Амстердам, 1938–1940 годы
Семья переехала в дом 103 по Твейде Остерпаркстраат. Квартира по-прежнему располагалась наверху, но район был намного лучше. Прямо за углом располагался зеленый Остерпарк. Вима все еще тянуло в Каттенбург, но времени на визиты не оставалось. По воскресеньям он иногда проходил несколько километров, чтобы побродить по улицам вместе с Питом, как в старые времена. Порой он заглядывал к бабушке, которая никак не могла пережить трагическую смерть сына. Выпив чаю у бабушки, он рассказывал каттенбургским приятелям о своей первой работе – он стал помощником продавца обоев на фабрике «Рат и Додхефвер».
Бизнес быстро расширялся, фабрике нужны были люди, а Вим увидел объявление в газете. Он был полон энтузиазма и энергии и быстро получил работу в отделе рекламы, где работал шесть дней в неделю. Каждый день он отправлялся во «Дворец обоев», элегантный офис на Принсенграхт.
Вим быстро во всем разобрался. Он сортировал образцы обоев для альбомов, которые отправлялись с фабрики на Дуйвендрехтсекаде в главный офис. Больше всего ему нравилось ездить вместе с торговцами к клиентам по всему Амстердаму. Вим тащил тяжелые альбомы с образцами. Он носил красивые брюки и пиджак – свою гордость и радость. Эту одежду он тщательно берег.
Когда ему позволяли бывать на фабрике, он всегда надевал что-то старое, хотя и перестал носить гетры из магазина для бедных. В неделю он зарабатывал три гульдена и 30 центов оставлял себе, а остальное отдавал матери. Мать позволяла ему покупать себе новые носки.
Вим был рад получить такую отличную работу. Джо зарабатывала в неделю всего 2,5 гульдена, а работать ей приходилось гораздо тяжелее. Она нашла место в доме профессора с семью детьми и чаще всего работала на кухне. Она готовила еду, убиралась и присматривала за детьми после уроков. Чистя картошку, она мечтала о том, как станет акушеркой и будет встречать младенцев в новом мире. Но крики детей быстро возвращали ее в суровую реальность. Мать оставляла ей двадцать пять центов из заработанного.
Когда Виму исполнилось шестнадцать, ему разрешили пойти в класс танцев. Он давно об этом мечтал и вычеркивал дни из старого школьного блокнота. Теперь каждую субботу он отправлялся на танцы с тем же пылом, что и на работу. Домой он часто возвращался с шоколадками и делился ими с братьями и сестрой. Шоколадки ему в карман совала одна из партнерш, чтобы заполучить его только для себя.
Свои романы он обсуждал с Джо. Между ними по-прежнему не было секретов, хотя она уже несколько месяцев с кем-то встречалась. Вим учил сестру новым танцам со своих уроков. Он терпеливо показывал ей новые шаги в гостиной, а Джо повторяла вслед за ним. Так они вдвоем учились танцам по цене одного.
Матери нравилось наблюдать за их воскресным ритуалом. Она гордилась своими детьми и была счастлива, что они избавились от Алозерия. Ей даже не приходилось быть строгой – дети отлично знали, что можно, а чего нельзя. Единственное, в чем она их поправляла, так это в амстердамском сленге.
– Скажи все на нормальном голландском, – тут же поправляла она.
После урока танцев с сестрой Вим, Хенк и мать шли в церковь, а Джо оставалась дома присматривать за Бертусом. Обычно Вим не слушал пастора. Он скользил взглядом по скамьям и проходам, где всегда сидели его партнерши по танцам и другие девушки. Большинство из них он знал хотя бы по именам. Когда их взгляды встречались, Вим обещающе улыбался. Он был всегда аккуратно и красиво одет и производил хорошее впечатление. Все считали его достойным и благочестивым юношей.
У них частенько стал бывать приятель Джо, Йоп Плуг. Чаще всего он приезжал по выходным, потому что жил довольно далеко, в городе Хорн во Фрисландии[1]. Джо познакомилась с ним на кухне профессорского дома, куда он доставлял продукты. Вместе со своим приятелем Гером Йоп закупал фрукты и овощи в деревнях к северу от Амстердама и доставлял их состоятельным горожанам на конной повозке. Виму этот парень нравился – он был исключительно честен и добр. Но он чувствовал, что постепенно теряет сестру. Впрочем, быстро позабыл об этом, потому что у него было достаточно собственных дел.
