Ракшас с дефектом
Вместо стекла во входной двери родильного отделения торчала фанерка с коричневыми пятнами сучков. Лёня дёрнул раз, дёрнул два, с душераздирающим скрипом створка сдвинулась, сгребая грязный снег и застряла.
– Дверь закрой! – рявкнула техничка в грязном халате. – В лифте родился? Всё отделение застудишь!
С виноватой улыбкой он сделал, что требовали. Уборщица бросила размазывать грязь с талой водой по полу и шмякнула тряпку ему под ноги.
– Ноги вытирай! Ходят тут, а мне перемывай за ними, – разворчалась она. – Чего припёрся, старый чёрт?
– Так жена у меня рожает, – совсем стушевался Лёня. Он послушно встал на темно-серую драную мешковину: запузырилась вода между подошвами, потекли струи в разные стороны. Чище не стало.
Уборщица всплеснула руками:
– Ну ты ж смотри. Дед старый, а туда же! Срам один на уме! О душе думать пора! Или от молодого кого понесла?
Бабка ехидно сощурилась, ожидая реакцию. Лёня почувствовал, как заклокотало в груди.
– Да что вы себе позволяете? – от возмущения он задохнулся, и в конце фразы сорвался на фальцет, от чего ещё больше смутился и покрылся пунцовыми пятнами.
С удовлетворённой улыбкой бабка выдернула тряпку у него из-под ног.
– А ты горлом тут не бери, много таких горлопанов развелось. Я тебя не боюсь, чертяка. У! – потрясла она кулаком, потом махнула и пошла дальше размазывать грязь по полу. На её дряблой шее покачивался серебряный крестик.
– А как зовут тебя, божий человек? – елейным голосом спросил Лёня.
– А тебе зачем? – зыркнула бабка.
– Отцу нашему за тебя помолюсь, здоровья просить буду. Тяжело, чай, в таком возрасте ведра с водой таскать.
– Тяжело, сынок, ой как тяжело. – Бабка шустро усыновила "старого чёрта". – Помолись, добрый человек. Евдокией меня зовут. И я помолюсь.
Не спросив имени, она натянула обычную свирепость на лицо. За спиной Лёни скрипнуло, и бабка заорала:
– Куда прёшь? Ноги вытирай, лишенец!
Лёня увидел в углу телефонную будку и кинулся к ней. Трубки не было, в мятом корпусе – прорези для микрофона и динамика. Он нашарил двушку в кармане и сунул в монетоприёмник.
– Транспортный отдел. Слушаю! – гаркнул молодцеватый голос.
– Тише, пожалуйста, – взмолился он. – Тут будка без стекол и автомат без трубки.
На том конце вздохнули и спросили вполголоса.
– Говорите, что у вас?
– Это Леонард, ракшас, у меня жена рожает, в шестой горбольнице. Тут подходящий объект есть. – В голосе появились умоляющие нотки. – Может, подвесим меточку и к нам?
– Что за объект? Как зовут, кем работает?
– Евдокия, техперсонал.
– Минуту, проверяю по картотеке.
На том конце прибалтийская певица Анне Вески по радио призвала радоваться жизни самой, потом тот же голос сказал:
– Не выйдет, на Евдокии уже висит метка смежников.
– Да как? – захлебнулся от возмущения Лёня. – Это не бабка, а адский демон! Вампир энергетический! Смежники совсем ослепли?
Он говорил слишком громко, и техничка остановилась, навострив уши. Лёня глянул на неё с опаской и зашептал, почти касаясь губами прорезей микрофона:
– Честное слово, она меня за две минуты довела.
– Ничего не могу поделать, – невозмутимо ответили с той стороны. – Объект Евдокия ходит в церковь каждую неделю, исповедуется и причащается. Сейчас, в эпоху развитого социализма этого достаточно.
– Блин! – сказал Лёня и нажал рычаг. – Перестройка уже вообще-то!
Он присмотрелся к бабке: и впрямь белая метка над головой. Сильно расстроиться не успел: по лестнице сбежал врач в очках с золотой оправой. Распахнул руки, будто друга старого встретил.
