Небесный свод воспоминаний
Горит, как сотни тысяч звёзд,
Без них – нет с юностью свиданий,
И нет бесценного, что вёз
В пути скорбей и состраданий.
Памяти мужа.
О времени вспомню, былом, невозвратном —
Фиалковый отблеск вечерней зари,
И жёлтым свеченьем вразброд фонари,
И детская память в тумане закатном.
И время воскресло, всё в жизни сначала,
И не сожжены за спиной корабли,
И мост поднялся. Чуть касаясь земли,
Поплыли по небу дворцы величаво.
Всесильна любовь – в ней раздолье для песен,
И горлинки голос – сквозь чащу веков,
И шёпот растений, и рокот лесов —
Я слышу, и мир этой силы чудесен.
И встреча свершилась – так Богу угодно?
Мы встретим (мы вместе!) наш луч золотой —
А то всё приснилось, то – в жизни иной…
Так в грёзах о встрече проносятся годы.
Человек испытывает счастье свободы и доброты, находя в других то, что нашёл в самом себе.
Кружится, кружится время безмерное,
Носится ветер, гудят провода,
Детство ушло, с ним года безмятежные,
Солнце застыло, метель – навсегда…
Реки сомкнулись, и нет круговерти
Звёзд серебра! Всё сокрыла метель.
Круги земные! Вы время отмерьте —
Двинется солнце, вернётся апрель!
Беженцы, беженцы! Город в смятении —
Стужа уральской суровой порой!
Мы приютили их – сердца веление:
Судьбы единые, путь круговой.
Помнится, помнится время далёкое…
Светлое помню – три солнечных дня:
Солнце раскрылось, и небо высокое
Синь обрело и свеченье огня.
С фронта! ТРИ дня! Будто время античное:
Магию ТРЁХ признавал Пифагор!
«Всё в нём застывшее, время безличное!» —
Но на кого эти боль и укор?
Верю божественной силе свершения —
Дни бесконечны! Но дни сочтены!
На три денёчка живого общения —
Вдруг мой отец к нам приехал с войны!
Ходим с отцом мы по городу снежному
(Белый в сединах Урал – господин)
И – к магазину, волшебному, хлебному:
Люди – кругами, один за другим.
Видят с девчонкой мужчину серьёзного,
В серой шинели… Понятно, солдат —
С фронта, на время… А хлеба морозного,
Свежего – там, на фронтах, не едят…
Очередь – в белые дали, бескрайняя!
Встал бы солдат, да конца не найдёт.
Вдруг возле двери старуха случайная
Крикнула: «Сын за меня пусть пройдёт!»
Тут и старик подхватил: «Что стесняешься?
Хлеб наш – на счастье, на жизнь – за всех нас!» —
Слышу и думаю: «Что ты смущаешься?
Ты наш защитник, кто здесь и сейчас!»
Вкус не забуду я хлеба священного:
Был он от тех, кто поверил в отца!
Хлеба военного, с детства бесценного!
Как духовит! И смягчает сердца.
Время осталось, во мне сохранённое,
Вечно пребудет, из рода и в род.
Жизнью отца наше детство спасённое —
Память в преданьях и в песнях живёт.
Что огонёк вдали в твоей дороге?
Частица света, лившегося всласть
В той юности, когда ты на пороге?
Свет потускнел, и как бы не упасть!
Был свет чарующий. Воспоминанья
Он будит. Дальше, глубже в жизнь – смелей
Понять себя стремишься. Упованья
Роятся свежие в мечте моей.
Иллюзии, пустые ожиданья?
А не пустые? Силы есть тогда?
Не надо ждать – сверни в клубок мечтанья,
Иди, святыне покорясь труда.
Кусочек света, даль и звёзд мерцанье.
Путь убегает. Как его понять?
Чуть слышно приоткрыть судьбы призванья —
Спешить за ней! О, только бы не вспять!
Время далёкое в светлом пространстве:
Нежный июнь, травяной, луговой,
В золоте ветви, акаций убранство —
В детские души всё ровной строкой.
Птиц вижу стайку на проводе черном,
Млеют на солнце в густой синеве —
Хлынула память: над храмом соборным
Чёрная стая в зыбучей волне.
