Проще простого… Он сидел с двумя удочками на берегу загородного озера, ловил плотву, окуней да ершей. Старался ни о чём не думать, ни очень-то хотелось… ибо проблем хватало. А он – почти такой человек, как все, потому, хотя бы, мысленно рад был бы уйти от них. Правда, не совсем и не всегда получалось…
Яркое солнце стояло почти над головой. Но дело шло к вечеру. В зарослях камыша скрипучими голосами вели меж собой разговоры местные лягушки. Его стихийный отдых сложился бы не так и плохо, если бы в какой-то момент рыба совершенно перестала ловиться. Ни крупная, ни мелкая – никакая не клевала.
Чего ж так-то сидеть? Пришла пора сматывать удочки и шагать к автобусной остановке, ехать в город, домой.
Зуранов встал с огромной коряги на ноги, и тоскливо глянул на неподвижные поплавки. Осмотрелся вокруг, взглядом ища короткую тропу к большой, шоссейной дороге.
Такая стезя оказалась почти рядом с ним. Алексей вытащил из воды садок, выпустил на волю, пойманных им, десятка три рыбёшек. Взял в руки леща, солидного, килограмма на три, подержал в руках. Прикидывал, взять или ни взять его домой, в качестве трофея.
Но посмотрел, на то, как рыбина жадно ловит ртом воздух… Хочет жить. Пожалел… Злых и жестоких людей жалостью своей и добротой никогда не баловал, а её вот… пожалел. Опустил в озеро и её, за компанию. Плыви! Ведь оборвать жить любого существа – не проблема. Вот возродить именно его – невозможно. Впрочем, кто знает.
С рюкзаком за спиной и с удочками в левой руке, он пробирался к дороге сквозь густые ветви ивняка. Да ещё ольха разрослась изрядно и кусты багульника. Приходиться, ему большому, высокорослому, штормовкой, как и собранными телескопическими удочками, цепляться за них.
На нём были обычные брезентовые штаны и кроссовки, потому он старался ещё и обходить участки высокой травы, дабы не промочить окончательно ноги. И тут Зуранов обратил внимание на свежий труп молодого парня лет двадцати. Он прислонён был к ильму, кровь едва- едва была заметна в высокой траве. Маленький, худой, рыжеволосый, в старых чёрных туфлях, синих брюках, клетчатой рубашке…
Грудь его была пробита стрелой. Она вошла прямо в сердце.
Зуранов не стал близко подходить к трупу. Криминалистам здесь работать, потому и не стоило оставлять свои следы.
Парень был убит не пулей, а вот таким вот… не очень обычным способом.
– Пуля – правнучка стрелы, она её дальний предок,– сказал он вслух, сам себе.– Но здесь всё… цивилизованно… И глупо.. Стихийно сработано… жалким рабом пустых эмоций.
Но эта стрела никак не могла состоять в родстве с пулей, потому что выпущена она была из спортивного лука, причём, в упор, в человека. Сейчас становится модным блуждать по окраинам сел и городов с таким вот оружием и для потехи стрелять ворон. Это белых лебедей нельзя убивать, а ворон, всегда, пожалуйста. Отголоски жуткой философии совдеповских времён, нашедшей своё продолжение и сейчас… Новый виток «исторической спирали», но в развитии старой «темы».
Он снял с плеч рюкзак, положил удочки в траву.
Редкое везение! В метрах двадцати на бугре в кустах валялся верзила цыганистого типа, парень, лет 23-25. Пьяный в стельку. Рядом с ним, почти у ног опорожненная бутылка из-под водки, консервная банка – с недоеденной ставридой в масле. Тут же, под боком, орудие убийство – новенький спортивный лук. Да ещё кожаный колчан, в котором лежали три возможных смерти – три стрелы.
Достав из рюкзака верёвку (он всегда носил её с собой) он подошёл к мирно спящему и улыбающемуся во сне убийце. Крепкая капроновая верёвка была настолько длинна, что ему хватило надёжно связать не только ноги и руки, как говориться, предполагаемого преступника, но и соединить их между собой. Потом «кусок пьяного дерьма» он плотно, с помощью той же верёвки, прикрепил к стволу огромного ильма.
Такое без посторонней помощи развязать невозможно, разве только в голливудских фильмах случается. Да и «смелый и отважный» лучник так и не проснулся, не очухался. Только что-то промычал… невнятное. Ах, юность, как ты беззаботна! Зачастую – и жестока.
Алексей отошёл от пьяного, к своему рюкзаку. Потом достал сотовый телефон из кармана штормовки и вызвал наряд местной полиции, конкретно описав, где находится место происшествия. Клятвенно заверил мужика, говорившего с ним, что будет терпеливо ожидать появление полиции. С места не сойдёт. Возможно, успеют прихватить с собой следователя прокуратуры и криминалиста.
Он присёл прямо на большой глинистый бугорок, и снова всякие и разные мысли полезли в голову о житье и бытье. Он пытался отключиться от действительности, пусть на малое, некоторое время. Но не совсем получилось, потому что в состояние нирваны и самадхи входить не мог. Да и не желал.
Но Зуранову удалось совсем другое. Алексей представил себя большой стрелой, пущенной из лука, из далёкого мира Раннего Неолита. Это было не сложно… Он, как бы, стал не просто стрелой, а неким живым и разумным существом, видящим Россию с высоты.
…Раздольные зелёные поля. Не объехать эти просторы ни на каких поездах и автомобилях в одночасье. Да и для того, чтобы облететь их на самолёте потребуется время, много времени. Даже с космической орбиты, с борта межпланетной станции, не охватишь взором всю огромную страну, наполненную множеством Миров, и похожих, и не похожих друг на друга. Но, как бы, воедино переплелись эти Обители: и горы, и реки, и моря… Но единым организмом, конечно же, они не стали. Не получилось. А должны были стать. И всё же, те же судьбы людские – почти одно целое в Мире, где нет ни Прошлого, ни Будущего, а только Настоящее. Оно всюду, везде и всегда.
Но стоит, если не спуститься, как говориться, с небес на землю, то глянуть на веси и города, хотя бы, с высоты птичьего полёта. Можно заглянуть и в самое ближайшее, не такое уж и светлое грядущее. Вот оно… Где-то ещё работают заводы, ставшие в смутное время, на стыке двух веков частной и акционерной собственностью. С какого перепугу, на каком основании и по чьему велению?
Видно с высоты, как рабочие идут по большакам к проходным. Кто-то митингует, почти штурмуя здание одной из многочисленных городских мэрий страны. Идут уже не мелкие, а крутые разборки, перестрелки. Железнодорожный вокзал. Люди куда-то едут в поисках лучшей доли, словно пытаются обогнать самих себя. Среди них вьются проходимцы, воры-карманники, нищие, бомжи, проститутки, агитаторы от партии власти… Ты ли это, Россия?
Трудно узнать твой лик, глядя на здания разрушенных предприятий. Да что там заводы и фабрики, когда приводят в уныние пришедшие в упадок целые города и, можно сказать, уже мёртвые деревни. Станешь ли ты, страна, той самой птицей Феникс, которая сама себя возродит из пепла? И когда же такое будет? А вот и огромный погост, на котором хоронят и старых, и молодых. Чёрные, платки, стоны, причитания…. Над большим городом, почти над крышами домов, беззвучно проплывает, как что-то совсем обычное и естественное, летающая тарелка. Навстречу ей – огромный ящер, дракон. Так и должно быть, ибо есть только… Настоящее, и никто и никуда не уходил. Каждый из нас находится всегда в одной из Обителей Мироздания. Но только не каждый ведает об этом. Да и не всем дано увидеть «незримоё», слышать «беззвучное» научиться ощущать кожей «неосязаемое»…
Как стремительно условное минувшее становится сегодняшним днём. Рядом с нами и те, кого уже несколько десятков лет, как бы, нет на Земле. Впрочем, они никуда не исчезли, они рядом с нами, на одной планете, в одной стране. Они стоят перед нами и смотрят на нас в упор, зовут нас, трогают за руки и плечи, всё одно, – мы не разглядим их, они нас не дозовутся, не ощутить их прикосновений и даже объятий.
Но камень, брошенный в Наш Мир из Минувшего, каждого заденет рикошетом и устремиться в Будущее, которого… нет. Если мы поверим в существование грядущего и минувшего, то замкнёмся на условностях. Их ведь и так предостаточно. Именно они позволяют и помогают «большим» господам от власти и кошелька, управлять нами, зомбировать нас, проще говоря, с лёгкостью навязывать людям всё новые и новые динамические стереотипы, которые не нужны народу. Понятно, его не так трудно обмануть, но ведь достаточно легко и обозлить. Поэтому и не стоит завидовать тем, кто очень сладко существует за счёт его. Уже только поэтому надо помнить и знать, что всё происходит только в Настоящем, и больше нигде. Никому, никогда и нигде не стоит завидовать, но возвращать украденное, отобранное у многих миллионов «простых» людей стоит. В противном случае, данный отрезок Вечной Жизни может потерять смысл. Но такого быть не может, ибо в Мироздании всё наполнено божественным содержанием. А если так, то всё вернётся на круги своя, но уже на новом уровне, и тот, кто обидел ближнего своего и… дальнего, поймёт, что был не прав. Пусть не на данном отрезке своего бесконечного существования глубоко он пожалеет о своих недобрых действиях, но на последующих… сполна.
Зуранов резко встал на ноги, ибо увидел, что к нему со стороны дороги, явно с недобрыми намерениями, почти вприпрыжку спешат полицейские и, конечно же, представители местной прокуратуры. Большая компания сработала оперативно. Вероятно, приехали сюда на двух машинах, полагая, что тот, кто им звонил по мобильнику и есть настоящий преступник. Но при этом такой тупой и не крылатый в мыслях, что ждёт полицейских терпеливо и смиренно.
Сразу несколько человек направили на него свои пистолеты. А майор при новенькой форме полицейского даже заорал истошно, видимо, приходя в ужас от собственного голоса:
– Стоять на месте! Руки вверх! Не двигаться…
На всякий случай Зуранов, усмехнувшись, так и поступил. Мало ли что, у местных, практически, деревенских копов в головах. Их поступки, случается, не мотивированы и не предсказуемы, как действия отчаянной выпускницы колледжа, с помощью счастливого «тыка» только что успешно сдавшей ЕГЭ. «Вау! Я это сделала!».
Старший по возрасту и, вероятно, по званию урезонил майора, сурово взглянул на остальных:
– Спрячь, Канкадимов свою «пушку»! И все остальные тоже… не мелькайте. Это же ведь Зуранов. Совсем недавно был полицейским. Теперь…
– А теперь, Олег Захарович, буду заниматься частным сыском,– Зуранов подал старейшему следователю местной прокураторы Филипченко руку.– На заслуженный отдых отправляют, как душевно больного.
– Алексей,– сказал Филипченко,– а что ты им прикажешь делать при своей такой вот… неадекватности. Пойми, люди с космическими способностями и всякие там… властелины колец нам в рядах полиции, как бы, не очень… нужны. Без обиды.
– Причём здесь властелин колец?– Возмутился Зуранов.– Нелепая сказка… я и подобные мне – совсем не из той оперы.
– Ладно! – Махнул рукой Филипченко.– Показывай, что ты обнаружил.
Впрочем, и показывать уже и смысла не имело. Труп со стрелой в груди стал уже центром всеобщего внимания, как новогодняя ёлка в Доме Престарелых.
Подошли к остывшему телу парня со стрелой в груди Зуранов и Филипченко, который сказал:
– Но здесь, Алексей Владимирович, конкретный висяк! Убит парнишка таким вот… макаром. Днём с огнём не найдёшь преступника.
– Почему же, висяк? – Улыбнулся Алексей.– Негодяя я связал. Он от радости или горя нажрался, как скотина. Вон под ильмом спит…
Несколько человек, вместе с Филипченко подошли к капитально связанному лучнику. Один из молодых полицейских легонько врезал спящему по роже. Тот на мгновение очухался и пробормотал:
– Васька мне восемьсот рублей был должен, не возвращал почти полгода. Вот я его и… стрельнул… из лука.
– Скотина! – Сурово заметил Филипченко, – ты за восемьсот рублей и брата бы пристрелил?
– Нуда, – пробормотал цыганистого вида парень, связанный по рукам и ногам,– Васька мой брат. Только… двоюродный.
Вот так раскрываются иные, очень даже тяжкие преступления, как в сказке… страшной и нелепой. Но тут, как говориться, «пятьдесят на пятьдесят». За иными нарушителями приходиться очень долго бегать, и Зуранов прекрасно это знал по собственному опыту.
В довольно шикарном, но по-деловому обустроенном кабинете, в мягком кресле, за широким письменным столом сидел начальник городского управления внутренних дел, генерал-майор полиции Петр Иванович Листрилов. Не такой старый, мужчина в теле, с недовольной физиономией, он считал себя, без сомнения, мудрым руководителем, компетентным во всём, и демократичным.
Что касается его рабочего стола, то он был загромождён мониторами от двух спаренных компьютеров, телефонами, аппаратами громкой и «тихой» связи, один из которых, явно входил в многочисленное семейство подслушивающих и прослушивающих устройств. Имелся и компактный телевизор
Генерал озабоченно постукивал авторучкой по столешнице, курил одну сигарету за другой и рассеянно рассматривал своего посетителя не то, чтобы, как какую-то неведомую науке букашку, но что-то около этого.
Перед ним сидел, вниз опустив голову, молодой человек, уже, практически, бывший старший лейтенант полиции Алексей Зуранов. Он, то и дело, поднимал глаза на начальника, изредка вздыхал.
– Ничего, к сожалению, дорогой Алексей Владимирович, для вас я сделать не могу, – чванно, но довольно вежливо сообщил Листрилов. – Мы вынуждены были вас…тебя, Леша, досрочно отправить на заслуженный отдых, причём, с почётом, с солидной пенсией. Я лично хлопотал.
– Но я ведь молод, здоров и силён. Кое-что умею…
– Слушай и не перебивай! Солидный пенсион тебе устроен не за твои красивые глаза и бычью силу! Ты был не таким уж и плохим следователем в городском отделе по борьбе с организованной преступностью. Смышленый, прекрасный аналитик, в свои молодые годы, в принципе, раскрыл немало сложных дел. Но пойми, Алёша, и пусть тебя такое не обижает – ты психически не здоров. У тебя, проще говоря, в башне заклинило. Уже давно. И мы, все, мирились с данным фактом, закрывали на твои… патологии… глаза, но до поры-до времени.
