К юго-востоку от деревни на холме золотисто-зеленым светом от низкого вечернего солнца светилась роща магнолий; мягкий, влажный, едва заметный ветерок приносил слабоватый запах с легким едким оттенком – canforeira, камфора. В самой гуще зелени возвышались цветущие жакаранды, словно фарфоровые маяки, они приманивали всех птиц – от грифов и ибисов до любящих совать свой клюв не в свои дела туканов.
Стайка желтых бабочек statiras вылетела из своего укрытия после мощного, но недолгого послеобеденного ливня и полетела в сторону деревни, привлекаемая яркими запахами цветов и овощей с рынка. Было жарко, в джунглях парило.
– Пошел прочь, маленький негодник, а не то призову всех духов обохо и кахими, заползут они ночью к тебе под одеяло и вопьются в тебя своими ядовитыми зубами!
Худощавый старик – продавец кокосов бил своей потрепанной шляпой маленького босого мальчишку, одетого в отрепья, тот ловко уворачивался, звонко смеясь и дразня старика.
Мино Ахиллесу Португезе было шесть лет, и у него выпали уже почти все молочные зубы. Он спрятался за огромным платаном. Продавца кокосов он ни капли не боялся. Никто из детей не боялся старика Эусебио с его тележкой, хотя именно он пуще всех ругался и кричал громче всех, когда мальчишки приближались к его прилавку с кокосами. Все прекрасно знали, что в глубине души Эусебио добряк. Случалось, именно от него им перепадал целый нетреснувший кокос. Далеко не все торговцы на рынке дарили детям бедняков целые кокосы.
– Минолито! Иди сюда! Мы кое-что нашли! – позвал мальчика его друг Лукас.
Мино выскочил из-за платана, перемахнул через гору стоявших на окраине рынка старых ящиков от овощей. Лукас, Пепе и Армандо стояли и тыкали палкой в деревянный ящик с гнилыми коричневыми капустными листьями. Мино взглянул в ящик.
– Sapito! – воскликнул он. – Маленькая белая жаба! Смотрите, она пытается спрятаться в гнилой капусте. Не обижай ее, Армандо!
Армандо, которому уже исполнилось десять лет и он считал себя почти взрослым парнем, отбросил палку. Вместо этого он достал из кармана брюк веревку и сделал из нее вполне профессиональную удавку.
– Сейчас мы ее подвесим, и все торговцы кокосами побросают свои тележки. Она ведь ядовитая, скажу я вам. Мой дед чуть не умер из-за такой вот жабы.
Армандо аккуратно опустил удавку на голову жабы и затянул ее.
Лукас, Пепе и Мино в ужасе отпрянули. Жаба вырывалась, билась, вытягивала свои длиннющие задние лапки, на ее стеклянных глазах появилась поволока. Армандо прыгал от радости и дико хохотал, держа удавку как можно дальше от себя. Вдруг жаба совершила какой-то невероятный неожиданный рывок и рухнула на голое бедро Армандо. Он взвизгнул и выпустил веревку, жаба тут же забралась под ящики от овощей и исчезла.
На бедре Армандо осталось красное воспаленное пятно, словно он обжегся о куст мухаре. Лукас, Пепе и Мино, не отрывая глаз, смотрели на пятно, ожидая, что в любой момент оно загорится, заполыхает, перекинется от бедра на пах и дальше – на живот, на грудь, огонь охватит всего Армандо, его кожа станет похожа на кожу молочного поросенка на вертеле, и он умрет.
Все знали, что белые sapos ядовиты.
Но пятно не увеличивалось, а Армандо не бледнел. Совсем скоро его щеки стали обычного цвета, а глаза снова засверкали.
– Вот дерьмо! – выругался он и ударил ногой по ящикам, под которыми скрылась жаба. – Дерьмо! Пойду смою эту слизь. А потом отыщу большие толстые скорлупки от кокоса и отнесу их домой, маме Эсмеральде.
Словно порыв ветра, он метнулся между торговцами овощей и исчез на другой стороне платана. Пепе пошел за ним.
– Сегодня ночью он умрет, – сказал Лукас, взяв Мино за руку.
Два шестилетних мальчика серьезно кивнули друг другу. Мино осторожно приближался к краю леса. Его босые ноги тонули в коричнево-красной, топкой земле, на которой отец Макондо тщетно пытался вырастить таро. Вялые росточки грустно клонились к бесплодному илу, который едва ли можно было назвать почвой. Джунгли окружали деревню со всех сторон, оставляя лишь тонкую полоску трясины, на которой можно было что-то посадить. Но отец Макондо не сдавался, снова и снова он высаживал свои таро.
