В город мы въезжали на нанятом экипаже. Показав в воротах кольцо, кивнул дежурному инквизитору и колёса весело запрыгали по брусчатке, везя нас по кривым улочкам к позабытой на месяц Академии.
Всё пропущенное я, под чутким руководством Элеоноры, освоил, нагоняя одногруппниц по проклятьям. Изучая всё более опасные методы воздействия. Всё-таки третий курс это уже достаточно глубокая специализация. После третьего, в свободное плавание выпустившихся девчонок уже не выпускают. Это уже вполне годные специалистки для распознания и снятия бытовых проклятий. Таких с удовольствием берут небогатые дворянские рода, да и даже деревеньки с сёлами, сглазы там всякие убирать и прочие проклятья начального уровня.
На этом этапе отсеялась практически половина обучающихся и наша группа резко похудела в количестве. Были робкие попытки подойти ко мне из числа бывших вассалок, что так опрометчиво решили выйти из под моей руки на втором курсе, но я всем отказал. Не только из-за какой-то гордости или старых обид, нет, сама магия не приняла бы повторно их вассалитет. Попросту не сработала бы клятва.
Ну а те кто остался, в академии переставали ощущать себя этакими париями. И пусть дистанцию остальные курсы продолжали держать, но чувствовалось в этом скорее сдержанное уважение, как к представителям магической элиты, чем страх. Разительное отличие от первых курсов.
На меня и вовсе пялились почти не скрывая жадного интереса. Слухи о моих приключения в султанате, безбожно преувеличенные, к слову, будоражили умы одарённой молодёжи, заставляя завидовать и восхищаться. Вот только, когда им придётся лично столкнуться с той грязью, кровью и смертью, что в реальности сопровождают все эти героические подвиги, весь этот романтический флёр мигом сдует, оставив только стойкое желание поскорее отмыться и постараться забыть. Пожалуй, теперь я куда лучше понимал Сергея, повидавшего на своём пути всего этого с избытком.
До занятий была ещё неделя и площадь сразу за воротами была тиха и пустынна, открывая вид на главный корпус. Правда, он уже не был самым высоким зданием здесь, сразу за ним возвышался на добрый десяток этажей, созданный по последнему слову инженерной магии, новенький учебный корпус, взамен разрушенного, не без моего участия, старого.
Даже башня архимага и та смотрелась на его фоне довольно скромно.
Зачем надо было отгрохать такое огромное здание, Глушаков так внятно ответить и не смог, отговорившись подготовкой к будущему увеличению потока студентов. С чего он решил, что это увеличение произойдёт, я так и не понял, а про себя подумал, что в порыве энтузиазизьма новоиспечённый завкафедры банально увлёкся.
Зато теперь этот корпус было видно не только с любой площади города, но даже и за пределами городских стен. Я даже вынес предложение на крыше забабахать здоровенную крутящуюся вокруг своей оси эмблему академии. Может даже в виде магической иллюзии.
Жаль предложение отмели, сочтя несвоевременным и на том всё и затихло. Правда, какие-то шутники с кафедры иллюзий таки до крыши добрались, наложив чары транслирующие в десятки раз увеличенное изображение там находящегося. Дружно похихикали, с самих себя метров пятнадцати в высоту, покорчив рожи и напоказывав неприличные жесты городу, но быстро получили лечебно-профилактических звездюлей от администрации академии и на том успокоились, забыв и про крышу и про заклинание.
Не повезло одной не в меру любвеобильной парочке, которая то ли не знала, то ли забыл об этом маленьком нюансе. Дело было поздним вечером, молодые люди не обращая ни на что внимание, жажадали поскорее слиться друг с другом в любовном экстазе, посчитав крышу корпуса самым для этого местом, срывая с друг друга одежду на ходу, а из преподавателей, как назло, никто в сторону крыши в тот момент не смотрел. Поэтому весь город в течении следующего получаса наблюдал самую натуральную порнуху в исполнении студентов академии, во всех самых мельчайших подробностях.