– Никак нет, товарищ генерал! Я, Пётр Иванович, совершенно здоров. А то, что случается со мной, происходило всегда, сколько я себя помню. Я хочу остаться следователем в особом отделе.
– Невозможно! Ведь очень хорошо, что ты сейчас не оперативник и не омоновец, к примеру. Я не представляю, что было бы, старший лейтенант Зуранов, если бы вы, то есть, ты находился на оперативной работе, где надо иногда и стрелять, и набрасывать на преступников «браслеты». А ведь ты служил и опером. Чёрт побери! Напортачил! Да лучше бы ты был эпилептиком, а ни этим… как его…
– Аномальным телепартатором.
– Вот-вот, тебя опять понесло по… кочкам. Ты мне уже говорил, что способен своим присутствием, как бы, связывать несколько времён… Бред! Но даже если это так, то на хрена нам и всей российской полиции твоя эта самая стезя… в пространстве. Гуляй по ней и нас… нее трогай! Комедия от умалишённого сыщика!
– Но я ведь и там, Пётр Иванович, в одном из племён эпохи Раннего Неолита буду исполнять роль сыщика, Я это чувствую, я знаю! Придёт время – и мне там, в другом мире, поверят. А пока и в Раннем Неолите, как и здесь, тоже не всё ладно.
– С головой у тебя не всё ладно. Одно скажу, Лёша, врачи-психиатры у нас полные олухи. Самое страшное заключается в том, что ты сам веришь в сказки, придуманные тобой.
– Я и в психоневрологической больнице, да и не только там, говорил, то же самое, и мне казалось, что даже доктор Аристов мне верит.
– Он делает вид, что верит. Генрих Аристархович – хитрый навозный жук. Он, за глаза, отзывается о тебе, Зуранов, как о полном идиоте. А вот при встрече с тобой иногда соглашается, что ты, Алексей, не всегда несёшь бред. Перестраховывается старый карьерист. А вдруг, ты, на самом деле, бог или ещё что-то… в подобном роде.
– Извините, Пётр Иванович, я знаю, вижу и чувствую чуть больше вас. Но я обычный человек. Не экстрасенс. Не умею летать, как птица; проходить сквозь стены, даже мысли читать не в состоянии и судьбу предсказывать. Не владею элементарными приёмами гипноза и внушения. Мне просто очень необходима беседа с вами… Может быть, она и станет, так называемым, доказательством того, что я прав. Человек должен до всего, по возможности, доходить сам, если не до самой сути, то быть, где-то, рядом с истиной.
– Я в курсе, что ты всего лишь псих, который… Одним словом, нам пора завершать этот разговор. Да и говоришь ты, Зуранов, витиевато. Я не понимаю смысла или почти не понимаю.
– Но все ведь очень просто, Пётр Иванович. Я, как и все, должен пройти свой путь, не уповая на помощь Высшего Разума. Я должен всегда находиться и на стезе… в пространстве. Так уд мне выпало.
– Мне тебя, Алексей, чисто по-отечески жаль,– сказал Листрилов, закурив ещё одну сигарету. – Ты болен окончательно и бесповоротно.
– Но это не так! Позвольте с вами не согласиться. Кое-что подвластно и мне. Но ради справедливости я готов… я готов бороться даже с вами.
– Ты ещё, милый мальчик, не понимаешь и не желаешь понимать, что ты, по сравнению со мной, козявка, – Листрилов фалангой указательного пальца продемонстрировал на столешнице, как уничтожают насекомых. – Придавил – и вот и нету таракана! Не забывай одну непреложную и простую истину: «Был бы человек, а уголовная статья под него всегда найдётся». А я уж, если надо, не поскуплюсь, мой мальчик. Потому, что ты меня достал!
– Пробуйте, господин Листрилов! – Спокойно сказал Зуранов. – За последствия я не отвечаю. Может быть, мне и не так много дано, но голова у меня пока ещё работает, и я в состоянии отличить белое от чёрного. Не я сам, а меня охраняют высшие силы. Они часто мне помогают обнаруживать и побеждать зло.
Генерал встал из-за стола, прошёлся по кабинету, заложив руки за спину. Деловой, серьёзный, можно сказать, великий, у которого всё схвачено… даже в сливном бачке унитаза, что называется, свои люди.
Посмотрел на Зуранова в упор своими поросячьими мутными глазками и вновь занял место в кресле, за столом.
– Ну, вот, теперь ты мне прямо угрожаешь. Ты мне в сыновья годишься, а угрожаешь,– сменил гнев на милость генерал. – Ты пойми, что ты болен. И я постараюсь, чтобы тебя лишили лицензии частного сыщика и упекли… то есть пристроили в хорошую лечебницу. В психиатрическую. Вот там ты, в смирительной рубашке, наберёшься ума-разума. Ни к чему ты не приспособлен. Даже не в состоянии контролировать свои… фокусы. Если я не прав, так иди в цирк. Работай там! Ага, задумался. Тонка кишка… Даже клоуном не способен стать. Не будет у тебя, Зуранов, лицензии частного сыщика. Я тебе обещаю!
– Да вы успокойтесь, Пётр Иванович, – сказал Зуранов,– у меня лицензия с большими ограничениями. В основном, мне позволено только вести наблюдение за неверными мужьями и жёнами… Ещё кое-что разрешается.
– А ты, пострел, лезешь в криминал. Убийства, ограбления, изнасилования, наркотики… – С неудовольствием сказал генерал. – На хрена тебе, душевно больному человеку, это надо? Да и кто позволил, чёрт возьми! Да если бы ты знал и ведал, какие великие и очень большие люди стоят за сбытом наркотиков! Если бы ты знал, то не вякал… Кто тебе позволил совать свой нос туда, куда даже уличный кобель свой нос не суёт?
– Совесть человеческая позволила. Я закурю, если не возражаете? – Зуранов достал из кармана пачку сигарет, зажигалку и закурил. – Я предполагаю, вы добрый человек, и, надеюсь, не станете протестовать, хотя бы, против этого…
– Кури! Благо есть ещё один из законов, который… не соблюдается. Так, для приличия придуман.
Зуранов закурил и даже пододвинул к себе одну из нескольких пепельниц.
– Благодари вас, Пётр Иванович, – сказал он.– Иногда надо пустить дым… в глаза.
– Вот именно! Дым в глаза… Ты долго у меня не засиживайся. Надоел! – Листрилов снова перёшёл на мягкий нравоучительный тон.– Я даже не совсем прав, Лёша. Тебе надо лечиться, где-нибудь, за границей. В Германии, ну, можно в Америке, на худой конец, в Израиле. А наши, даже самые учёные медики-остолопы не способны тебя излечить от бреда, от твоей навязчивой фантазии.
– Да, не способны, – согласился Алексей и потушил сигарету о дно огромной пепельницы, – и только потому, что я, вполне, здоров.
– Ни черта тебе никто не верит, потому что верить нечему! Бред! То, что ты, ни с того – ни с сего, растворяешься в воздухе, я сам видел. Но подобные штуки-дрюки ещё понятны. Просто, такова твоя физика… Понимаешь, Зуранов? Люди всякие бывают. Но ты вешаешь мне и другим лапшу на уши и утверждаешь, что в свободное от основной службы время в рядах нашей доблестной российской полиции ты проводил свой досуг, извините, в Племени, каких-то там, Уходящих. Не близко – не далеко, а прямо в каменном веке! Смех на палке! Ну, да! Ты мне говорил, что пуля – правнучка стрелы. С этим я согласен. И больше ни с чем!
– Мне нет смысла что-то придумывать и разводить обман. Я не гламурная… телезвезда. Я сыщик! Всё именно так, как я уже вам докладывал.. Правда, я провожу там не досуг, а живу полнокровной жизнью, как и здесь.
Листрилов вскочил с кресла, как ошпаренный, потом с размаху сел на него всеми своими окороками и закричал:
– Мне опротивел твой бред! Достал до мозга! И вот ещё что. Не удивляйся. Мне кое-что про тебя… доложили… добрые люди.
– Что доложили?
– Что ты излишне болтлив! Напрасно ты некоторым местным недоумкам, в приватных беседах, говоришь, что мы, представители современной цивилизации, ещё более дикие и тупые, чем твои товарищи или, там, господа из каменного века. Одна часть из нас, получается, мерзавцы, воры, насильники, убийцы, одним словом, волки. А вот другая, самая многочисленная, так сказать, овцы, со всеми отсюда вытекающими последствиями. Они, одновременно, как я понял, ещё и лохи.
– У вас есть какие-то возражения на этот счёт?
– От таких аналогий сравнений Динозаврии с моей родиной, Россией, у меня бы волосы дыбом встали. Но не встают. По одной причине. Я лысый, как бильярдный шар. Если бы я дал ход этому делу, то в специальных службах, мягко сказать, тебя ни по головке, ни по голове не погладили бы. У тебя быстренько выбили бы из башки всех… тараканов!
– Жаль, что всё высказанное мной – пока для многих тайна. Но это совсем не значит, что я лгу!
– После таких твоих откровений у меня и моих уважаемых коллег появляется единственное желание – надеть на тебя смирительную рубашку. Пойми, если бы всё, о чём ты говоришь, было бы хоть сотой частью правды, то на тебя косо бы не смотрели товарищи из ФСБ. Они, наоборот, с большим удовольствием предложили бы тебе сотрудничество. В накладе бы ты не остался. Ещё и орден бы получил… какой-нибудь заметный.
– Я уже не однажды говорил вам и другим… Дело в том, что я полностью не могу управлять процессом перехода из одного мира в другой. Пока всё происходит помимо моей воли. Но чувствую, что перемены, где-то, рядом. Но я всегда возвращаюсь именно в то место, из которого начинал перемещение в другое время, в иной мир….
– Чего ты передо мной всякий бред несёшь? Иди-ка, Алексей, без всякой обиды, сейчас туда, откуда пришёл. В свою Динозаврию, к примеру! Или там, отдыхай, лечись! Для тебя государство сделало всё возможное. Тебе многие завидуют. Даже, может быть, и я. Одним словом, иди! Живи себе в двух мирах. Да хоть в двадцати! Повторяю! Я поражаюсь, что тебе ещё разрешили, официально, заниматься частным сыском.
– Причина проста.– Зуранов встал, собираясь уходить.– Она, как раз, в том, что с психикой у меня всё нормально. Я прошёл проверку на самом высоком уровне. Просто то, что со мной происходит не в состоянии объяснить современная наука. Люди Динозаврии, как вы, Пётр Иванович, выражаетесь, тоже, к сожалению, относятся ко мне с недоверием. Они не находят… не могут найти никаких объяснений происходящему явлению.
– Всё! Вали отсюда, Зуранов! Мне опротивело общаться с балбесом, – вышел из терпения генерал, снова привстав с кресла.– Пошёл! Я и не таких гуманоидов встречал! Знаешь, на чём я таких видел? Меня с тобой начальство попросило вежливым быть, иначе… Вот и миндальничаю …
Теперь уже Зуранов окончательно и бесповоротно, считая разговор с продуманным генералом полиции бесполезным. Слегка поклонившись Листрилову, Алексей встал с места и вышел из кабинета.
Яркие лучи июньского солнца не поднимали его настроения. Но многие прохожие улыбались погожему дню, особенно радовались теплу дети в большем сквере, почти что парке, через который проходил Алексей.
Он закурил на ходу, рассеянно наблюдая за стаей голубей, которые торопливо делили корку хлеба. Сильные отгоняли от неё слабых и больных. Крепкие самцы безжалостно клевали, стараясь попасть в глаз, старым, немощным птицам и молодым, ещё не окрепшим. Всё было почти как у людей… в двух, очень знакомых ему мирах, в которых он жил. Отчего же «почти»? Ответ на данный вопрос очень сложен. Потому, что люди, в силу своих ложных представлений о справедливости, как правило, пытаются дать мотивировку своим жестоким, злым, страшным поступкам, желают не только оправдать свои дьявольские действия, но и привести их в рамки мнимой справедливости, а порою даже и законов. Писанных и не писанных.
Таким образом, можно, как бы, оправдать все существующие на Земле преступления и пороки. Зачастую постоять за себя в самой критической для них ситуации тем, кто стоит у власти и не экономит «копейки» от зарплаты до зарплаты, как говорится, что два пальца… об асфальт. Но подавляющее число людей, как раз, из тех, кто не знает – не ведает, что будет завтра с ним и его семьёй. Под словом «власть», вполне, можно подразумевать и, к примеру, владельца небольшой частной бани. А ведь люди должны и обязаны оставаться людьми в любой ситуации. Многого для того и не требуется. Следуй простой библейской заповеди «не убий».
Убийца не только тот, кто накидывает своей жертве петлю на голову, или коварно лишает жизни доброго человека, пуская ему в спину стрелу или пулю. К разряду таковых относятся очень многие мерзавцы. Не в последнем ряду киллеров стоит, допустим, владелец дешёвой строительной фирмы, который платит своим рабочим мизерную заработную плату или, вообще, на несколько месяцев задерживает выдачу жалкой подачки. Разве он не убийца? Тысячи мерзких примеров, которые уже стадии «доброй» традицией. И ширится зона несправедливости, и уже ничем, никогда, нигде и некому действия подобной «демократии» не оправдать.
Вот и Зуранов существовал в обществах двух Миров на правах такого голубя, которого не подпускают к хлебной корке. Если образно сказать… Ведь вопрос жирной кормушки никогда не стоял перед Алексеем. Суть жизни для него заключалась не в этом. В большем! Он стремился к тому, чтобы люди были добры друг к другу, или, в крайнем случае, терпимы. Он стремился к установлению, хотя бы, к относительной справедливости. Но Зуранов понимал, что безгрешных людей не существует. Нельзя, как говориться, стоять у воды – и ног не замочить. Но ведь и грех греху – рознь.
В неофициальный круг изгоев двух миров он попал не потому, что слаб духом или телом. Все явно видели, понимали и признавали, что Зуранов не похож на других людей. Даже на бомжей и бичей, абсолютно потерянных в этой жизни. А таких «голубей», как Зуранов, не любят в обществе, если они верой и правдой не служат власть имущим и «денежным мешкам», узаконенному злу и стоящему вне законов и установленных правил.
