Признаться, ожидал чего-то большего. Ну, не знаю – в «Терминаторе», например, Шварценеггер прибыл в прошлое в огромном мерцающем шаре из электричества. «Назад в будущее» – опять молнии. И машина времени была более стильной.
Нет, я не настаиваю на красной дорожке и оркестре, но хотелось бы чего-нибудь этакого… эпичного, зрелищного. Чтобы детям не стыдно рассказать было. Более эффектного появления хотелось. Хрен вам там! Короткое «Бах», на миг потемнело в глазах.. и – вот он я, туточки! Ладно, если там доживу до того, чтобы дети у меня появились – придумаю, что соврать.
«Туточки» – это лаборатория Семенова, но без пандуса и всех тех приборов, что я видел пятнадцать секунд назад – полутемная каморка с паутиной на потолке, парой десятков коробок, покрытых пылью, и, конечно, без самого Сани. Кажется, получилось! Для верности я похлопал себя по бокам. Вроде, я здесь весь, целиком! И, как будто, живой! Нет, точно – живой. Был бы не живой – не смог бы подумать все это.
Yes!
– Здравствуй, самый прекрасный город в мире! – произнес я, подойдя к окну.
К сожалению, слой грязи на стеклах не позволил оценить даже ничтожно малую часть красоты родного города. Но одно было ясно – Акелла промахнулся. То, что было за окном, больше походило на поздний вечер, чем на полдень утра. Но это – мелочи, издержи производства. Главное – я здесь, а проблемы – там.
Я, действуя по привычке, достал телефон – посмотреть, сколько времени. Дисплей показывал девятнадцатое июля две тысячи восьмого года, четыре часа дня. Ну да, в самом деле – чего это я? Поразмыслив, не перевести ли часы на две тысячи шестой, я махнул рукой и направился к выходу. Делов-то тут – полчаса до дома, час там, полчаса до Семенова – и стоит из-за этого заморачиваться? О, еще в шоколадницу на Энгельса можно заскочить, а то кексики там вкусные были, да закрылась в прошлом году.
Зевнув, я задумался об этике вопроса. Уместно ли использовать машину времени, чтобы покупать кексики? До апельсина, я все равно уже здесь! Хотя перспективы для обогащения рисовались нешуточные. Покупаешь за гроши контейнер просроченных консервов, отправляешься в прошлое, когда срок годности еще не истек, впариваешь с недурной такой выгодой. Даже этикетки переклеивать не нужно! Черт, да я – гений! Прямо Мориарти!
Щелкнув замком, я зашагал по скрипучему паркету университетского коридора, скатился по перилам лестницы и чуть не впечатался в бюст Ленина на постаменте. Забавно… кажется здесь скульптура «Россия» стояла. Впрочем, никогда не заострял внимания.
– Заучились? – грозно осведомилась старушка-вахтерша, оторвавшись от вязания и стрельнув глазами поверх очков.
– Э-э-э, да! – выпалил я. – Я тут на вечернем учусь… уснул! – добавил я, виновато разведя руками.
– Ну-ну, – покачала головой старушка. – Небось, опять с Семеновым аспиранток тискали? Знаю я вас…
– Бабуль, – широко улыбнулся я. – А тебе завидно? Скинь пару сотен годков – я и тебя потискаю!
Вахтерша аж поперхнулась от такой наглости.
– Да я на вас ректору напишу! В профком! В райком! Да я до обкома дойду! – заверещала она, гневно сверкая очками.
– Давай-давай, – усмехнулся я. – В Спортлото не забудь.
Остальные слова я слушал уже спиной. Да иди куда хочешь, старая! Только сильно сомневаюсь, что на Саньке это как-то отразится. Хлопнув на прощание дверью, спустившись с крыльца, я, по инерции, достал из кармана ключи от Lexus… да не тут-то было – американец с японскими корнями, насколько я помню, еще только сошел с конвейера. Придется второй раз за день ловить лохматого.