Я и сегодня стервятников знаю —
Выклевать сердце хотят они мне,
Но я бессмертным отца вспоминаю
В вечно распахнутом небе – окне.
В небе, и ясном, и холодно – чёрном,
Нет, не уральском, а здесь – под Москвой,
Топот фашистский – он смерчем погромным…
Время войны – мой отец молодой!
Утро, декабрь бесконечно холодный,
Первый победный сквозь сонмище бед,
Стал он зарёю и знаком восходным —
Вижу отцовский сияющий след.
Всё ниже и ниже спускается солнце
И кануло в ночь, не оставив следа,
Горел только крохотный лучик на донце
Вершины горы, где ложбинка из льда.
И спрятала ночь все обиды и слёзы.
Открылась Вселенная купами звёзд,
И тёмных предчувствий уснули угрозы —
И свет… Ниоткуда… И слёзы всерьёз…
Место встречи я не изменила —
В той же роще тебя я ждала.
От болотного топкого ила
На тебя подымалась хула:
Не пришёл – ты не помнишь о прошлом,
А заверил: воспрянул душой,
Оступился давно, в мире пошлом,
А теперь будто жив только мной.
Ты теряешь, как сор, чувство чести,
Позабыл дорогие слова…
Не унижусь до злости и мести,
Не скажу, что одна я права!
Открасовался и ушёл октябрь,
Осиротелых листьев гибнет сень,
И, брови сдвинув, сумрачный ноябрь
Со светом борется…И каждый день
Ворчит… Но к ясности вернуться лень!
Густеет темень, нависает мрак…
Вдруг солнце днём, закат кровавый – в ночь!
А ветер жаждет яростных атак,
И зябнущих он злобно гонит прочь!
Притихнуть, подобреть ему невмочь…
Днём небо будто мстит голубизной,
Да ледяною кажется она…
Всё в чёрно – синем ночью надо мной!
Днём снова мрак, в провалах тёмных сна,
Но явно поступь декабря слышна,
Он появился – и в снегах поля,
И вспыхнула в обновах красота!
Ночь долгую прогнать спешит земля,
День зазвучал, вновь обретя уста,
И в январе уж света полнота!
Мне вечер вспомнился, такой далёкий,
Травою пахло в воздухе речном,
В кустах прибрежных, юных, невысоких,
О чём – то, может важном и родном,
Пел соловей. Он лихо заливался
В ветвях кустов, как в дебрях вековых,
И с трелью вверх взлетал! Потом снижался
С ветвей и с нот, как с высей неземных.
Тонули, помню, травы в ранних росах…
Сник от прохлады вешней соловей…
И смолк… Но не умолк поэт! Взяв посох,
Невзгодам вопреки, – на зов скорбей!
Поэт в стихах и жизни – вечный странник:
То к небу взлёт, то к спящим городам —
Он с теми, кто в трудах уж утром ранним,
И цену знает боли и слезам.
Был молод – пел, как птица, – заливался,
Не ведал бед, жестоких, вековых,
Но, жизнь узнав, он с грёзами расстался,
И песнь его – о горестях земных.
Миланский собор – пламенеющая готика. Православный храм – льющаяся плавная музыка и достоинство.
«Вы подойдите ближе, ведомые словами любви, и прочтите: «Небо на земле».
Гигантская глыба, Миланский собор:
Органные звуки – в бездонную высь,
Колонны и шпили – серебряный хор —
Божественным ритмом в века унеслись;
Из белого мрамора храм, но парит,
Касается мягких, как снег, облаков;
У статуй бесчисленных – пламя ланит:
То сердце горит от древнейших псалмов.
Круглятся, целуются всласть купола —
Иль шлем, или луковки Древней Руси,
И плавно мелодия их обошла —
Несутся молитвы, как льются стихи…
Доносится хор – даже стены поют —
Симфония звуков – сквозь каменный плен.
Лады музыкальные к Богу ведут!
И выпрямят спины, подымут с колен!
А строили храмы любовь и расчёт.
Но знаем строителей? Нет их имён!
Кто пристально смотрит, тот душу найдёт
Старинных, протекших, как воды, времён.
