«И чего ему не сидится? Вертится на стуле, как карась на сковородке. Еле уговорил не вскакивать следом за мной. Теперь вот хожу по кабинету, рассуждаю, а он за мной и глазами, и головой, и телом норовит последовать. – Ежов посмотрел на молодого конструктора с живым лицом и острым взглядом, и устыдился собственных мыслей. – Чего ты, Ёрш, в самом деле? Не привык парень к „большим“ кабинетам. Ничего, станет главным конструктором – обвыкнется!» Эти мысли главного куратора оборонной промышленности СССР, председателя КГБ Ежова, относились к руководителю КБ-1 ГИКиРТ (Государственного института Космической и ракетной техники) Сергею Павловичу Королёву.
Меж тем вводная часть беседы, которая происходила тет-а-тет, вступила в завершающую фазу. Оставалось сказать ещё пару фраз и переходить к теме, ради которой Ежов, собственно, и посетил с визитом ГИКиРТ.
– … Так что, дорогой Сергей Павлович, полёты в космос – наше, пусть и вполне достижимое, но всё-таки будущее. Что касается настоящего, – Ежов в упор посмотрел на конструктора, – то оно, как я понимаю, далеко не блестяще. И это при том, что в КБ-2 продвинулись много дальше. Я хочу услышать от вас: в чём причина?
Королёв набрал в грудь воздуха…
**
Через час в том же кабинете, на том же стуле, где недавно сидел Королёв, расположился руководитель КБ-2 того же ГИКиРТ Вернер фон Браун. В отличие от импульсивного Королёва, фон Браун был спокоен, как только что пообедавший удав. Сидел ровно, за начальством глазами не водил. Покончив с вводной частью, Ежов, который в это время находился за спиной фон Брауна, произнёс, глядя в затылок инженера:
– Так что вас всё-таки связывает со шведским журналистом Хансом Улссоном, на поверку оказавшимся агентом германской разведки?
Не поднимаясь со стула, Фон Браун сделал пол-оборота туловищем в сторону Ежова.
– Так вам, Николай Иванович, всё наверняка доложили ваши сотрудники? – лицо его при этом осталось совершенно спокойным.
– Доложили, – кивнул Ежов. – Но мне бы хотелось услышать об этом от вас лично.
– Хорошо, – коротко вздохнул фон Браун. – Мы были с Хансом приятелями, даже выпивали иногда вместе, разумеется, до той поры, пока он не навёл на меня пистолет.
– И всё? – уточнил Ежов.
– Я не очень понимаю суть вашего вопроса, – предпочёл уйти от прямого ответа фон Браун.
– Я имею в виду, не были ли вы осведомлены о том, что Улссон является офицером абвера?
Вот теперь фон Браун слегка дрогнул. Но только слегка. Пожав плечами, он ответил всё так же спокойно:
– Не буду скрывать, о чём-то я, конечно, догадывался…
– А вот Улссон на допросе показал, что представился именно как агент абвера, и как раз в тот день, когда передал вам письмо от Дорнбергера.
Фон Браун брезгливо поморщился, лицо его заметно побледнело, но он хорошо держался.
– Тогда он должен был рассказать и о том, что я не принял приглашения.
– На самом деле он сказал нечто иное, – продолжая буравить фон Брауна взглядом, – сказал Ежов, – но у нас есть сведения и из других источников, на основании которых мы сделали вывод, что вы действительно не были склонны к побегу.
Было заметно, что фон Браун с трудом сдержал вздох облегчения:
– В таком случае какие у вас могут быть ко мне претензии, ведь работой моей вы, кажется, довольны? Или, – фон Браун настороженно взглянул на Ежова, – мне хотят инкриминировать недоносительство?
– Могли бы, – подтвердил Ежов, – сложись обстоятельства несколько иначе. А так ценность вашей работы превышает ущерб от того, что вы сами назвали «недоносительством».
– То есть, у спецслужб ко мне претензий нет? – уточнил фон Браун.
– Будем считать, что нет, – подтвердил Ежов.
– Тогда к чему все эти вопросы?
– А вот к чему…
Ежов выхватил ближайший стул и уселся на нём верхом, лицом к инженеру.
– В Германию вы бежать не хотели – это правда. Но насколько охотно вы работаете на СССР? Подумайте. От правдивости ответа будет зависеть ваша дальнейшая судьба!
Фон Браун послушался совета и с ответом не спешил. То ли от раздумий, то ли от страха, на его лбу выступила испарина. Инженер достал чистый платок и промокнул лоб.