Мино остановился и поднял ветку, упавшую с одного из огромных деревьев. Она отлично ему подходила, потому что была похожа на букву Y. Мино достал из кармана сетку от комаров, сшитую в форме кошелки – длинной колбасой, открытой с одной стороны. Он осторожно надел сетку на две стороны буквы Y, и – оп! – в руках у него оказался прекрасный сачок. Именно здесь, на самой окраине джунглей, водились самые красивые mariposas – бабочки.
Отец сказал, что сегодня ему были нужны две большие синие Морфо.
Мино подумал о жабе, укусившей Армандо. Тот наверняка сейчас лежал с лихорадкой. Мино шагал осторожно, внимательно глядя себе под ноги, не исключено, что в этом коричневом иле тоже полно белых жаб.
Мимо пролетела большая апельсиново-желтая бабочка argante и села на один из увядших росточков таро! Мино знал названия большинства бабочек, водившихся в джунглях, отец обучил его всему, о чем говорилось в большой энциклопедии. Мальчик медленно подкрался к растению, держа сачок наготове, а затем быстрым движением накрыл им бабочку. Натренированными маленькими пальчиками он быстро сжал тельце насекомого – не слишком сильно, чтобы не повредить ее, но достаточно, чтобы она потеряла сознание. Потом он достал из кармана маленькую металлическую коробочку и закрыл бабочку там вместе с ватным шариком, смоченным в эфире. Так умерла бабочка.
Каждый раз, держа в руках сачок, Мино чувствовал себя настоящим охотником. Он был великим охотником. Выходя на охоту за бабочками для отца, Мино никогда не брал с собой друзей. Ведь в кармане он носил смертельное оружие: жестяную коробочку с ядовитым газом. Отправляя Мино на охоту, отец всегда исполнял тайный ритуал.
– Минолито! – говорил отец, а потом произносил то самое сложное слово:
– Этилацетат.
Мино должен был повторить это слово, потом они кивали друг другу. Потом отец незаметно от матери пробирался в ванную, отщипывал маленький кусочек ваты от куска, хранившегося в верхнем ящике комода, они оба еще раз кивали друг другу, а потом Мино шел за отцом в пристройку. Там, под крышей, за балкой, так высоко, что даже отцу приходилось подниматься на ящик, стояла бутылочка. Бутылочка с Каплями Смерти. Отец смачивал ватку и быстро убирал ее в жестяную коробочку, подставленную Мино. Этой ватки хватало на много часов.
Мино дошел уже до первых деревьев, растущих в джунглях. Он настороженно оглянулся. За морфо нужно идти в джунгли. Именно там водятся красивые, цвета голубого металла небесные бабочки. Поймать их трудно. Обычно они летают высоко, слишком высоко – сачком Мино не дотянется. Но иногда они спускаются вниз к просвету между деревьями и садятся на траву. И тогда нужно очень осторожно подкрасться к ним.
Мино знал, что морфо надо ловить именно в это время. Было уже поздно, через час стемнеет. Именно в этот час морфо спускались с верхушек деревьев, словно сверкающие голубые лоскутки, и садились на землю. Отец получал за морфо в десять раз больше денег, чем за статиру или арганте.
В джунглях было тихо и влажно. От поникших листьев, на которые он наступал, поднимался пар, прямо перед ним в страхе выскакивала всякая мелкая живность: лягушки, медно-зеленые игуаны. Мино любил джунгли. Он совершенно не боялся их, хотя из-за огромных деревьев здесь всегда царил полумрак. Но заходил не слишком далеко, чтобы слышать шум и крики в деревне.
Маленький охотник, Великий охотник. Такими были обохи и кахими пятьдесят лет назад. У них были ядовитые стрелы, так рассказывал Армандо. А у Мино в кармане был ядовитый газ. Если бы у него была коробка побольше, он бы мог ловить и cerrillos – пе́кари, и armadillos – броненосцев. Хотя они обитали в глубине джунглей.
Мино поймал одну морфо, потом еще одну. И прежде чем на джунгли спустилась ночь, он поймал еще одну. Они были больше его ладони и едва поместились в его коробке, даже со свернутыми крыльями. Отец похвалит его за удачную охоту.
Подпрыгивая, Мино бежал по илистой земле, забыв о белых жабах. Он зигзагом промчался по помидорным грядкам сеньора Гомеры, перепрыгнул через мощные маниоки сеньоры Серраты. Совсем скоро он оказался возле платана, под которым спрятал скорлупу кокоса, собранную днем возле тележек торговцев. И тут он заметил маму Эсмеральду, рыдая, она брела к рынку, закутавшись в черное полотно.