Нелепая беседа с Листриловым не дала Зуранову никакой пользы. Нельзя сказать, что генерал был абсолютно тупым человеком от природы, но и особым умом не отличался. Дослужился до чина «традиционно»: в одном случае связи родственные помогли; в другом – задницей, что называется, определённые «высоты» взял; в третьем – сослужило службу раболепное подчинение и умение во время прогнуться перед вышестоящим начальством…
В силу определённых обстоятельств и причин генерал Листрилов был именно начётчиком, буквоедом и бюрократом, в самом плохом смысле этого слова. Время порождает монстров, но милицейский, а потом… полицейский начальник, Пётр Иванович Листрилов был не самым жутким из них. Но обнадёживающее открытие никак не радовало и не грело бывшего старшего лейтенанта полиции и уже не следователя уголовного розыска по особо важным делам Алексея Владимировича Зуранова.
Дело в том, что на совести генерала имелись и человеческие жизни. Некоторых людей, кого лично, а кого через помощников своих, задолизов, он отправил на тот свет, Зуранов знал и помнил… И, всё же, Листрилов – не самым последний подонок, пусть стоящий не у основного «руля», но всё-таки… Встречались субъекты и покруче, и… пострашней.
«Нельзя же обижаться на дерево за то, что оно – дуб, – думал Алексей, выходя из большого сквера в маленький переулок, почему-то названный Лермонтовским. – Нет человека, который бы меня понял и принял именно таким, какой я есть. Мне даже трудно доказать, что я умею и знаю больше, чем многие другие люди. Никто не может и не желает объяснять мои постоянные исчезновения и появления в похожих и не похожих друг на друга мирах. С этим надо смириться. Тут, как выражаются «умники», в проявке полный нонсенс, то есть – «хреновина».
Он ясно понимал, что в свои, почти тридцать лет, оказался изгоем тех двух миров, в которых существовал… в одной и той же оболочке. Зуранов, не просто кочевал из мира в мир, а везде и всюду, что называется, совал свой нос.
Здания Лермонтовского переулка, по которому он шёл, строились ещё, что называется, при царе Горохе. Поэтому, все они были, в основном, не выше пяти этажей. Надо отдать должное новым хозяевам и арендаторам ещё добротных домов, за то, что фасады некоторых старых построек они приведены в божеский вид. После недавнего ремонта и покраски, можно сказать, что дома эти радовали глаз.
Здесь, в одном из зданий, четырёхэтажном, тёмно-зелёного цвета, и находился, существующий за счёт спонсорской помощи, научно-исследовательский институт аномальных явлений (НИИАЯ). Таковых в России сейчас немало. Но этот отличался тем, что трудились здесь на благо отечественной науки, вполне, нормальные учёные, доктора и кандидаты медицинских, биологических, химических, математических и прочих наук, по какой-то причине, поверивших в существование на Земле необъяснимых явлений с точки зрения официальной ортодоксальной мировой науки.
Правда, если сотрудники института, порой, в случае необходимости, имели дело с психологами, гипнотизёрами, экстрасенсами и знахарями, то докторов магии и прочих представителей «сомнительных» наук, в основном, игнорировали и не признавали. Возможно, соглашались с крылатым выражением Козьмы Пруткова, что не «объять необъятное» или не желали, как говорится, сидеть на двух стульях.
Получалось, что если мировая ортодоксальная наука не в состоянии объяснить (хоть как-то) наличие тех или иных явлений или предметов, то, получается, что их просто… не существует в Природе или в Мироздании.
Зуранов по винтовой лестнице поднялся на второй этаж, по широкому коридору прошёл к кабинету с огромной табличкой на двери «Директор НИИАЯ, доктор медицинских наук Арсений Аркадьевич Глотов». Он вошёл в приёмную и сходу спросил секретаря-референта, молодую женщину, где-то. в возрасте, около тридцати лет, шатенку в больших роговых очках:
– Здравствуйте, Ирина Павловна! Арсений Аркадьевич не занят? Он у себя?
– Да. Вам повезло, Алексей Владимирович, он в кабинете и, как будто, не очень занят. Я доложу, что вы находитесь в приёмной.
Она встала из-за стола, одёрнув свою длиннющую, почти до самых пят, юбку. Но тут из кабинета вышел Глотов с большой красной папкой в руке, положил её на стол. Самый главный исследователь города по аномальным явлениям образом своим соответствовал своим шестидесяти четырём годам. Клочки седых волос стояли на почти лысой голове, подбородок и виски были покрыты белой колючей щетиной, морщинистое худое лицо, до такой степени впалые глаза, что не сразу определишь их цвет. Впрочем, они серые, почти бесцветные.
Образ, скорее не доктора наук, а привокзального бомжа, этакого худосочного, мелкого человечка… без судьбы, но в белом халате. Не заметив, по вечной рассеянности, Зуранова, он отдал распоряжение своей референтше:
– Ирочка, надо загнать всё, что в папке, в компьютер! По возможности, завтра – послезавтра, кровь из носу, размножить. Сто двадцать экземпляров для участников симпозиума, думаю, достаточно.
– Здравствуйте, Арсений Аркадьевич, – Зуранов чувствовал себя несколько скованно.– Может быть, я не совсем вовремя?
– Ну, почему, не вовремя, дорогой Леша,– Глотов почти по-отечески обнял Зуранова. – Здравствуй, Алексей! Мы всегда рады путешественнику в мирах. Завалимся сейчас с тобой в мои рабочие апартаменты, посекретничаем!
Они прошли в кабинет. Ирина, садясь на место и раскрывая папку, скептически улыбнулась. Вероятно, она не очень-то верила в сказки о каких-то там путешествиях во времени и, разумеется, считала Зуранова если не дураком, то, в крайнем случае, полудурком. Понятное дело, она, молодой кандидат математических наук, Шпалина абсолютно не сомневалась в существовании приведений, миражей, ликантропов, снежных людей, инопланетян, лохнесских чудовищ и прочих чудес. Но существование людей, которые вместе с собственным телом «перелетают» из одного мира в другой, ставила под сомнение.
А вот в другие «чудеса» верила, потому и старалась попасть после защиты кандидатской, правдой или неправдой, именно, в этот институт, хотя бы, для начала, секретарём-референтом. И плевать на мизерную зарплату – муж, да и папа с мамой прокормят и раздетой не оставят. А что касается Зуранова, то он просто фантазёр или, хуже того, проходимец или пиарщик.
Одним словом, теперь она – сотрудник НИИАЯ. Шкурка стоила выделки. Ведь теперь Шпалина владела, что называется, самыми секретными материалами. Это интересно, это невероятно! Но она здесь – факт. Впрочем, кто знает, где факт, а где – вымысел. Зато, какие перспективы, какие самые невероятные командировки и, возможно, в скором будущем экспедиции. Глотов клятвенно обещал ей, что, в скором будущем переведёт её, даже не младшим, а научным сотрудником в отдел математической аргументации аномальных явлений.
А теперь вот её шеф на полном серьёзе беседовал с этим фантазёром.
– Понимаешь, в чём дело заключается, Лёша, – задумчиво сказал Глотов, – результаты наших исследований твоего организма по всем параметрам, приводят всех нас, весь коллектив института, к выводу, что ты, вполне, нормальный человек. Клетки твоего организма, кровь… Впрочем, что я, Лёша, перечисляю? Всё у тебя, как у всех людей.
– Но ведь факт остаётся фактом, Арсений Аркадьевич. Я живу и там, и здесь. Причём, во времени путешествует не только мой дух, но и тело. Это совсем не то, что описано Джеком Лондоном в его знаменитой «Смирительной рубашке». Всё, что он там описал, вполне, можно принять за обычную серию снов. А если я перехожу из мира в мир, то не во сне, а целиком. Тело моё совершенно не изменяется.
– Любопытно, что оно не переходит, Лёша, допустим к нам, в наше время, даже с микроскопическими ранами на теле. То, что получено тобой в каменном веке, там и остаётся. Но это, по меньшей мере, странно. Даже, как-то, и не верится.
– Я могу подробно описать то, что происходило со мной там и здесь!
– Не горячись, Лёша! Даже в нашем институте множество скептиков. Они считают, и, причём справедливо, что существование любого явления должно быть доказанным, хотя бы, в какой-то степени. Нам проще, к примеру, уверить учёных-ортодоксов и обывателей в существовании тех же инопланетян, потому что немало, на данный счёт, имеется серьёзных документов, сотни очевидцев, что-то даже зафиксировано… А тут, с тобой, нелепица какая-то… получается.
Референт Шпалина, понимая, что разговор её начальника с посетителем не на несколько минут, доставила им в кабинет на подносе две чашки с горячим кофе и кофейник с напитком «жизни и… медленной смерти». Оставила всё это на журнальном столике и вышла за дверь. При этом игриво подмигнув Зуранову. Дескать, заливай, выноси последний мозг моему шефу!
Но, как молодому и пытливому учёному, ей, признаться, было не безынтересно услышать, хоть краем уха, о чём таком говорит Арсений Аркадьевич с этим, не от мира сего, частным сыщиком, явно, ярко-выраженного шизоидного типа. Понятно, что каждый второй человек на планете, если даже не первый, в какой-то степени, шизоид, зацикленный на идеях фикс и бытовых мелочах. Но Зуранов – шизофреник, уже давно «созревший» для любого «дурдома». А может быть, она ошибается, и доктор медицинских наук Глотов имеет дело с обычным авантюристом или фантазёром самого высокого класса. Об этом она думала пусть не постоянно, но время от времени.
Глотов и Зуранов неторопливо пили кофе и вели беседу, которую никак нельзя было назвать не принуждённой. Явно, что доктор наук расписывался не только в собственном бессилии, но и всего института. Это раздражало Зуранова. Он говорил правду, а Глотов, который написал ни один учёный труд о явлении полтергейста и научно обосновал существование «барабашек», не совсем верил в то, что только позавчера Алексей блуждал по джунглям в Раннем Неолите с коротким дротиком, там, в каменном веке, чтобы добыть себе на пропитание дикую собаку.
– Мы, Лёша, пытаемся понять и объяснить, что ты есть за явление и кто, – Арсений Аркадьевич стал постукивать чайной ложкой о край чашки, – но, дорогой мой, никак не можем.
– Но ведь вы же видели, как я…
– Разумеется. Я имел счастье трижды быть свидетелем того, как ты исчезал, можно сказать, растворялся в воздухе. Лёша, именно мы первые и никто другой, умудрились зафиксировать одно из твоих исчезновений на видеокамеру. Угадали, дорогой мой, можно сказать, интуитивно вычислили момент твоего, как бы, растворения в воздухе. А что толку? Нам не только наши оппоненты, но и соратники не двусмысленно дали понять, что налицо обычный видеомонтаж. Причём, по вульгарному выражению многих, не просто видеозалепуха, а сделанная как попало, что называется, левой ногой.
Ситуация усложнялась тем, что, на самом деле, пока даже уважаемому специализированному научно-исследовательскому институту было трудно доказать, в данном случае, то, что существует на самом деле. И ведь никоим образом сплочённый коллектив учёных нельзя назвать организованной группой аферистов или шарлатанов. Здесь, правда, не в числе первых с помощью приборов сумели взвесить и зафиксировать духовную субстанцию человека. Вес души составлял шесть-семь граммов. Тут было сфотографировано «ближнее» биополе не только разумного двуного существа, но и собаки, кошки, крысы, свиньи…
Имелись и видеокадры явно существующих приведений, полтергейста, домовых и многих явлений и сущностей, которые практически не возможно (или не всегда возможно) зафиксировать простым человеческим глазом. Тут было почти доказано, что вирус гриппа – единое живое существо, состоящее из отдельных организмов. Обо всём этом и многом другом рассказывал Алексею увлечённый фактами определённых достижений института Глотов. Он явно уходил от темы, но Зуранов заставил его вернуться к конкретному явлению собственной жизни в двух мирах.
Но и тут Глотов начал издалека. Он привёл неоспоримые примеры существования на Земле ни чем не объяснимых явлений левитации. Начал с поднимающихся в воздух огромных камней в Стоунхендже и в других местах планеты. Потом руководитель института вспомнил, что некоторые индийские йоги способны поднимать собственное тело в лежачем положении, на спине, собственными усилиями воли на несколько десятков сантиметров. После этого Глотов плавно перешёл к тем случаям, когда, ни с того ни с сего, летают люди, подобно птицам. Привёл пример, уже всем набивший оскомину, летающую английскую монашку.
– Давайте, Арсений Аркадьевич, спустимся с небес на землю,– явно нервничая, Зуранов залпом допил кофе.– При чём здесь летающая монашка, когда сейчас мы с вами говорим обо мне?
– Не горячись, Лёша! Я один из тех немногих людей, кто тебе почти… верит. А что касается английской монашки, то, по большому счёту, ни один институт Земли, подобный нашему, уже не занимается проблемой левитации. Никто и ничего не может объяснить и доказать. Одним словом, летает, ну и пусть себе продолжает парить в воздухе. Её дело. Мы тоже закрыли на этот факт глаза.
– Вы, как страусы, которые прячут головы в песок.
– Пойми, Алексей Владимирович, мы не всегда в силах что-либо понять. Я говорю сейчас о летающей монашке… Не можем же мы поставить под сомнение существующий факт притяжения Земли. Гораздо проще поймать гуманоида с далёкой планеты или параллельного мира, обрить наголо череп бигфута, чем объяснить, хоть как-то, процесс левитации, да и, к слову сказано, ликантропии. Это всё и многое другое существует, факт! Но как такое вот происходит и каким образом, уму непостижимо. А ты, Алексей, вообще, что-то невероятное.
– Вы, Арсений Аркадьевич, произнесли целый монолог. Но ведь пришёл я к вам, уже в который раз, не из праздного любопытства. Мне, как сыщику, как человеку, в конце концов, необходимо знать, что же со мной происходит и зачем всё это. Ведь можно выдвинуть и такую гипотезу. Если я существую в двух мирах, что, с точки зрения ортодоксальной и нетрадиционной науки, не реально, то я не существую вообще.
– Представь себе, Лёша, что есть и такая… тупая версия, и она более реальна, чем твоё существование. Парадокс? Но вот теперь давай, поговорим о тебе. Кофе у нас ещё не остыл в кофейнике, заодно и покурим. Пока мы с тобой, Ирочка никого ко мне в кабинет не впустит…
Аргументы, которые приводил Глотов, были более чем убедительные. Ни этому, ни другому миру Алексей не мог привести никаких убедительных доказательств того, что он обитает не одновременно, а поочередно в двух обителях. Всегда, когда происходило его перемещение из настоящего в будущее и наоборот, он представал перед людьми, в чём мать родила. Если это ещё как-то понимали и принимали (не всегда) люди времён Раннего Неолита, то в России двадцать первого века Зуранов попадал в самые курьёзные ситуации.
