– Что ж… Попытка засчитана, – вздыхаю я.
– А по-моему, это не считается! – возражает Ханна Штерн, наша специалистка по новостям дорожного движения.
В задумчивости мы рассматриваем рождественскую елку, а точнее – елочное украшение в виде ханукии[4], прячущееся во всем своем сине-серебристом великолепии за спиной у Санта-Клауса с красным мешком (как по мне, старик с мешком – сомнительный способ доставки подарков, ну да ладно).
– Во всяком случае, на одно иудейское украшение больше, чем в прошлом году! – Как всегда, я стараюсь во всем искать положительные стороны и, поскольку комплимент – это лучший способ разрядить обстановку, киваю на золотистые туфли Ханны: – Классные у тебя туфельки!
Пусть я еврейка, но с рождественской вечеринки не сбегу – зря, что ли, три часа собиралась? Сначала выпрямила волосы, потом решила, что это выглядит слишком искусственно, и побрызгала водой, чтобы вернуть естественные кудри, а после решила завить кончики и в процессе обожгла руку. Льда в холодильнике не нашлось – только дорогущие равиоли «Эмиз», купленные на какой-нибудь особый случай сразу после расставания с Гаррисоном. Думать о том, что особый случай для меня знаменуют равиоли, как-то грустно. Если единственное яркое пятно в моей жизни – пачка полуфабрикатов, я, очевидно, свернула не туда, и птичье дерьмо на рекламном щите было предзнаменованием.
Зал отеля украшен гирляндами, снежинками и разноцветными огоньками. Приглашенная группа играет рождественские песни. Дресс-код вечеринки полуформальный – разрешены джинсы. Я перемерила четыре наряда и в итоге надела черное кружевное платье, купленное по случаю помолвки. Дам ему новую жизнь, свободную от воспоминаний о бывшем!
«У меня все прекрасно!» – как бы говорит мой сегодняшний наряд, хотя кому адресовано это заявление, неясно; может быть, мне самой. Чтобы подкрепить это утверждение, я даже сняла свою извечную подвеску с молнией и приколола на грудь винтажную брошку в виде облака, которую Алекс купил мне на день рождения в антикварной лавке. От старости с брошки осыпалась половина камней, поэтому я перерыла раздел украшений интернет-барахолки «Этси» и обошла несколько магазинов для рукоделия, чтобы починить подарок, а заодно добавила на него несколько синих кристалликов, символизирующих дождь, – донельзя предсказуемо.
Ремонт брошки закончился появлением у меня нового хобби. Теперь кухонный стол завален инструментами, о существовании которых я еще год назад не подозревала, и коробочками с бусинами. Рукоделие спасает, когда становится особенно тяжело.
Ханна – единственная еврейка в КСИ кроме меня, но она работает в дневную смену, поэтому мы редко пересекаемся и не сумели стать подругами. Похоже, я обречена поддерживать с коллегами исключительно рабочие, приятельские отношения. Может, со мной не хотят сближаться?.. Впрочем, к размышлениям на такую печальную тему я пока не готова.
Мы возвращаемся за стол, где сидят несколько корреспондентов и Нейт, бойфренд Ханны. Видимо, я единственная пришла на вечеринку без пары. И хотя перед камерой веду себя естественно, в незнакомой компании, без опоры на прогнозы и графики, общение дается мне нелегко.
– Что, будет ли в этом году снег? – интересуется муж Джии Ди Анджело. Типичная тема для разговора с метеорологом – все равно что попросить знакомого доктора на вечеринке осмотреть подозрительную родинку на попе.
– По всем моим прогнозам, эта зима будет теплее обычного. Снег если и выпадет, то не в декабре.
Мой собеседник тяжело вздыхает, словно глобальное потепление – моя вина.
– Дети будут разочарованы. Хочется все-таки белого Рождества. – Он широким жестом указывает на искусственный снег, украшающий стол. – Здорово же, правда? И пусть все в эфире носят колпаки Санты – зрителям такое нравится!
– Еще бы! – киваю я с фальшивой улыбкой.
Иудейского населения в нашем городе менее двух процентов, и все же господствующее представление о том, что абсолютно каждый житель Сиэтла отмечает Рождество, немного раздражает, словно колючая этикетка на мягком свитере. Я единственная не надела в эфире колпак Санта-Клауса, и в соцсетях меня тут же засыпали обвинениями в том, что я ненавижу Америку.