На дороге было на удивление пусто. Странно… обычно возле ЮУрГУ в любое время полно автомобилей, особенно – летней ночью. Собирается тусовка стрит-рейсеров, зараженных "Форсажем". Тачки, телки. Вот те девочки, что были в фильме, в подметки не годятся тем студенточкам, которые кучкуются в ночной тусовке перед универом. Ух, даже скулы свело, как вспомнил эти ножки в пятнадцатисантиметровых юбочках и шортиках чуть больше трусиков.
А сегодня тут – хоть шаром покати. Куда все подевались? Лишь у тротуара стояла "Волга". ГАЗ-24-10 в совершенно обалденном коллекционном состоянии, блестящий лаком заводской краски и хромом дверных ручек и бамперов. На борту чернели шашечки, на крыше сиял оранжевый фонарь, а за лобовым стеклом светился зеленый огонек. Ну вообще – шик! Раритет! Все причиндалы! Откуда такая прелесть? Кино тут, что ли, снимают? Но ни камер, ни софитов, ничего остального, что должно присутствовать на съемочной площадке, я не заметил.
Заметил таксиста. Мужик как раз отходил от киоска с газетой в руках. Что-то в его лице показалось смутно знакомым… Впрочем, текучка кадров в моей фирме дичайшая. Только в административе полсотни человек за год сменилось, инженеров – раза в три больше, плюс работяги – с тысячу голов наберется. Или штук? В чем там работяги измеряются?
Не то, что город – почти всю страну в лицо изучить можно было. И не только Россию – вдобавок Узбекистан, Таджикистан, Азербайджан и еще с пяток бывших республик бывшего Советского Союза.
– Э! Постой! – прокричал я, подбегая к автомобилю. – До Макеева довезешь?
– До куда? – переспросил бомбила.
– Что, не местный, что ли? – удивился я. – До Тополиной доедем – а там покажу.
– Да у меня и смена закончилась… – замялся водила. – Два счетчика дашь?
– До апельсина, – согласился я. – Поехали.
Я запрыгнул на переднее сидение, таксист устроился за рулем. Двигатель старенькой Волги запустился на удивление легко – с пол-оборота. Про себя я отметил, что и в салоне ГАЗа на удивление чисто. Даже все шильдики на месте! Я провел рукой по панели. Салон нового автомобиля. Никогда б не сказал, что ей, как минимум – двадцать лет.
– Нравится? – усмехнулся шофер. – Неделю назад получил! Тысячи не накатал еще!
– Обалденный аппарат, – согласился я. – Чего стоим, кого ждем? Поехали!
– А ремень?
Скотина! Вконец решил меня довести? Чертыхнувшись, я щелкнул застежкой ремня, волговский мотор характерно звякнул и машина тронулась с места. Елки-моталки! Обернувшись за ремнем, я заметил кое-что. Некоторое несоответствие. Но, обернувшись повторно, разглядеть не успел – сквер напротив главного корпуса ЮУрГУ скрылся за зданием Челябгипротяжмаша.
Елки. Именно елки. Мне показалось, что елок в сквере нет! Когда срубить-то успели, ироды? Да нет, показалось. В две тысячи восьмом, когда я парковался, елки точно были. Не могли же их срубить, посадить новые, а те за два года вымахали. Определенно – показалось.
Наверно, для всех профессиональных таксеров естественно рассказывать что-нибудь, совершенно не обращая внимания, интересна ли беседа попутчику. Этот исключением не был. Если еще про вчерашний матч я мог послушать, то когда он переключился на то, какую обалденную телку он драл с во-от такенной задницей (здесь он сделал жест руками, как рыбак, который показывает, какого здорового сома подцепил), я сжалился над своей психикой, закрыл глаза, откинулся на кресле и отключился от внешнего мира.
Вообще же, на счет игры – тоже неплохая мысль. Можно сделать пару ставок на Россию в Чемпионате Европы две тысячи восьмого года. Черт побери! От следующей мысли меня прошиб пот. У меня же в коммуникаторе все котировки доллара и евро за последние три года, плюс курсы акций полутора десятков компаний! Зачем, вообще, строить, обладая такой информацией? Риска – никакого!