Так Мино понял, что Армандо умер.
Прежде чем поднять лопату и бросить горсть ржаво-коричневой земли в глубокую яму, где в деревянном ящике покоился Армандо, отец Макондо сказал:
– Для Бога биение маленьких сердец не прекращается никогда. На Небесах они продолжают стучать, кровь, протекающая через них, бурлит от счастья, словно чистый ручей на горном склоне. Армандо живет теперь в Чертогах Небесных. Там нет слез, нет бедности. Нет голода, оцелотом вгрызающегося в животы малышей. Армандо, улыбаясь, смотрит оттуда на нас, подобных убогим пионам, выросшим на худородной почве. Но настанет и наше время.
Мино крепко держал отца за руку и думал о хилых ростках таро, которые высаживал отец Макондо. Потом он подумал, что туда, где сейчас лежит Армандо, не доберутся ни муравьи, ни жуки – слишком уж глубоко. От этой мысли он вздрогнул и вспомнил о белой жабе.
– Папа, – прошептал он отцу, – а что страшнее – жаба или этилацетат?
– Тсс! – шикнул на него Себастьян Португеза и зажал рот сына рукой.
Священник бросил горсть земли на гроб, мама Эсмеральда зарыдала. Она приходилась Армандо бабушкой. Никому в деревне не было известно, куда подевались родители мальчика.
Похороны подходили к концу, Мино увидел стайку алых ибисов, полетевших к реке. Доктор сказал, что сам по себе яд белой жабы не такой уж и опасный, а сердце Армандо остановилось потому, что он очень сильно боялся. Боялся настолько, что сердце остановилось и кровь перестала течь по телу.
– Папа, а почему у бабочек нет крови? Может, у них и сердца нет?
По-прежнему крепко держа отца за руку, Мино шел в тени коричников, источавших свежий аромат и окружавших кладбище и маленькую белую церковь с двумя башенками.
Они жили в небольшом домике на краю деревни рядом с маленьким озерцом, вода в нем была стоячей, лишь в сезон дождей озерцо разливалось почти до дверей дома сеньоры Серраты, их ближайшей соседки. Дедушка Мино построил дом из глины, соломы и деревянных балок, а крышу покрыл ржавым шифером. Их дом был одним из самых красивых в деревне, ведь не реже двух раз в год Себастьян Португеза приносил из лавочки сеньоры Риверы известь и краску. Мама мастерила из веревок тарапы большие и маленькие кисточки, и вся семья принималась за работу – красили и белили, напевая баллады-боливары на свой лад. Младший брат Мино, Теофило, был еще слишком мал, чтобы красить, так что его привязывали к передвижной вешалке, чтобы он не перевернул банку с известью или не выпил ее. Все остальные работали охотно: и мама, Амантея, и четырехлетний брат Сефрино, и сестра-двойняшка Мино Ана-Мария. Вот только мама не пела. Уже больше года Амантея Португеза не произносила ни звука.
Себастьян Португеза зарабатывал себе на хлеб заготовкой и продажей бабочек. У него были связи в столице района – в двадцати милях ниже по реке, и каждую неделю он отправлял туда посылку местным автобусом. В маленьких пластиковых ящичках от конфет, которые он получал в лавке сеньоры Риверы, он размещал прекрасных бабочек. Этих совершенных существ невероятных цветов и узоров. «Ангелы джунглей» – так называл их отец. Платили ему неплохо, и, если Ане-Марии и Мино удавалось раздобыть парочку скорлупок кокоса у торговцев на рынке, голодать им не приходилось. Правду сказать, мясо или рыба редко попадались в похлебке Амантеи Португезы. Но у них была свинья и семь курочек, а еще две прирученные mutum, дикие индейки, с каждым днем жиревшие все больше на диете из кожуры маниоки и залежалого риса.
