Неделей ранее
Мама частенько говаривала, что мужчин начинаешь ценить лишь тогда, когда их рядом уже нет. После того как Кристобаль навсегда исчез в карибских волнах, меня, точно темным широким плащом, накрыла ностальгия по нашей с ним совместной жизни. Не проходило и часа – а в иные дни и минуты, – чтобы я не думала о нем.
Я все прокручивала в голове те последние мгновения на палубе – как будто размышления об этом могли что-то изменить! Мне следовало бы ударить того негодяя веслом до того, как он пырнул ножом Кристобаля. Мне следовало бы прыгнуть в воду вслед за мужем и не дать ему утонуть. Мне следовало бы… следовало бы… И потом, вволю потерзав себя всем тем, что я не предприняла, я в который раз пыталась убедить себя, что все сделала правильно. Я стала звать людей на помощь, как только Кристобаля накрыло волной. Я заставила капитана остановить корабль. Я вызвалась отправиться на одной из шлюпок вместе со спасательной командой (капитан, однако, отказал мне в этом, сочтя, что для женщины это чересчур опасно). Я простояла на задней палубе до самого рассвета, не отрываясь глядя на безжалостные волны и все надеясь хоть на мгновение разглядеть там своего мужа.
Искали его несколько часов, водя лучами фонариков по поверхности воды, выкрикивая его имя. Но все равно не смогли найти ни Кристобаля, ни того мерзавца, который его убил. Капитан высказал мне в качестве утешения, что мой муж умер быстрой смертью. «Если у него была такая рана, как вы говорите, то он, скорее всего, не страдал, – объяснил мне капитан. – Он, вероятнее всего, отключился от потери крови».
Да, для меня это и правда было утешением. Что он, по крайней мере, не мучился.
Вот только Кристобаль ни за что бы не умер, если бы я не потащила его на этот злополучный корабль! И если бы я не стала с ним в тот вечер ругаться, он проспал бы до утра в обнимку со своей пишущей машинкой, а не лежал на дне морском!
Если бы не то. Если бы не это…
Когда прекратили поиски, я с криками напустилась на капитана. Я требовала, чтобы они продолжили искать. Говорила, что в Испании мы очень важные и влиятельные люди. И к тому же баснословно богатые. Что мы – владельцы прибыльной плантации. И что мы осыпем его золотом и наградим землей – если только он отыщет моего Кристобаля. Когда ни крики, ни обещания, ни угрозы не сработали – я стала его умолять. И тогда этот бывалый моряк с обветренным и загорелым лицом, со свисающими на верхнюю губу усами выдавил печальную улыбку и мягко положил мне ладонь на плечо:
– Я очень сожалею, мэм. Но мы тут уже ничего не можем сделать. Ваш муж ныне уже у Господа.
– Откуда вам это знать? – с горечью отозвалась я.
Глаза у капитана слегка выпучились. Могу поспорить, он еще ни разу не слышал подобного богохульства от испанской женщины. Однако вместо того, чтобы отшатнуться или поглядеть с укором, он легонько пожал мне плечо, кивнул и отошел.
Сказать по правде, я не хотела даже думать о том, где сейчас может быть Кристобаль. Варианты рисовались в голове один другого хуже. Все они были ужасающими. Быть может, он съеден акулами. Или где-то плавает, разбухший, посинелый. Я закрыла глаза. Уж лучше я буду считать, что он ко мне вернется. Что каким-то образом он сумеет спастись из воды, вскарабкаться на десять-пятнадцать метров над ватерлинией и выбраться на палубу.
Как же я тосковала теперь по ритмичному постукиванию его клавиш! Однако драгоценная машинка Кристобаля с его исчезновением умолкла – вот уже шесть дней назад. Думал ли он о своем романе в те последние мгновения? Осознал ли тот факт, что уже никогда не сможет его закончить?
Чего бы я не отдала, лишь бы вновь спотыкаться впотьмах об его оставленные в проходе ботинки!
Да, моя мать была полностью права насчет мужчин. Их начинаешь по достоинству ценить лишь после их ухода.
Расправив плечи, я постучала в капитанскую рубку.
В жизни не видела ни одного британца с таким глубоким загаром, как у капитана Блэйка.
– Миссис Лафон? Прошу вас, входите.
Теперь мы уже достаточно хорошо были с ним знакомы, но капитан все равно старался не смотреть мне в глаза. Он был из тех мужчин, что вполне комфортно ощущают себя в мужской компании, но ужасно тушуются в обществе женщин.
– Хотелось бы узнать, как идет расследование, капитан.