– Эй, друг, – потряс меня за плечо таксист. – Тополиная.
Так быстро? Хотя… от ЮУрГУ по плотине до Тополиной аллеи, тем более – почти ночью – минут десять. Помню, в супердавние времена, я по утрам, в час пик, от дома до университета по плотине за восемь минут добирался! И это – с учетом времени, что я шел на стоянку, прогревал отцовскую «девятку» и заезжал по пути на заправку! А сейчас… эти же самые двенадцать километров – часа полтора, не меньше. За прошедшие десять лет количество автомобилей увеличилось раз в сто. И светофоры на каждом углу понатыкали.
– Теперь-то куда? – еще раз спросил водила, остановив "Волгу" на обочине.
– Сейчас на светофоре… – я открыл глаза. – Не понял…
Светофора не было. Как не было ни тротуаров, ни магазинов, ни дороги по три полосы в каждом направлении… Да что там – целый микрорайон бесследно исчез, как сквозь землю провалился! Его не было! Хотя тополиная аллея оставалась на месте… в том виде, в котором я ее помнил с детства – естественный туннель из вековых деревьев, растущих по краям дороги, и смыкающих свои густые лапы в десятках метров над головой. Забавно… три-четыре года назад их срубили под корень – это я точно помнил. Сам таун-хауы строил вот… вот прямо на этом самом месте!
– Твою ж мать! – произнес я, выходя из Волги. – Чё за ботва?
– Эй! – выскочил следом таксер. – Ты что – кинуть меня задумал?
– Отставить ссать, – отрезал я, оборачиваясь.
И тут в глаза бросилась одна совсем малюсенькая деталь, на которую до сего момента я не обращал внимания – талон техосмотра на лобовом стекле "Волги", с датой следующего. Восемьдесят девять. Выглядит как новый. Не могла эта несчастная бумажка не пожелтеть за двадцать лет!
– Слышь, брательник, – обратился я к водиле. – А какой сейчас день?
– Вторник, а что?
Хм… вторник… уже хоть что-то. Мозг лихорадочно работал, выбирая слова, как бы узнать дату поточнее… да какой, к черту, точнее? Точнее года мне, по большому счету, сейчас и не нужно. Вопрос в том, как узнать год, чтобы шоферюга не сдал меня в сумасшедший дом?
– А дата? – уточнил я.
– Девятнадцатое… июля, – настороженно ответил тот. – А что?
– Да к черту число! – закричал я в панике. – Год сейчас какой?
– Ты что, с Луны свалился?
– Ну! – я перемахнул через капот, схватил таксера за грудки и пару раз встряхнул, освежая память.
– Одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой… – пропищал он. – От рождества Христова.
– Здрасти, приехали, – выдавил из себя я, хватаясь за голову и садясь на крыло.
Тысячелетие крещения Руси… И вот теперь стало понятно. Понятно, почему вместо скульптуры «Россия» в университете стоит бюст Ленина. И почему вахтерша грозилась обкомом, и почему "Волга" в таком обалденном состоянии, и почему транспорта на дороге нету… наконец, стало ясно, куда делся целый микрорайон с улицей Макеева, где находится мой дом – его начали строить только в две тысячи четвертом. Даже с елками все понятно – они еще вырасти не успели!
Да, кстати… и жарковато для апреля… Непонятно было другое – кто виноват и что делать? Нет, как раз кто виноват – это понятно. Сашка виноват, скотина яйцеголовая! А вот что делать? Складывалось ощущение, что я теперь в гораздо большей жопе, чем тогда, час назад, который был двадцать лет вперед. Крутовато Акелла промахнулся…
Водила стоял чуть поодаль, беспокойно озираясь. И подходить ко мне боялся, и, в то же время, бросить автомобиль с ключами в замке зажигания, не мог. Видимо, как раз выбирал между накинуться на меня самому, или добежать до поста на плотине и сдать ненормального гражданина соответствующим органам.