Скандал вышел громкий. Нота недовольства слегка взбледнувшему архимагу пришла аж из имперской канцелярии за подписью самого императора. По империи прокатилась волна возмущений: “Чему учат магическую молодежь?!”. Но настоящая земная слава ждала самих участников показа. Можно сказать, что теперь их знали не только в лицо, и пару месяцев каждое их появление на публике вызывало фурор и скабрезные шуточки вслед. Наказывать их не стали, ввиду того, что они и так наказали сами себя, ну а с крышей поступили и вовсе самым простым образом, наглухо перекрыв туда вход, и предупредив о безжалостной расправе с любым попавшимся нарушителем.
Вынырнув из воспоминаний, я посмотрел на что-то негромко обсуждающих девчонок, так и не захотевших по дороге переодеться в ученические робы и сейчас дефилировавших в маечках и шортиках способных вызвать мгновенную остановку сердца у местных пуритан, и скомандовал, – Дуйте к себе, и переодеться не забудьте, а то кучер чуть голову себе не свернул по дороге, в окошко на вас пялясь, не хватало ещё чтобы здесь мужики шеи ломали.
– Ха, – хмыкнула Эльза, – плевать на них. Это мы для тебя стараемся. – После чего чертовка, прищурившись одним глазом, показала язык.
– Девчонки, давайте без шуток, вот увидит архимаг в каком виде я вас сюда привёл, меня-то не накажет, а вот вас на недельку вместо домовых пристроит на кухню посуду мыть. Я не шучу.
Вспомнив опыт подметания улиц, те и вправду с тревогой оглянулись, а затем, спешно попрощавшись, рванули в сторону женского общежития, ну а я сам неторопливо пошел к архимагу в гости. Стоило навестить старого волшебника, засвидетельствовать, так сказать, своё возвращение в родные пенаты.
– Павел Алексеевич! – радушно произнёс Зора Кхан, стоило мне показаться в дверях, – уже вернулись?
Вопреки обыкновению, ректор не сидел за столом, а парил в воздухе на узенькой софе, листая какую-то книгу, тоже левитирующую. Собственно и листал не руками. Смотрелось необычно. Откинувшись на подушки, отодвинув в сторону окладистую бороду и сцепив ладони на животе, он двигал глазами и бумажные страницы медленно переворачивались одна за одной, словно в автоматическом режиме.
– Только заехали. Вот, решил сразу к вам. – Пройдя по кабинету, я уселся в привычное кресло, вздохнул, прошелся блуждающим взглядом по обстановке, подмечая изменения с последнего своего появления здесь. Парочка неведомых устройств на столе, икебана в углу, неожиданно двуручник, небрежно прислонённый к книжному шкафу, ржавый с сильно потёртой рукоятью, и рядом рогатый викингский шлем, правда с одним отбитым рогом.
Кивнув в их сторону, поинтересовался, – Трофеи, или подарил кто?
– Это? – Кхан чуть свесился с софы, глядя в ту сторону, – А, нет, что вы. Просто когда-то и меня вела дорога приключений…
– Так вы, что-ли, с этим?! – брови мои взлетели вверх. Вот уж чего не ожидал, так это того, что достопочтенный архимаг когда-то скакал по долам и весям в рогатом шлеме с двуручником наперевес.
– Нет, нет, что вы, – ректор хитро усмехнулся в бороду, – я, конечно, по молодости, всякое творил, но чтобы носиться с этакой железякой… увольте. Нет, я всегда был полностью и безраздельно влюблён в магию. А это, всё что осталось, от нашего небольшого отряда приключенцев, как мы себя называли. Шлем принадлежал Торгвальду, ух страшный в гневе был воин, а меч Злану, тот им махал как тростинкой.
– Вас трое было? – поинтересовался я.
– Пятеро, – ответил задумчиво архимаг, – еще с нами была Ксана, с луком управлялась подстать эльфам, и Велфа, чертовски хорошая маг жизни, сколько раз нас буквально с того света вытаскивала.
– И где они сейчас?
– Ну Торгвальд с Зланом и Ксаной были обычными людьми, срок в двести лет, – тут Кхан невесело усмехнулся, – им было не осилить. А Велфа ещё коптит небо. Уже конечно на двадцатилетнюю красавицу не походит, почти три столетия даже мага жизни заставят попотеть, но лет на тридцать вполне сойдёт.