– Леонид Сергеевич! Дорогой мой! Уже вот-вот. Волнуетесь, голубчик?
Врач заключил Лёню в объятия, пухлые губы ткнулись в ухо.
– Сотку мне, сотку смене, – Шепнул он чуть слышно.
– Что, простите? – не понял Лёня.
Доктор отодвинулся, удивлённо глядя на него, как на экзотическую птичку колибри, случайно залетевшую в заснеженную Москву
– Леонид Сергеевич! Вы же хотите, чтобы роды прошли успешно? – спросил он, пытливо заглядывая будущему отцу в глаза.
– К-конечно, – ответил Лёня, заикаясь.
– Ну вот, – радостно улыбаясь хлопнул его по плечам доктор и снова приник губами к уху:
– Сто. Рублей. Мне. Сто. Смене.
– И не о чем будет беспокоиться! – добавил он громко. – Ну давайте, голубчик, поторопитесь, вот-вот уже. Времени очень мало.
Лёня проводил взглядом дефицитные югославские туфли, бегущие по лестнице вверх и поторопился к телефону-автомату.
– Транспортный отдел. Слушаю вас.
– Это Леонард опять, из шестой горбольницы. Тут объект есть, меточку подвесите?
– Я вам уже говорил: Евдокия – объект смежников.
– Да нет же! Тут ещё один.
– Что ж там за больница такая: объект на объекте? Ладно, диктуйте. Сейчас проверю.
– Доктор Момонкин.
– А, тут и проверять нечего. Сразу нет.
– Да почему же нет?! – возмутился Лёня. – Почему нет-то? Этот мерзавец с меня взятку вымогает. Две сотни рублей! Иначе, говорит, роды пройдут… Неуспешно.
– Извините, Леонард, ничем не могу помочь. Врачей из больниц ГорЗдрава исключили из квоты. В медучреждениях и так не хватает персонала. И сразу вам говорю, чтобы зря не тратили время: ни моё, ни ваше. На санитарок и медсестёр даже не засматривайтесь. По ним та же ситуация. Если там завхоза какого-нибудь на серьёзном грехе поймаете, или из бухгалтерии кого – звоните.
– Подождите, – Лёня задумчиво провёл когтем по корпусу автомата. С громким скрежетом свернулась спираль под сквозной бороздой. Он испуганно осмотрелся и пальцем запихнул её внутрь. – Тут это… – сказал он тихо, прильнув губами к микрофону. – Можно мне двести рублей из кассы взаимопомощи выделить? Жена рожает.
– Пишите заявление в профком. Вы в кочегарке работаете? В свой профком и пишите. Мы тут при чём?
– Вы меня совсем не слышите? У меня жена вот-вот родит! А этот… Гад! Деньги вымогает! Иначе, говорит, роды будут неуспешными!
– Послушайте, Леонард. Я тут специально в ваше личное дело посмотрел. Вы же у нас ракшас, кажется? Шерсть торчком, когти, зубы и всё такое? Да пуганите вы этого эскулапа-вымогателя, в чём проблема?
– Я… Есть проблема. Я не могу. Просто так – могу, а когда кто-то на меня ругается или издевается там, или ещё что-то, я расстраиваюсь и вот вообще не могу.
– Очень интересно, – сказал его собеседник без интереса. – Прямо уникальный случай.
– Да, – вздохнул Лёня и совсем поник, – детская психологическая травма.
– Ну хорошо. Войду в ваше положение, сам свяжусь с вашим председателем профкома. А вы – живо ноги в руки и бегите в кочегарку.
Лёня пулей вылетел из больницы. На стоянке стояло одинокое жёлтое такси. Он представил свою жену: маленькую, несчастную, одинокую, с огромным животом и равнодушный персонал вокруг. От его тщедушного тельца пошёл пар, затрещали, выгибаясь, кости. Ногти потемнели и превратились в бритвенно-острые когти. Два огромных клыка вылезли из десны и угрожающе загнулись в опасной близости от пылающих огнём глаз. Выставив рогатую голову, он бросился к машине. Сунул косматую башку в салон.
