Хавьер ни разу не упомянул о той встрече Анны с Майей, и она тоже. Их любовные свидания не слишком разбавлялись разговорами. Поначалу слова шли вперемешку с сексом, и только теперь одно стало постепенно отделяться от другого.
Несколько раз беседовали о детях. Хавьер рассказал, что Гали родилась преждевременно и у нее, вероятно, есть задержка в развитии либо легкая форма аутизма. Больше всего его беспокоило, что дочь выглядит рассеянной, погруженной в себя, не способной к общению. К удивлению Анны, рассуждал он об этом без всякой нервозности. Был в нем какой-то необыкновенный покой, живой взгляд лучился безмятежностью. Подыскивая подходящие слова, он водил своими бирюзовыми глазами по сторонам и одновременно целовал ее скулы, дыхание с ароматом аниса щекотало ей шею. Он мог часами подниматься к высшей точке наслаждения. «Mi pequeña manzana[8] – так он ее называл. Или pajaro[9]. Даже когда времени не оставалось и нужно было спешить за детьми, он одевался не торопясь, длинными гибкими руками подбирая с пола брюки.
В прошлый раз Анна опередила его всего на пять минут. Габриеле вышел с хныканьем, а Гали побежала навстречу объятьям отца. Хавьер подхватил дочь, прижал ее к себе и обернулся к Габриеле:
– Que pasa?[10]
Тот пожал плечами. Из садика они в итоге вышли все вместе. День был ясный, солнце стояло высоко в окаймленном слепяще-белыми облаками небе.
– Пикник? – непринужденно предложил Хавьер, и Анна улыбнулась.
Двинулись вдоль дороги – Хавьер с дочкой впереди, Анна с сыном позади. Она глядела, как он идет своей танцующей походкой: одна рука в кармане, другая обвивает плечи дочери. В какой-то момент он вдруг, ни с кем не советуясь, нырнул в магазин и через несколько минут вышел оттуда с пакетом в руках.
Они пересекли дорогу и зашли в небольшой местный парк, обнесенный невысоким заборчиком, с резиновым покрытием, скрипучими качелями, дорожкой из дощечек и пеньков и площадкой для мини-футбола. Дети тут же убежали играть. Анна с Хавьером уселись на скамейке и принялись за сэндвичи с ветчиной. Дети пошли по дощечкам, раскинув руки для равновесия, точно маленькие самолетики. С футбольной площадки вылетел мяч. Через секунду на сетку с той стороны навалился парень и крикнул: «Мяч!» Хавьер вскочил со скамейки, носком ботинка поднял мяч с земли, прокатил по себе и принялся ловко чеканить, не прекращая при этом жевать. Колено, голова, носок; резкий удар – и мяч отправился за сетку. Анна пришла в восхищение, Габриеле хлопал в ладоши.
– Черт, да ты настоящий футболист! – воскликнула она.
Хавьер кивнул в ответ.
– Что, правда? – улыбнулась Анна. – А где играешь? – Глядя на мастерство Хавьера, она переполнилась невероятной гордостью за него, в глазах сына читался такой же восторг.
– Ну, я уже не играю, – ответил тот, пожав плечами, и вернулся на скамейку.
– А, так ты уже на пенсии?
Сколько же ему тогда лет? Тридцать?
– Claro[11]. – Хавьер энергично жевал, откусывая большие куски. – Гали! – Девочка бежала по тропе, раскинув руки и посматривая себе под ноги, чтобы видеть дощечки. – Гали! – снова крикнул он, на этот раз построже, потом вдруг пронзительно свистнул сквозь зубы, так что, наверное, весь город услышал.
Никакой реакции. Хавьер прошел разделявшие их четыре метра, взял дочь за руку, подвел к скамейке. Протянул ей сэндвич, и она откусила кусочек. Габриеле автоматически откусил свой; он все пялился на Хавьера, словно тот был инопланетянином. Анна даже на секунду испугалась последствий. Вдруг он расскажет отцу, что они гуляли в парке с девочкой и ее папой? Но с другой стороны, что здесь плохого?
