После тюрьмы сырой воздух улицы и приглушенный тучами свет казались благодатью для дыхания и зрения. Вудворд проигнорировал экипаж, на козлах которого сидел Гуд, строгая ножичком какую-то деревяшку, и двинулся пешком в сторону источника. Мэтью шел чуть позади.
– Этот наглец выводит меня из себя! – сказал Вудворд. – Я слуга закона, а не его лакей, да и ты тоже!
– Нет, сэр. В смысле: да, сэр. – Мэтью поравнялся с судьей. – Но, при всех его раздражающих манерах, я могу понять его озабоченность.
– Да уж, тебе не откажешь в великодушии!
– На его месте, вложив кучу денег в Фаунт-Ройал и видя, как мои вложения идут прахом, я бы, возможно, так же ратовал за скорейшую казнь.
– К черту его вложения!
– Да, сэр, – сказал Мэтью. – Я думаю, именно это страшит его в первую очередь.
Вудворд сбавил шаг, а потом и вовсе остановился. Рукавом вытер капли пота со лба, посмотрел на зловещее небо, потом на своего секретаря.
– Вот почему ты для меня так ценен, – произнес он, понемногу успокаиваясь. – Ты можешь одним взглядом охватить не только всю картину, но также ее раму, гвоздь и всю стену, на которой она висит.
– Я вижу только то, что есть на самом деле.
– Да, и сегодня мы увидели даже слишком многое. Я о миссис Ховарт. Она оказалась… моложе, чем я предполагал. А также намного красивее. При других обстоятельствах ее можно было бы назвать прелестной женщиной. Когда она разделась… должен сказать, мне нечасто случалось иметь дело с обвиняемыми женского пола. И я никогда не видел, чтобы женщина добровольно обнажалась перед чужими мужчинами.
– Не добровольно, – поправил его Мэтью. – Она знала, что с нее все равно сорвут одежду, если не снимет ее сама.
– Верно. И что можно сказать о ней на этом основании?
– Что она стремится хоть в чем-то сама себя контролировать. Или как минимум не желает, чтобы ее во всем контролировал Бидвелл.
– Хм…
Вудворд вновь зашагал на запад по улице Правды; Мэтью держался рядом с ним. Хотя запустение по-прежнему бросалось в глаза, кое-какая жизнь в поселке все же присутствовала. Далеко впереди две женщины перешли через улицу; одна из них несла большую корзину. Проехал мужчина на повозке, груженной тюками сена и несколькими бочками.
– Мне хотелось бы знать, – произнес судья, – что за секреты ты обсуждал с миссис Неттлз.
– Сэр?
– Ты можешь изображать невинное изумление перед кем угодно, но не передо мной. Я слишком хорошо тебя знаю. В такой день, как сегодня, ты ни за что не стал бы валяться в постели дольше обычного. Я скорее могу допустить, что ты встал пораньше, весь в нетерпении. Итак, объясни мне, почему миссис Неттлз не сказала о вашей беседе Бидвеллу?
– Я… обещал ей сохранить этот разговор в тайне.
Вудворд опять резко остановился и на сей раз направил на Мэтью более пристальный взгляд.
– Если это касается миссис Ховарт, я должен быть проинформирован. Если на то пошло, будучи моим секретарем, ты обязан предоставлять мне всю важную информацию.
– Да, сэр, мне это известно. Однако…
– Обещай ей все, что угодно, – сказал Вудворд, – но расскажи мне то, что я должен знать.
– Она просила меня не проболтаться мистеру Бидвеллу.
– Что ж, это и я могу ей гарантировать. А теперь выкладывай.
– Говоря вкратце, она попросила, чтобы мы с вами подошли к этому делу без предубеждения. Она уверена, что миссис Ховарт была обвинена ложно.
– А она сообщила, на чем основана ее уверенность?
– Нет, сэр. Она лишь высказала опасение, что наш разум будет отравлен.
Вудворд перевел взгляд на примыкавший к улице Правды лужок, где паслись несколько коров. На бобовом поле женщина в соломенной шляпе занималась прополкой, в то время как ее муж приколачивал дранку на крыше дома. Рядом, по другую сторону жердевой ограды, стоял покинутый жильцами дом, поле за которым превратилось в болото, заросшее сорняками и мелким кустарником. На крыше этого дома сидели три вороны. Небось, дожидаются бегства соседей, подумал он.