– Я очень рад, что вы зашли, миссис Лафон. Я как раз хотел с вами об этом поговорить. Однако прошу вас, садитесь! – поспешно указал он на охряного цвета кожаный диванчик напротив стола. В рубке стоял терпкий запах табака.
Я последовала приглашению.
– Так вам удалось выяснить, кем был тот человек?
– Боюсь, что нет, мэм. – Капитан уселся за загроможденный всем, чем только можно, стол. Лицо его наполовину загораживал стоявший там глобус. – Мы не нашли ни одной записи о человеке, что соответствовал бы вашему описанию. И собственно говоря… – Тут у него покраснели кончики ушей. – Я решил закрыть расследование и квалифицировать смерть вашего мужа как несчастный случай.
– Несчастный случай?! Что вы хотите сказать?! – вцепилась я в подлокотник дивана. – Говорю же, этот человек напал на меня! А Кристобаль пытался меня защитить!
– Я верю вам, мэм. Нет надобности повышать голос. Но боюсь, что за отсутствием доказательств я мало что могу сделать. Это расследование и так отняло у меня массу времени, а мне надо еще управлять судном и заботиться о сотнях пассажиров.
– Но это же нелепо! Вы намерены солгать – причем в официальном документе, – потому что для вас так проще и удобнее?
– Я вовсе не лгу. К сожалению, этому действительно нет никаких доказательств.
– А есть кто-нибудь другой, кто мог бы взяться за расследование? Власти Эквадора, например?
– Нет, мэм. Это британское судно, находящееся под британской юрисдикцией. А потому расследование следует препоручить властям Великобритании. Если бы это… происшествие случилось уже после того, как мы прибыли к Эквадору, то тамошние службы за это бы взялись.
– То есть вы хотите сказать, что мне надо возвращаться обратно в Европу, чтобы искать убийцу своего мужа? Но это же лишено смысла!
– Вы вольны подать заявление в британском консульстве в Гуаякиле и нанять адвоката, который взялся бы представлять ваши интересы в Британии.
«В Британии?! Там-то вообще как можно отследить убийцу Кристобаля?!»
– Но я не выдумала этого человека, капитан! Он был на самом деле. И он даже знал меня по имени!
– Миссис Лафон, я понимаю: вы вовсе не это желаете от меня услышать. Я знаю, что вы ищете справедливости ради памяти своего мужа, однако я связан другими обязательствами. Весьма сожалею, но ничем больше не могу вам помочь.
Я поднялась с кресла – и, похоже, слишком резко, поскольку голова немного закружилась, и мне пришлось прижать ладонь ко лбу.
– Вы в порядке? Если хотите, могу позвать доктора Косту.
– Нет, – ответила я. – В этом нет необходимости.
С доктором Хауме Коста я познакомилась как раз в ту ночь, когда произошел «несчастный случай». Он оказался моим соотечественником, каталонцем, который отправился в Колумбию, чтобы помогать бороться с «испанкой», унесшей немало жизней за последние два года. Когда поиски Кристобаля закончились, доктор дал мне действенное успокоительное, которое позволило мне не сойти с ума от мысли, что мой муж остался где-то посреди этого жуткого бушующего океана.
Капитан тоже встал.
– Если вы решите вернуться в Испанию, мэм, я могу договориться, чтобы вас устроили на другой пароход, как только мы пришвартуемся в порту Гуаякиля.
– Нет, благодарю вас. Я продолжу поездку.
– И все же – простите за назойливость, – насколько я понял, ваш путь лежит в небольшое поселение на побережье Эквадора. Если позволите озвучить мое мнение – я считаю, что столь масштабная поездка может оказаться весьма опасной для женщины, путешествующей в одиночку.
Из-за всей этой суматохи и потрясений я как-то не слишком задумывалась до сих пор об остальной части моей поездки, хотя меня и страшила уже мысль о том, что мне придется управлять плантацией без помощи мужа.
– Американцы сильно отличаются от тех людей, к которым вы привыкли, мэм, и особенно в отдаленных местностях. У меня нет намерения вас пугать, однако я несколько наслышан о судьбе отдельных миссионеров – и мужчин, и женщин, – на которых нападали в джунглях и на побережье. Не стану вдаваться в подробности, но скажем так: женщинам в особенности выпадали некоторые, чрезвычайно мучительные, переживания.
У меня пересохло во рту. Через мгновение я вновь обрела голос.
– В порту меня будет встречать поверенный отца, и он отвезет меня в Винсес.
«Чрезвычайно мучительные переживания? Какие, например?»