– Шеф, – прорычал он самым страшным инфернальным голосом, в котором лязгали стальные крючья и вопили на все лады грешники, – свободен?
Водитель сидел, засунув нос в кошелёк и пересчитывая медяки.
– Занят, – буркнул он, не отрываясь от своего занятия.
Клыки и когти у Лёни уменьшились в два раза, шерсть посыпалась клочьями
– Так… Зелёный огонёк же… У вас… – пробормотал Лёня, чувствуя, как опускаются плечи и сокращаются руки.
– Сказал: занят! Что непонятного? – рыкнул таксист, поднимая голову.
От неожиданности Лёня стукнулся макушкой в потолок. Рога сразу втянулись в череп, на их месте озером в лесу засветилась лысина. Таксист обалдело уставился на торчащие изо рта клыки. Лёня икнул и втянул их в дёсны.
– Шеф, – плачущим голосом сказал он, – пожалуйста, очень надо. Жена рожает, а тут… Отвези на ТЭЦ-9, будь человеком.
Таксист с сомнением посмотрел на плюгавого мужичонку лет шестидесяти в затёртом пальто с лоснящимися рукавами.
– Ладно, садись, – великодушно разрешил он. – Но два счётчика! Лады?
Мысленно пересчитав оставшуюся мелочь, Лёня обречённо вздохнул и сел на продавленное сиденье. Такси тронулось. Водитель пальцем обвёл свой рот.
– А это чё было?
– Грим… Театральный, – ответил Лёня.
– Артисты… Хех! – усмехнулся таксист.
С двумя сотенными бумажками в руке Лёня влетел в вестибюль больницы, перепрыгнул через швабру злобной старухи, помеченной смежниками. Доктор Момонкин на втором этаже учуял запах жёлтых хрустящих купюр и весело застучал югославскими каблучками по лестнице вниз.
– Вот! – Лёня потряс в воздухе двумя бумажками. – Как договаривались!
– Дорогой ты мой человечек, дай я тебя обниму!
Доктор заключил Лёню в горячие объятия и зашептал в ухо:
– Вы совсем с ума сошли? Зачем так размахивать? Аккуратно засуньте мне в карман халата.
Естественно, Лёня промахнулся. Купюры выскочили из дрожащих пальцев и кленовыми вертолётиками полетели на пол. Они с доктором кинулись их ловить под пристальным взглядом воцерковлённой старушки, стукаясь лбами и тихо матерясь. Потом запыхавшийся доктор со съехавшими очками, погрозил пальцем:
– Я вам!..
Не договорил, похлопал Лёню по плечу и ускакал вверх по лестнице. Оставалось ждать.
Леонард слонялся по вестибюлю, уворачиваясь от швабры настырной бабки и поглядывал с грустью на телефон-автомат. Вечность спустя доктор выбежал к нему, радостный, будто это он только что в муках родил и испытывает теперь по этому поводу невыразимое облегчение.
– Мальчик у вас, Леонид Сергеевич! Поздравляю! Шустрый такой, еле поймали! Чуть не улетел.
Доктор посмотрел на вытянувшееся лицо Лёни и расхохотался.
– Ну что вы, ей Богу, как маленький? Шучу я. Просто стремительные роды. Всё, молодой отец, идите на улицу. От входа третье окно на втором этаже: будут вам малыша вашего показывать.
Стремительным ифритом Лёня вылетел на улицу, запрыгал через сугробы, высматривая окна. В обещанном окне стояли улыбающиеся медсёстры с выставленными вверх большими пальцами, а между ними – его любимая жена: бледная, с расширенными от ужаса глазами. В её вытянутых вперёд руках извивался в плаче младенец: маленький, багровый, с перетяжками на ручках и на на ножках. За его плечами торчали в стороны мокрые крылья, покрытые белыми перьями.
Потрясённый Лёня осел в сугроб. Ну кто ещё мог родиться у дефективного демона ада?