– И давно ты перестал играть?
– Hace dos años[12]. – Хавьер проглотил очередной кусок и рассмеялся.
Иногда он смеялся после оргазма, чем ставил ее в тупик. У нее оргазм связывался больше с печалью, нежели с радостью; с высвобождением какой-то боли. А у Хавьера, похоже, все было наоборот. Но сейчас он смеялся по-другому. Анна, смутившись, подалась к нему и спросила:
– Что смешного? Ты думаешь, я на самом деле знаю, кто ты? Но я совсем футболом не интересуюсь, я не знаю про тебя, честное слово.
– Да нет, не важно.
– Кто ты? – спросила она слегка кокетливо, потупив глаза. Вот тут уже можно было начинать пугаться последствий.
– Папа! – крикнула Гали.
– Да, я знаю, что это твой папа.
– Папа…
– Sí, mi amor[13].
– Quiero irme a casa[14].
– Sí.
– Ты был известным футболистом? – Анна вслед за Хавьером тоже проигнорировала девочку.
Тот в ответ поднес к лицу сложенные щепоткой пальцы: чуть-чуть.
– О боже, очень известным! – воскликнула она, и они расхохотались уже вместе, в каком-то восторженном упоении, – вероятно, оттого, что были не в квартире и все вокруг было непривычным – освещение, воздух, скамейка, одежда, дети.
– Скажи, как твоя фамилия?
– Папа! – вмешалась Гали.
– Sí, amor, dime[15].
– Vamos a casa![16]
– Ну скажи, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! – не отставала Анна.
– ¿Y qué me das?[17]
Она шепнула ему на ухо ответ. Габриеле таращился на нее во все глаза. Все они были так близки сейчас, что никто из них не чувствовал тесноты в пределах одного квадратного метра.
– No, quiero mas[18].
– ¿Mas? – Она расхохоталась до икоты.
– Папа!
– Ох, Гали! ¿Qué pasa?[19]
Анна увидела мокрое пятно: девочка намочила штанишки.
Они поднялись, Хавьер взял дочь за руку, Анна с сыном пошли следом. Она подумала, что Гали, возможно, глуховата. Ее еще прежде кольнула эта мысль, когда девочка не реагировала на окрики отца. И потом, эта ее манера говорить, подавшись к собеседнику, вглядываться в его губы. Хавьер тоже имел привычку смотреть на рот Анны. И потом впиваться в него, терзая нижнюю губу до изнеможения.
Они вернулись к садику. Хавьер, таща за собой дочь, дошел с Анной до ее машины и ждал, пока она пристегнет Габриеле к детскому креслу. Когда она резко повернулась, они налетели друг на друга своими животами, потеряли равновесие, точно пьяные, разом заговорили и рассмеялись.
– Скажи свою фамилию! – упрашивала Анна.
– ¿Tu qué me das?[20]
– Lo que quieres[21].
– Точно?
– Точно!
– Поклянись!
Она поднесла руку к груди:
– Клянусь!
– Хуарон.
Анна глядела ему вслед, пока они с дочерью не зашли в подъезд. Габриеле уснул моментально. Она включила радио, и салон заполнила попсовая мелодия. Примитивный мотив легко, точно кубик льда, проскальзывал в уши и спускался в горло. Она попробовала подпевать – получилось. Машин на дороге почти не было. Значит, Хуарон.
– Хуарон, – повторила она вслух.
Он припарковалась у дома и взяла сына на руки – ножки «лягушкой», голова на мамином плече. Поднялась по лестнице, открыла дверь ключом.
Кора выглянула из кухни:
– Синьора, где вы были?
– Ш-ш-ш. – Анна, пройдя через гостиную, отнесла сына в детскую, сняла с него пальто, уложила рядом с Наталией. Два спящих ангелочка.