Ханна оживленно разговаривает с Эй-Джей Бенавидесом, который отвечает за прогноз погоды на выходных. Извинившись, отправляюсь к банкетному столу, перед которым уже выстроилась длинная очередь. Дармовая еда – верный способ заинтересовать серьезных взрослых людей (например, меня).
– Привет, метеодевушка! – произносит кто-то за спиной, и я тут же невольно успокаиваюсь, узнав Рассела. Как всегда, одет он интереснее остальных мужчин: черные джинсы, черная рубашка и твидовый пиджак винного цвета. Перед камерой Рассел выглядит строго, однако сейчас он без галстука, верхняя пуговица рубашки расстегнута, а подбородок покрыт легкой щетиной.
– Привет, спортивный парень!.. Вот согласись, почему-то это звучит иначе, чем «метеодевушка»!
– И правда, – улыбается он.
Когда Рассел впервые назвал меня метеодевушкой, прозвище показалось пренебрежительным, однако он всегда говорит это дружелюбно, и я привыкла. Рассел вообще чрезвычайно приветлив, только вот как пробиться за стену из вежливых улыбок, я не знаю.
– Матч сегодня был напряженный, да? – замечаю я, слишком поздно осознав, что веду себя ничуть не лучше, чем муж Джии.
– Ты же вроде не интересуешься спортом?
– Все дело во времени! Если бы матчи показывали в три утра, смотрела бы, не отрываясь!
– Попробую уговорить руководство! – смеется Рассел. – Чтобы ты знала, это был студенческий футбольный матч со счетом шестьдесят шесть – шестьдесят.
– Не разбираюсь в футболе, но счет что-то слишком большой, нет?
– Это точно! В жизни не видел такой игры. Отличное нападение, позорная защита.
Очередь продвигается вперед, а я на долю секунды запаздываю – должно быть, вино уже ударило в голову. Прическа у Рассела растрепана – наверное, на поле было ветрено. Меня почему-то очень привлекают взлохмаченные мужчины. Теперь, когда я одна, мозг лихорадочно ищет пару в каждом встречном: в соседском парне, выписывающем журналы про марихуану; в автобусном попутчике с двумя хорьками за пазухой, улыбнувшемся мне на прошлой неделе; в поваре из офисной столовой, на котором, вопреки здравому смыслу, даже гигиеническая сетка для бороды смотрится сексуально. Все это, конечно, несерьезно, и, учитывая катастрофу с Гаррисоном, я совсем не спешу влюбиться по-настоящему, поэтому стать женой мужчины в гигиенической сетке мне в ближайшее время не светит.
– На таких мероприятиях я всегда немного не в своей тарелке, – признается Рассел, подергивая лацкан пиджака. – Все только и спрашивают – а как ведет себя такой-то за пределами игрового поля, а правда ли, что он мудак?…
– Та же проблема – все жалуются мне на погоду! Ну, хоть кормят вкусно. Это, пожалуй, единственное, ради чего можно потерпеть.
– Ты не поклонница младенца Иисуса? – спрашивает Рассел, кивнув на рождественскую инсталляцию в углу.
– Я, знаешь ли, еврейка. Корпоративы у нас не самые равноправные, – объясняю я, жалея, что ввязалась в этот разговор.
Рассел рассеянно оглядывается, оставив мою реплику без ответа, что только усиливает сожаление. Все-таки мы слишком мало знакомы – просто перемываем иногда косточки нашим боссам. Не хочется выставлять себя нытиком – пусть думает, что я на самом деле такая жизнерадостная, улыбчивая девушка, как на экране.
– Во всяком случае, настроение у всех праздничное, – наконец отмечает он нейтральным тоном.
На банкетном столе нас ждут жаркое, спаржа в медово-лимонном соусе и паста с сыром и карамелизованным луком. Атмосфера на станции нездоровая, зато на праздники денег не жалеют. Мы с Расселом молча наполняем тарелки и возвращаемся, он к коллегам из спортивного отдела, а я в свою случайную компанию.
После фуршета свет в зале гаснет, остаются мерцать только свисающие с потолка гирлянды и огоньки на елках. На сцену выходят Торренс и Сет: она – в сияющем серебристом комбинезоне, похожая на снежную богиню, он – в темно-сером смокинге и галстуке с узором из карамельных палочек. Черные волосы Сета, густо покрытые гелем, зачесаны назад в духе кинозвезд сороковых, локоны Торренс в свете рождественских огней кажутся золотыми. О наше великолепное и ужасное начальство!