– Ты ведь понимаешь, – произнес он вполголоса, – что, если Рейчел Ховарт – на самом деле ведьма, она может подчинить своему влиянию кого угодно.
– Миссис Неттлз просила меня ничего не говорить Бидвеллу как раз потому, что он может счесть ее попавшей под такое влияние.
– Хм… – Вудворд задумался. – Отрава может быть поднесена нам в разных чашах, Мэтью. Надо с осторожностью относиться к любой, из какой бы ты ни решился отпить. Ладно, идем дальше.
Они продолжили путь.
– А как тебе история Ноулза? – чуть погодя поинтересовался судья.
– Вранье. Он просто хочет выбраться из тюрьмы.
– А дьявольские метки на теле женщины?
– Неубедительно, – сказал Мэтью. – Подобные отметины встречаются у многих людей.
Не было необходимости лишний раз упоминать о пятнах, покрывавших лысый череп Вудворда.
– Согласен. А как быть с куклами?
– Думаю, вам стоит взглянуть на них самому.
– Пожалуй. Жаль, что миссис Грюнвальд уже вне досягаемости.
– Надо бы вытребовать у Бидвелла список свидетелей, доступных на данный момент, – предложил Мэтью. – А их допросы обставить так, чтобы Бидвелл не имел возможности вмешаться.
– Да, – кивнул судья, после чего искоса взглянул на Мэтью. – Нам, конечно, придется еще раз допросить миссис Ховарт. Уже более основательно. Мне кажется, она готова отвечать на твои вопросы, при этом игнорируя всех остальных. Что бы это могло значить, как по-твоему?
– Понятия не имею.
Вудворд сделал еще несколько шагов, прежде чем возобновить беседу.
– А ты не допускаешь возможность того, что она заранее знала о твоем утреннем разговоре с миссис Неттлз?
– Я всего лишь секретарь. У меня нет…
– …Никакого влияния? – прервал его Вудворд. – Ты ведь понял, о чем я?
– Да, сэр, – был вынужден признаться Мэтью. – Я вас понял.
– Что в особенности свидетельствует против нее, так это неспособность произнести «Отче наш». Если она может это сделать, то почему тогда молчит? Есть у тебя версии на сей счет?
– Никаких, – сказал Мэтью.
– Помимо изначальной: что у нее – по словам Пейна – должен обуглиться язык при упоминании Отца Небесного. В прошлых ведьмовских процессах бывали случаи, когда обвиняемые пытались прочесть молитву, но в корчах падали на пол прямо в зале суда.
– А бывало так, что обвиняемый в колдовстве произносил молитву и его отпускали восвояси?
– На сей счет ничего сказать не могу. Я далеко не эксперт в этих вопросах. Насколько мне известно, некоторые ведьмы способны произнести имя Божье без вреда для себя, потому что их защищают особые чары их адского властелина. Об этом я читал в судебных протоколах. Но если бы миссис Ховарт прочла молитву – от начала до конца, с должным благочестием, без обмороков и криков боли, – это стало бы важным свидетельством в ее пользу.
Судья озабоченно нахмурился при виде еще одной вороны, описывавшей круги над их головами. Он подумал, что Дьявол может принимать самые разные обличия и потому всегда нужно следить за тем, что и где ты говоришь.
– Ты ведь понимаешь, что сегодня миссис Ховарт фактически сделала признание?
– Да, сэр. – Мэтью сразу догадался, на что намекает судья. – Сбросив одежду, она сказала: «Вот вам ведьма».
– Именно. Если это не признание вины, то я в жизни не слышал признаний обвиняемых. После такого я могу сей же час распорядиться готовить столб и дрова для костра, стоит только пожелать.
Он помолчал с минуту, и за это время они достигли перекрестка улиц Фаунт-Ройала.
– А теперь объясни, почему мне этого делать не следует, – сказал Вудворд.
– Потому что мы должны сначала допросить свидетелей. Потому что миссис Ховарт имеет право высказаться без давления со стороны Бидвелла. И еще потому… – Мэтью замялся. – Потому что мне бы хотелось узнать причину, по которой она убила своего мужа.
– И мне… – Слово «тоже» Вудворд произнести не успел, ибо его прервал пронзительный женский голос.
– Господин судья! Судья Вудворд!
