С вечера в поскотине выли домовые. Понимая, что коли доброжилы выходят из дома, да еще и орут, это не к добру, малый князь Елень решил остеречься. По ближним дорогам были разосланы охотники, а на башню поверх общинной избы загнали не мальчишку, как водится, а самого Змеелюба, от цепкого взора которого не укроется ни одна живая тварь.
О Змеелюбе разговор особый. Не старый еще мужик, но уже с легкой сединой на висках и в бороде. Много чего в этой жизни повидал. Говорят, командовал когда-то дружиной варягов где-то далеко-далеко на юге, где в песках не растет ничего, окромя кривых саксаулов. В одном из боев попал в плен, был продан в рабство в сказочную страну Чину, где на деревьях растут диковинные яблоки в оранжевой шкурке, а в небесах летают драконы с собачьими мордами. Пристрастился к тамошнему любомудрствованию, к питию крепкого чая, к рисованию загогулин вместо буквиц, но жить в рабстве не понравилось. Бежал в соседнюю страну, жил у тамошнего магараджи, выучился у пещерного отшельника заклинать змей, а того обучал приемам боя без оружия. Вроде бы, отшельнику так понравились драки, что он забросил пещеру, быстро перенял навыки и сам принялся обучать своих родичей и соседей, а потом завоевал какое-то царство. Но доподлинно, про то неизвестно, потому что Змеелюбу уже порядком осточертело южное солнце и смуглота тамошних девок. Не выдержав, вернулся в родные веси. Стал жить как предки. Про любомудрствования забыл, а вместо чая принялся употреблять узколистный кипрей. А скоро и женился на пышной белоликой вдовушке. Правда, супруга скоро сбежала, потому что осталась у Змеелюба от жизни на реке Ганг неистребимая любовь к разным змеям – тащил в дом родных гадюк, за рысьи и собольи шкурки выменивал у купцов чужеземных гадин. Какая нормальная баба выдержит, если по дому что-то ползает, да норовит укусить? Гадюка еще ладно, терпимо, а если гюрза, или кобра?
Но у каждого человека есть слабые места, что тут поделаешь. Зато Змеелюб славился исключительной честностью и принципиальность. И, потому, на общем сходе приставили его к общинному амбару с зерном, в который каждый селянин, после сбора урожая, должен был отдать по пять мешков. Это зерно было запасено впрок, на всякий случай. И каждый, у кого была нехватка, мог взять себе мешок-другой на прокорм. А когда по весне являлись к хранителю односельчане и просили мешочек-другой ячменя или ржи, заполучить было крайне сложно. Разжалобить Змеелюба было не легче, чем умилостивить его любимую кобру. Чаще всего отвечал: «Ждите нового урожая!», да советовал пойти в лес и поискать там чего-нибудь съедобного. Что могло расти в весеннем лесу, Змеелюб не знал, но посылать туда посылал. Эх, как чехвостили занудливого мужика бабы, как ругали мужики, но каждую осень его вновь избирали хранителем. Как ни крути, но кому на самом деле надо было помочь – тем Змеелюб помогал. Мог и мешок дать, и два, и десять. Ежели, скажем, пожар случился, или жучок зерно подъел. А вот для тех, кто по собственной дурости урожай сгноил, или вымочил, не давал ни шиша! Зато в июне-августе, когда хлеба ни у кого не оставалось, общинное зерно было как найденное. А еще, можно было кое-какие излишки продать на весенней ярмарке, закупив на вырученные денежки соль, чтобы поделить ее по едокам. И не втридорога, а по малой цене. И железо – не наше, болотное, а доброе, из Варяг везенное, тоже на то зерно меняли.