Дважды прятали его и в камеру предварительного заключения, в так называемый «обезьянник», за хулиганство. Конечно, когда узнавали, что перед ними следователь городского отдела по борьбе с организованной преступностью, то, с недоумением, отпускали его. Правда, в последнее время полиция уже была в курсе, что голого мента (или копа) вязать не следует. Не совсем обычный тип и стоит костью в горле официальной, то есть традиционной науки.
Он не однажды пытался вынести из одного мира в другой, хоть какую-нибудь вещь. Бесполезно! Вилка, привязанная к руке, не «улетела» с ним в прошлое – осталось в настоящем. Тоже произошло и с наконечником стрелы. Ранний Неолит пока ничего не отдавал учёным современной России. Зуранов хоть что-нибудь пытался принести в двадцать первый век в собственном желудке. Но камни, проглоченные им, «выпадали» из его тела.
Одним словом, не существовало никаких доказательств того, что он живёт в двух мирах. Алексей, вполне, мог бы, таким образом, утверждать, что существует не в двух, а в двадцати-тридцати мирах. При этом подавляющее большинство людей, всё равно, ему бы не поверило. А чудаки и его фанаты (имелись и таковые) любили бы Зуранова за его сумасбродство ещё больше. Но ему от человеческих симпатий было бы не жарко, не холодно.
Анализ пищи после его «приземления», мочи, крови, кала говорил о том, что питался он не мясом мамонта, а съел не так давно обычный бутерброд с колбасой в одной из забегаловок на привокзальной площади.
В такой ситуации не мудрено, что многие обыватели считали Зуранова если не сумасшедшим, то сверхчудаком. Но надо отдать должное очень специальным органом и авторитетным психиатрам города, которые довели до сведения даже службу городской «скорой помощи», что в лице Зуранова они имеют дело не с идиотом, полудурком или извращенцем, а с неизвестным современной науке явлением.
Полуофициально Зуранова пригласили для обследований в Чикагский и Боннский медицинский центры, обещая ему во время обследования его организма полный кошт и… золотые горы. Но, надо заметить, что заморские специалисты по изучению аномальных явлений на его появлении, что называется, в своих пенатах очень-то и не настаивали. А в последнее время, вопроса о Зуранове, и там, за границей, не стояло. Все сделали вид, что ничего не происходит. Надо сказать, что и пресса, зарубежная и отечественная, находилась, как бы, не в курсе событий.
Может быть, правительствам многих стран была не выгодна такая сенсация. Зачем пугать и удивлять людей? Ведь на Земле имеется много такого, о чём можно говорить, к примеру, о том же лохнесском чудовище, гигантских птицах, о драконах с острова Комодо, о предстоящем конце света… Оно, вроде, явно и не так страшно.
Впрочем, как знать. Умеют наши царьки внушить человеку, что не стоит думать о собственном благосостоянии и демократии истинной… Всё равно, ведь, конец света на носу. Не за горами. Как здорово придумано! В страхе и в железных шорах держать людишек со всех сторон…
Но ведь то, к чему мы уже привыкли, не называем чудесами. Может быть, и напрасно. И вот тут-то жирующие господа и, как бы, учёные впадают в две крайности: или всё упростить, или усложнить. Ни какой «середины»! А значит, нет у нас настоящего, а сплошное светлое будущее и тёмное прошлое.
Существуют же на Земле, к примеру, коровы. Так почему же не имеет права на жизнь снежный человек или океанский плавающий дракон? А тут – совсем другое дело. Человек, вместе с собственной плотью, перемещается из мира в мир. Каким образом? Что здесь за колдовство? Как объяснить такое вот… поведение? Хорошо ещё, что он не переносит сюда к нам никакой заразы… Благо, если так.
Телепартация – далеко не новая тема многих научно-исследовательских работ тех академиков и докторов наук, которые решили тряхнуть стариной и перед уходом в небытие удивить мир. Но особо не удивили, потому как не нашли каких-либо весомых и вещественных доказательств существования данного явления. Всё только на уровне, что где-то и кто-то утверждал, что из одного места непонятным образом переместился в другое. Как говорится, такое, вполне, может быть, но, скорей всего… не может быть. Не важно. Главное, не так опасно. Ведь человек перемещается только в пространстве, а не во времени, как Зуранов. А те, кто перемещается из мира в мир только своей духовной субстанцией, пусть продолжает в том же духе. Флаг ему в кулак. Да и для нетрадиционной науки подобные люди – находка, ибо такой факт можно даже и… доказать, опираясь на откровения самих телепартаторов или сумасшедших, возомнивших себя таковыми.
– Мне, кажется, Лёша, то, что к тебе потеряли всяческий интерес зарубежные учёные, произошло неспроста,– Глотов поставил на стол рюмки и початую бутылку венгерского «Токайского», которую достал из небольшого бара в кабинете, разлил вино по рюмкам. – Давай выпьем понемногу, и я тебе всё объясню. Романы «Янки при дворе короля Артура» Марк Твена и, та же, «Смирительная рубашка» Джека Лондона – не просто литературные произведения, хотя они, в сущности, ничего не объясняют.
– Ничего не бывает просто.
– Правильно. Сейчас, кстати, много подобного написано и поставлено на сценах театров и в кино. Явно то, что, если это изложено на бумаге, оно, без сомнения, оно существует реально. Может быть не у нас, а в так называемых параллельных мирах, но существует.
– Почему? – Вслед за Глотовым Зуранов выпил рюмку вина.– Почему существует то, что является, всего лишь, предметом фантазии автора?
– Видишь ли, Алексей, человеческий мозг устроен так, что он не в состоянии смоделировать картину того, чего нет в Мироздании. Но получить информацию извне, как бы, считать её он в состоянии. И вот, что я тебе скажу, скорей всего, ты не единственный житель современной Земли, который путешествует из мира в мир, не просто путешествует, а живёт там и здесь. Вот почему тобой никто не интересуется. Ты просто попытайся отыскать там, в Раннем Неолите, или здесь человека, похожего на тебя.
– Зачем?
– Вдвоём или втроём вам будет больше веры… Если, конечно, тебе всё это надо.
Вот и весь разговор. Глотов ему фактически не верил…
Зуранов ушел от него далеко не в приподнятом настроении, скорее, в подавленном. Алексей понимал, его попросту вежливо отшили по причине того, что он, как явление и категория состояния, никак не укладывается в рамки не только писанных, но и неписаных законов… земной жизни. Он не феномен, а просто урод, каких не так уж и мало на планете.
Об этом он думал, когда входил в тот же сквер. После безрезультатных бесед с Листриловым и Глотовым он окончательно осознал, что даже внутренняя свободы является для некоторых людей просто хламом. А вот поговорить и даже покричать о ней можно, разумеется, с выгодой для себя, своих родных, близких и давних знакомых.
После встречи с Глотовым Зуранова окончательно поглотило чувство полного одиночества в обоих мирах, где он жил. Он, можно сказать, почти утонул в одиночестве. Алексей понимал, что от него явно предпочитали находиться в стороне почти все, даже те, кому он когда-то доверял. Конечно же, генерал Листрилов не входил в их число. Алексей знал ему цену. Этот большой начальник от полиции, по сути, был опасным преступником. А приходил Зуранов к нему не просто на беседу, ещё раз хотелось убедиться в том, что на Земле и, конкретно, в России ещё немало бесов в людском обличье.
Зуранов присел на небольшую скамейку. Задумался. Когда же начались его путешествия из одной обители в другую? Вспомнил! Да и разве забудешь? Ему исполнилось тринадцать лет. А ровно через семь дней после его дня рожденья произошло самое первое перемещение в незнакомый ему мир. И оно запомнилось Алексею на всю жизнь.
… Вот он, Лёша, подросток, испуганный, дрожащий от холода, голый стоит в своей спальне. Он впервые побывал в непонятном ему времени, где он провёл двое суток среди диких людей в набедренных повязках и шкурах. Ему казалось всё произошедшее странным и не понятным. Он тогда почти с великим трудом пережил всё то, что произошло с ним. Как говорится, страхов натерпелся.
Он нашёл запасную одежду, – трусы, майку, трико, – которая лежала, аккуратно свёрнутая, в шкафу. Кровать была аккуратно застелена.
Ясно, что родителям его было не до порядка в доме. Исчез их единственный ребёнок, ранним утром, при закрытых дверях… Отправился гулять на улицу в лютую январскую стужу мороз абсолютно голым? Но каким образом? Все домашние ключи его мама, Антонина Павловна, на всякий случай, на ночь, прятала на ночь подальше от сына и мужа. Она, насмотревшись телеужасов о разбойных нападениях на квартиры горожан… со смертельным исходом, опасалась, как бы, Лёша ни отворил ночью дверь их квартиры перед каким-нибудь бандитом.
Но причина у неё беспокоиться имелась более веская. Именно, таким образом, были убиты её родители. Кто-то позвонил к её старикам ночью в дверь квартиры и жалостливо и слёзно попросил воспользоваться их домашним телефоном. Сказал, что бабушке Варваре Тимофеевне плохо. Умирает! Сердце! Надо вызвать скорую! Добрый и доверчивый отец Антонины открыл дверь. Как же, он хорошо знал соседку Варвару Тимофеевну… Отец Антонины, Павел Павлович, торопливо засунул ключ в замочную скважину, не подозревая, что Варвара Тимофеевна не знает и не ведает о том, что у неё, здоровой женщины, по чьей- то версии, смертельный сердечный приступ, и преспокойно спит.
Об этом он, как мог, рассказал, сотрудникам милиции, находясь на больничной койке. А через несколько дней скончался от многочисленных ножевых ран. Мать Антонины, тоже пенсионерка, Ефросинья Петровна, погибла сразу же, во время разбойного нападения на квартиру (там совершенно нечего было брать) троих наглых верзил, даже не прятавших под масками своих уголовных рож. Та же участь ожидала их трёхлетнюю внучку, Машу, дочь Антонины. Ей о случившемся ничего не сказали, потому что Антонина находилось во втором городском роддоме, вот-вот должен был появиться на свет Лёша и… появился, на радость родителям, крепким малышом. Ему так и не посчастливилось увидеть свою старшую сестрёнку Машу.
Ключи от квартиры, до утра, Антонина Павловна так же, когда надо, забирала и у своего мужа, Владимира Станиславовича. Дело в том, что перспективный инженер-технолог шинного завода, её верный и любящий муж, после смерти дочери стал жутко пить. Он мог, вполне, среди ночи пойти на поиски спиртного, оставив дверь открытой. Частенько возвращался домой с какими-то подозрительными пьяными субъектами. Порой такие ночные вылазки заканчивались драками, пропадали и кое-какие вещи.
Но ночные оргии продолжались не очень долго, Антонина решила на ночь основательно прятать все ключи от квартиры… в укромное место. Только она знала, где они находятся в тёмное время суток. Её муж, Владимир, сначала немного возмущался, а потом смирился. Но, тем не менее, умудрялся наверстывать упущенное днём, в конце концов, практически спился, потерял не только человеческий облик, но и работу. Благо, Антонина, трудилась главным бухгалтером в одной солидной фирме и зарабатывала не плохо. Во всяком случае, им на жизнь хватало.
Странное исчезновение их сына, Алексея, на короткий промежуток времени отрезвило его отца, Владимира Станиславовича. Он очень переживал. Внезапное и необъяснимое исчезновение сына не просто выбило его из колеи, а почти подавило его оставшуюся волю… Но выпил Зуранов старший совсем немного, маленькую бутылку какой-то вшивой бормотухи. «Для успокоения сердца».
Следственные органы, неофициально и «преждевременно», сразу же подключилась к странному делу. Причина проста. Старший брат Антонины зарабатывал свой хлеб в городской прокуратуре. Валерий Павлович числился там следователем и довольно неплохим. Им лично было раскрыто немало громких дел. Правда, убийц его родителей так и не удалось вычислить… Преступники ушли от возмездия.
Валерий незамедлительно приехал к сестре, один, он был уверен, что пацан отлучился куда-нибудь с друзьями… по каким-нибудь своим, подростковым «приключенческим» делам. Решил немного оторваться от школы и опеки родителей. Мало ли что может прийти на ум его племяннику-отроку. Но когда старший следователь прокуратуры Валерий Терпилов лично ознакомился с фактическим материалом, то, как говорится, почесал репу.
– Выйти на улицу через балкон десятого этажа,– он сидел посередине большой комнаты, широко расставив ноги, – Лёха никак не мог. Следов под балконом, да и на балконе, никаких. Да и он был у вас так замурован, утеплён, что я замучился его открывать. Да и снег кругом… Одним словом, бредовая версия.
– Что, по твоему разумению, Валерка, мой сын испарился, что ли? – Владимир Станиславович курил, нервно ходил по комнате. – Вы там, в прокуратуре вашей, да и, так же, в полиции мышей не ловите… Ни черта не делаете!
– Валера,– Антонина сидела на диване, подперев голову руками,– ну, скажи, почему так жизнь не справедлива ко мне. Дочь потеряла, маму с папой, вот теперь и… Лёша. Да ещё муж хронический алкоголик…
– А ты гони его пьяное тело на свалку! Да-да, Володька, это я про тебя,– сурово сказал Терпилов. – Ты когда, бляха-муха, пить бросишь? Моей сестрёнке надоело твоим алкашным рылом любоваться. Я понимаю, Вовка, ты переживаешь…. Но будь ты мужиком, в конце концов! Я на месте твоего сына тоже испарился бы… от такого папани. Прикинь, ни уроки в тишине не приготовить, ни друзей не пригласить. Он же – человек!
– Много ты в жизни понимаешь,– огрызнулся Владимир. – Мои бы беды пережил, то так бы не пел! А говорить всякий мастер. Болтун!
– Ты полегче с языком, Вовчик! Полегче! – Начал нервничать следователь Терпилов. – Мне что, твой Алексей, чужой, что ли? Сколько я раз я с ним на рыбалку ходил и за грибами. Мои дочери и он. Да он мне, по сути, сын! А паниковать раньше времени не надо. Не стоит пока поднимать на уши полицию, хотя в этом чёртовом деле мне ни хрена не понятно… Самая реальная версия – то, что он… растворился в воздухе. Но какая же тут, к чёрту, реальность? Чушь собачья!