Это прозвучало так резко и неожиданно, что в первый миг Вудворд подумал, будто его имя прокаркала ворона, и уже приготовился узреть эту злобную птицу, пикирующую с небес, чтобы вонзить когти в его скальп. Но еще миг спустя он заметил женщину, которая спешила к нему через площадь на перекрестке. Одетая в простое платье из синей ткани, передник в сине-белую клетку и белый чепец, она несла корзинку со свечами, кусками мыла и тому подобными предметами обихода. Судья и Мэтью остановились, поджидая ее.
Приблизившись, женщина одарила судью лучезарной улыбкой, сопровождаемой легким реверансом.
– Прошу прощения, но, увидев вас на улице, я сочла нужным подойти и представиться. Я Лукреция Воган. Моего мужа зовут Стюарт, у него столярная мастерская. – Она кивком указала в направлении улицы Усердия.
– Очень приятно. Это мой секретарь, Мэтью…
– …Корбетт, я уже знаю. О вас, джентльмены, идут разговоры по всей округе. О том, как вы с одной лишь саблей дали отпор бешеному трактирщику и его кровожадной своре! Мы все наслышаны о вашей отваге!
Мэтью еле сдержал смех. Похоже, их ночное бегство из трактира Шоукомба в пересказах жителей Фаунт-Ройала трансформировалось в нечто вроде легендарной битвы Одиссея с циклопом.
– Было дело, – молвил Вудворд, неосознанно выпятив грудь колесом. – Мне пришлось употребить всю смекалку и ловкость, чтобы спастись от этой банды убийц.
Мэтью был вынужден склонить голову и притвориться, будто разглядывает что-то на земле.
– Представляю, как это было волнительно! – продолжила женщина, чуть не задыхаясь от восторга.
Вудворд успел отметить, что она хорошо сложена и относительно молода – тридцать с небольшим, быть может. У нее были ясные голубые глаза, открытое приветливое лицо и светло-каштановые волосы, судя по нескольким выбившимся из-под чепчика локонам. Это лицо – хотя на нем оставили следы время и тяготы приграничной жизни – радовало, как теплый свет лампы в холодном мраке ночи.
– И потом еще эти сокровища!
Улыбка сошла с лица Вудворда.
– Какие сокровища? – удивился он.
– Ну да, целый мешок золотых монет! Это ведь испанское золото, да? Будет вам, сэр, не скромничайте перед простой деревенской женщиной!
Сердце Мэтью пульсировало где-то в области адамова яблока.
– Могу я задать вам вопрос? – обратился он к миссис Воган и подождал ее утвердительного кивка. – Кто рассказал вам о мешке золотых монет?
– Ну, я узнала об этом от Сесилии Симмс, а она – от Джоан Бэлтур. Да ведь это известно всем, мистер Корбетт! Ох! – Тут она округлила глаза и приложила палец к губам. – Неужели это был секрет?
– Боюсь, вас неверно информировали, – сказал Вудворд. – Мой секретарь нашел одну-единственную золотую монету, а не целый мешок.
– Но Сесилия клялась Богом, что это чистая правда! А Сесилия не из тех, кто станет распускать ложные слухи!
– В данном случае ваша подруга что-то напутала. К моему сожалению, – добавил Вудворд.
– Но я не понимаю, почему… – Она умолкла, не договорив, и по ее лицу расплылась понимающая улыбка, а глаза восторженно засияли. – А-а, ну конечно же! Кто-то выболтал ваш секрет, да?
– Прошу прощения?
– Можете мне довериться, сэр! Я буду нема как рыба!
– Вам нет нужды уподобляться рыбе, мадам. Если вы думаете, что мы завладели мешком золотых монет и хотим сохранить это в тайне, вы глубоко заблуждаетесь.
Монета лежала в кармане бриджей Мэтью, и он мог бы ее продемонстрировать, но засомневался, пойдет ли эта демонстрация на пользу или только вызовет новые пересуды.
– Я нашел всего лишь одну монету, – сказал он.
– Да, конечно, – подхватила она все с той же улыбкой. – Конечно, только одну. Отныне именно так я и буду говорить всем, кто меня спросит… – Она с надеждой посмотрела на судью. – Как скоро мы будем вешать ведьму, сэр?
– Ну, я…
– Я бы хотела знать это заранее, чтобы напечь пирогов на продажу. Уверена, там соберется много людей. Весь город соберется, как пить дать. А где поставят виселицу?