– Тяжело это? – сам не знаю почему, вдруг спросил я.
– Что? – посмотрел сквозь очки четвертинки маг.
– Переживать своих друзей?
Чуть дёрнув щекой, ректор как-то растерянно и задумчиво улыбнулся, взгляд потерял остроту и даже книга перед ним замерла, на половине страницы, а софа опустилась на полметра вниз. Наконец он ответил, чуть тише, с какой-то затаённой грустью, – Вы Павел, умеете задавать вопросы. Недаром вас выбрало кольцо. В душу зрите. Любой другой студент бросился бы с жаром расспрашивать, каких драконов мы побеждали, сколько принцесс освобождали и сокровищ нашли. А вы за самую больную ниточку дёрнули.
– Простите…
– Не извиняйтесь. Вы всё-таки ещё слишком молоды. У вас уже хватает опыта, чтобы увидеть суть, но слишком мало, чтобы понять её. И да, переживать друзей тяжело. Очень тяжело. Поэтому первый опыт, как правило, становится и последним. Все маги старше ста лет одиночки, просто потому, что понимают, никто и никогда не придёт на могилу к ним. А заводить целые кладбища бывших соратников тоже удовольствие из сомнительных. Схоронив Ксан, я понял, что трёх могил боевых товарищей с меня достаточно.
– А Велфа? – не удержался я от вопроса.
– Ей хватило тоже, – также тихо ответил Кхан, – может поэтому мы и не стремимся встречаться. Слишком тяжело вспоминать былые деньки. Просто потому, что те чувства и тех людей уже не вернёшь. Мы даже на могилы раз в год стараемся приходить в разное время. Она на рассвете, а я на закате.
К себе я зашел часа через два, после того, как мы с ректором обсудили уровень нашего взаимодействия. Я, как-никак, добровольно остался курирующим академию сотрудником инквизиции. Пробежались по вопросам обеспечения безопасности студентов, проведения церемонии зачисления нового первого курса и найма вспомогательного персонала. Упрямый профсоюз домовых никак не хотел выделять новых работников, постоянно твердя, что так до конца не проведено расследование произошедшего с бывшими домовыми академии. А раз не проведено и исчерпывающий ответ не получен, то и хрен нам, а не новые домовые. Это если по простому.
А расследование застопорилось потому что неясна была природа домовых кинжалов, их создатель и место получения. Управление продолжало рыть в этом направлении, но пока бестолку. Нигде кроме как у академских домовых такое оружие не встречали.
Я грешил на Иквуса, но в суматохе об этом попросту забыл у него спросить, во время нашего забега по пустыне. А сейчас возвращаться в тот растревоженный улей, что представляло из себя государство моей бывшей жены, мне было смерти подобно.
Нет-нет, но слухи, относительно творящегося там, до меня долетали и мне активно не нравились. Сагир провозгласил себя верховным некромантом и одновременно жрецом культа Смерти, обязав поклоняться этой самой Смерти всё население султаната. Некромантия из одного, не самого популярного направления магии, стала внезапно официальной религией, а все предрасположенные к ней молодые маги, тут же в принудительном порядке забирались на обучение в спешно воздвигнутые храмы, становясь послушниками.
И всё это при полном попустительстве Ниике. Это было непонятно и неприятно. Но поделать с этим я ничего не мог.
Скинув сапоги, оставшись только в легкой рубашке и штанах, я босыми ногами прошелся по шершавым, чуть поскрипывающим доскам пола, сел за письменный стол и, достав из ящика стола папку с документами, принялся уныло листать.
Отчёты, отчёты, какие-то заметки. Чем больше я работал в инквизиции тем большим количеством бумажной работы обрастал.
Приказывать мне, конечно, никто не приказывал, убедительно просили, но разве же откажешь коллегам. Вот и приходилось писать, писать и ещё раз писать.