От слов брата и следователя прокуратуры в одном лице Антонина заплакала навзрыд, впадая в истерику, почём зря, ругая и мужа, и родственника. Ей Владимир угодливо принёс кружку воды. Она немного успокоилась.
Терпилов убедительно доказал им, что, хоть и абсолютно не исключено похищение мальчика, но оно мало реально потому, что данная версия вызывает массу вопросов. Во-первых, ни имеется, ни каких, даже малейших следов похищения. Во-вторых, никто не додумался бы до того, чтобы похищать пацана, предварительно раздев. Такое не пришло бы в голову даже сексуальному маньяку или сумасшедшему. В-третьих, незачем похищать Алексея. Ведь его семья явно не богата, бриллиантов в железных банках из-под кофе не прячет, по простой причине беспробудного пьянства его отца. В-четвёртых, ключи от их квартиры, ни каким образом, не могли попасть в руки злоумышленников, которые сделали по ним слепки.
Но если допустить, что такое возможно, то бандиты, опять же, ни коим образом, не смогли бы бесшумно пройти через большую комнату из спальни. Дело в том, что Владимир Станиславович бодрствовал на кухне почти до утра, вёл очередной диалог с бутылкой водки. А что касается Антонины Павловны, то она проводила корректировку бухгалтерского отчёта за минувший год, сводила, как говорится, сальдо с бульдо. При этом их сын ни разу за ночь не выходил из спальни, тем более, на улицу. Ведь его личные ключи от их небольшой двухкомнатной квартиры так и остались в укромном месте, спрятанные Антониной. Так и остались. Имелось, конечно, ещё и «в-пятых», и «в-шестых», и «в-седьмых»…
Валерий Терпилов заверил, что факт исчезновения своего племянника может объяснить однозначно… Лёша, возможно, в течение нескольких недель или дней сделал дубликат ключей в то время, когда они находились у него. В светлые часы суток. Невероятно! Потом разделся и совершенно голым умудрился пройти незамеченным мимо отца и матери на улицу… Но куда, как и зачем можно и нужно идти тринадцатилетнему подростку, тем боле, ранним утром? Терпилов этого объяснить не мог. Да и, вряд ли, смог бы объяснить и Шерлок Холмс.
– Стоило ли тебе, Валерий Павлович, пять лет протирать штаны в университете, на юридическом факультете, чтобы теперь нести такую околесицу? – Сказал раздосадовано Зуранов старший, закуривая папиросу.– Антонина и без полиции, сама, уже опросила, кого можно и нельзя. Если бы бродячие собаки умели разговаривать, то она поинтересовалась бы и у них.
– Во всяком случае, сложа руки, не сидим,– некоторым образом, обиделся Терпилов,– да и паниковать ещё рано.
Антонина встала с места и пошла к выходу.
– У многих спрашивала про Лёшу,– с надеждой сказала Антонина,– а вот соседку Марианеллу Исааковну никак не могу застать. Схожу. Может быть, она дома.
– Эта полудурочная старуха Вейцман, накаченная, как Швартцнегер, даже если что-то и знает, то всё перепутает, наврёт в три короба,– не без иронии заметил Владимир.– У неё от музыки кабацкой в башне переклинило ещё пять лет тому назад.
– Что, она ваша Вейцман, пианистка, что ли? – Поинтересовался Терпилов.– Где-то слышал такую фамилию.
Не обращая внимания на реплики мужа, Антонина вышла на лестничную площадку, плотно, но бесшумно закрыв за собой дверь.
– Какая я там, к чёрту, пианистка! Ей бы на пенсии сидеть, а эта старая дура ещё работает,– Зуранов старший рассуждал относительно трезво, – представь себе, Валера, она активно трудится помощником администратора частного ресторана под названием «Без женщин». Типа, кабак только для мальчиков и для мужиков.
Он почти обстоятельно стал объяснять Терпилову, что в данном питейном заведении можно неплохо отдохнуть, снять «тёлок»… всяких. Возможность оторваться по полной программе у пацанов разных возрастом имеется явная.
У них там, свои постоянные девочки-припевочки. В этом же доме и комнаты сдаются… на часок-другой. А мужички в уютных уголках отдыхают от жён и подруг, более или менее, постоянных. В заведении под названием «Без женщин» и проститутки таковыми не считаются. Они просто – сексмясо. Но для крутых мужичков здесь многое можно, не только крепко выпить и задорно закусить. У кого имеется желание, тот играет на бильярде, а в фойё имеется шанс культурно… подраться.
– Да мы давно уже об этом притоне знаем, – сообщил родственнику Терпилов.– И облавы на них делались, и штрафовали, кого надо. А с них, как с гуся вода. Дело в том, что содержит богадельню родная сестра городского мэра. Тут сложности имеются, Володя. Знаю, там обитают, на самом деле, только одни мужики – и официанты, и музыканты, и повара, не считая, дорогих проституток. И ещё, ни пришей к звезде рукав, Марианелла Ибрагимовна…
– Не Ибрагимовна, а Исааковна. Но её и двадцать лет тому назад женщиной можно было назвать, как бы, условно. Она – самый настоящий бык, только… в какой-то степени, с женскими принадлежностями. Её бы кулачищем в Беловежской Пуще зубров убивать. Цены бы ей не было. И ведь это не будет считаться браконьерством… Просто, аттракцион. Да, чёрт с ней! Меня судьба сына беспокоит. Куда он мог испариться и что с ним?
Очень решительно Антонина нажала на кнопку дверного звонка соседней квартиры. Пока кто-то долго и упорно разглядывал её в глазок, потом звенел ключами и бренчал многочисленными засовами, Зуранова достала из кармана халатика платочек и вытерла слёзы. Надо было взять себя в руки и выглядеть перед этой старой громилой не столь озабоченной и растерянной.
Наконец-то дверь раскрылась и на пороге нарисовалась, почти атлетически сложенная, мощная пожилая и массивная женщина, до сих пор ещё брюнетка, и бодрая на вид. Она, якобы, радостно, и громко, почти на все двенадцать лестничных пролётов, сказала:
– Таки оно и есть! Рада полной возможности видеть вас, Тоня! И что вы принесли мне доброго сказать?
– Я… принесла. В общем, Марианелла Исааковна ничего хорошего я не могу сказать. У нас – беда.
– Экономический кризис? Ну, я в курсе, и даже некоторые тоже про то знают. Причём, не только самый замечательный в мир американский президент. Но какая же здесь беда, Тонечка? Просто верхние пацаны… веселятся. Они только делают вид, что ссорятся. А так компания, тёплая и, прямо скажу, дружная. Каждый уже такое понимает.
– Меня их дела не интересуют.
– А-а! Теперь понимаю, что с утра шёл, извините за выражение, снег, и у вас на присутствующей основе – мигрень. Съешьте какую-нибудь таблетку, и она вам непременно поможет. Любую! Вы ведь, Тоня, наверняка знаете, что у нас в стране все лекарства от всех болезней. Но если не мигрень и не свинячий грипп, тогда что же, таки, в вас, Антонина Павловна? Ведь в городе пока не наблюдается бомбёжка и даже обычный артобстрел. Заметьте, до крайности не интересно мы живём.
– Есть вещи пострашнее, чем бомбёжка, Марианелла Исааковна, для меня, по крайней мере… Одним словом, пропал мой сын Лёша. Его уже вторые сутки нет дома, две ночи прошло. Я просто хотела узнать, может быть, вы видели его вчера поздней ночью или в четыре-пять часов утра.
– Тонечка, я вам так скажу. В ночное… самое время я видела в частично кошмарном сновидении свою, таки, бабушку. И я доложу вам, что мудрая старушка кошерно устроилась и там. Она имеет на том свете, представьте себе, неплохой гешефт. Ева Абрамовна пишет сказки о том, как замечательно жить в России, и успешно их издает. Она мне и поделилась, что имеет до меня дело и с нетерпением ждёт, когда я появлюсь перед ней, если не в среду, то, хотя бы, в следующую субботу. Она прекрасно знает, как я делаю фаршмаг. Заметьте, что с солёной селёдки сначала надо снять шкуру, а потом…
– Ах, Марианелла Исааковна, я уважаю вашу покойную бабушку и ценю ваши кулинарные способности, но у меня… пропал сын.
– Совсем пропал? Что же вы раньше мне про то не сказали, Тонечка? И почему вы упорно спрашиваете, что мне снилось вчера ночью?
– Может быть, я задам вам глупый вопрос. Но скажите, прошу вас, к вам, случайно, или к вашей внучке Розе вчера, где-то, часа в четыре-пять утра не заходил Лёша. По всей вероятности, он был совершенно голый… Я понимаю, мой вопрос, возможно, не совсем красиво звучит, но…
– Да, что вы, милочка моя, ваш вопрос звучит прекрасно, почти что, как очаровательная, скажем так, музыка Вивальди… при свечах. Я имею в виду, конечно, не те свечи, какими добрые люди лечат геморрой. Однако же, согласитесь, Тонечка, что наша Роза, как и я со стариком, Мордыхаем, не состоит в клубе совсем юных нудистов. И как-то мы не планировали, чтобы наша девочка ходила голой по подъезду в тринадцать лет от роду. Ну, повзрослеет, тогда ладно.
– Ну, почему, Марианелла Исааковна, вы не хотите ответить на мой вопрос.
– Так ведь, Тоня, даже очень хочу, потому и рисую подробностях. Про её маму и папу моей Розы я не знаю, потому, как они сослали себя дальше, чем в Сибирь. Ведь Израиль – почти что одно и то же, разве что только чеснок там чуть-чуть подешевле. Живут они там, скажу я вам, Тонечка, сносно, но фрагментами. И насколько мне известно из телевидения, они лично никого не бомбят и не артобстреливают. У нас всё любят преувеличивать. Или я не права, Тонечка?
– Хорошо, что там всё прекрасно, Марианелла Исааковна. Я… рада за них. Но ведь я у вас спросила, вполне, серьёзно, заходил ли к вам Лёшенька.
– И я серьёзно, таки вже, и ответила, что он к нам не заходил. Даже при одежде мы не видели Лёшу в то самое время, предусмотрительно указанное вами. Ведь Мордыхай, обычно, начинает бодрствовать уже в дико ранние часы, он что-то и где-то в уме считает, прикидывает. А представьте, если бы он обитал в деревне, то непременно будил бы петухов. Я могу предполагать, что такая забота Мордыхая о петухах им не очень бы понравилась. А здесь даже без напряжения головного и прочего мозга, Тоня, каждому понятно, что если бы моему старику померещилось что-то, то он бы нам с Розой рассказывал об таком месяца полтора, как минимум, с интервалом в десять-пятнадцать минут, и каждый раз объявлял бы это свежей новостью. Тонечка, вы же знаете моего Мордыхая?
– Да, конечно,– сказала, тяжело вздохнув, Антонина,– мы знаем вашего Мордыхая.
И когда уже она собралась возвращаться в свою квартиру, где муж и брат думали и гадали, что дальше предпринять и где искать мальчика, гражданка Вейцман, широко раскрыв глаза, сокровенно полюбопытствовала:
– А как вы думаете, Антонина Павловна, наследный принц Испании наш человек.
– Конечно, ваш, Марианелла Исааковна. А чей же ещё? – Сказала с раздражением Антонина и, войдя в квартиру, закрыла за собой дверь.
Удалилась и Марианелла Исааковна. Она, уже за дверью, своему старому мужу очень громко сказала:
– Представь себе, Мордыхай, наша Тоня, умнейший бухгалтер, каких в Европе всего полтора человека, но вот стала потреблять горькую в таком же объёме, как и её прекрасный супруг. Я не хотела тебя удивить, но вот, вже, приходиться такое делать в срочном порядке. Ведь сперва я пожелала громогласно этому удивиться, но, таки, передумала… в силу своей неукротимой интеллигентности.
– Ну, так, Мура, если у тебя имеется возможность выражаться короче, то сделай это, как можно стремительней!
– Так куда вже ещё короче, Мордыхай! Ты не успеешь моргнуть своим единственным зрячим глазом, как всё и будешь услышать! Ты только представь, теперь Тоня пьёт с супругом спиртосодержащие жидкости на пару и, мне назойливо думается, что оба приобрели очень белую… горячку! А ведь ты часто не закусываешь, Мордыхай, и такой факт может плохо кончится для моей покойной бабушки! Ведь если ты нарисуешься перед ней на том свете, то у неё и там не останется никакого покоя.
– Я, предполагаю, Мура, что ты гораздо раньше передашь своей бабушке сообщение от меня про то, что я пока не держу даже в мечтах возможности лично поприветствовать её.
– Нет, Мордыхай, я брошу все свои дела и начну передавать от тебя приветы налево и направо!
Пожав плечами, он отправился в спальню и включал телевизор на самую полную громкость. Всё то, что продолжала говорить Марионелла Исааковна, Мордыхай уже не слышал или усиленно изображал из себя глухого.
О том, что происходило в период отсутствия Алёши в конце двадцатого века, дома и в школе, где он учился, Зуранов младший мог только догадываться. Но мальчик ещё не думал об этом, потому что только что явился назад, самым непонятным образом очутился в современной квартире. Он находился под большим впечатлением увиденного и пережитого. Посмотрел на стрелки будильника. Времени около двенадцати дня. Значит, его не было здесь, в его времени, более двух суток.
Он вспомнил, как оказался голый ночью в диковинном лесу, под сильным ливнем. Алексей понимал, что всё происходящее – не сон. Ему было очень холодно, страшно и тоскливо. Вокруг слышался рёв хищных зверей, вопли обезьян, крики птиц… Но чувство ужаса охватило его, когда Алексей увидел не многочисленную группу людей, – семь – восемь человек, – которые двигались по направлению к нему. Но какие это были люди!
Их внешность, включая и троих подростков, мальчика и двух девочек, удивили и привели Алексея, если не в ужас, то в замешательство. Массивные грудные клетки, коротки ноги, но очень длинные руки, узкие, приплюснутые черепа с узкими лбами… Они были сплошь покрыты рыже-чёрной густой шерстью. Взрослые дикари в набедренных повязках из шкур животных. У мужчин в руках короткие толстые копья, у женщин на плечах грубо сплетённые из лиан корзины, в которых они несли желтые плоды, разные по величине. Но в основном, размером с кулак.