Вудворду понадобилось несколько секунд, чтобы оправиться от шока, вызванного столь беспардонным напором.
– Ничего не могу вам сказать на сей счет, миссис Воган. В настоящее время мы не планируем постройку эшафота.
– Вот как? – Ее улыбка начала гаснуть, а по краям губ в форме лука Купидона появились складочки. – Я думала, вы прибыли к нам, чтобы провести казнь.
– Очевидно, не вы одни так думали. Я здесь, чтобы соблюсти правосудие.
– Понимаю. Вы о том, что казнь все-таки будет, но ее могут отложить на несколько дней?
Теперь настал черед Вудворда разглядывать землю под ногами.
– Эта ведьма должна болтаться в петле! – не унималась миссис Воган, и ее поначалу приторно-сладкий тон теперь уже отдавал кислятиной. – Ради этого города и всех, кто в нем живет, ее надо казнить как можно скорее! Хотя, конечно, сперва нужно соблюсти правосудие. Вы можете сказать, когда это случится?
– Нет, пока не могу.
– Но… все в вашей власти, не так ли? Вы ведь не позволите ведьме слишком долго оставаться в живых, навлекая на нас проклятие?
– Господин судья!
Вудворд и Мэтью заметили экипаж Бидвелла, остановившийся неподалеку, перед поворотом на улицу Мира. Бидвелл снял треуголку и держал ее обеими руками, в каковом жесте Вудворд усмотрел признак раскаяния.
– Добрый день, миссис Воган! – кивнул женщине Бидвелл. – Надеюсь, вы и ваша семья в добром здравии?
– Я чувствую себя нездоровой после того, как узнала, что Рейчел Ховарт еще не скоро сунет голову в петлю! – ответила женщина, и на ее миловидном лице застыла гримаса отвращения. – Что не так с этим судьей? Может, ведьма успела его охмурить?
Бидвелл оценил взрывоопасность момента и решил не подносить огонь к пороху.
– Судья Вудворд полностью владеет ситуацией, мадам. Он действует взвешенно, в строгом соответствии с законом. Судья, можно вас на пару слов?
– Всего вам доброго, миссис Воган, – сказал Вудворд.
Женщина негодующе хмыкнула и, вздернув острый носик, удалилась туда, откуда пришла. Вудворд подошел к карете.
– Слушаю, – сказал он.
Бидвелл уставился на свою треуголку, теребя загнутые поля.
– Я… должен принести свои глубочайшие извинения, сэр. Иногда нетерпение заставляет меня говорить, не подумав. – Он быстро взглянул на судью, дабы оценить его реакцию, а затем вновь опустил глаза. – Искренне сожалею о том, что вас расстроил. Я знаю, это тяжелое испытание для всех нас. Но и вы понимаете мою ответственность за происходящее здесь, не правда ли?
– Да. И надеюсь, что впредь вы будете понимать и уважать мою.
– Безусловно.
– В таком случае я принимаю ваши извинения. Можете быть уверены, что я постараюсь разрешить вашу проблему как можно скорее, следуя букве и духу закона.
– Ничего большего я и не прошу, – сказал Бидвелл и вернул треуголку на голову, как зримое подтверждение того факта, что неприятная процедура извинений завершена. – Могу я подвезти вас и вашего секретаря?
– Да, это не помешает. Ужасно сырое утро, не так ли?
Вудворд также был доволен, что ситуация разрядилась, поскольку любые трения с хозяином дома, в котором их поселили, были крайне нежелательны. Он ступил на подножку кареты Бидвелла, услужливо распахнувшего дверцу, и устроился на сиденье лицом к нему. Только теперь он заметил, что Мэтью ни на дюйм не сдвинулся с прежнего места.
– Мэтью, ты едешь с нами?
– Нет, сэр.
– Мои извинения, – произнес Бидвелл, но теперь это слово в его устах имело привкус прогорклого сыра, – были адресованы также и вашему секретарю, сэр.
Говоря это, он смотрел на Вудворда и не счел нужным бросить хоть один взгляд в сторону Мэтью.
– Я лучше пройдусь, – сказал Мэтью и тем самым избавил судью от необходимости играть роль дипломата, смягчающего резкие выпады на переговорах двух враждебных сторон. – Хочу привести в порядок мысли. Заодно и осмотрюсь на местности.
– Если ваш секретарь предпочитает пешие прогулки, пусть себе идет. – Бидвелл повысил голос, обращаясь к своему слуге. – Трогай, Гуд!