– Мы рады приветствовать всех вас в этом зале! – говорит Торренс в микрофон. – Только благодаря вам мы можем рассказывать с экрана важные истории и держать высокие рейтинги по всем направлениям – от новостей и спорта до погоды.
Сет с улыбкой подхватывает:
– Отдельное спасибо и наши поздравления Торренс, которая вот уже в седьмой раз признана лучшим метеорологом Сиэтла по версии журнала «Нортвест Мэгэзин»!
Все громко хлопают. Торренс на экране уже почти тридцать лет и по-прежнему покоряет сердца.
На сцене, как обычно, стоит стол с наградами. Надо признать: увидеть осязаемое воплощение успеха в виде крылатых статуэток действительно приятно.
– Наша станция в этом году получила шестнадцать номинаций на региональную премию «Эмми» и победила в пяти из них. Поздравляем! Одну из наград взял Сет за свой блестящий репортаж о возрождении побережья в Сиэтле!
Торренс весело хлопает Сета по плечу, тот со смущенной улыбкой похлопывает в ответ по ее руке. Отличное представление – почти верю, что они не испытывают взаимного презрения и вообще когда-то любили и уважали друг друга. Подумать только – Ливни дружно стоят на одной сцене! Поистине, настало время чудес, как поется в рождественских песнях. Надо пользоваться тем, что у Торренс хорошее настроение – вдруг я смогу пообщаться с ней наедине? Попробую, как только она освободится.
– Ужин, за который мы горячо благодарим команду отеля «Хилтон», подходит к концу, а значит, пришло время нашей любимой рождественской традиции. Вы, конечно, догадываетесь, о чем я. Начинаем «Белого слона»![5]
Наши столы расставлены полукругом возле большой елки, под которой лежит целая гора подарков: каждый принес свой, а нас здесь больше шестидесяти. Мой вклад – доска для сыра в форме штата Вашингтон, которую я нашла в бутике недалеко от своей новой съемной квартиры.
– Только не тащи домой никакой хлам! – предупреждает своего спутника Ханна.
– Вот не надо! Прихваткой, которую я выбрал в прошлом году, ты пользуешься едва ли не больше моего! – защищается Нейт.
Места за столами пронумерованы специально для игры. Ханна разворачивает подарок первой – это оказываются три ароматизированных свечи. Вторая в очереди – корреспондентка Бетани Чой. Она выбирает сверток необычной формы, внутри которого обнаруживается маленький USB-пылесос.
Третьим к елке подходит Сет. Не польстившись на уже вытянутые подарки, он распаковывает новый сверток, и при виде мультипекаря его лицо озаряется радостью, удивительной для взрослого мужчины.
– С ума сойти! Тут написано, что в нем можно печь оладьи, делать яичницу и жарить бекон! – восклицает Сет, держа коробку на вытянутых руках, словно новорожденного сына.
– А еще сыр можно плавить, – подсказывает Крис Торрес. – У меня тоже такой есть – незаменимая вещь!
– Обожаю яичницу с беконом на завтрак! – Сунув коробку под мышку, Сет возвращается за свой стол. – Если будете претендовать на этот подарок, можете и не мечтать о прибавке к зарплате!.. Шутка, конечно.
– А по-моему, он серьезно! – шепчу я Ханне.
– Удивительно, что ты пришел в такой восторг, – ледяным тоном замечает Торренс. – Помнится, я дарила тебе точно такую же модель на Рождество.
– Дарила, а потом забрала при разводе, – спокойно отвечает Сет, и я перехватываю мрачный взгляд Рассела, сидящего за соседним столом.
Когда очередь доходит до меня, я вытягиваю набор для приготовления коктейлей, но в следующем раунде его похищают, а значит, можно снова выбрать подарок. Все это время Торренс раздраженно наблюдает за Сетом, который восторженно разглядывает мультипекаря, хотя запросто мог бы купить такую штуку сам, потому что все подарки стоят не дороже пятидесяти долларов. Ясно, что его восторг – специальная демонстрация. Если я хочу завоевать расположение или хотя бы уважение Торренс, надо что-то предпринять. На работе мне это пока не удалось: она меня или не замечает, или (чаще) считает досадной помехой. Может, сейчас удастся изменить ее восприятие в лучшую сторону?..
– Я бы хотела мультипекаря… – робко говорю я.
Торренс и Сет резко оборачиваются. Негласное правило «Белого слона» – не отбирать подарки у руководства.
– Зачем он вам, Ари? – возражает Сет. – Это же просто хлам! Сломается после первого использования.