Алексея удивило то, что он понимает речь дикарей, которые вели непринуждённую беседу о том, как много они собрали сладких плодов ползучих дерева Коча. Они заодно благодарили жителей неба за то, что те, наконец-то, прекратил поливать их холодной водой. Алексей тут же обратил внимание на то, что ливень закончился.
Но, находясь во всемогущей власти, всё-таки, неодолимого страха, он почти не обращал внимания на холод. Может быть, и на самом деле, стало немного теплей. Алексею казалось, что вот она, пришла его смерть, и подросток из далёкого двадцать первого века, прикрыл лицо ладонями. Прятаться и бежать бесполезно, да и он понимал, что не в силах в силах спасти себя.
Небольшой отряд остановился рядом с ним, и самый крепкий и, вероятно, сильный мужчина сказал, ударив себя кулаком в грудь:
– Перед маленьким человеком, как понятно всем, сыном Большого Дождя стоит великий воин Кринк! Мальчик, у которого нет даже шерсти на груди, видит это. Кринк спрашивает пришельца, собирается ли он уходить на небо или останется жить в Племени Уходящих. Пусть сначала он назовёт своё имя.
– Зур…Зур…Зуранов, – у заикающегося Алексея появилась маленькая надежда на то, что именно сейчас дикари его не сожрут. – Он понял, что они приняли его за человека, пришедшего с неба вместе с большим дождём.
Алексей немного осмелел. Он вдруг почувствовал себя таким же, как они. И, в какой-то степени, эти люди стали ему симпатичными. Осознал, что представители одного из родов Племени Уходящих тоже боятся его. По многим причинам. Алёша понимал речь дикарей и внутренне не сомневался в том, что умеет говорить точно так же, как и они.
Всё это хранилось в памяти Зуранова. Алексей отчётливо представил, как он, мальчик, в своей спальне, уютной, тёплой, с ужасом вспомнил пещеру, в которой прожил минувших двое суток; огромный костёр у входа, потом – охоту с коротким копьём на диких сурков и кроликов. Вспомнились ему там приёмные родители молчаливый рыбак Льси, который учил его сплетёнными из жёсткой травы ловить диковинную рыбу, почему-то с четырьмя лапами, как у ящерицы.
– Пусть знает Зур, – торжественно сообщил ему ранним утром на рыбной ловле его новый отец Льси, – пусть запомнит Зур, что раньше он был сыном Большого Дождя и Неба, но сейчас его отец великий рыболов и даже охотник Льси! Очень желает Льси, чтобы Зур научился жить, как все хорошие люди Племени Уходящих и старался обрасти шерстью. Но если такое у Зура не получится, то пусть он и не обрастает.
Мачеха Зура, по имени Длё, у которой было ещё четверо детей, особой любовью к нему не воспылала. Но она понимала и осознавала, что, если ей приказали Стоящие Над Людьми воспитывать и любить юного пришельца из Мира Большого Дождя, то Длё будет стараться так и поступать. Не станет же она гневить богов, духов леса, старейшин племени… Если Зур стал её сыном, значит, так надо.
Она видела, что отрок, упавший на Землю с Неба, уже почти сдружился с её сыновьями Ожо и Дире. Да и дочери Изи и Дикри уже не так опасливо смотрели на Зура, как в первый день встречи с ним. Алёша даже научил детей какой-то замысловатой игре под названием «салки».
Алексей исчез из семьи Льси внезапно и неожиданно. За дневной трапезой, у входа пещеру, все сидели на больших каменных «стульях» за круглым плоским валуном, отдалённо напоминающим стол. Зур, в этот момент набрался смелости, чтобы рассказать членом своей, скорее, не новой, а ещё одной семьи о том, откуда он сюда явился. Он уже чувствовал себя здесь почти своим, ему казалось, что он с самого рождения знал их всех. Его сводная сестра, помладше его на два года, подала на пальмовой ветке Зуру кусок печёной змеи Рянгу. Зур взял этот своеобразный вертел в руки и… «растворился в воздухе».
И вот теперь Леша Зуранов находился здесь, в привычной ему, городской квартире. Мальчику стало немного грустно, что он так быстро расстался с дикими людьми, которых понимал, которым… был и сам. Он прекрасно понимал, что сейчас за его длительную отлучку, никто ему не скажет «спасибо». Но Лёша в виноват в том, что с ним произошло?
Он услышал, как несколько человек с шумом вошли в квартиру. Ясно, это родители. Прятаться от них было смешно. Алексей вышел из спальни, увидев заплаканную мать, выпившего отца и следователя прокуратуры, дядю Валеру. Антонина Павловна, ни слова не говоря, бросилась обнимать сына, давая волю слезам, со словами:
– Слава богу, Лёшенька, живой! Что же ты со мной делаешь, паршивец! Где ты был! Ты весь в своего отца. У тебя не сердце, а камень.
– По данному и радостному поводу стоит выпить,– с нескрываемой радостью сказал Владимир Станиславович.– За возвращение моего непутёвого и блудного сына! Ремня он получит потом! Я человек интеллигентный, но ты, Лёшка, от возмездия не уйдёшь! А может, я на радостях и передумаю!
– Пожалуй, и я стакан водки приму, по такому случаю,– Валерий Павлович обтёр лоб прямо рукавом своей пиджака. Свою форму старшего следователя прокуратуры, служащего юстиции, он одевал очень редко.– Пусть работы по горло и середина дня, но я сегодня тоже… напьюсь! Не ожидал, признаться, извините, Тонька и Вовка, увидеть вашего балбеса живым… Схожу в лавку – принесу пару «пузырей» и кое-какую закусь. Заодно позвоню попутно с мобильника начальству, чтобы меня не теряло. Плачу я! Алексей мне, в конце концов, родной племянник, а не хрен с горы.
Терпилов вышел в коридор. Торопливо надел свою козырную коричневую дублёнку, ботинки и шапку. К нему с авоськой поспешил Зуранов старший, сунул её в руки Терпилову и деловито сказал:
– Бери, Валерка, три штуки, чтобы потом не бегать. Закусь найдётся! Я сейчас яйца пожарю, да и консервы рыбные имеются. Не голодуем ещё. Но сыру и колбасы возьми! А Тоня пусть пока с Лёшкой пообщается. Успокоится, наконец!
Валерий Павлович кивнул головой и вышел за дверь, которую за ним затворил отец Алексея. Он вошёл в комнату, ласково потрепав сына по голове, прошёл на кухню и крикнул оттуда:
– Ты, Лёха, пока нам ничего не говори. А вот дядя Валера вернётся, ты нам и расскажешь, где гулял. При работнике городской прокуратуры ты врать не станешь. Он, хоть и твой добрый дядя, но человек – зверь. Вся мафия его боится! С пушкой ходит в кармане. Вот так то! Смог ты накуролесить – сумей и ответ держать!
Лицо у Антонины Павловны порозовело. Она была наполнена счастьем, ощущением того, что самое страшное позади. Но она глубоко ошибалась. Мать Лёши никак не могла предполагать, что исчезновения сына, порой очень долгие, станут обычной нормой…
А пока ей, счастливой, радостной и возбуждённой, хотелось только знать, не случилось ли с сыном чего-то страшного, из рук вон выходящего.
– Ты, Лёша, честно ответь на некоторые мои вопросы только одним словом «да» или «нет», чтобы я окончательно успокоилась или сделала определённые выводы и думала, что предпринимать дальше, – сказала настороженно Антонина Павловна. – Ты связался с плохой компанией мальчиков или взрослых людей? Вы кого-то убили, ограбили, изнасиловали? Или ты попал в общество наркоманов или юных алкоголиков?
– Что ты говоришь, мама? Нет! Конечно же, ничего такого со мной не происходило,– ответил, с некоторой обидой, Алексей. – Просто я…
– Подожди! Не перебивай! Ты можешь обо всём честно рассказать своей матери. Только я способна тебя понять, сынок, как никто другой. Мы вместе справимся с любой бедой. Ты у меня – всё, что осталось в моей жизни. Отец твой уже фактически потерянный человек.
– Я же слышу, Тоня, какую ты сыну на меня напраслину наговариваешь, – громыхая чашками и предвкушая неплохую халявную выпивку, незлобиво сказал Зуранов старший. – А ведь ты не права, Тоня. Если я выпиваю, то, как все.
– Если бы, Вовка, все так квасили, как ты, то Россия за рубежом закупала бы не только продукты, подержанные автомобили и китайские презервативы, но даже берёзовые чурки, – справедливо заметила Антонина и снова сосредоточила своё внимание на сыне. – Лёша, может быть, на тебя напал маньяк или ты стал членом какой-нибудь секты?
– Да не было ничего такого, мама! Что ты говоришь?
– Я верю тебе, Лёша, и уже немного успокоилась,– вздохнула с облегчением Антонина.– Если ты стал нудистом, то, я думаю, такое не очень и страшно. Сейчас молодёжь ещё похлеще чудачит… Я позвоню в школу, твоей классной руководительнице Вере Геннадьевне. Они там, все за тебя волнуются. Да и Венька, дружок твой, тоже. В школу до конца недели ходить не будешь. Отдохни! К невропатологу обязательно… заявимся.
Пока Антонина Павловна долго и обстоятельно беседовала по телефону с классной руководительницей сына, а Владимир Станиславович носил на стол рюмки и тарелки, вернулся из магазина с битком набитой водкой, напитками и продуктами авоськой Терпилов. Ни слова не говоря, разделся, прошёл в комнату и выложил, и выставил всё им принесённое на стол.
Наблюдая с волнением за этой картиной, Алексей понимал, что серьёзного и долгого разговора ему не избежать. Взрослые очень любят «обстоятельно» поговорить, когда находятся под властью Бахуса, то есть после принятия определённой и существенной дозы спиртного. Они тогда становятся, в основном, добрыми и мудрыми. Правда, хватает и зверей…
За общим столом не просто нашлось место для Алексея, а, пожалуй, определилось самое почётное. Он стал, без особого своего желания, виновником, как бы, вынужденного торжества… по случаю, как выразился Терпилов, возвращения путешественника в отчий дом. И он, его дядька, иногда уважающий и понимающий юмор, оказался совсем не далёк от истины, назвав племянника, с некоторой иронией, путешественником.
Когда же, уже после второй выпитой рюмки взрослых (Антонина Павловна с трудом одолела только одну), у взрослых людей возникли определённые вопросы, Алексей решился рассказать им правду. Этим самым он привёл сначала в недоумение, потом в состояние непонимания и некоторой обиды и озлоблённости своих родителей и родного дядю.
– Какие, к чёрту, волосатые люди, Лёха?! То, что ты раздолбай, я предполагал,– Терпилов старательно пережёвывал кусок солёного огурца.– Но вот о том, что ты – неисправимый врун, я никак не мог, поверь, и представить. Ведь ты, Лёша, всегда был честным пареньком.
– Но всё правда! – на глаза Алексея навернулись слёзы.– Меня унесло туда, где живут люди, которые даже не знают, что такое телевизор. Когда я им рассказывал им об этом и кое о чём другом, то они стали смотреть на меня со страхом. Но они верили мне… А вы… Почему вы мне не верите?
– Ты прости, сын,– пьяно улыбаясь, сказал Владимир Станиславович,– но я, скорей, поверю, что ты американцы летали на Луну, чем в несусветную… дурь. В общем-то, я понимаю, тебя, Лёша, как отец. Ты у меня большой фантазёр. Ты вырастешь – и станешь шинником, как я. Там тоже нужна… фантазия. А ты у меня – фантазёр. Страна задыхается от недостаточного количества шин… отечественного производства!
– Ни хрена она не задыхается от твоих долбанных шин! Она задыхается от человеческого вранья, которое является, зачастую, началом тяжких уголовных преступлений! Сегодня соврал, а завтра… убил! – Валерий Павлович ударил кулаком по столу. – Я, всё-таки, ни какой-нибудь там бобик, а старший следователь городской
прокуратуры! Я должен… я обязан знать, где находился мой племянник более двух суток и почему он там находился, с какой целью, по какой причине…
– Здравствуйте, пожалуйста! Поздравляю! Вот ты, Валера, и нашёл преступника. – Возмутилась Антонина. – Если ты закомплексовался на своей работе, это не значит, что Лёша террорист или ещё… что-то. Пусть я не врач, а бухгалтер, но вижу, что у ребёнка нервный срыв.
– А с другой стороны, могут же быть у парня свои тайны,– серьёзно и уже очень пьяно заметил Владимир Станиславович. – Может быть, ему не хочется говорить о том, о чём… не хочется. Вот Лёха и решил молчать. Может быть, пацаны, с которыми он… исчез на двое суток, делали в это время какое-нибудь доброе дело. Вот они ему и сказали: «Лёха, молчи!». Правильно сын! Молчи! Ты вот, наверное, сын, не помнишь, а я-то знаю, что наш разведчик… под названием Штирлиц даже Борману не говорил, где партизаны.
– Твою мать, Вовка! – старший следователь налил себе в рюмку водки.– Чтобы мне начинать понимать тебя, я должен выпить, минимум, в одну харю бутылку водки. Что ты несёшь? Какой Штирлиц? Причём здесь Борман и его… партизаны? Тут речь куда глобальней! Тут разговор пошёл о людях из каменного века…
Посмотрев с любовью на сына, Антонина Павловна наставительно порекомендовала сыну:
– Лёша, ты утомился. Иди в спальню – и отдохни! Прочитай какой-нибудь простенький детектив. Сейчас всякая лёгкая… дрянь такого рода, как раз, и успокоит твои нервы. Полезно иногда читать такое, да и по телевизору смотреть, чтобы потом… навсегда забыть. Даже йоги советуют поступать именно так, чтобы голова была пустая.
Алексей с радостью воспользовался советом матери. Эта была единственная возможность уйти от неприятного разговора. Он молча встал из-за стола и удалился в спальню, плотно затворив за собой дверь. Но он слышал, как его мать с горечью и волнением в голосе сказала:
– Дело обстоит гораздо серьёзнее, чем вы думаете. У Лёши частичная потеря памяти. Он не помнит, где находился эти двое суток. Мне страшно. У него амнезия! Бедный ребёнок! А я – несчастная мать.