Старый негр щелкнул вожжами, лошади тронулись, карета покатила прочь от Мэтью и свернула налево, на улицу Мира, попутно прервав ссору двух шелудивых псов из-за найденной в грязи косточки. Мэтью позабавился, наблюдая за третьей собачонкой, гораздо мельче двух первых, которая воспользовалась моментом, проскочила между колесами экипажа, сцапала кость и пустилась наутек, а соперники, в первый миг оторопевшие от такой наглости, запоздало устремились в погоню.
Мэтью остался один. Он возобновил движение, никуда не торопясь и не имея конкретной цели. От перекрестка он направился на запад по улице Усердия. Проходя мимо полей, фермерских домов, изгородей и амбаров, он обменивался приветствиями с немногочисленными людьми, которые трудились на своих участках либо шли куда-то по разным делам. Тут и там попадались купы развесистых дубов, простиравших свои ветви над крышами и дворами. Кое-где еще не выкорчеванные широкие пни свидетельствовали о том, что колонистам пришлось изрядно попотеть, расчищая эту землю под поля и сады. Поваленным деревьям также нашли полезное применение в качестве материала для стен, защищавших Фаунт-Ройал. Наверняка потребовалась масса усилий для возведения этого городка в том виде, какой он имел сейчас. Мэтью не могла не восхитить сила воли этих людей, в сравнительно короткий срок создавших все это на месте дремучего леса у границы прибрежных болот. Глядя на эти дома, на вспаханные поля, на зеленые пастбища и сады, он в полной мере осознал, с какими большими надеждами и планами приступали люди к освоению этих диких мест.
– Доброе утро! – обратился к нему мужчина, чинивший сломанную изгородь.
– Доброе утро! – откликнулся Мэтью.
– Я слыхал, ваш судья приехал избавить нас от этой ведьмы, – сказал мужчина, прервав работу и распрямившись.
– Это дело сейчас на рассмотрении, – только и смог ответить Мэтью.
– Надеюсь, одними смотринами это не закончится. Чем скорее ее вздернут, тем раньше мы сможем спокойно спать по ночам!
– Да, сэр. Я обязательно передам ваши слова мировому судье.
Он двинулся дальше в западном направлении, ожидая услышать вслед еще одну реплику, но фермер молча вернулся к своей работе.
«Им не терпится ее повесить, – говорила миссис Неттлз. – Будь их воля, они бы вздернули ее уже этим утром».
Он вспомнил фигуру в сером балахоне, скорчившуюся на сене в тюремной камере.
«Что ей нужно, так это заступник, готовый любой ценой докопаться до правды».
Он вспомнил, как она поднималась на ноги – одним плавным, гибким движением, отчего тотчас же учащенно забилось его сердце.
«Способный доказать ее невиновность…» Он вспомнил соскользнувшую на пол одежду и то, что открылось под ней. Вспомнил ее истощенное тело с обтянутыми кожей ребрами, ее волосы цвета воронова крыла, ее лицо сердцевидной формы и странный золотистый оттенок глаз. «…Когда все вокруг будут против нее».
Тут он был вынужден прервать воспоминания, от которых уже голова пошла кругом. Услышав отдаленный раскат грома, Мэтью не без усмешки отметил, что у него непроизвольно появился свой собственный громоотвод пониже пояса. Это было чертовски неудобно и постыдно. В конце концов, эта женщина была вдовой. И все же она была женщиной, а он был мужчиной; что же до громоотвода, так он и прежде нередко давал о себе знать при виде какой-нибудь проходящей мимо женщины, но он уже выработал способ его усмирения. Надо цитировать по памяти библейские строки на латыни, или решать в уме математические задачи, или созерцать пейзажи – так или иначе, что-нибудь из этого поможет. В данном случае, однако, ни Второзаконие, ни геометрия не возымели эффекта. Тогда он взял курс на ближайший могучий дуб и, усевшись под ним, попытался расслабиться, внимательно разглядывая траву, тучи над головой и все прочее, достойное созерцания.