Оставили зодчие память навек:
Великий завет, идеал красоты,
Нас вывел из тьмы, как духовных калек,
Как ранней весной из – под снега цветы.
Величие в сердцах рождает тишина,
Когда в просторе полевом стада,
Иль у реки, чуть явится луна,
Иль ранней ранью выгонят стада.
Давно я слушала её в горах
После обвалов, или горных бурь,
Иль после ливня в спящих городах.
Прислушайся, вглядись и лоб не хмурь,
А тишину в полях послушай сам,
Молись, иль вспоминай, иль помечтай…
Дал голос музыкант колоколам,
И те пропели: «Друг! Не оставляй
Труда, служенья! Вырасти детей!»
Crescendo: хор, оркестр – «Колокола»
Всё шире, и поёт простор смелей —
Страданья слышит и любовь Земля.
И серебро, и золото, и медь
В колоколах – они звенят, гудят
О детстве, зрелости… И смерть…Успеть
Всё завершить и бросить взгляд назад —
Молитва, и покой, и тишина…
Но не умолкнет у людей страда,
Влюблённых вечно стережёт луна,
А утром голос подают стада.
Памяти Дмитрия Хворостовского
Мятежный дух и сладкий час молитвы —
В одной душе, в единстве – он поэт,
И мысли, чувства, что в стихах отлиты,
Как в бронзе, – это мужества завет.
Дух отрицанья, страсть преодоленья
Уклада жизни и своей судьбы
В нём жили. Одинок! Но с отчужденьем
Людским он не отрёкся от борьбы,
От вольных мыслей.
$$$$$$$$$$$$$$$И немилость власти!
Он сослан за стихи – узнал Кавказ,
Но, гордый дворянин, поэт напастью
Не счёл тот императорский указ.
В его стихах, пленительных и страстных, —
Свободы жажда, мука, пламя грёз…
Он храбр и смел в боях средь гор кавказских,
Поэт и царских не боялся гроз.
На счастье, суждено его поэме
Стать Музыкой для хора и певца:
В противоборстве бесконечном – в теме
Добра и зла без мирного конца.
Певец! Он был от Бога, долгожданным,
Игру стихий, их бесконечный спор,
И ветер, адский, знойный, ураганный,
И власть, и жертвы, и молящий взор —
Всё пением сказал. В могучих звуках,
В нежнейшем пианиссимо, как сон, —
О счастье пел, о подвиге, о муках —
В надзвёздный мир певец был погружён.
Поэт Вселенной видел ширь (он гений!) —
Космический полёт в лучах светил!
Поэта душу, сонм его мгновений
Певец безбрежным пеньем воскресил.
Небо дневное – лучистый,
Вечно парящий полог,
Небо ночное – надменных
Сотни миллионов звёзд…
Медленно к речке спущусь —
Берег зелёный отлог,
Память моя проливает
Скорбные капельки слёз.
Снова они предо мною —
Образы милых подруг.
Слышу ушедших порою,
Только безмолвна их речь —
Там, где уж вечность вокруг.
Но вопрошаю: дождусь ли
С радостной юностью встреч?
Тихо у речки, и вечер
Не предвещает рассвет:
Пали туманы, сгущаясь…
Может, разгонит их ветер?
Лучика малого нет —
Стены – туманы! Спускаюсь
Ближе к реке и тоскую,
Море забыто – родную
Вижу так ясно реку —
Память далёкого детства.
Эту картину былую,
След дорогого наследства,
В вечность с собой увлеку —
Землю не надо другую —
К сыну в неё и сойду.
Бог и природа свободу дают —
Преданы творчеству вольные души,
Образы в гуще народа растут,
Гений хранит их, нам – видеть и слушать.
О, жизнь летит, её мгновенья тают,
Когда – то чудным был её полёт —
Казалось в юности, что жизнь не улетает,
И время, покружив, нас подождёт.
Волшебницы древнего царства
Сплетают цветные ковры,
А с ними и Время бесстрастно
Отжившие рушит миры.
В разгаре наш май – будто слышу свирель:
Крылатых разносится юное пенье —
Так все голосисты! Молчит лишь сирень —
Лиловую ждёт она пору цветенья!