– Чёрт с вами! – решился он, наконец, на ответ. – Да, я не стремлюсь попасть в нынешнюю Германию, это вы верно подметили: не люблю, знаете ли, господина Гитлера, и всё, что с ним связано. Но и господина Тельмана я, уж извините, люблю немногим больше. И что получается? Мне, немцу, нет места на немецкой земле! Остаётся жить и работать в качестве иммигранта. Мне неплохо живётся в Петрограде. Я занимаюсь любимым делом и стараюсь делать его хорошо – иначе не приучен! Но есть вещи, которые меня беспокоят и не дают работать в полную силу…
Фон Браун замолк. Ежов подождал немного, потом решил прийти инженеру на помощь:
– Вас тревожит то, что ваши ракеты будут использоваться против немцев, так?
Фон Браун кивнул.
– Ну, что ж, – сказал Ежов. – Ваши откровения совпали с теми выводами в отношении вашей персоны, к которым пришли наши аналитики.
– И что это может означать? – вскинул голову фон Браун.
– Только то, что мы можем вам доверять, – улыбнулся Ежов. – Что касается вашей дальнейшей работы, у нас есть к вам предложение. Только сначала ответьте вот на какой вопрос: как вы относитесь к японцам?
– К кому? – удивился фон Браун. – К японцам? Какое мне до них дело?
– Вот и хорошо, что никакого, – продолжил улыбаться Ежов. – В ближайшее время во Владивостоке открывается филиал вашего института, где будут создаваться крылатые ракеты для Тихоокеанского флота. Как вы смотрите на то, чтобы возглавить этот филиал?
Москва
– … И он согласился? – взмахнув трубкой, которая в последнее время всё чаще была пуста, спросил Сталин.
– Не только согласился, а, по-моему, ещё и обрадовался, – ответил Ежов.
– То есть вопрос с трудоустройством товарища фон Брауна решён? – спрятал в усах усмешку Сталин.
– На ближайшее время, да, – подтвердил Ежов.
– Как на ближайшее? Не понял… – насторожился Сталин.
– Есть у меня предчувствие, что через некоторое время мы, может быть, обменяем Брауна у американцев на один очень важный секрет…
– Ты опять про ядерную бомбу? – спросил Сталин. – Скажи, это действительно такое мощное оружие?
– Настолько мощное, – подтвердил Ежов, – что его и оружием-то назвать нельзя. Скорее это одна из ипостасей смерти для всего человечества, выпускать которую на волю никак невозможно.
– Ну да, помню, – кивнул Сталин, – оружие сдерживания, гарант от всех последующих мировых войн, и тому подобное.
– Ты ещё сомневаешься? – спросил Ежов.
– Да как тебе сказать? – опять взмахнул трубкой Сталин. – Не верить тебе, как ты понимаешь, я не могу, но поверить до конца мне тоже сложно. Я же, в отличие от вас, ничего подобного не видел.
В кабинете председателя ГКО на время установилось молчание. Сталин посасывал пустую трубку, а Ежов рисовал на листе бумаги чёртиков. Сталин зашёл ему за спину, посмотрел на рисунки и констатировал:
– Не Репин!
– Согласен, – Ежов отложил карандаш.
– Скажи мне, Николай, – перешёл Сталин от оценки художественных способностей Ежова к продолжению прерванного разговора, – Ты действительно считаешь, что можно предложить американцам обменять ракетные секреты на атомные?
– Как вариант, почему нет? Тем более что Брауну с крылатых ракет не так легко будет перестроиться на межконтинентальные.
– Те, которые ты поручил проектировать Королёву? – уточнил Сталин.
– Ну, да, – подтвердил Ежов. – Королёв обеспечит нашему ракетостроению преимущество перед всеми другими странами и откроет человечеству дорогу в космос!
– А фон Браун, стало быть, американцев слегка притормозит? – лукаво улыбнулся Сталин.
В ответ Ежов только рассмеялся.
***
Мало объявить «Большой сбор», надо ещё подгадать под него время. Когда на дворе война, сделать это непросто, поскольку, за исключением Михаила Жехорского, его жены Евгении, и Наташи Ежовой, все остальные участники носили на плечах погоны.
Позже всех о предстоящем мероприятии узнала Ольга. Утром она прилетела из командировки и, минуя дом, велела везти себя на работу. Пока отчитывалась, пока разбиралась с текучкой – вот он и вечер! Спускаясь по лестнице в вестибюль, Васича даже и не высматривала – не будет маршал торчать у всех на виду: не по чину, да и не к чему! А вышла на улицу, и высматривать не пришлось: мягко шурша шинами, подкатила знакомая машина, и не менее знакомый офицер предупредительно распахнул перед ней дверцу. Поздоровавшись с порученцем мужа, юркнула в салон, где сразу оказалась в объятиях начальника Генерального штаба – ничего, Васич и одной рукой обнимал, будь здоров! Стекло, отделявшее салон от передних сидений, предупредительно поднято, так что общаться можно свободно. То, что говорит в основном она, а Васич, наоборот, отмалчивается, Ольга заметила не сразу, как и то, когда машина свернула на Садовое кольцо. Заметила – удивилась:
– Это зачем? Это мы куда?