Кора ждала, стоя в дверях. Она уже надела куртку.
– Синьора, что случилось? Я вам столько раз звонила!
Она забыла. У нее все вылетело из головы: Кора, дочь, обещание вернуться в четверть второго.
– Я опоздала, Кора. Это недоразумение.
– Синьора, почему вы меня не предупредили?
Руки в боки, шею вытянула словно страус. Анна, чтобы не извиняться, перешла в нападение:
– Не было возможности. Ну что ты заладила, Кора?
– Что я заладила? Так не делают, синьора! Так не делают!
– Да? Ну а я сделала! – Анна, развернувшись, зашагала в спальню. Услышала, как захлопнулась дверь. Хоть раз в жизни можно себе такое позволить?
Она разулась, уселась на кровать прямо в пальто, скрестив ноги, взяла телефон и набрала в интернете: «Хавьер Хуарон». Нашелся служащий, скульптор, стоматолог и даже член управы. Футболистов – ноль. Ни одного похожего лица. Хавьера не было ни в одной соцсети.
Анна откинулась на постель. Он ее разыграл, а она и уши развесила! Она расхохоталась – с той же безудержностью, что и в парке, только уже в одиночестве.
Ей было хорошо. Хотелось увидеться еще, вне квартиры, в ресторане к примеру: приглушенный свет, аромат жаркого, позвякивание столовых приборов, бутылка хорошего красного. Вздохнув, она повернулась на живот, освободилась от пальто, скользнула рукой под брюки. Потом передумала, села и набрала фамилию и имя в другом порядке: «Хуарон Хавьер». Опять ничего. Надо и свое попробовать: Хавьер наверняка тоже ищет ее в интернете. Она ведь говорила ему свою фамилию? Говорила. В сети она именовалась супругой доктора Бернабеи и появлялась на светских мероприятиях: благотворительный аукцион, охотничий клуб, новогодняя вечеринка. Получилась везде хорошо, кроме одной фотографии. Она помнит это свое охряное с вышитым павлином платье – где оно, интересно? Надо найти, теперь она похудела и платье сядет отлично. Прокрутив фотографии дальше, она увидела Гвидо в картинной позе, прямо киноактер, потом несколько изображений отца и клиники. Вот Аттилио стоит рядом с красивой и очень элегантной блондинкой. Снимку лет двадцать, не меньше. Что он делает в сети? И самое интересное, что на следующей фотографии Аттилио стоит уже с Марией Соле. Причем абсолютно в той же позе. Прямо-таки фотошоп: один и тот же человек сейчас и двадцать лет назад. Вот снова Гвидо, незнакомый снимок. Она кликнула по нему, и вывалилась новая серия фотографий. Она прочитала: «Апрель 2018, Чикаго, Конгресс по пластической хирургии. Доктор Гвидо Бернабеи и Мария Соле Мели». У Марии Соле волосы прямые и гладкие, точно водоросли, и более темные. Красный лак на ногтях, в руках золотистая дамская сумочка. Взгляд уверенный, даже вызывающий, прямо в камеру. И фигура еще более тощая, если такое вообще возможно. И давно они с Гвидо знакомы?
