Необыкновенно насыщенная жизнь Зорге в 1917–1924 годах в Германии, как правило, уходит от внимания исследователей, оттесненная в сторону восьмилетней эпопеей резидентуры «Рамзай» в Токио. Да, в историю наш герой действительно вошел как выдающийся разведчик, резидент штаба советской Красной армии в Японии – это справедливо, и ничего с этим не поделаешь. И в этой книге нам не избежать того же повышенного внимания к финальной части биографии доктора Зорге, а не к его, надо признать, очень эффектному старту в германском рабочем движении. Но даже в связи с успехами Зорге в Японии нельзя не отметить, что его бурная деятельность на второй родине в начале 1920-х годов прошла в стороне от внимания местной полиции, почти не оставив следов в городских архивах. А приглядеться полиции было к чему. День за днем, год за годом доктор Зорге становился все более заметной фигурой среди немецких марксистов. Происходили столкновения с властями, он не раз задерживался стражами порядка, но не прекращал работу, а лишь становился опытнее в конспирации. «Засветившись» в одном городе, с легкостью менял места проживания, благодаря отсутствию единой базы данных, оставаясь незаметным для германских правоохранительных органов в целом, начиная все заново и действуя со все большей изощренностью. В очередной раз его активность возросла с переездом во Франкфурт-на-Майне в октябре 1922 года.
Той осенью Германия вновь балансировала на пороге революции, компартия подталкивала страну к гражданской войне, ответные репрессии становились все жестче, и подпольщикам типа Зорге приходилось брать на себя все новые и новые обязанности. Рихард, имевший репутацию опытного и проверенного «товарища», во Франкфурте сразу вошел в состав городского комитета Коммунистической партии. Зоной его ответственности были выбраны, как и прежде, образование молодых партийцев, консультирование и редактирование местной коммунистической прессы. Судя по его воспоминаниям, этим, хорошо знакомым ему делом доктор занимался около года. В этот же период, в конце мая 1923 года, состоялась вторая по счету «марксистская неделя» в Ильменау, в которой участвовали и Рихард, и Кристина. Причем Зорге выступил с отдельным докладом, в котором критиковал взгляды своего однопартийца Карла Корша[62]. Последовавшее вскоре осложнение экономической и внутриполитической обстановки в Германии было на руку коммунистам. Число их приверженцев росло, и сама численность КПГ чуть больше чем за полгода взлетела почти вдвое: с 225 тысяч человек в январе до 400 тысяч осенью. Партия располагала информационным ресурсом в виде сорока двух газет, с некоторыми из которых был связан Зорге, двадцатью типографиями и распространяла свою продукцию через 20 собственных книжных магазинов[63].
Коммунисты были готовы к восстанию, но так и не решились на слаженные действия по всей стране, несмотря на то, что в некоторых регионах, в том числе в Гамбурге, все же произошли выступления. Через три дня мятеж был подавлен, а еще через две недели впервые во весь голос заявили о себе нацисты во главе с Гитлером. Важное замечание: коллега Зорге по разведывательной работе Рут Фишер вспоминала, очевидно на основе рассказов самого Рихарда, что уже в то время он очень интересовался различными аспектами национализма, одновременно дрейфуя от теоретических штудий к анализу полученных знаний на практике: «Он стал уделять очень мало внимания марксистской теории и все свое время посвящал изучению современной политики. Он удивлял своих товарищей-марксистов тем, что особенно интересовался нацизмом, фашизмом и антисемитизмом. Он изучал эти вопросы в архивах и стал одним из самых информированных экспертов по нацизму, который еще не был правящей идеологией в Германии, и ученые-марксисты не видели необходимости подробно его изучать»[64].
В ноябре 1923 года компартия Германии была запрещена и ушла в подполье. Зорге, умудрившийся за год, прошедший после переезда во Франкфурт, не «засветиться» перед местной полицией, оказался в такой ситуации одним из немногих людей, которым подпольщики могли доверить самое ценное: информацию и деньги. Сам доктор вспоминал: «Благодаря тому, что мое имя не было хорошо известно властям во Франкфурте, я имел возможность с большой пользой трудиться для партии. Я вел секретное делопроизводство и регистрацию членов партии, а также обеспечивал тайную связь между ЦК в Берлине и организацией во Франкфурте. Партийные средства и пропагандистские материалы посылались на мой адрес. Крупные посылки я скрывал в учебных аудиториях в ящиках для угля или прятал в моем кабинете и библиотеке социологического факультета университета. Кроме меня там же работали два-три члена партии, поэтому не было нужды бояться разоблачения. Таким образом, мы сохраняли деньги и материалы, поэтому в случае необходимости в них руководящих органов их можно было быстро изъять и использовать. Несмотря на то, что компартия была запрещена, благодаря такой системе во Франкфурте деятельность партии ничуть не сократилась. Когда в Саксонии в результате вооруженного восстания была установлена рабочая республика, я по решению партии постоянно поддерживал с ней тайную связь. Выполняя специальные задания, я часто посещал Саксонию и доставлял важные указания и распоряжения по политическим и организационным вопросам, которые партия направляла через нас во Франкфурт»[65].