– Уж наверное, она как-нибудь без тебя разберется! – заявляет Торренс, не скрывая торжества, и уже готовится вырвать подарок у Сета из рук. – Если хочет мультипекаря, пусть получит! В нем, кажется, и мини-пиццу можно делать?
– Можно, – подтверждает Сет. Бицепсы на его накачанных руках напрягаются под тканью костюма.
Я начинаю жалеть, что ввязалась в их мелочный спор. Большинство коллег отводят глаза. Ливни портят все, к чему прикасаются, и даже невинную праздничную вечеринку (с одной жалкой ханукией на весь зал!) умудрились превратить в противостояние.
– Я… я могу взять что-нибудь другое! Заберу подарок у кого-то еще или открою новый…
Но Сет уже сует мне в руки коробку. Удивительно, какой горькой может оказаться победа!
В следующем раунде он выбирает подарок в упаковочной бумаге, украшенной пингвинами.
– Набор многоразовых трубочек для кофе. Мило, – замечает он с энтузиазмом ребенка, получившего носки в подарок на день рождения.
– Прекрасно! Кто следующий? – спрашивает Торренс, сияя телевизионной улыбкой.
Вечеринка тянется бесконечно долго. Все танцуют, едят десерты, весело обсуждают полученные подарки. Я досадую: не мог Гаррисон подождать с разрывом до Нового года?.. Тогда нам не пришлось бы страдать на корпоративах поодиночке. Впрочем, он-то наверняка не страдает, а наслаждается: его финансовая контора регулярно устраивает рождественские вечеринки на яхте.
Я ковыряюсь в тарелке с печеньем – Санта, елка, санки, – размышляя, не пойти ли домой, как вдруг ко мне подсаживается Торренс с бокалом в руке.
– Привет! – говорит она слегка заплетающимся языком.
Пьяная, а помада все равно держится. Если когда-нибудь нам удастся сблизиться (для чего у одной из нас должна развиться неизлечимая амнезия), буду умолять Торренс, чтобы раскрыла мне свой секрет.
– Ари Абрамс – хорошее имя для телевидения!
– Хотелось бы надеяться, учитывая, что я уже на телевидении.
Я пододвигаю стакан воды, надеясь, что она поймет намек. Пьяная Торренс мне нравится еще меньше, чем сердитая.
– Я переживаю из-за случившегося, – признается она, махнув рукой на гору растерзанной подарочной упаковки под елкой, и вино в ее бокале завихряется, как торнадо.
– Да ерунда! – Как видно, я настолько привыкла к наплевательскому отношению начальницы, что теперь успешно плюю на себя сама. Чтобы сменить тему, говорю: – Никто больше вас не заслуживает звания лучшего метеоролога!
Главное – позитивный настрой!
Однако Торренс игнорирует комплимент. В ее взгляде читается какое-то незнакомое выражение (стыд?..), на разрумянившихся щеках лежат крупицы осыпавшейся туши, и эта трещина во всегда безупречной маске меня трогает.
– Это не ерунда. Не нужно преуменьшать только потому, что я твой босс.
Напряжение, в котором я была весь вечер (да и все последние три года), спадает. Совсем чуть-чуть, но и на том спасибо.
– Я жалею, что у нас с Сетом такие сложные отношения, – продолжает Торренс.
Сложные – не то слово. Квантовая физика отдыхает.
– Эмоции у нас всегда через край. Пока были влюблены, страсти кипели такие, что порой мы не могли находиться в одной комнате – хотелось немедленно наброситься друг на друга и сорвать одежду. А потом, когда все разладилось… Эмоции остались, только со знаком минус.
Не уверена, что начальница должна рассказывать подчиненным о своих страстях, и тем не менее это еще одно подтверждение невероятной притягательности Торренс. Вот бы с меня в пятьдесят тоже кто-нибудь мечтал сорвать одежду!
– А почему все разладилось? – спрашиваю я.
– Да так, море мелочей, которые со стороны наверняка казались такими же пустяковыми, как поводы для нынешних ссор. Вряд ли можно назвать конкретную причину. – Торренс говорит легко, однако в глаза не смотрит, потому что следит взглядом за Сетом, который болтает с ведущими и их супругами на другом конце зала. – Кому-то из нас следовало уйти с КСИ, но то ли мы слишком любим свою работу, то ли просто выжидаем, кто сдастся первым.
Звучит «Winter Wonderland» в джазовой обработке, и на танцполе собираются пары. Я обдумываю слова Торренс. Она явно недоговаривает, но я не собираюсь на нее давить.