– Благодарю за ваше беспокойство, капитан, но здесь совершенно не о чем волноваться.
На словах я была куда увереннее, нежели чувствовала себя на самом деле. Ведь, если честно, я не была знакома с этим адвокатом и даже не слышала никаких отзывов об этом человеке – как, собственно, и ни о ком, кто меня там ожидал. Я вдруг задумалась о тех женщинах-миссионерках, которых только что упомянул капитан. Их что, жестоко изнасиловали? Не на эти ли «мучительные переживания» он намекал? Признаться, Блэйку удалось вселить в меня немалое беспокойство, хотя гордость и не позволяла мне это показать. Я слишком уже далеко зашла, чтобы возвращаться в Севилью с пустыми руками.
Кивнув напоследок, я вышла из его каюты.
Я сделалась какой-то одержимой в отношении пишущей машинки Кристобаля. Последние минут двадцать я протирала влажным полотенцем каждую ее клавишу, как будто рассчитывала заставить их снова заблестеть. Как будто мой муж к ней вернется, чтобы закончить свой драгоценный роман. Как будто этот ритуал может снискать мне его прощение.
Едва закончив с нижним рядом, я снова взялась за верхний левый угол. Внезапно буквы и цифры в глазах поплыли, и на одну из клавиш упала слеза.
От неожиданного стука в дверь я вздрогнула.
«Нашли Кристобаля?»
Я бросилась открывать дверь, утирая слезы тыльной стороной руки и крепко прижимая к груди мужнину домашнюю куртку.
Дама, оказавшаяся за дверью каюты, явно прочитала на моем лице разочарование. Кристобаль мертв. Когда я наконец смогу это усвоить?
– Доброе утро, – промолвила она. – Уверена, мы с вами встречались в ту ночь, когда мой муж ухаживал за вами.
Мне смутно припоминались эти распущенные вьющиеся волосы, обрамлявшие бледное лицо. Когда женщина улыбалась, ее выпирающие клыки нарушали ровную гармонию передних зубов, но в целом она была красива, с величественным рельефным носом и полными губами.
– Ваш муж? – переспросила я.
– Доктор Коста.
– Ах да, каталонец!
– Именно. Простите, что я вас беспокою, но… – Она быстро поглядела в обе стороны коридора. – Вы не возражаете, если я зайду?
– Нет, конечно же. Входите, – открыла я дверь пошире.
– Вполне понятно, что вы меня не помните, учитывая то, что тогда с вами случилось. – Женщина присела на койку Кристобаля, которая так и оставалась аккуратно прибранной, как будто бы он заправил ее и ушел. – Ой, простите! Где же мои манеры? Я ведь вам даже не представилась. Я – Монсеррат, – протянула она мне ладонь.
– Пурификасьон, – ответила я. – Но все называют меня Пури.
– А меня можете звать Монсэ.
Мне эта женщина сразу приглянулась. У нее было такое приветливое лицо, которое мгновенно навевало мысль о долгих душевных вечерах с легким вином и занимательными разговорами. В иных обстоятельствах мы с Монсэ несомненно сделались бы близкими подругами.
Из серебристой сумочки она вытащила пачку сигарет и спички и предложила мне угоститься. Я помотала головой. Никогда не прикладывалась к курению. Моей греховной страстью всегда являлся шоколад.
– Послушайте, не хочу, чтоб вы сочли меня настырной, – продолжала она, положив ногу на ногу. – Но мы с вами соотечественницы и должны держаться вместе, ¿sabes?[17] – Она закурила сигарету. – Я только что случайно подслушала то, что, должно быть, вас заинтересует. Мы с мужем были у капитана Блэйка – симпатичный мужчина, не правда ли? – и разговаривали о расследовании того, что произошло с вашим супругом. Капитан нам сказал, что ничего прояснить не удалось и что он собирается закрыть дело, и так далее, – когда внезапно в рубку вошел один из его матросов с маленьким чемоданчиком. – С ее губ слетела струйка дыма. – Чемоданчик этот, судя по всему, нашли в одной из кладовок рядом с камбузом, в которой хранятся чистящие средства, швабры, щетки и прочее в том же духе. Так вот, этот предмет, по убеждению матросов, принадлежал как раз тому человеку, что напал на вас и вашего мужа, и они решили, что в этой каморке он и прятался, поскольку там нашли на полу плед.
То есть я вовсе не сошла с ума! Нашлось-таки доказательство того, что этот мужчина был здесь на самом деле!
Я вскочила на ноги.
– Погодите! Куда вы?