Очередной дождь – один из тех даров природы, без которых жители Фаунт-Ройала прекрасно обошлись бы какое-то время, – был уже на подходе. Мэтью заметил тучу цвета древесного угля на фоне более светлой облачности и ощутил, как растет концентрация влаги в воздухе. Он понял, что дождь вскоре достигнет города, и обрадовался этому в надежде, что холодный душ остудит его нелепый пыл. И то сказать, что может быть нелепее: так возбуждаться и переживать при одном лишь воспоминании о женской наготе. Он был секретарем – доверенным секретарем – мирового судьи, выполнявшего важную миссию, а на таком посту и при такой ответственности негоже давать волю столь низменным помыслам.
Он следил за быстрым приближением грозовых туч. На пастбище по соседству замычали коровы. По улице проскакал всадник; его лошадь заметно нервничала, закусывая удила. Запах дождя усиливался, а следующий раскат грома прозвучал, как грохот бесчисленных литавр. Мэтью пока оставался на месте, хотя уже начал подумывать об укрытии. А когда ветви дуба над его головой зашумели при мощном порыве ветра, он встал и направился на восток по улице Усердия.
Небо расчертил всполох молнии, и в следующую минуту первые крупные капли упали на плечи и спину Мэтью. Он ускорил шаг, понимая, что вскоре может основательно промокнуть. Дождь быстро усиливался, как и порывы ветра. Мэтью не успел дойти до перекрестка, когда у гигантского небесного ведра с громким треском отпало дно, и на землю обрушился серый, застилающий зрение поток. В считаные секунды Мэтью вымок до нитки. Ветер свирепствовал, норовя повалить его лицом в грязь. В отчаянии он стал озираться под секущими струями и сквозь водную пелену разглядел темный прямоугольник открытой двери. Спрашивать дозволения было некогда; он устремился к укрытию, оказавшемуся небольшим сараем, вбежал внутрь, отступил подальше от заливаемого водой входа и отряхнулся всем телом, точь-в-точь как одна из тех дворняг, что дрались из-за кости на улице.
Очевидно, Мэтью предстояло некоторое время провести в этом месте. На вбитом в стену колышке висел зажженный фонарь – значит совсем недавно здесь был хозяин, потом неизвестно куда девшийся. Часть помещения занимали четыре узких стойла, в двух из которых находились лошади; обе смотрели на Мэтью, а одна поприветствовала его негромким утробным ржанием. Мэтью потрепал ее по влажной гриве и стал смотреть на потоп, держась на приличной дистанции от двери.
Сарай был построен добротно. Лишь в двух-трех местах вода капала сквозь щели в крыше, но это были мелочи, не стоящие беспокойства. Мэтью осмотрелся в поисках места поудобнее и обнаружил кучу сена у дальней стены. Опустившись на мягкое сено, он вытянул ноги и стал ждать окончания бури. Одна из лошадей вновь негромко заржала, как будто спрашивая, что он тут делает. Мэтью понадеялся, что владелец сарая не будет слишком раздражен его вторжением; в любом случае он не собирался прямо сейчас топать до особняка Бидвелла, рискуя захлебнуться на полпути. Близкий удар грома и вспышка молнии напугали лошадей, со ржанием заметавшихся в стойлах. Ливень не ослабевал – а то и усиливался, – и Мэтью стало ясно, что ему придется проторчать здесь дольше, чем он рассчитывал.
Капля упала ему на макушку. Он поднял голову как раз вовремя, чтобы получить следующую между глаз. Оказалось, что он расположился как раз под одной из протечек. Он сдвинулся на пару футов влево и ближе к стене, после чего снова вытянул ноги перед собой.
Но вскоре он ощутил новое неудобство: что-то упиралось ему в спину. Он пошарил сзади, и его пальцы наткнулись на грубую джутовую ткань. Какой-то мешок, догадался он. Мешок, зарытый в сене.
Он убрал руку. Что бы ни находилось в мешке, это было не его дело. В конце концов, это частная собственность. Он и так должен быть благодарен хозяевам за прибежище, и не следует этим злоупотреблять.
Он посидел еще с минуту, глядя на ливень. Трудно было сказать, слабеет он или нет. Из щели в крыше, от которой он отодвинулся, капало по-прежнему. Почти бессознательно он снова потянулся назад и сквозь сено дотронулся до мешка. И вновь убрал руку. Чужая собственность, напомнил он себе. Оставь ее в покое.
И тут у него возник вопрос. Безусловно, это была чужая собственность, но почему кому-то понадобилось прятать ее в мешке глубоко под сеном? За этим вопросом закономерно последовал другой: что может находиться в мешке, который так тщательно скрывают от посторонних глаз?