Анна поднялась, прошла на кухню, поставила греться воду: она снова замерзла. Постояла, глядя в чистое лазурное небо. В голове как будто мелькнула мысль, но не оформилась. Перед глазами был Хавьер с мячом и Мария Соле, целующая ее дочь: их образы словно материализовались в кухне, пока вода в кастрюльке покрывалась рябью. Этакие необычно гибкие привидения. Анна выключила газ, взяла телефон и зашла в ленту под логином шоурума. Поискала Гвидо – ничего. Нашла Марию Соле – всего штук тридцать фотографий. Анна быстро проглядела их: довольно стандартные, сепия или черно-белые или же против света. Мария Соле в бикини на тропическом пляже; Мария Соле рядом с громадной новогодней елкой; Мария Соле с котами; коты; ноги в мокасинах «Гуччи» с тегом #shoesaddict #shoes #guccishoes. Закат – вид на город против света, солнце-апельсин в сине-зеленом небе. Подпись: «Protect me from what I want». Помидоры с моцареллой и базиликом, вид сверху, вся композиция как из книги рецептов (порция просто смешная). Подпись: «Some days I am goddess, some days I am wild child, and some days I am a fragile mess. Most days I am a bit of all three. But every day, I am here, trying. S. C. Lourie». Глаза, выглядывающие из-за какой-то неизвестной книги: #book #booklover #life». Сумочка «Прадо», задрапированная шифоном пудрового цвета (вероятно, где-то на витрине): #Prada #bag #Pradabag #desire. Фотография из Чикаго, вместе с Гвидо: #work #lovemywork. На всех, кроме этой, Мария Соле в одиночестве.
В среднем от пятнадцати до двадцати пяти лайков, семьдесят четыре подписчика, две тысячи пятьсот шесть подписок.
Анна залила водой чайный пакетик и присела на край стула. Ноги заледенели. Она вернулась к началу: аккаунт создан год и месяц назад, выкладываются примерно две фотки в месяц; подписки на актеров, звезд, певцов, спортсменов, моделей, модные бренды (среди них «Шанель», «Миссони», «Ив Сен Лоран», «Ральф Лорен», «Баленсиага»). Модели все тощие, бесполые, в чем только душа держится? Видны одни глаза – огромные, голубые или карие, подведенные карандашом или черной тушью. Животы впалые, руки-ноги костлявые.
– Мама, – донесся до нее голос Наталии.
Анна закрыла ленту и побежала к дочери. В голове мелькнуло, что, возможно, та зовет уже не в первый раз. Наталия разбудила Габриеле, и теперь они оба топтались в кроватке, озираясь и глядя сквозь решетку какими-то невидящими глазами, точно слепые. Анна бросила взгляд на часы: они уже опаздывают в бассейн, надо бежать.
– Так, ребята, сейчас мама в темпе вальса все сделает, и все будет хорошо. Мы успеем, мы обязательно успеем вовремя.
Кора подготовила им сумку для бассейна. И полдник ждал в холодильнике – банан, нарезанный ломтиками, и яблоко (Анна придавала большое значение фруктам в рационе). Поменяв дочери подгузник, она закутала детей, точно эскимосов.
Малышку она усадила в детское кресло, а Габриеле пристегнула на заднем сиденье. По дороге напевала застрявший в голове мотив. Дети спокойно глядели в окно. Казалось, все ее прежние страхи испарились. Припарковавшись у спортклуба, они пошли в раздевалку и спешно переоделись. Никто не капризничал, все трое пребывали в какой-то удивительной гармонии. От теплого воздуха Анне стало совсем комфортно. Она отвела детей в бассейн и препоручила тренеру Мануэле, внушительных размеров женщине, появлявшейся всегда в одном и том же костюме со штанинами до колен. Она поднимала деток в воздух, проносила на уровне глаз, легонько дула им в лицо, чтобы они задержали дыхание, и потом с ловкостью жонглера погружала их под воду на четыре-пять секунд и возвращала обратно. Изумленных и улыбающихся.
Анна поглядела на них минутку, потом устроилась на трибунах, достала телефон и, расстегнув верхние пуговицы на блузке, снова нырнула в соцсеть. И заметила одну вещь, которая от нее поначалу ускользнула. На фотографии с новогодней елкой Мария Соле была в струящихся брюках-алладинах серо-бежевого цвета. У Анны тоже были такие, но сидели они совершенно по-другому. Худоба этой женщины просто не укладывалась в голове. Анна вспомнила, что свои она купила в Лондоне, в универмаге «Кос», вскоре после рождения Наталии; они были там вместе с Гвидо. Это ноябрь две тысячи восемнадцатого? Он тогда сказал: «Дорогая, ты выглядишь как клоун» – и ее это задело.