– Это мы в «Яр», – улыбнулся Васич.
– Ах, даже так? – ещё больше удивилась Ольга. – Ну, надо же! Давненько я, Ёшкин каравай, с корабля на бал не попадала. – Резко повернулась к мужу. – А может, ну его? Я имею в виду: отложим, скажем, на завтра, а?
– Не получится, – покачал головой Васич. – Нас там будут ждать Жехорские и Ежовы.
– «Большой сбор»? – присвистнула Ольга. – Кто инициатор?
– Я.
Ольга внимательно оглядела мужа:
– Причину, конечно, не раскроешь?
– Раскрою, но позже.
– Ладно, интриган, потреплю, но припомню. А сейчас вот что, прикажи-ка отвезти нас для начала домой!
– Зачем? – искренне удивился Васич.
– Тебе что, фуражка за день так голову натёрла, что сам не допетришь? Я что, вот так, в генеральской форме, в ресторан и попрусь?
– А что, – теперь уже Васич окинул жену оценивающим взглядом, – тебе даже очень идёт!
– Про то мне ведомо, – кивнула Ольга. – В казарме, на полигоне, в штабе, даже на улице – согласна, идёт. Но в ресторан любая нормальная баба должна являться в платье – лучше в вечернем, усёк?
– Так точно, – вздохнул Васич и включил связь с водителем.
В квартире Ольга сразу заявила:
– Я – в душ!
Васич и не спорил, лишь предупредил:
– Только недолго.
– Пять сек, – заверила Ольга. На ходу бросила через плечо: – Тебе, кстати, тоже переодеться не мешает.
– Зачем?
Ольга на секунду задержалась у двери ванной комнаты:
– Нет, тебе точно фуражка давит. Сам что, не понимаешь? Друзья будут в цивильном, а ты, как свадебный генерал – пардон, маршал – будешь лампасами сверкать?
– А с чего ты решила, что ребята будут в цивильном, я имею в виду Ерша?
На столь дремучий вопрос Ольга отвечать не стала, скрылась за дверью. Васич постоял, пока в ванной не зашумела вода, потом направился к гардеробу, на ходу расстёгивая пуговицы на кителе.
В ресторан Абрамовы явились, разумеется, последними, а, значит, и выслушали причитающуюся по такому разу порцию подначек. Стол сервировали в отдельном кабинете, и на нём уже присутствовали лёгкие закуски и вино. Как только Абрамовы заняли своё место, словно из воздуха возник официант и разлил янтарного цвета жидкость по бокалам, после чего так же незаметно испарился.
Первый тост подняли за генерала Слащёва и его Северо-Западный фронт. О победе над танковыми полчищами Гудериана знали, разумеется, все. Особо закусывать не стали, выпили по второй. Все нет-нет, да и бросали взгляды на Абрамова, когда он поведает: зачем позвал? Но тот не спешил, о чём-то призадумался – решал, как начать?
Из этого состояния Васича вывел лёгкий тычок в бок.
– Ты послушай, что Шеф заливает, – шепнул Ежов. Абрамов прислушался.
– … подходит она ко мне и говорит: вы, Михаил Макарович, давеча говорили про «котёл». А я хоть и женщина, но понимаю: никакого «котла» не получилось: вытекли немцы-то. Или генерал Слащёв крышку забыл закрыть?..
– Это он к твоей бочке мёда со своей ложкой дёгтя подбирается, – пояснил Ежов.
– Да понял я, – усмехнулся Абрамов, и уже громче спросил, обращаясь к рассказчику: – И что ты ей ответил?
– Ничего, – пожал плечами Жехорский, – сказал: у друга спрошу.
– Тогда передай своей сослуживице следующее. Нанести врагу поражение – дело важное. Но не менее важно людей при этом даром под пулями да снарядами не класть. Мы Гудериану той крышкой погрозили, чтобы он сам решил, как ему быть? Попёр бы вперёд – захлопнули бы крышку к чёртовой матери! И можете не сомневаться, от хвалёной 2-й танковой армии остались бы рожки да ножки, и те изрядно покоцаные! Но и наши потери возросли бы многократно, ибо загнанный в ловушку враг, что та крыса, дерётся отчаянно. А так попятился Гудериан, ну и ладно. Мы его драп сопровождаем, бьём при этом нещадно, но без лишнего фанатизма, оттого и потери наши, слава богу, минимальные.