– Это меня не касается, – произнес он вслух, как будто убеждая сам себя.
Немного погодя он вспомнил слова миссис Неттлз: «Сатана и вправду бродит по Фаунт-Ройалу, но Рейчел Ховарт не из тех, кто составляет ему компанию. Здесь есть много такого, что не всякий сможет углядеть. И вот это святая правда».
Поневоле Мэтью задумался: что, если этот мешок содержит одну из тех вещей, какие, по словам миссис Неттлз, «не всякий сможет углядеть»?
Раз так, не могло ли это иметь отношение к ведьмовству? В таком случае разве он не обязан это выяснить как представитель мирового судьи Вудворда?
Возможно, да. А может, и нет. Он разрывался между любопытством и уважением к чужой собственности. Прошла еще минута, в течение которой морщины раздумий не сходили со лба Мэтью. Наконец он принял решение: он расчистит сено настолько, чтобы можно было осмотреть мешок снаружи, и потом уже определится с дальнейшими действиями.
Сделав это, Мэтью увидел простой темно-коричневый мешок, в каких обычно хранят зерно. Однако на ощупь в этом мешке было не зерно – пальцы Мэтью наткнулись на предмет закругленной формы, сделанный из дерева или металла. Это потребовало дополнительного изучения. При попытке переместить мешок он тотчас убедился в его тяжести. Мэтью напряг мышцы, но предмет не сдвинулся с места. Теперь нежелание лезть в чужие дела сменилось жаждой познания; он удвоил усилие и немного отодвинул мешок от стены. На другом его конце пальцы сквозь складки материи нащупали еще одну округлость. Он ухватился покрепче с намерением вытянуть этот предмет на свободное пространство, чтобы добраться до горловины мешка.
Одна из лошадей вдруг тревожно фыркнула. Мэтью почувствовал, как волоски у него на загривке встают дыбом, и догадался, что кто-то только что вошел в сарай.
Он начал поворачивать голову. Но прежде, чем он успел это сделать, сзади шаркнул по земляному полу ботинок, и две руки вцепились ему соответственно в шею и в правую руку повыше локтя. Послышался невнятный возглас, похожий на проклятие с упоминанием всуе имени Господа, и через миг чудовищная сила подняла и швырнула его через все помещение. Мэтью не успел сгруппироваться перед приземлением; в полете он зацепил правым плечом деревянный столб и врезался в загородку пустого стойла. От удара у него перехватило дыхание, тело сползло на пол, и появилось ощущение, будто все его кости разъединились в суставах, сделавшись мягкими и податливыми, как воск.
Он тщетно пытался набрать воздуха в легкие, когда нападавший навис над ним вновь. Теперь одна рука взялась за грудки, а вторая – за горло, и таким манером он был оторван от земли. Хватка была столь сильной, что его глаза чуть не вылезли из орбит.
– Ах ты, пронырливый поганец! – рявкнул мужчина и швырнул его повторно.
На сей раз Мэтью ударился о стену, причем с такой силой, что содрогнулся весь сарай, а из щелей облачком полетели старая пыль и труха. Вдобавок к потрясению от удара, Мэтью прикусил язык, и пока он снова сползал вниз по стене, рот наполнился кровью.
Мужчина надвигался.
– Сдохни, чертов проныра! – взревел он и нанес удар тяжелым сапогом, целясь в голову Мэтью.
Мгновенно сообразив, что ему сейчас разнесут череп, если ничего не предпринять, Мэтью подался вперед, одновременно разворачиваясь и подставляя под удар предплечье. Сапог угодил в правую лопатку, крик боли слетел с окровавленных губ, но Мэтью отчаянно продолжил движение на четвереньках и успел подобрать под себя ноги прежде, чем мужчина изготовился для следующего пинка. Теперь Мэтью с грехом пополам смог подняться с пола. Колени подкашивались, и он лишь огромным усилием воли сохранил равновесие, после чего повернулся лицом к противнику и привалился спиной к дощатой стене.