Восстание в Гамбурге возглавил местный уроженец, в прошлом моряк и кочегар, артиллерист (как и Рихард) во время Первой мировой Эрнст Тельман. Он был знаком с Зорге с 1919 года по совместной работе. Теперь Тельман стал членом ЦК партии, а Зорге – курьером, обеспечивающим его связь с Берлином и Франкфуртом. Зорге в то время работал под псевдонимом «Роберт» (Тельман – «Тэдди»)[66]. Советский профессор Д. С. Давидович в годы, когда все новые и новые публикации о Зорге появлялись с завидной регулярностью, писал: «Как установлено по неопубликованным архивным документам, в бурном 1923 году Рихард Зорге, ставший впоследствии замечательным советским разведчиком, являлся связным между Тельманом и ЦК КПГ. В письме в ЦК КПГ от конца октября 1923 года Тельман сообщает, что партийная организация Гамбурга после прекращения восстания перешла на нелегальное положение, и указывает гамбургский адрес Рихарда Зорге в качестве явочной квартиры курьеров ЦК КПГ, куда следует в дальнейшем направлять партийные материалы для Приморья»[67]. Однако что это за «неопубликованные архивные документы», мы до сих пор не знаем.
Большевистский накал, неизбежный в повествовании о тех днях, несколько сбивает, а может быть, наоборот, дополнительно оттеняет рассказ другого доктора Зорге – Кристины (так как она успешно защитила диссертацию «по Льву Толстому», то и ее теперь так называли): «Я тоже работала в институте социологии (Рихард по-прежнему был его штатным преподавателем и, вероятно, рекомендовал на работу жену. – А. К.). В парке возле особняка какого-то франкфуртского патриция нам, несмотря на инфляцию и трудности с жильем, удалось отыскать пустующую конюшню с жилыми помещениями для конюхов. Мы переделали все это в оригинальный летний домик; один из друзей, художник, выкрасил в нем комнаты: одну в красный, другую в желтый, а третью в голубой цвет.
Марксизм Ики, к счастью, не исповедовал аскетизм и бедность, хотя у него никогда не было стремления ни к деньгам, ни к имуществу… Он любил глубокую русскую печаль, был отзывчивым, но без сентиментальности, помогал коллегам в трудные дни и с жаром писал о пролетариях. Разумеется, он приводил с собой гостей из числа коллег по работе в редакции: они выпивали, много курили… Он любил кошек и собак и играл с ними, как мальчишка… Не будучи особо разборчивым в еде он, тем не менее, с удовольствием готовил. Его меню было не очень обширным, однако определенно больше моего… Если блин разваливался, он мрачнел, его не утешало даже, если я называла бесформенное произведение его кулинарного искусства королевским блюдом».
Весьма любопытны в связи с этим и воспоминания Хеде Массинг, австрийской актрисы и агента советской разведки, скорее всего именно в это время вхожей в дом Зорге: «В их квартире была сосредоточена жизнь их друзей и единомышленников. Я помню, что кругом была старинная, антикварная мебель, которая досталась Кристине от ее первого мужа, солидного ученого. Здесь была чудесная коллекция современных картин и редких гравюр. Меня потрясала легкость, с которой проходила жизнь в этом доме. Мне нравилось сочетание серьезных бесед и дружелюбной атмосферы». Хеде одной из первых обратила внимание еще на одно из главных качеств будущего разведчика, о котором будут писать многие введенные в заблуждение «некоммунистическим обликом» Зорге: «Ика предпочитал простую, неофициальную одежду, был гурманом и знатоком вин, любил рассказывать забавные истории о животных. Он, еще меньше, чем Кристина, был похож на типичного коммуниста. Из всего их круга у супругов Зорге были самые развитые такт и вкус. Они оба мне очень нравились» [68]. Ничего пролетарского, ничего фанатичного – во всяком случае, в коммунистическом духе, наоборот, легкий налет аристократизма германского буржуа, наслаждавшегося собой и жизнью. Разве можно этому не симпатизировать?