– Может быть, ты права, сеструха,– вздохнул Валерий.– Ну, что ж, давайте, выпьем, чтобы всё излечилось и… обошлось. Я никогда так не уставал, как сейчас…
В тот день всё обошлось, но, как говорят бюрократы всех времён и народностей, таким образом, не решились текущие проблемы. Исчезновения и внезапные появления Алексея стали происходить всё чаще, его, как бы, «на части» разрывали два мира. Объяснение происходящему никто не мог и не хотел давать. Его невероятными способностями телепартироваться во времени пытались заняться органы государственной безопасности, но поняли, что дело здесь… не опасное для общества и не приносит никакой практической пользы не самым рядовым представителям народных масс, не политическим лидерам.
А потому, в период «гласности и демократии», был напечатан в самых «свободных» газетах целый ряд статей и даже фельетонов, изобличающих «несуразные выдумки» молодого (совсем ещё юного) человека. Даже иные «великие колдуны» утверждали, что может быть на свете всё, кроме существования путешественника во времени и пространстве.
Управлять процессом своего исчезновения и появления на Земле Двадцать первого века от Рождества Христова и в пространстве Раннего Неолита Алексей не мог. Но он пытался это делать под чутким руководством официальных и не совсем… экстрасенсов и магов. Ничего не получалось, во многом потому, что Алексей не обладал абсолютно никакими сенсорными способностями, да и не имел особого желания числиться в неофициальном списке «сверхчеловеков» или установить какой-нибудь рекорд Гиннеса.
Он всегда «перелетал» из одного времени в другое совершенно голым, чем часто шокировал всех окружающих. Причём, возвращался он именно в то место, которое покидал, разумеется, не по своей воле. То, что происходило с ним, можно было грубо сравнить с приступами, к примеру, головной боли или даже эпилептическими припадками. Но, конечно же, соотносить противоположные, по сути, явления и «заболевания» друг с другом, всё равно, что сравнивать вилку с бутылкой.
А случаи происходили с ним самые нелепые, комичные, на первый взгляд. Но смеяться было абсолютно нечему.
Однажды он «испарился» прямо из класса на уроке биологии, оставив абсолютно всю свою одежду соседке по парте у Настеньки. Девочка потом очень долго заикалась, и её родители писали ни одну жалобу на имя директора школы Филиппа Петровича Разлеева, требуя наказать хулигана Зуранова. Но самый главный учитель, тогда уже почти колледжа только разводил руками. Он высказал что-то невнятное об индивидуальности каждого человека, но вряд ли сам соображал, что произносит.
Именно тогда же (перед тем, как напугать Настеньку свои возвращением) внезапно появился Алексей на большой поляне перед собранием совета старейшин, чем их привёл в шок и заставил спешно ретироваться, покинуть заколдованное место. Так получилось потому, что перед стихийным перелётом из Раннего Неолита в двадцать первый век он находился именно на этой поляне, когда здесь не было ни души. Разумеется, пожилая учительница биологии Клавдия Егоровна Черемных, поработавшая в этой средней школе за номером тридцать один почти всю свою сознательную жизнь, срочно уволилась и нашла себе спокойное место гардеробщицы в одном из домов культуры города. Она, вечная атеистка, срочным порядком поверила в существование Бога и приняла обряд крещения. В последствии стала петь в церковном хоре.
Многое вспомнилось Алексею Зуранову, когда он сидел в большом сквере после разговора с генералом Листриловым и директором НИИАЯ и курил одну сигарету за другой. Он даже ухмыльнулся, когда вспомнил, как он однажды прилетел ночью из Племени Уходящих и, обнажённый, «приземлился» прямо на колени охраннику продовольственного магазина. Но память заставила его сменить улыбку на гримасу жуткой тоски. Ведь его «полёты», в основном, никому ничего хорошего не принесли.
Мать его, Антонина Павловна, так и не поверившая в то, что сын её – человек, живущий в двух временах, сошла с ума и выбросилась из окна десятого этажа. Погибла. Отец, Владимир Станиславович, окончательно спился и попал в список без вести пропавших. Алексея определили в школу-интернат, где он провёл не самые лучшие годы своей жизни. Всеми правдами и не правдами, тогда уже заместителю городского прокурора, Терпилову, удалось доказать во всех инстанциях, что его племянник Алексей абсолютно здоров. Он взял над ним опекунство и умудрился сделать так, что двухкомнатная квартира, в которой не так давно Зуранов младший проживал со своими несчастными родителями, досталась ему. Впрочем, так и должно было произойти. Правда, в нашей «сказочной» стране всё могло бы с Алексеем случится иначе.
Надо отдать должное его дядьке Терпилову. Он помог поступить «странному человеку» Алексею Зуранову в университет, на факультет правоведения и даже оказал содействие тому, что его племянник устроился на службу в органы МВД. После того, как молодой, тогда ещё начинающий юрист, оперуполномоченный Алексей получил первую зарплату и отправился в знакомую квартиру, где не так уж и плохо проживало семейство Терпиловых, он прихватил бутылочку коньячка, шампанского и груду шоколадных конфет… Хотел отблагодарить за всё то доброе, что Валерий Павлович для него сделал, нёс родным и близким, дядьке, тётке и двоюродным сёстрам не дешёвые сувениры. Но Терпилов не пустил его даже на порог. Он сказал определённо и чётко:
– Прости, Лёха, но отныне и навсегда мой дом для тебя закрыт! Я сделал для тебя всё, что мог… Не ради тебя, а ради своей покойной сестры и твоей матери, Антонины. Больно уж она тебя, дурака, любила. А я… одним словом, не могу тебя простить за её… смерть.
– Разве я виноват, дядя Валера, в смерти моёй мамы? – Слёзы навернулись на глаза Алексея.– Для меня ведь всё это больше, чем трагедия… Погибли многие. Вы же знаете, Валерий Павлович, что и там, в другом мире, произошло много бед. Заживо поджарили на костре и съели моих приёмных родителей, рыбака Льси и собирательницу плодов Длё. А детей их передали на воспитание разным семьям… В таком положении…
– Замолчи! Меня не волнует судьба твоих дикарей! Я земной человек, а ни какая там… летающая штуковина! Запомни, я для тебя больше ни родной дядя и никто! И зовут меня Никак! Иди. Летай там в своих мирах. А нас больше не тревожь!
– Я принёс вам подарки и… конфеты.
– Всё, Лёша, бывай! Режу по живому, но так надо. Ты уже взрослый. Дай мне спокойно прожить остаток моей жизни.
Сказав это довольно решительно, Терпилов, в буквальном смысле слова, закрыл перед носом племянника дверь. Как хотел Алексей, именно сейчас, улететь туда, в Племя Уходящих, ставшее ему родным и близким. Но кто-то сильный и великий держал его, именно, здесь, в двадцать первом веке. Может быть, к лучшему потому, что и там, во времени раннего неолита его не ожидало ничего хорошего. В подавленном настроении Зуранов отправился непрошенным гостем к своему однокурснику, сотруднику одной из видных государственных адвокатских контор, Денису Гранкину.
Его приятель находился, к счастью, в своей квартире один, потому что его невеста (в сущности, жена) Полина Ярцева профессиональный и дипломированный знаток китайского языка сразу же, после окончания учёбы в университете устроилась работать в туристическую фирму «Путешествие» гидом-переводчиком. И теперь, как пояснил Денис, она вот уже несколько дней водила любознательных россиян по историческим местам китайской провинции Хэйлунцзян.
Всё, от чего категорически отказался Терпилов, включая и подарки, Алексей выставил и выложил на стол… в квартире однокурсника. Денис возражать не стал. Он, в который раз, выслушал «бред» своего приятеля (друзей Алексей пока так и не завёл) длинную исповедь о том, как нелегко «прыгать» из одного мира в другой. Ведь Зуранов был не просто порхающей во времени и пространстве бабочкой, а жил заботами и тревогами людей обеих обителей, в которых, по сути, неофициально числился изгоем. Его сторонились, хотя и многие делали вид, что он им очень нужен и что они всегда, особенно, в трудные минуты его жизни готовы прийти Алексею на помощь.
– Не говори так, Лёха, – Денис с большим удовольствием пил «трофейный» коньяк и закусывал шоколадными конфетами.– Ты возомнил себя изгнанником двух миров! Надо же, лейтенант полиции, оперуполномоченный, назначил… себя великим изгоем! Да у тебя всё нормально! Уверен, что ты скоро станешь следователем в отделе по борьбе с организованной преступностью… Голова у тебя варит. Но ты, Лёха, большой фантазер!
– Ты не совсем меня понимаешь, Дэн. Нет ни одного человека, который бы смог понять, что я чувствую, как болит моя душа и сердце.
– Где уж нам, простым смертным, понять тебя, такого сложного и неповторимого. – Сказал не без иронии Гранкин. – Ты просто, Лёха, очень впечатлительный человечишко. В том и кроется вся причина твоих страданий. Мент быть таким не должен. Успокойся – отвернулся от тебя твой дядя, да и хрен с ним! Баба с возу, кобыле легче! Пойми, Лёха, сейчас просто такое время, что никто и никому не нужен. А мне, наоборот, приятно, что мой друган может моментально испариться или внезапно появиться перед глазами… причём, абсолютно, голый, ха-ха!
Не надо было Зуранову обладать великой мудростью, чтобы понять, что он, как говорится, до фонаря и своему приятелю и однокашнику Гранкину. Алексей почти не сомневался в том, что Денис-Дэн, относился к категории таких людей, который, если и придёт к кому-то на помощь, то только за хорошие бабки. Так его воспитали родители. Папа его прямиком шагнул из руководящих структур коммунистической партии в большой бизнес.
Откуда у бедного и несчастного инструктора обкома, Григория Григорьевича Гранкина (трижды «г»), оказалось во времена пресловутой перестройки на руках столько средств, что он умудрился открыть не частный магазинчик продовольственных товаров, а, в принципе, большой авторемонтный завод, знал только господь бог. Да и мама, Надежда Моисеевна, во времена совдепии не бедствовала – руководила в местном отделении железной дороги Отделом Рабочего Снабжения. Существовал такой.
Доброй кормушкой для особо приближённых субъектов испокон веков в организациях такого порядка полуофициально считались промышленные и продовольственные склады, иже с ними магазины, кафе, фабрики-кухни, вагоны-рестораны и прочие точки обслуживания «рабочих». Впрочем, надо отдать должное, и, к примеру, путейцам доставались крохи, что падали им в ладошки с барских столов. Так вот, мама Дениски, как говорится, по инерции стала владельцем большого двухэтажного ресторана «В дорогу!» и, кроме того, полулегально вела организованный набор на зарубежную работу девушек из городов и весей России. Им за хорошие бабки надо было, всего лишь, танцевать в кабаках и казино Турции, Израиля, Южной Кореи…
Как они там «танцуют» не такой уж большой секрет и для власть имущих (на большом уровне) и тех, кто её, такую власть, «выбрал»… от имени народа.
Вот и Гранкин младший устроился в своей юной жизни не худо. Карьеру начал с адвокатской конторы… И Алексей не сомневался в том, что всё у его приятеля состоится… в самые короткие сроки. Он был не просто рационально бережлив, а жаден… до омерзения. Своей девушке, теперь невесте и гражданской жене, в годы студенчества он только дважды покупал мороженое. Причём, о данном факте знал и не один раз слышал почти весь курс факультета правоведения.
Зуранов, признаться, успокоился и уже пожалел, что напросился в незваные гости к адвокату Гранкину. И когда они допили коньяк и шампанское, Алексей засобирался домой.
– Пора уж идти, Дэн,– сказал Алексей на пороге.– Спасибо, за гостеприимство и за то, что поддержал… морально.
– Сам понимаешь, Лёха, кроме совета, я ничего не могу тебе дать. Ты вот попробуй писать фантастические рассказы или даже повести… Ты ведь там, в каменном веке своём, многое видишь. Впрочем, про такое… уже столько написано.
– Не собираюсь я ничего писать! Но ты не понял, Дэн. Я ведь там живу тоже, как и здесь. И об этом никто и никогда не писал и не напишет, и не расскажет так, как я. Понимаешь, тут моя жизнь, и понять её сложно, даже мне самому. Вот потому люди обоих миров делают вид, что ничего не происходит. И слепой не прозреет, и немой не возопит.
Зуранов часто впадал в раздумье о своём житье-бытье, понимая, что уныние – земной грех. Но как бы там не было, его существование требовало внимания. Ведь то, что он жил попеременно в двух временах, имело какой-то даже не вселенский, а мирозданческий смысл. Алексей предполагал, что он далеко не один из тех, кому посчастливилось быть путешественником во времени, не выходя из своей физической оболочки и не меняя её на другую.
Проще говоря, переходил он из мира в мир в своём теле… в чём мать родила. Ничего он не мог взять с собой. Происходили, явно, загадочные и странные явления, не объяснимые ни какими законами ортодоксальной земной физики, математики, биологии и прочих наук. Химический состав пищи в желудке Зуранова, и тот, после мгновенных «перелётов» Алексея становился таким, каким он, примерно, должен был быть, если бы он всегда находился в одном времени, в данном случае, в России двадцать первого века. Там, в Племени Уходящих, никто, разумеется, не обладал даже и такими скудными и сомнительными знаниями, коими неудержимо гордится наша современная мировая и отечественная наука.
Зуранову не однажды приходилось выступать с докладами о своей жизни в племени Раннего Неолита перед историками, археологами, антропологами… Бородатые «мудрецы» и молодые доктора и кандидаты всяческих наук в один голос утверждали, что всё, о чём рассказывает Зуранов, полная неправда или плод его больного воображения. Ранний Неолит не может быть таким, и точка! Он другой, по утверждению учёных. Какой, они не могут сказать точно, «но в силу определённых объективных причин», ранний неолит не может быть «Зурановским».
Почему? А потому, что, если взять за истину утверждения человека, объявившего себя «живущим в двух мирах», тогда полной липой окажутся не десятки, а многие сотни научных диссертаций во многих областях науки и даже искусствоведения. В данной области и «ценители прекрасного» в историческом аспекте нагородили много огородов, изучая танцы, пение, примитивную музыку, наскальные рисунки… Кроме того, станет смешно и нелепо выглядеть множество лауреатов премий самого различного ранга. Гораздо смешнее тех юмористов, которых безумно веселят собственные шутки.
Если официально принимать таких, как Зуранов, на полном серьёзе, то это значит, подставить под удар множество не только мировых и отечественных мафиозных политических структур, организаций и кланов, но и, таковых же, в области традиционных наук, религий, искусств… Напрямую это касается и литературного творчества «избранных». Всё утверждения «гениев», вскормленных бройлерным методом, их «открытия», «откровения», «озарения» безжалостно сожрали бы их же «чёрные квадраты» и неуклюжих и нелепых всемирных Малевичей, существующих, как неизлечимая болезнь, во всех сферах земной жизни.
