Как уже говорилось, Наполеона не было во Франции семнадцать месяцев. Такого срока вполне достаточно, чтобы успокоиться и оставить даже мысли о разводе. Когда 16 октября 1799 года генерал вернулся из Египта в Париж, то сразу же помчался на улицу Победы, чтобы увидеть свою Жозефину. Он не сомневался, что его ждут и дом сияет праздничными огнями.
Наполеон выскочил из кареты, вбежал в дом и оцепенел в изумлении: вестибюль не был освещен. Он в возмущении начал открывать одну дверь за другой: комнаты были пусты и холодны. Совершенно взбешенный, он поднялся по лестнице и увидел растерянного слугу:
– Где моя жена?
– Она уехала встречать вас…
– Ложь! Она у любовника! Упакуй ее вещи и выставь их на лестницу – пусть забирает…
В тот вечер Наполеон в очередной раз «твердо решил» развестись.
Дорожная карета Жозефины доставила ее в Париж только на следующий вечер. Смущенная консьержка остановила Жозефину у дверей.
– Генерал запретил вас пускать, – пробормотала она.
Жозефина плакала и колотила ногами в дверь. Потом, прижавшись к дверной щели, она молила, просила прощения, напоминала мужу об их любви, об упоительных ночах сладострастия, о нежных ласках, беспрерывно тихо стонала, уверенная, что ее муж не может не прислушиваться к звукам у входной двери.
Через час добрая служанка, которая тоже рыдала на лестнице, с другой стороны двери, решила позвать Эжена и Гортензию, чтобы они попробовали смягчить Наполеона, и они, заливаясь слезами, принялись умолять:
– Не покидайте нашу мать! Она не переживет этого, и мы, кого эшафот в детстве лишил отца, сразу лишимся и матери, и второго отца, посланного нам Провидением!
Послушаем теперь рассказ самого Наполеона:
«Я не мог спокойно глядеть на плачущих; слезы двух злополучных детей взволновали меня, и я сказал себе: разве они должны страдать за провинности их матери? Что я мог поделать с собой? Каждый мужчина имеет какую-нибудь слабость».
После этого он открыл дверь. Бледный, с горящими глазами, он раскрыл объятия Жозефине и увлек ее в спальню…
И Жозефина была прощена. В очередной раз прощена. Но, как говорится, осадочек остался…