Опачки! А ведь может быть значительно хуже! Если он сдаст меня с паспортом двухтысячного года, причем паспортом, где нет ни слова про светлое советское будущее, с правами, замененными в две тысячи шестом, да еще с полным бумажником баксов и рублей, модификации две тысячи четвертого – с триколором. Это еще если забыть про коммуникатор и заткнутую за пояс Беретту. Поймают – из кгбшных подвалов не выйду никогда… лучше в дурку, хоть там за своего примут.
Стоп! А почему вахтерша назвала Семенова? Саньке же сейчас лет десять… он попросту из физиологических соображений не мог с телками в институте сегодня зависать.
– Тьфу! – шлепнул я себя по лбу.
Не Санька, а Евгений Борисович – его отец! Вот кто нарушал беспорядки в… как там ЮУрГУ двадцать лет назад назывался? ЧПИ? Вот-вот, в нем самом. А Семенов-старший – тоже физик и башка у него варит ничуть не меньше, чем у моего драгоценного одноклассника! Вот он – мой билет домой!
– Слышь, – окликнул я таксиста. – Тебя как звать… э-э… товарищ?
– Николаем, – несмело отозвался он.
– Николай? Коля, значит… вот, что, Коля, – я достал из заднего кармана бумажник. – Сейчас я тебе дам сто баксов… долларов, то есть – знаешь, что это такое?
– Ага, – кивнул он. – Статья.
– Так… а триста долларов?
– Ну, – расплылся в улыбке Николай. – Это – совсем другое дело! А чего делать-то надо?
– Значится так… – протянул я. – Значится так…
Настала пора решать другую проблему. Завалиться к Семенову-старшему прямо сейчас я не мог. И дело даже не в том, что времени половина первого ночи – избытком такта я никогда не страдал, тем более – в такой ситуации. Попросту я не знал, где он сейчас живет! С Санькой я учился с седьмого класса, а товарищ перешел в нашу школу именно тогда, когда его семья переехала в наш район, то есть через два года. Прийти к себе домой и сказать «здравствуй, мама, вот и я!» женщине, которая на год младше меня – это тоже попахивает шизофренией. Остается один вариант…
– Значится так, товарищ Коля, – повернулся я водиле. – Сейчас мы поедем поменять баксы… тьфу… проклятые капиталистические доллары на твердые советские рубли – самую надежную валюту в мире, а после отвезешь меня в какую-нибудь гостиницу. Знаешь, где можно валюту поменять?
– А то! – расплылся в улыбке шофер. – Поехали!
И такси покатило по тополиной аллее в сторону северо-запада – мимо пельменной, ныне – ресторан «Красный Дракон», автоцентра ВАЗ, ныне – техноцентра VOLVO, мимо котлована, где будет стоять шестнадцатиэтажка, стянутая швеллерами. Теперь я смотрел в окно, не отрываясь. Здесь прошло мое детство, именно такими я помнил эти улицы. Многое изменилось с тех пор… улицы-то не все были. Зато воздух такой… особенный. Чистый, свежий, душистый. Воздух из детства.
– Прежний-то был что надо, – жаловался по пути водила. – Пятикратный Герой Советского Союза, да и лет уж сколько было… солидный такой, сказал – как отрезал. А этот… тьфу! Ни одной медальки, с пятном на лысине, да и годками комбайнер не вышел. Без своей бабы – ни шагу… Перестройку эту удумал… может, вы мне скажете, что это за перестройка такая?
Признаться, у меня появилось легкое ощущение дежа вю.
– Перестройка – продолжение дела Октября. Это когда каждый делает свое дело на своем месте. Честно, добросовестно делает. Вот и вся перестройка, – зевнул я, вспомнив курс истории.
– Вот и в газетах то же пишут… – промямлил бомбила.
– И молча дело делает, – добавил я.
– Молча – так молча, – вздохнул мужик. – А вот у меня случай был…
– Совсем молча, – уточнил я.