При свете фонаря он опознал этого человека. Накануне утром он видел его в кузнице по пути на конюшню, где им с судьей назначил встречу Пейн. Это, собственно, и был сам кузнец; Мэтью вспомнил имя на его вывеске: Сет Хэзелтон. Коренастый пузатый мужчина средних лет, с мокрой серой щетиной на голове и неопрятной седой бородой, с которой капала дождевая вода. Его резкие и грубые черты напоминали обветренную скалу, а крючковатый нос этаким утесом нависал над нижней частью лица. В настоящий момент его голубые глаза были добела раскалены яростью, а на бычьей шее вздулись узловатые вены. Он чуть замешкался с повторной атакой – возможно, распознал в Мэтью секретаря судьи, – но эта задержка продлилась лишь несколько секунд, после чего лицо его вновь залилось краской, и с воплем, в котором смешались гнев и боль, он ринулся вперед.
В критических ситуациях Мэтью мог действовать очень быстро. По широкому замаху Хэзелтона он угадал направление удара, нырком ушел от летящего в голову кулака и устремился к выходу. Кузнец, однако, тоже был проворен, когда того требовали обстоятельства. Рванув с места подобно перекормленной, но не утратившей навыков гончей, он крепко сжал плечо беглеца привычной к работе с железом рукой. После чего рывком развернул Мэтью, уже обеими руками взял его за горло, поднял и снова впечатал в стену, едва не сломав позвоночник. Затем руки начали сдавливать горло теперь уже смертельной хваткой.
Мэтью хватал его за запястья, пытался разомкнуть убийственные пальцы, но быстро понял, что все это бесполезно. Потное лицо Хэзелтона приблизилось к его лицу, глаза казались остекленевшими в пылу этой – по сути, односторонней – борьбы. Пальцы все глубже впивались в горло Мэтью. Он уже не мог дышать, перед глазами заплясали черные мушки. Как ни странно, даже в такую минуту он слышал лошадей, одна из которых жалостливо ржала, а вторая била копытами в своем стойле.
Он сейчас умрет. Он это знал. Через несколько секунд его поглотит тьма, и он умрет прямо здесь, раздавленный ручищами кузнеца.
Вот момент, когда его должны спасти, подумал Мэтью. Кто-то должен войти и оторвать от него Хэзелтона. Но вероятность этого была ничтожно мала. Увы, поблизости не оказалось добрых самаритян, чтобы повлиять на его судьбу в этот скорбный час.
Фонарь. А где фонарь?
Он должен был висеть на колышке справа от Мэтью. С огромным трудом он чуть повернул голову, скосил глаза и увидел фонарь в нескольких футах от себя. Мэтью потянулся в ту сторону, но даже при его длинных руках фонарь остался вне досягаемости. Самую малость. Отчаяние придало ему силы одолеть последние два-три дюйма. Дотянувшись, он сдернул с колышка нагревшийся фонарь и нанес им удар сбоку по лицу Хэзелтона.
Острый край неровно загнутой жести сделал свое дело: рассек щеку кузнеца от угла глаза до верхней губы. Ручейки крови заструились ему на бороду. Хэзелтон заморгал, почувствовав боль; далее возникла пауза, во время которой Мэтью боялся, что ярость этого человека окажется сильнее его желания предохранить свое лицо; но потом Хэзелтон с воплем подался назад, оторвал руки от Мэтью и прижал их к ране в попытке остановить кровь.
Мэтью жадно набрал воздуха в легкие и с кружащейся головой то ли побежал, то ли поковылял к открытой двери сарая. Дождь все еще лил, но уже не с такой интенсивностью. Мэтью не стал оглядываться на кузнеца, поскольку это могло замедлить его и без того неуверенное продвижение вперед. Наконец он очутился на улице. Вода хлестала его по лицу, ветер вился вокруг, одна нога зацепилась за корень дерева, и он едва не растянулся на земле, но сумел устоять и побежал сквозь буйство стихий в сторону особняка Бидвелла. Только достигнув перекрестка, он сбавил ход и оглянулся. Если кузнец и гнался за ним, то он далеко отстал.
Однако же мешкать было нельзя. Он сплюнул кровь в грязную лужу, запрокинул голову, ловя ртом струи дождя, и сплюнул еще раз. Спина и плечи были разбиты чуть не вдребезги, горло только что не раздавлено всмятку пальцами Хэзелтона. Зато теперь он имел в запасе историю для судьи и, к счастью, остался жив, чтобы ее поведать. Он продолжил путь к дому Бидвелла, перемещаясь со всей возможной скоростью.
При этом в его голове продолжали крутиться два вопроса: «Что находилось в том мешке?» и «Что за тайну может скрывать кузнец, если он готов убивать ради ее сохранения?».