Выложив перед собой очередной белый лист, я задумчиво покусал кончик магического пера, а затем принялся строчить отчёт о проведённом отпуске. Не забыв упомянуть и инцидент с сыном барона, с оценкой личностных качеств, репутации, авторитета среди населения и взаимоотношений с отцом. Потом эта информация ляжет в одно из дел, что ведут по всем владетелям земель. Когда-нибудь барон-отец отойдёт в мир иной, а сын его поедет к императору, получить императорское благоволение на управление родовыми землями, и вот тогда на свет папка эта со всей подноготной барончика и будет извлечена. А там уже его императорское величество и решит, достоин или недостоин.
Внезапно мне показалось, как будто воздух в комнате чуть дрогнул и резко поднявшись, я окинул взглядом чердак. Мазнул расфокусированным зрением по приоткрытым круглым оконцам, мебели, ванной, с сдвинутой в сторону занавеской, нахмурившись, создал и кинул в дальний и самый тёмный угол шарик света.
Никого.
Осмотрел стропила над головой, но там могли угнездиться разве что голуби, да летучии мыши.
И всё же на душе было неспокойно. Словно что-то царапало самым краешком восприятие. Стойкое ощущение дискомфорта, продолжавшее держать меня в напряжении, не давая вновь вернуться к работе.
“Палаш в ножнах около двери. Далеко, не успею. – Пронеслось в голове, – Кинжал! В столе, верхний правый ящик”.
Не глядя, левой рукой выдвинул его. Нащупав обтянутую кожей рукоять оружия, достал, тут же перекинул в правую руку.
Снова тишина. И всё-таки, я был почти уверен, что в комнате кто-то есть.
Спрятаться тут фактически негде, замаскироваться тоже, вариант один – маскирующее заклинание.
Короткий мысленный импульс и всё вокруг накрывает поле антимагии. После чего я не сдерживаясь чертыхаюсь. Трое. Вернее три. Замотанные в чёрные одежды, так что видно только глаза в узкой щели на лице, женские фигуры.
Магией они больше пользоваться не могут, но отлепившись от стен, троица убийц с тихим шелестом вынула из ножен изогнутые мечи.
– Шли бы вы домой, девочки, – произнёс я в тишине, нарушаемой лишь легкими поскрипываниями шагов, выкручивая кинжал обратным хватом, и сжимаясь словно пружина, – а то мама заругает.
А сам, вдруг, с каким-то облегчением подумал, что хорошо, что один и девчонки со мной не пошли. Не хватало ещё их опасности подвергнуть.
А затем они втроём, одновременно, всё так же не издав ни звука, бросились в атаку. Сорвались с места в длинном прыжке, сверкнув сталью клинков. И тут же откатились обратно.
Одной пришлось уклоняться от стула, что я мгновенно пнул в её сторону, второй резко менять траекторию полёта, уходя от вылетевшего из свободной руки проклятья, ну а клинок третьей я встретил кинжалом, со звоном отбивая в сторону.
Страха не было, было до предела взвинченное внимание и холодный, словно отстранённый просчёт ситуации.
Опрокидываю стол, уходя перекатом в сторону, туда где стоит платяной шкаф. Рывок за дверцу и вот уже бегущая за мной убийца теряя темп, вынуждена уворачиваться, отскакивая прямо туда, куда уже летит моё новое проклятье.
Роняя меч, хватается за грудь, шатается, падая на колени, но нет времени любоваться поверженным врагом, и я уже уворачиваюсь от второй, вознамерившейся резким ударом отхватить мне голову.
Нет, уж, дорогуша, не в этот раз. Отшатываюсь, швыряю в неё подвернувшуюся под руку табуретку, на ходу преобразуя деревянные ножки в острые пики.
Добравшись до ванны, срываю в одно движение занавеску, перехватывая словно импровизированный плащ. Бью пяткой прямо по вделанному в стену крану, сворачивая его набок и окатывая нападавшую выстрелившим под давлением потоком воды.
Секунда замешательства, но мой кинжал уже проскальзывает меж рёбер, клюя прямо в сердце. Вот и вторая оседает безвольной куклой, и мы остаёмся один на один.
И вновь ни криков ярости, ни слов проклятий не срывается с губ неизвестной, только сужаются полыхающие гневом глаза, единственный индикатор хоть каких-то эмоций.