– Поговорить с капитаном. Куда ж еще?!
– Это ничего вам не даст. – Она распрямила ноги. – Капитан Блэйк попросил нас с мужем ничего вам не говорить. Мне кажется, он просто хочет, что называется, перелистнуть страницу и забыть обо всем, что произошло.
– Ну, а я этого никак не допущу!
Монсэ многозначительно улыбнулась.
– А вы знаете, где сейчас этот чемоданчик? – спросила я. Мне необходимо было увидеть эту вещь до того, как от нее избавятся.
– Я видела, что капитан поставил его возле стола. Можем сходить туда сейчас, пока все завтракают.
Монсэ осталась стоять снаружи у капитанской рубки, а я скользнула внутрь. Видавший виды маленький чемоданчик стоял возле стола – в том самом месте, где и должен был находиться, по словам моей новой знакомой. Я положила его на спинку дивана, расстегнула оттяжные замочки и подняла крышку.
Под двумя сорочками лежали пара брюк, исподнее, бритвенный набор и явно не пустая мыльница. Я старательно поискала бумажник или что-либо еще, способное дать мне имя владельца, но единственным, что я еще нашла, была книга. Библия. Я чуть не рассмеялась от горькой иронии.
Я быстро пролистнула книгу, ища где-нибудь имя этого человека. Внутрь оказался вложен конверт. Оглянувшись на дверь, я открыла на нем клапан и достала два небольших листка бумаги. На одном был чек, подписанный будущим числом, из банка в Винсесе. Имя получателя оставалось незаполненным, подпись была неразборчива.
На другом листке значилось только имя. Причем мое.
Подозрения мои оказались верны. Этого человека подослали меня убить. Одно это подтверждало необходимость продолжать расследование. Но я уже не верила, что капитан сделает все, как следует. Уж слишком для него это было некстати. Блэйк и так мне доказал, что вовсе не заинтересован в том, чтобы дать ход этому делу, ни словом не обмолвившись мне о чемоданчике и решив квалифицировать убийство как несчастный случай. В конце концов, он не был ни следователем, ни частным дознавателем. Блэйк просто переправит бумаги кому-нибудь другому, и эти документы в итоге будут лежать, покрываясь пылью, у кого-то в шкафу. Нет, я не хотела, чтобы за дело взялись британские органы правосудия. Кто знает, сколько месяцев или даже лет это займет!
Я быстро сунула конверт себе в рукав.
Я сама найду убийцу Кристобаля.
Монсэ я не стала говорить о конверте с листками. Она была очень доброжелательной особой, но все же только что сама мне доказала свою неспособность хранить секреты. Первое, что сделала эта женщина, когда капитан попросил их с мужем держать находку в тайне, – это пришла ко мне и поведала о чемоданчике. Не скажу, чтобы я не была признательна ей за информацию – ведь именно благодаря Монсэ я нашла первую зацепку к раскрытию того, кто за всем этим стоит. Однако я едва ее знала. И не смела никому доверять.
В ту ночь мне едва удалось поспать. Стоило хоть на минуточку уснуть, и меня сразу окутывали кошмарные видения, где на меня в джунглях набрасывалась шайка негодяев или же я в нижней сорочке потерянно бродила по плантации какао. И пока я ворочалась в постели, в голове раз за разом проносились слова капитана Блэйка: «…Столь масштабная поездка может оказаться весьма опасной для женщины, путешествующей в одиночку».
При мысли о том, что могло случиться с упомянутыми капитаном миссионерками, меня пробила ледяная дрожь. Будь Гуаякиль последним пунктом моей поездки, я бы так не беспокоилась – но ведь я совершенно незнакома была ни с Винсесом, ни с географией Эквадора вообще. Единственное, что я теперь знала – что этого убийцу (а теперь я полностью уверилась, что нападение на меня не было случайным) вполне мог нанять отцовский поверенный. Только он был в курсе, что я уже еду в Эквадор, и даже знал точную дату моего прибытия. В телеграмме адвокату Кристобаль упоминал «Вальбанеру», а как только мы прибыли на Кубу, отписался ему насчет «Анд».
На какой-то момент я даже всерьез задумалась над предложением капитана вернуться в Севилью.
Вот только что меня там ждет? Ни дома, ни семьи, ни даже шоколадной лавки. Мы продали все, что у нас было. Все мое имущество лежало в трех чемоданах. Я села на койке и включила на тумбочке лампу.
