. Зачем же больше звать?
Шах, однако, успокоил ее ласковым словом и, крикнув, чтоб не плакала, спросил:
– Скажи нам, жена Джафара, счастлива ли ты, что замужем за таким мудрецом?
Женщина, видя, что ее не наказывают, взяла волю и начала говорить не то, что следует, а то, что думает.
– Уж какое там счастье! – воскликнула жена Джафара, вновь разражаясь слезами, словно глупая туча, из которой дождь идет по два раза в день. – Какое счастье! Муж, с которым двух слов сказать нельзя, который ходит и изрекает, словно он коран наизусть выучил! Муж, который думает о том, что делается на небе, и не видит, что у жены последнее платье с плеч валится! Смотрит на луну в то время, как у него со двора уводят последнюю козу. За камнем веселее быть замужем. Подойдешь к нему с ласкою, – «женщина, не мешай! Я думаю!» Подойдешь с бранью, – «женщина, не мешай! Я думаю!» Детей даже у нас нет. За таким дураком быть замужем, который вечно думает и ничего не придумает, какое же счастье! Да обережет аллах всякую, кто добродетельно закрывает свое лицо!
Шах расхохотался.
Джафар стоял весь красный, смотрел в землю, дергал себя за бороду и топал ногой. Эддин посмотрел на него насмешливо и, довольный, что уничтожил соперника, с глубоким поклоном сказал шаху:
– Вот мой ответ, повелитель! С людьми, которые долго смотрят на звезды, это бывает. Они и шапку, как свою судьбу, начинают искать среди звезд, а не на своей голове. То, что сказал мой премудрый противник Джафар, совершенно верно! Удивительно создан свет. Ничто не может быть одновременно и тепло, и холодно, только люди могут быть и близки, и далеки в одно и то же время. Но меня удивляет, зачем ему понадобилось за примерами ходить в грязную хижину какого-то Сарраха и топтать своими ногами полы шахского дворца. Стоило заглянуть под крышу собственного дома. Шах, всякий раз, как ты захочешь видеть это чудо, людей, которые были бы близки и далеки друг от друга в одно и то же время, – не надо ходить далеко. Это ты найдешь в любом доме. Возьми любого мужа и жену.
Шах остался доволен и подарил Эддину шапку.