Жехорский поднялся с места:
– Предлагаю поднять бокалы за генералов, которые и врага бьют, и солдат берегут!
Дальше тосты следовали привычной чередой, и только когда подали горячее, Васич попросил, наконец, слово.
– Если вы ждёте от меня какой-то пространной речи – напрасно. Скажу кратко: я подал прошение об отставке с должности начальника Генерального штаба!
Финальную сцену из «Ревизора» помните? Так вот, глядя на то, что творилось сейчас в кабинете, Гоголь бы нервно курил в сторонке.
Первой как-то отреагировала Наташа.
– Да как же так?.. – начала она, но тут опомнилась Ольга:
– Стоп, бабоньки. Чую, пора нам попудрить носики! – и увела подруг из кабинета, оставив мужчин одних.
Молодец, сообразила: втроём им легче разобраться, а от неё всё одно не убудет, разве что потерпеть придётся.
После ухода женщин мужчины некоторое время сидели молча. Потом Жехорский спросил:
– Так ты с этим приезжал сегодня к Александровичу?
– В том числе, – кивнул Васич.
– И?
– Он меня выслушал, и прошение удовлетворил.
– То есть, ты не посоветоваться нас позвал, а перед фактом поставить? – возмутился Жехорский. – Спасибо за доверие, друг!
– Доверие тут совсем ни при чём, – спокойно ответил Васич. – Просто решение моё продуманное и окончательное, и тратить попусту ваше время я счёл неправильным.
– Он, видите ли, счёл! – фыркнул Жехорский, но Ежов его остановил:
– Погоди! – Потом обратился к Абрамову: – Хорошо, будем считать, что мимо этого мы проехали. Теперь объясни: откуда взялось такое решение?
– Не поверите, братцы, из прошлой жизни! – спрятав лёгкую грустинку в уголках губ, усмехнулся Абрамов. – А если точнее, то из биографии товарища Жукова, что была у него в ТОМ времени. Вспомнил, сколько он тогда солдат наших через свою жёсткость положил, и до того тоскливо мне стало, что…
– …Решил ты уступить ему свою должность? – закончил фразу Ежов.
Абрамов кивнул.
– Ты, Ёрш, я вижу, уже всё понял, – посмотрел на Ежова Жехорский, – а я так ещё не до конца въехал, потому прошу подробностей.
– Имеешь право, – согласился Абрамов. – Ты ведь верно заметил, что Жуков и в ЭТОМ времени стал стремительно по службе продвигаться?
– Заметил, – согласился Жехорский. – Но мне показалось, что ты его под Рокоссовским держишь?
– Держал, – уточнил Абрамов, – пока было можно. А теперь – всё! Вот-вот вырвется Георгий Константинович на оперативный простор, станет фронтом командовать.
– А специально гнобить ты его не желаешь… – рассудил Ежов.
– А основания? – спросил Абрамов. – У него на самом деле полководческий талант! Вот пусть он теперь его в Генеральном штабе и применяет, ко всеобщей пользе!
– От непосредственного управления войсками в стороне, – кивнул Жехорский. – Толково! А мы уж, все втроём, проследим, чтобы он с Генштаба до конца войны не слез!
– Сталин в курсе? – спросил Ежов.
– Разумеется! Или ты думал, я через его голову со своим прошением к президенту полез?
– И что ты ему такого наговорил? – спросил Жехорский.
– Да уж, наговорил, – усмехнулся Абрамов. – Рассказал, как они с Жуковым в ТОМ времени «дружили».
– Интересно одно, – сказал Ежов. – Ты учёл, что ТОТ Жуков не очень-то жаловал штабную работу?
– За НАШИМ я такого не замечал. Но если так – его проблемы, – пожал плечами Абрамов. – Полководцев в этой реальности у нас и без него хватает.
– С этим не поспоришь, – кивнул Ежов. – А с тобой-то теперь что будет?
– Пока не знаю, – пожал плечами Абрамов. – Да, если честно, мне как-то без разницы.
– Ну, это ты брось! – нахмурился Жехорский. – Если тебе без разницы, то нам-то нет!
Вернулись женщины, и вечер продолжился, уже без сюрпризов и треволнений…
**
На следующее утро Абрамову позвонил Сталин:
– Меня вызывают в Кремль на заседание Госсовета. Думаю, на нём будет обсуждаться и твой вопрос. До его решения все остаются на своих местах!
Ближе к обеду пришло сообщение: Сталин едет в Генштаб.