Чемоданы были сложены штабелем у стены. Я пока ни разу даже не задумывалась, как поступить с личными принадлежностями Кристобаля. Мне в натугу было бы тащить через всю незнакомую страну чемодан с его вещами, не имея на то весомой цели – просто из сентиментальности. Так что мне следовало раздать его одежду пассажирам третьего класса.
Кристобалю это решение пришлось бы по душе. Он всегда тяготел к благотворительности. Однажды я поймала его на том, как он кормил трех бродяг позади «шоколадницы». Его пиджаки и куртки то и дело необъяснимым образом пропадали, особенно в период дождей, после чего я замечала то одну, то другую его вещь на каком-нибудь нищем, пристроившемся у церковных ступеней. Кристобаль всегда говорил, что ему не много нужно, чтобы быть довольным жизнью. Что счастливым его делают не вещи, а сама жизнь и яркие впечатления.
Я открыла чемодан с его вещами. Брюки, жилеты, нижнее белье – все это покоилось аккуратными стопочками, как будто он только что сложил вещи и куда-то отлучился. Отдельно лежали галстуки-бабочки всевозможных размеров и цветов, которые я для него покупала. Таким Кристобаль был во всем – любившим порядок и предсказуемость. Я попыталась представить, как он бы поступил, если бы я, а не он, погибла на этом пароходе? Вернулся ли бы он в Испанию? Или отправился бы дальше, в глубь чужой, неведомой страны, дабы исполнить предсмертную волю жены? Впрочем, какое бы решение он ни принял, ему приходилось бы намного легче. Он был мужчиной – а значит, был в большей безопасности. Любой человек лишний раз подумает, прежде чем напасть на него. Мужчины по-любому лучше дерутся. Вот почему даже такой миролюбивый и интеллигентный человек, как Кристобаль, смог дать отпор злодею. Он оказался намного сильнее и крепче, нежели я могла подозревать. Я представила его плечи – намного шире моих, – его уверенную походку, настолько непохожую на мелкие осторожные шажки, которыми принято передвигаться женщинам…
И тут у меня в голове вспыхнула идея. Я достала из чемодана мужнины брюки. Они, конечно, оказались широки, но если чуточку подогнать, то вполне на меня сядут. Я всегда была от природы худощавой и такой высокой, что, когда меня приглашал танцевать кавалер небольшого роста, мне приходилось сутулиться и даже слегка сгибать колени. И у матери моя манера держаться всегда вызывала возмущение.
– Выпрями-ка спину, – требовала она, отводя мне назад плечи. – Неси себя с гордостью. Мужчины любят уверенных женщин.
– Но я совсем нескладная. Кому я такая нужна! – отвечала я. – Взгляни на мои руки. Им, кажется, и конца-то нету!
– Чушь какая! С таким телом из тебя бы вышла прекрасная танцовщица.
Вот только меня никогда не увлекало фламенко. Моим призванием всегда была кулинария.
В юные годы я больше всего боялась, что меня выдадут замуж за какого-нибудь коротышку. И вздохнула с великим облегчением, когда мама представила мне Кристобаля, который оказался на пару-тройку сантиметров выше меня.
Я пригляделась к своему отражению в зеркале. Брови у меня изначально густые, и если их еще несколько дней не выщипывать, то они вполне станут походить на мужские. Нос маленький и вздернутый – однако, если я надену очки Кристобаля, они с успехом это скроют. В конце концов, у отца ведь тоже был такой же нос.
Потерла пальцами свой гладкий подбородок. Мне требовалось нечто такое, что могло бы скрыть отсутствие растительности на лице. С бородой мужчины выглядят старше. Тут я вдруг вспомнила про артистов из цирка-кабаре с их усами и испанскими бородками. Все это, понятно, было накладным: на следующий день я всех их видела гладко выбритыми, когда они вышли из гримерной и отправились на ланч. Может, мне туда проникнуть незаметно и кое-что себе прибрать? Даже могу оставить им какие-то деньги за причиненное беспокойство.
С моей длинной шевелюрой – предметом особого обожания Кристобаля – увы, придется расстаться. Вот только с голосом что делать?
Моим достоинством в нынешней ситуации явилось то, что я никогда и не обладала высоким голосом. И кстати, ла Кордобеза, выражая недовольство моим пением, вечно сетовала, что я пытаюсь петь сопрано, в то время как у меня голос от природы низкий. А Кристобаль однажды мне сказал, что находит мой гортанный голос очень чувственным.
По иронической усмешке судьбы, все мои физические недостатки, которых прежде я так стыдилась – широкие запястья, почти плоская грудь, угловатые бедра, низкий тембр голоса – теперь как нельзя лучще играли мне на руку.