Сиянье льёт луна, бежит средь облаков —
По воле неуёмной северного ветра.
В ней белизна и лёд, в ней сонмы холодов.
И нет цветов, так близких нам и вечных, спектра.
Сердца сжимает одиноких стариков
Лёд жизни. Без участья, тёплого привета.
Воспоминанья жгут, и беспокойных снов
Картины, и к судьбе вопросы – без ответа.
В осеннем небе – синий блеск луны и холод,
Но вспоминал старик весну – тогда был молод,
Слетались беззаботно радужные сны,
Да снежной пеленой они занесены.
Сомнений он не знал, родных любил, друзей.
Теперь он слаб, пронзает холод… От людей?
Он золотисто – солнечный и вечный,
Хранит земли и аромат, и сок,
В борьбе с людским он веком скоротечным
И тает в нас, продлив наш краткий срок.
Благоухает веществом чудесным,
Богаты им деревья иль кусты
В цветах! Лишь пчёлам тайна их известна:
Летят, иной не зная маяты.
Он кажется и праздничным, и вечным,
Спасительным и радостным, как жизнь,
Загадочным, не только вкусным – вещим,
Лишь ты во власти мёда окажись!
И люди мёд, как дар, обожествили,
Найдя в нём и мистическую суть,
И силой врачеванья наградили!
О вера в исцеленье, вечной будь!
Памяти сына
В страшные дни я слушала «Реквием» Моцарта.
Нас вновь и вновь врачует песнопеньем – Моцарт,
Что Данте, реквием создал он как поэт
Трагедии людской. И музыка нас может
Заставить по – иному видеть Божий свет —
В гармонии с собой иль в безысходной драме.
И в реквиеме Dies irae – кара, гнев,
А в Слёзной (Dies illa) уж не ада пламя,
А нежность скорби. И плывёт соборный неф
На волнах плача – страстной песне состраданья.
В глаза друг другу – свет и тьма как Жизнь и Смерть,
Но память близких душ вливалась в хор прощанья,
Жить памяти! А вслед ушедшим не лететь…
Многоголосий сила! Гендель, Бах и Моцарт!
Царит в их песнопениях могучий дух:
Восславили людей судьбу в звучаньях мощных,
И радостно их музыку наш принял слух…
Суд Божий в Музыке? И гром, и содроганье
Небес, и слышим ужас, боль, и скорбь, и страх:
То души мечутся, безумны их стенанья,
Но стоны в миг прозренья стынут на устах.
Мне странно: я негодованье в воплях слышу,
Всё к Богу просьбы душ. Во взмоленных руках!
Исход свой смертный знаем мы. И дан он СВЫШЕ!
Но мольбы постоянны в страстных голосах…
Благословляет Бог, и Моцарт – в озаренье:
Оставил как завет божественный хорал —
В заупокойной мессе всё – любви свеченье.
То во Вселенной голос Скорби прозвучал.
Любовь предполагает ответное чувство, уверенность в неизменном счастье… душа непрестанно ощущает счастье…
С любовью не шутят, в неё не играют:
Исчезнет, коль с ложью приходится жить,
Бессмертной тогда лишь её называют,
Коль в жизни дано ей единственной быть.
Погибнет любовь и в смертельном томленье
Прошепчет, слабея, о чуде любить,
И память живая не даст отрешенью
К душе приближаться и счастье забыть.
Крылами небесной любви осеняя
Всех любящих, верных и смелых, – в веках,
Поэмой любовь становилась земная —
И нежность, и скорбь бесконечны в сердцах.
Скрипичную сонату Пьетро Антонио Локателли «У гробницы» («Траурную сонату») исполнял Леонид Коган.
Говорят, что это произведение композитор посвятил памяти своей жены.
Голос скрипки – волна за волною те звуки,
И предельно – высокими кажутся мне,
Но не скрипка печалилась – плакали руки…
Слышу отзвуки горя в души глубине.
Руки звали, молили скорбеть вместе с ними —
Опускалась великая скорбь до земли,
Но глаза оставались тоскливо – сухими,
Слёзной мукой ответить на скорбь не могли.