– А сейчас жена нашего сына Патрика ждет ребенка. Роды в мае. Никогда бы не подумала, что буду с таким нетерпением ждать внуков! – Торренс искренне улыбается. – В моей жизни бабушка с дедушкой толком не участвовали. Всегда об этом жалела. Сама я готова сколько угодно сидеть с внуками, хоть на каждые праздники! Поэтому теперь точно не уеду из Сиэтла, и Сет, думаю, испытывает те же чувства.
– Здорово! – искренне радуюсь я. Вот уж чего не ожидала, так это разговоров с Торренс о внуках. Трогательно. – У моего брата пятилетние близняшки, и они просто прелесть!
– Приводи их как-нибудь на станцию – устроим экскурсию! – Торренс накрывает мою ладонь своей. Ее серебристые ногти украшены белыми снежинками. – Ари, нам стоит чаще вот так разговаривать!
Решаю не уточнять, что разговаривала по большей части она. Мне все равно приятно и хочется насладиться моментом, пусть даже это всего лишь пьяные откровения. Расчувствовавшись, я вгрызаюсь в рождественское печенье. Подрумяненная голова Санты в красном колпаке кажется намного слаще, чем десять минут назад.
Танцующей походкой к столику подходит Сет.
– Прошу прощения, дамы! – говорит он подчеркнуто обходительным тоном, от которого я внутренне морщусь. – Я пришел мириться. Торренс, может, потанцуем по старой памяти?
– Ты помнишь? – оживляется она.
– Ну еще бы! Много ли на свете людей, которым нравится песня «Run Rudolph Run»?
– Тысячи! – отвечает Торренс таким тоном, что сразу становится понятно: на эту тему они шутили не раз.
– Хочу загладить свою вину после дурацкой ситуации с подарками. – Сет легкомысленно пожимает плечами, словно этого достаточно для извинения. – Простите, Ари, я похищаю вашу собеседницу.
– Что ж, не буду отказываться! – Беря Сета за руку, Торренс бросает через плечо взгляд, словно говорящий: «Вот это я и имела в виду».
К моему изумлению, они танцуют свинг, причем очень хорошо – видно, регулярно практиковались, пока были вместе. Сет крутит Торренс по всему залу, а она весело смеется, и, глядя на этот зажигательный ретротанец, я будто переношусь в прошлое.
Когда, интересно, все пошло не так? Пять лет назад, когда они развелись, или намного раньше, как и сказала Торренс: множество мелочей, на которые, в конце концов, стало невозможно закрывать глаза?
Для моих родителей поводом к расставанию стала одна грандиозная ссора – я уверена в этом, хоть и не общалась с отцом пятнадцать лет. А с Гаррисоном мы разошлись из-за мелочи, которую он раздул в большой скандал. Впрочем, для него это, наверное, была не мелочь.
Песня сменяется незнакомой мелодией, а я думаю – может быть, теперь все наладится? Может, Торренс и Сет поняли, что доставляют всем неудобство своими препирательствами? Может, они действительно решили помириться?..
Конечно же, мои иллюзии немедленно рассыпаются в прах.
– Ты никогда не ценил мои подарки! – кричит Торренс, отталкивая Сета.
– Опять ты про этот сраный мультипекарь?!
– Мультипекарь – всего один случай из тысячи! Ты никогда не ценил ни моих жертв, ни моего труда! Ты представляешь, сколько сил я потратила на организацию этой дурацкой вечеринки?!
Я лихорадочно ищу в происходящем плюсы. Находить во всем хорошие стороны – единственное мое спасение, однако хорошее не находится. Весь зал смотрит на Ливни. К танцполу спешат сотрудники отеля, готовые при необходимости вмешаться. Я тоже инстинктивно вскакиваю – сидеть в этой ситуации невыносимо. Меня переполняют разочарование, досада и стыд. Мои взрослые коллеги – взрослые руководители! – выясняют отношения на людях.
– Друг, пойдем подышим свежим воздухом. – Крис Торрес тянет Сета за рукав, но тот стряхивает его руку и произносит сквозь зубы:
– Мы сами разберемся!
Торренс бросается к столу, на котором выставлены награды телестудии.
– Тебе, может, плевать на мой репортаж, а для меня он имеет большое значение! Не меньшее, чем для тебя – эта награда! – И прежде чем кто-нибудь успевает отреагировать, Торренс с размаху швыряет статуэтку «Эмми» в окно бального зала.