Перед ним открылась замечательная возможность. Десять лет он ходил в лавку мясника Адольфса. Он рос на глазах у мясника, и тот относился к нему по-доброму. Адольфс частенько отрезал ему лишний кусок колбасы, а то и давал мясо для семьи. Хотя теперь он жил в получасе ходьбы, Вим частенько заглядывал к мяснику поболтать и рассказать о матери.
На этот раз Адольфс попросил его задержаться, пока он не закроет лавку. Вим терпеливо ждал, гадая, что хочет сказать ему мясник.
– Тебе нравится работать на фабрике обоев, Вим? – спросил мясник, еще не сняв шапочку и белый фартук.
Вим стал рассказывать мяснику о своей работе, коллегах и поездках. Но Адольфс нетерпеливо перебил его:
– А ты никогда не думал о мясницкой лавке? Я хочу открыть вторую лавку, но сам не могу – мне нужен помощник. Тебе шестнадцать. Тебя еще многому надо учить, но я знаю, что ты трудолюбив и умен. На это уйдет несколько лет, но если ты станешь моим учеником, то скоро сможешь открыть свой магазин возле Остерпарка. Я тебе помогу. И со временем ты будешь зарабатывать со мной столько же, сколько на своей фабрике.
Вим просиял. Собственная лавка, мясницкая лавка, Адольфс готов ему помочь – эти слова звучали музыкой для его ушей.
– Мне нужно обсудить это с матерью, господин Адольфс, – сказал он. – Но большое спасибо за предложение.
– Да, конечно, поговори с матерью и скажи, что я загляну к ней рассказать о своих планах – о, прости, о наших планах.
Через два месяца, 1 марта 1939 года, Вим стал учеником Адольфса. Он сразу почувствовал себя как дома. Большинство покупателей он отлично знал. Начальник его был человеком строгим, но справедливым. Хотя приходилось нелегко, но Вим скоро стал зарабатывать на гульден больше, чем на фабрике. Детей у Адольфса не было, и к Виму он относился как к собственному сыну. Ему нравилось все объяснять и показывать своему ученику.
Как-то летним воскресеньем Адольфс пригласил Вима на свою лодку, чтобы показать центр Амстердама с воды. Вим был зачарован совершенно иным видом знакомого города. Выйдя на берег, он спросил у Адольфса о старых лодках, причаленных в ряд.
– Двадцать гульденов, и любая будет твоей, – ответил мясник. – Но тебе придется самому ее чинить.
– Я никогда не смогу себе этого позволить, – приуныл Вим.
– Знаешь что? Я одолжу тебе деньги. Без процентов. Будешь отдавать мне по гульдену в неделю.
Теперь по выходным Вим каждую свободную минуту посвящал своей лодке. Работал он на задворках конюшен пивоварни «Амстел». Здесь тягловых лошадей с мощными ногами чистили и готовили к поездкам по местным кафе. Вим частенько болтал с кучерами, которые забирали своих лошадей из конюшен. Иногда, когда поездка была короткой, ему позволяли прокатиться. Кучера были люди могучие, в кожаных фартуках, почти такие же крепкие, как их лошади. Такими они и должны были быть – ведь им предстояло вручную разгружать здоровенные бочки с пивом. В кафе на пол, туда, где тяжелая бочка соприкасалась с полом, подкладывали небольшую подушку, чтобы бочка не разбилась. Как только ее подключали к крану, кучеру и его временному помощнику наливали по небольшой кружке. Так Вим впервые попробовал пиво.
Четыре недели Вим все выходные драил шкуркой, законопачивал щели, красил и снова проходился шкуркой. И вот наконец лодка была готова. Старая лодка, покрытая отслаивающейся коричневой краской, превратилась в ярко-красную лодочку с гордой белой надписью: «ВИМ».
Дома все чаще говорили о возможной войне. Мать говорила, что Гитлеру нельзя доверять. И она не удивится, если Нидерланды станут его следующей жертвой. В апреле 1940 года немцы взяли Австрию, Чехословакию и Польшу.
За ужином Вим рассказывал услышанное в мясницкой лавке в Каттенбурге. Восемнадцатилетних мальчишек призывали одного за другим. Перед уходом матери покупали им хорошее мясо, и Вим точно знал, кого призвали в армию. С этими парнями он учился и бродил по улицам в поисках приключений. Многих он знал лучше, чем собственных братьев. И это его тревожило. Через год ему тоже будет восемнадцать. Мысль о том, что лавку и блестящее будущее ученика мясника придется сменить на армейскую форму, была для него ненавистна.