Медленно и осторожно кружим, пытаясь подловить друг-друга. Снова швыряю проклятье, но промахиваюсь, готовая к такому убийца, ловко уходит в сторону.
Швыряю в неё раскрывшуюся в полёте занавеску, и затем снова накрываю проклятьем. Вот только целю не в неё, а в занавеску, что вспухает облаком праха, на секунду дезориентируя и второе проклятье уже находит убийцу, хоть и краем, но всё-таки цепляя.
От прострелившей конечность боли, неизвестная тут же теряет мобильность, спотыкаясь и падая на колено и я впервые слышу вырвавшийся из её горла стон.
Предлагаю, глядя на замершую женщину, – Сдавайся…
Но та внезапно достаёт кинжал, бьёт себя им прямо в грудь и медленно заваливается, утыкаясь головой в пол с гулким стуком, а я остаюсь один наедине с тремя трупами и разнесённым в хлам чердаком.
Когда я убедился, что все три убийцы действительно мертвы и державшее всю схватку напряжение схлынуло, отзываясь лёгким подрагиванием пальцев, всё еще наадреналиненного тела, то первым делом размотал закрывающую лица ткань.
Устало вздохнул, опустился на пол, прислонившись к перевёрнутому столу, продолжая сжимать кинжал в руке. Все три имели ярко выраженные восточные черты. Похоже нагнал меня таки, привет от Сагира. А может и от Ниике. Этакое своеобразное уведомление о расторжении брака.
Когда через двадцать минут на чердак ввалились вызванные мной инквизиторы из управления и архимаг, я уже успел перекрыть изрядно заливший пол водой кран, поставить на ножки стол и до конца обыскать ещё теплые трупы.
На столе в ряд лежали три амулета маскировки и три ученических медальона студенток второго курса. Вот только имена, нанесённые магией на задней стороне медальона, никак на султанские не походили.
Что настоящих владелиц медальона нет в живых, я почти не сомневался. А это значит опять трупы невинных и вновь на моей совести. Ещё три пополнивших личное кладбище за спиной.
Будьте прокляты твари, льющие невинную кровь. Будьте вы прокляты!
В эту ночь Сагир Джафар спал плохо, проворочавшись до самого утра. А утром, тяжело дыша и потея вызвал дворцового лекаря, но тот только развёл руками, предположив, что великий визирь просто переутомился. Однако в обед тому стало хуже, и молодое тело мага стало стремительно чахнуть без видимых причин.
Только старая ворожея, оказавшаяся с небольшим даром к магии проклятий, смогла углядеть на Сагире тонкую, даже тончайшую нить проклятья, что неумолимо вытягивало из того жизнь.
Вот только снять его не могла ни одна из спешно разыскиваемых по столице ведьм, лишь разводя руками и указывая, что тут нужна ведьма рангом не ниже мастера, да и то имеющая опыт в подобных проклятьях. В чем все ведьмы были единодушны, так в том, что великий визирь до утра следующего дня не доживёт.
Умирать Сагиру не хотелось. Особенно теперь, став вторым лицом в государстве, а может даже, в чём-то и первым, как верховный жрец культа Смерти. Поэтому запершись в заклинательной зале дворца, он покрепче сжал руками с иссушённой, пергаментной кожей, некромантский посох, а затем, потрескавшимися губами восьмидесятилетнего старика, принялся шёпотом зачитывать слова древнего заклинания.
Спасти от проклятья могло только одно – превращение в лича, в высшую нежить. Его единственный шанс. Приходилось бросать всё, что так любил Сагир в этой жизни: вино, женщин, богатство и власть, нежить теряла любые эмоции и привязанности, но умереть окончательно для него было ещё нестерпимей.
Когда через час из распахнувшихся дверей выплыла закутанная в балахон и источающая могильный холод фигура когда-то бывшая великим визирем, слуги в ужасе попадали ниц, молясь только об одном, чтобы этот беззвучно скользивший по полу ужас прошел мимо. Вот только новоиспечёный лич был голоден, как всегда после подобного преобразования и вспыхнувший посох в руках тут же высосал жизненную энергию, превратив ближайших людей в иссущённые мумии.