Не слишком похожая на коммунистку платиновая блондинка Кристина Зорге успешно старалась быть под стать своему одновременно светскому и демократичному в манерах супругу, устроив в их доме нечто вроде салона: «По вечерам у нас собирались художники, музыканты и литераторы, из которых иные были уже признанными мастерами или же стали таковыми впоследствии – Хиндемит, Георг Грос, Дрёммер… В это же время у нас впервые появились русские. Вспоминаю себя сидящей на нашей лиловой софе и грызущей орехи, которые они принесли с собой…» Скорлупу русские бросали прямо на ковер, что, вероятно, расценивалось хозяевами как признак свободных взглядов на буржуазные предрассудки.
Упоминание о русских относится к 1923 году – самому напряженному времени в истории германской компартии. В это время во Франкфурте побывало немало приезжих из Москвы. Орехами Кристину мог угощать директор Института Маркса и Энгельса Давид Рязанов. Давид Борисович Гольдендах (таково было его настоящее имя) действительно являлся крупным теоретиком марксизма, но до 1917 года в его биографии числились подполье, аресты, суды, тюрьмы, а главное (в нашем случае), он имел огромный опыт работы пропагандистом, лектором, журналистом партийных изданий, в том числе «Правды». Он серьезно занимался исследованием архивов Маркса и Энгельса и вполне мог обратиться к Рихарду за помощью в получении переписки Фридриха Адольфа Зорге с отцами-основателями Интернационала. Как мы помним, Зорге-младший настолько понравился Рязанову, что тот пригласил его в Москву, на работу в Институт Маркса и Энгельса, но КПГ не отпустила Рихарда. И все же его бурная жизнь на второй родине, в Германии, неумолимо подходила к концу.
7 апреля 1924 года в Оффенбахе и Франкфурте-на-Майне начался очередной, девятый по счету, съезд Коммунистической партии Германии. После недолгого запрета КПГ только что вновь вошла в список легальных оппозиционных партий, но попытка революции 1923 года стала германским властям хорошим уроком. Отныне вся деятельность коммунистов находилась под еще более плотным контролем полиции, чем раньше. Чтобы «растворить» делегатов съезда, организаторы специально подобрали время: в начале апреля во Франкфурте проходила крупная международная выставка прессы, на которую съехалось множество гостей и участников со всей Европы. Самим делегатам коммунистического съезда было объявлено: «К сожалению, имена ораторов не могли быть зафиксированы в протоколе, поскольку существуют не только приказы об аресте всех руководящих товарищей, но и верховным прокурором рейха готовится грандиозный процесс против всего партийного руководства, и мы не хотели бы стать невольными помощниками законников в их нечистоплотных делах». Что же касается итогов съезда, то они были подведены в заключительной части программы и зафиксировали провал попытки переворота с, как водится, одновременными оптимистичными призывами: «Съезд партии извлек уроки из октябрьского поражения… Довольно сокрушаться по поводу упущенных возможностей и сданных позиций. Рабочий класс Германии идет по пути пролетарской революции, и этот путь пролегает через победы и поражения. Рабочий класс Германии невозможно победить раз и навсегда»[69].
Зорге во время съезда был по горло завален не только партийной (разумеется, он тоже был делегатом), но и организационной работой: «Когда в 1924 году [так в тексте] состоялся съезд компартии во Франкфурте-на-Майне, для участия в нем в качестве представителей Коминтерна нелегально прибыли советские коммунисты. По решению руководства мне было поручено осуществлять их личную охрану. Во время съезда я обеспечивал безопасность этих важных делегатов, занимался их размещением и делал все, чтобы они могли спокойно заниматься делами. В это время Германская коммунистическая партия столкнулась с серьезными политическими трудностями, почему Коминтерн и послал к нам четырех человек – Пятницкого, Мануильского, Куусинена и Лозовского.
Я был одним из делегатов съезда, а кроме того, выполняя это нелегкое поручение, старался полностью удовлетворить нужды закрепленных за нами делегатов. Нечего и говорить, что у меня с представителями Коминтерна установились очень тесные отношения, и день ото дня они становились все более дружественными. При закрытии съезда они предложили мне приехать в этом году в Москву и поработать в штаб-квартире Коминтерна, но я не смог тогда выехать в Москву, так как сразу после Франкфуртского съезда я должен был участвовать в целом ряде совещаний по проблемам организационной и информационной работы»[70].
В процессе обеспечения безопасности советской делегации Зорге особенно близко сошелся с товарищами из Москвы. По сведениям Мадера, он предоставил для их проживания свою квартиру, так как якобы соседи Зорге уже давно привыкли к тому, что в ней часто появлялись незнакомые люди, да и хозяева не спали ночи напролет. Заботу о гостях взяла на себя Кристина, которую теперь часто называли Икареттой, сделав ее имя производным от детского имени мужа[71]