А откуда вся мощь и звучанья, и боли?
Автор музыки с Богом творил за одно?
Гениальной своей не минует он доли,
И страданье – судьба, как творцов до него?
Всё могущество музыки, скрипки летящей —
В не умолкшей, навеки великой Любви:
У креста Богородица… Вижу стоящей,
Опустив вечно скорбные руки свои…
Шла к финалу нежнейшей печали соната.
Ритмы Памяти снова владели душой,
Но в отчаянье, в бездну не ввергла утрата:
Голос скрипки весь мир заполнял красотой.
Пространство безбрежное,
Воздух морской!
Но откуда?
Да с гор и лугов!
Предо мною картина,
Это танец кудрявых берёз…
Воздух их ветви разносит.
Причуда ума
Иль виденье,
Что ветер нежданно принёс?
Но шквал! Смерч!
Картина?
Вернётся ль простор луговой?
И горы опять поведут за собой?
Всё смолкло…
В глазах поволока…
Стою недвижим и безволен…
Но где красота? Погибает?
А воля моя? Может, близко витает?
И что же? Поко́рен?
Я в горе…
Виновен?
Соната звучит – погребальная песня
О смерти любви и о плаче души,
Печальной сонаты нет в мире известней…
Но гения хочет судьба оглушить —
Строптивую личность. Он мастер, он в муках:
Любовь умерла, и соперницей – смерть!
Но слышит он шёпот. К уму, а не к слуху:
«Душа твоя в бездну пусть канет, и впредь
Не слышать всего, что от смертного к смертным!
Ты горд, и гордыня не знает конца!»
Но Бог защитил: «Только слух пусть померкнет!»
Душа спасена… Слух угас… Так отца
Дитя покидает… Что ж, крах? – Нет, рожденье
Из Памяти слуха, призванья, мечты
Вновь Музыки, новой! И в ней обращенье
С Любовью к народам. Нам должно пройти
Путь к истине тяжкий!
$$$$$$$$$$$$$$$$$$$И Мастера песни
Поют все оркестры, солисты, хоры —
За гением, к братству! Нет в мире известней
Симфонии – в душах людских с той поры.
Мне светит улыбка ребёнка,
Со мной, на рабочем столе,
Во взгляде – искринки совёнка,
Сияют и ночью, во мгле:
Увидеть, узнать, изумиться
В счастливейший, радостный миг!
О, пусть узнаванье вершится
И дар удивленья б не сник.
Мы в детстве – с нацеленным взглядом,
И мир мы вбираем в себя,
Всё мальчик, вдали или рядом,
Знать хочет, свой ум теребя.
Пленяют и взгляд, и улыбка,
Воспетые множество раз,
Но детство недолго и зыбко,
А счастье со мной и сейчас!
Грядущее снится высоким,
То старым дано на века,
Хочу я родительским оком
Из дней моего далека
Хоть отблеск увидеть далёкий
Улыбки – её огонька.
Заснеженный парк из заветного детства.
Ветвей канитель. Тихо. Пахнет весной.
Вернулась в мой город – от старости бегство?
И памяти кадры – волна за волной…
Вот мостик над речкой – всё тот же, горбатый,
Кидает он годы: от юных к седым,
Но мост – перешеек (вперёд и обратно),
От дальнего берега к весям родным.
О парк мой – ты детский! Печален при встрече!
Тебя вспоминаю – тревога в груди.
Тогда всё казалось и лёгким, и вечным…
Теперь я иная, а жизнь позади.
Не ясное лето, а осень туманна,
Высокая, полная светит луна,
Надежда не солнцем для нас осиянна —
Детьми и трудами с избытком полна.
На лыжах зимою – мы в юности славной,
А летом качели – смешно и светло!
Мы были в пути, и бескрайнем, и главном,
Но судьбами – ве́трами нас разнесло!
Или во сне
Он это видит? Иль вся наша
И жизнь ничто, как сон пустой,
Насмешка Неба над землёй?
Горы снега. Пушистый он утром и нежный
Этой вьюжной и сумрачной, странной зимой.
Цвета нет, и Василий Блаженный – лишь снежный.
Нас пронзает беда, не летит стороной.