Древние люди, соплеменники Зуранова-Зура, выслушивали публичные рассказы Алексея, если не с большим сомнением, то с диким страхом. Но они, в отличие от земных гуманоидов двадцать первого века от Рождества Христова, многому верили, хотя, тоже, далеко не всё могли понять. По этой причине они физически боялись Зура и даже ненавидели его.
… Здесь, на скамейке, в сквере он сейчас чётко вспомнил, то, как его, маленького мальчика, подростка люди изгоняли из своего племени. Произошло это не сразу и не так цивилизованно, как случилось бы здесь. Зур был обычным человеком. Он не обладал никакими сверхъестественными способностями, но в умении пристально наблюдать за происходящим и анализировать ему, ребёнку, никто не мог бы отказать.
Всё произошло уже тогда, когда, Льси и Длё, приёмных родителей Зура, поджарили на большом ритуальном костре и торжественно сожрали знатные люди Племени Уходящих и его Великий вождь Наст. Тогда уже сводных сестёр и братьев Зура добрые дикие люди разобрали по своим семьям и жилищам. С человеком, пришедшим от Неба и Великого Дождя, никто не пожелал делиться теплом своего очага, даже под угрозой смерти. Зур остался один в большой пещере своего, уже съеденного отчима, Льси. Сам добывал и готовил пищу, шил костяной иглой одежду – сам заботился о себе.
Что же стало последней каплей терпения Великого Племени Уходящих? Что, в одночасье, решило судьбу тринадцатилетнего Зура? По сути, только то, что он точно предсказал, не являясь официальным колдуном племени, что пещера старейшины Жока, вместе с его многочисленными жёнами и детьми вот-вот скатится в ущелье. Чудесами и не веяло. Просто наблюдательный подросток заметил огромную трещину в скальном образовании, которая увеличивалась с каждым днём и продвигало богатое и просторное жилище Жока к краю пропасти.
– Как только злые боги-андры начнут бороться под землёй друг с другом и шевелить большие камни и деревья, – осмелился сказать Зур Великому вождю Насту, – они не оставят Жока, его жён и детей в привычном земном мире. Все родичи старейшины Жока очень редко выходят из своей пещеры, они много спят, едят и пьют. В том далёком большом и умном мире, где Зур часто бывает, такое явление называется землетрясением. Почему оно происходит, толком не знают даже самые мудрейшие люди и того мира.
– Даже самые мудрейшие люди далёкого мира, где иногда проживает и Зур, не могут быть мудрее Великого вождя Племени Уходящих Наста. Так считает Наст! И никто не может считать иначе! Юный Зур ошибается в своих предсказаниях, – беззлобно и смешливо ответил мальчику Наст. – Пусть лучше Зур заботится о себе, учится умело метать дротики, хорошо бросать камни в цель или изготавливать каменные топоры. Ещё не скоро к Зуру придут мудрость и сила. Ещё не скоро поймут его люди племени.
Но Зур оказался прав в своих предположениях. Кусок гранитно-базальтовой скалы при первом же землетрясении скатился в ущелье. Тела старейшины Жока и его сожителей оказались погребёнными под тяжёлыми камнями на дне пропасти. Даже назойливые и наглые шакалы не смогли полакомиться вкусным и питательным человеческим мясом. Во внешней трусости этих зверей – их отвага. Да и не трусливы они вовсе, если идут по следу кровавых пиршеств. Они научились выживать после стихийных бедствий – пожаров, наводнений, ураганов.
Мальчик прекратил думать о мудрости шакалов, когда понял, что серьёзная угроза нависла лично над ним. Ему безумно захотелось вернуться другой мир, в школу-интернат, опостылевший ему и надоевший. Он готов был предстать в голом виде даже перед самим директором интерната Тимохиным, Матвеем Ивановичем, выслушать его насмешки и пьяную ругань. Он очень желал вернуться даже туда, в огромную спальню-жильё, где перед сном ему приходилось драться самыми крутыми пацанами – Зябликом, Малиной, Вонючкой. Там он тоже, по сути, был изгнанником, но в относительно цивилизованном, привычном мире остаться в живых имелось гораздо больше возможностей, чем сейчас. Он хотел вернуться в двадцатый век, даже представлял, как улетает куда-то, в пространство, в «чёрную трубу». Но желания его оставались только мечтой.
Сбывшееся предсказание Зура одну часть племени удивило, а другую – напугало. Эмоции в сторону подростка выплёскивались самые разные. Но как бы там не было, факт оставался фактом: беда случилась, и накликал её именно Зур. Скорее, не накликал, а получается, что со злыми подземными богами-андрами находился в сговоре, вместе с ними совершил зло, а по племенным масштабам – государственное преступление. Ведь старейшина Жок – не простой человек. Увы, Зур заметил, что в обоих мирах, где он живёт, люди, почему-то, подразделяются на «простых» и… «сложных». Наверное, под первым определением кроется явный смысл и ряд определений – неимущий, бесправный, ограбленный, доверчивый, честный…
Племя, почти единодушно, считало Уходящих, то есть, самих себя мудрыми и справедливыми. Вот именно поэтому вождь со старейшинами и колдунами, после общего сбора основных представителей всех восьми родов, решил прогнать юного злодея… отправить подальше от основной от Серых Камней. Вероятно, такое название стоянке дало ещё более древнее племя, жившее здесь, как, впрочем, и это, ещё до ледникового периода. Название определяло цвет основных горных пород той местности – гранита и базальта.
Никто не сомневался, что изгнание «маленького злого колдуна» – самое справедливое решение и выход из создавшегося положения. Так решили поступить «великие, мудрые и старейшие», а, в принципе, и всё племя. Человеческая соборность – прекрасно, но когда она превращается в стадность – гадко. Увы, так зачастую нелегко провести границу между народом и толпой, между добром и злом.
Убивать юного слугу горных, фактически, подземных богов Уходящие не осмелились. Они опасались прогневить тёмные и неведомые силы, состоящие из могущественных и жестоких, невидимых существ. Добрые же, небесные боги и благо дарящие лесные духи, по сообщениям колдуна Када, не советовали Уходящим убивать и съедать Зура. Правильно! Ведь отведавший мяса и крови мальчика, мог тоже стать слугой недобрых горных богов и духов. Но ведь раньше он был сыном Неба и Великого Дождя. Они часто приглашали Зура в гости к себе. А теперь давно уже так не поступают.
Публичное изгнание его из племени началось с восходом солнца. Обнажённый Зур стоял в середине условного квадрата, образованного четырьмя большими кострами. При этом всем присутствующим необходимо были снять с себя одежды из шкур, включая и набедренные повязки. Таков свящённый ритуал изгнания из племени.
Четыре, самые старые женщины, по сигналу небольшого бубна-барабана, сотворённого из древесной коры и неплохо выдубленной кожи молодого горного козла Крадита, обязаны были вслед изгнаннику бросать комья чёрной земли. Но ни один кусочек её не должен касаться изгоя. Иначе он снова вернётся к Серым Камням и принесёт новые беды и несчастья. Устойчивое поверье племени, а значит – истина.
Колдун Када четыре раза ударил костяшками пальцев в барабан, и под громкий вопль проклятий и ругательств и просто завываний в сторону уходящего Зура старухи стали швырять в подростка комья лесного чернозёма. Всё обошлось – они умышленно промахнулись. Никто ведь не хотел, чтобы вернувшийся назад, «человек, без шерсти на теле», с помощью подземных и горных богов наделал много всяческой беды.
До места провожали Зура двое старых охотников Рав и Дэд, да ещё слепой предсказатель чужих судеб Кор, умеющий извлекать удивительные звуки из простой бамбуковой палочки с помощью рта, вернее, воздуха, идущего из него в один из концов примитивной и допотопной свирели. Кроме умения свистеть и гудеть, благодаря полой бамбуковой палочке, ни на что больше Кор не годился. Но ведь великое дело таким образом, с помощью приятных для слуха звуков, ублажать небесных богов и распугивать подземных, иногда предсказывать и человеческие судьбы.
Они, не спеша, привели насупившегося мальчика в низину Чёрных Камней. Скорей всего, название места возникло оттого, что здесь залегали открытые пласты каменного угля. Там, в семи или восьми километрах от Серых Камней, в небольшой пещере они и оставили Зура. Без одежды, без оружия и даже… без еды, хотя бы, на половину оставшегося дня. Впрочем, съедобных листьев, кореньев, плодов вокруг имелось достаточно. Всё складывалось относительно нормально. Если бы только маленького человека на каждом шагу не подстерегали дикие звери, если бы дремучий лес не кишел ядовитыми змеями, пауками, скорпионами, если бы некоторые растения, их манящие плоды, не были опасны для жизни…
Зур не знал, сколько долгих и опасных лет ему предстоит пробыть здесь или в другом месте, куда, возможно, он отсюда уйдёт. Но зачем и куда идти? Всё опасно и почти единообразно на дикой и жестокой планете. Именно в тот момент, когда Зур думал о том, что и как ему предстоит пережить здесь за годы изгнания, и когда гордо и молча удалились его провожатые, он почувствовал, что улетает из этого мира… в другой.
За одно мгновение он «пролетел» сквозь «чёрную трубу» времени и оказался… в интернате, за своей партой, на уроке истории. Их вёл Матвей Иванович Тимохин.
Мальчишки в страхе вскочили с мест, девчонки завизжали, некоторые упали навзничь на пол, закрыв лицо руками… Привыкнуть к такому невозможно. И в нелепой, неординарной ситуации Зуранов ещё обижался на тех, кто его не понимает, боится и сторонится. Все были поражены происходящим. Но только полупьяного директора и учителя истории Тимохина ни чем удивить было невозможно. Вечный «синяк» и «тошнотик», который, по каким-то не понятным причинам, считал себя гениальным педагогом и специалистом по истории древности.
Тимохин резко и грубо, схватив Алексея за ухо, вывел обнажённого мальчика из-за парты. Ткнул его кулаком под рёбра и поставил на обозрение перед всем классом. Успокоившиеся одноклассники стали смеяться над Алексеем, который едва сдерживал слёзы.
– Меня достали, Зуранов, твои полёты и хулиганство! – на губах Тимохина, от которого разило сивухой, появилась пена. – Скажи спасибо, что тебя, идиота, не велено… распоряжением свыше отчислять из школы и выгонять из интерната… за твои долгие прогулы и не законное отсутствие в интернате. Посмотрите все на нашего голубка! Аполлон хренов!
– Я не виноват, – ответил Алексей. – Что же я мог сделать?
– Конечно, ты не причём, Зуранов! Ну, расскажи нам очередную басню о том, что ты только что прибыл из каменного века! Бред! – Тимохин не желал быть добреньким с хулиганом. – То, что тебя сам дьявол носит где-то, по небесам, тут правда. Ученым… верю. Остальное – бред! Ну, скажи, нам, что-нибудь, на языке дикарей? Не помнишь? Покажи нам какой-нибудь камешек дальних времён! Что молчишь? Морковкой подавился!
– Я пока не могу. Но когда-нибудь, я прихвачу вас туда, с собой, Матвей Иванович. Тогда вы поверите…
– Ты охренел, Зуранов! Бить я тебя не стану! Ты особый сумасшедший, в законе… Но я думаю, что друзья твои, одноклассники, устроят тебе тёмную. Я полагаю, именно, так и произойдёт, потому… потому, что ты издеваешься над всеми. А сейчас шуруй в бытовой корпус и оденься! Возьми штору с окна, и обмотайся ей. Это будет, ха-ха, твоя набедренная повязка! Идиот! И ещё. Напишешь объяснительную. В ней обстоятельно опишешь, где тебя черти носили целую неделю.
– В одном экземпляре? – спросил Зуранов.
– Нет, дорогой! Как обычно, в трёх. Один экземпляр для нас, учителей и воспитателей – посмеёмся от души. Второй – для очень интересующейся тобой государственной… службы. Кстати, ты им уже до фени. А третий – для Российской Академии Наук, для дураков, возомнивших себя учёными. Селидоров, да сними же ты, наконец, штору с окна и подай нашему пупсику!
– А мне Лёша нравится голым, – сказала Мила, очень развитая в сексуальном плане девочка, что уже оценил не только учитель физкультуры.– Пусть так немного постоит.
– Заткнись, Уварова! – грозно сказал Тимохин. – Можешь идти вместе с ним. Но прогул и двойка за четверть тебе обеспечена. А может, и за год. Скоро, блин, лето! А вы… все учиться и не собираетесь.
Уварова и, на самом деле, заткнулась, а услужливый хулиган Селидоров, по кличке-погонялу Вонючка подал цветистую штору Зуранову в руки. Он подмигнул Алексею, как бы, говоря, вечером получишь по полной программе. Зуранов взял штору и обмотался ей вокруг талии и сказал:
– А вы ведь, Матвей Иванович, тоже мне не верите.
– Телепартироваться, Зуранов, можно, но жить, периодически, в двух мирах… здесь уж, извините. В любом случае, я тебя не перевариваю. И я думаю, сегодня вечером меня поддержат твои же товарищи… перед твоим сном.
– Передайте им, – уходя, сказал Алексей, что сегодня я их щадить не буду. Я обещаю. А если и поубиваю их, то мне ничего не будет. Ведь я… псих.
Так и получилось. Алексей дал достойный отпор Вонючке, Малине и Зяблику. Его тоже хорошо побили. Но Малину отправили в больницу с сотрясением головного мозга. Зуранов ударил его табуреткой по голове. А директору школы-интерната Тимохину в гороно сделали очередное предупреждение за… ослабление внимания к вопросам воспитательной работы подрастающего поколения.
Сидя в сквере, на скамейке, он помаленьку выходил из тяжких и жестоких воспоминаний о своём отрочестве, как из только что принятой им горячей ванны. Он на мгновение задумался о том, что слишком часто придаётся им Прошлым и будущим жить нельзя. Смешно! Да и всё ведь – настоящее. Это он понимал как путешественник во времени, которого, по большому счёту, не существовало. Вот и вся разгадка «перетекания» одного мира в другой или адгезии, своеобразного «слипания», плотного сцепления, смыкания.. Всё едино, но при том и самостоятельно и условно отделимо друг от друга.