Мино часами просиживал возле отца, наблюдая за его работой. Ему не надоедало изучать движения его пальцев; не прикасаясь к их хрупким крылышкам, отец заставлял бабочек раскрываться на дощечке полностью. Для крыльев он использовал иголки, пинцет и прозрачную бумагу. Отец никогда не протыкал крылья иголками. Начиная заготовку бабочки, он пронизывал грудь насекомого, thorax, как он пояснил сыну, длинной тонкой иглой. Он прикалывал бабочку к дощечке, а потом осторожно раскрывал ее крылья, добиваясь абсолютной симметрии. В самом конце отец выкладывал длинные тоненькие усики, antennas, в идеальную букву V. Мино знал, что это самый ответственный момент заготовки. Усики легко ломались, и тогда вся бабочка оказывалась непригодной. В такой момент отец взрывался от ярости, поэтому, когда дело доходило до усиков, Мино задерживал дыхание. А когда отец работал над особенно редкой бабочкой, Мино даже не решался смотреть. Он выходил из каморки и ждал взрыва снаружи. Но если внутри было тихо, Мино спешил обратно, счастливо улыбаясь светящемуся от радости отцу, тот выносил дощечку на свет, чтобы все могли полюбоваться на чудо: Pseudolycaena marsias! Morpho montezuma! Или Parides perrhebes! Мино знал все эти латинские названия, они звучали как удивительные волшебные заклинания.
Бабочки сохли не меньше недели, а потом отец помещал их в пластиковый ящик с подложкой из коркового дерева. Сверху на подложку он клал листок бумаги, красивым почерком матери на нем было выведено название и семейство бабочки. Мама писала лучше всех в семье.
Для отца и для Мино не было на свете ничего прекраснее бабочек с широко распростертыми в вечной неподвижности крылышками. В этом они были единодушны.
Отец научил Мино и Ане-Марию читать. Власти обещали, что скоро в деревню приедет учитель, но пока никого не было. Мино громко и бегло читал большую энциклопедию бабочек. По вечерам, когда Мино ложился в кровать, отец иногда приходил, садился на его постель и рассказывал истории о четырех стадиях жизни бабочек: яйце, гусенице, коконе и, наконец, самой бабочке. Стадия бабочки была очень короткой – не дольше двух месяцев, и все же за свою недолгую жизнь в джунглях бабочка успевала пережить много всего интересного.
Стоя в дверях, мать слушала эти рассказы, печально улыбаясь и не издавая ни звука.
Никто в деревне не знал, как Себастьян Португеза додумался до того, чтобы торговать бабочками, и где он научился с ними обращаться, но все соглашались с тем, что это был умный и уважаемый способ заработка в этих местах, где бедность и безработица сковывали людей, словно жевательная смола, не оставляя возможности выбраться. Никто из товарищей Мино и не думал смеяться над ним, когда он отправлялся в свой ежедневный поход с сачком для ловли бабочек наперевес. Он был одиноким охотником, но весьма респектабельным.
– Почему мы не вырубаем деревья, заслоняющие от нас солнце? Почему мы не выжигаем мух парафином и огнем? Неужели у нас, жителей деревни, голова не на месте? Неужели мы сто́им дешевле гнилой капусты на рынке? Посмотрите на сеньора Тико, того, что вставил острый machete в свой костыль и не упускает случая прижать его к горлу свиньи Кабуры, когда тот решается выйти на рынок. Неужто хромой сеньор Тико – единственный мужчина в нашей деревне, у кого действительно есть голова на плечах? Вы же слышали, что сказал отец Макондо: «Могущественные люди из плодородной саванны покупают машины, размером больше церкви, те, что работают быстрее тысячи caboclos[1]. Они уже забрали себе землю, а скоро отберут у нас и работу! Мы – вонючая гнилая капуста, мы – мелкие ползучие твари, в ужасе отскакивающие от их сапог, наступающих на наши хвосты!
Торговец кокосами, чей прилавок располагался по соседству с тележкой Эусебио, стоял на двух ящиках от овощей, яростно размахивая руками. Его пламенную речь, раздавшуюся над площадью в тот самый момент, когда все готовились к сиесте, встретили восторженно, и старик Эусебио размахивал своей шляпой и смеялся во весь свой беззубый рот. Он достал бутылку агуардиенте, жадно отпил из нее и протянул бутылку говорящему.
– Еще, Гонзо, еще! Слава Тико с мачете в костыле!
– Ничтожные людишки!
Сеньор Гонзо закашлялся от крепкого самогона, но продолжил:
– Разве правительство не обещало нам работу и еду, а еще школу?! И что мы имеем? Ничего! Наши дома все глубже тонут в болоте, стены осыпаются, перекрытия гниют! Наша земля бесплодна, а новые деревья, которые мы сажаем, поражает грибок, плесень, они не дают плодов… А когда мы находим новые участки земли, где еще можно что-то вырастить, эти гиганты уже там, в руках у них бумажки с печатями и подписями, а los armeros, армейцы, приставляют дуло тебе ко лбу и, связав, тащат в крысиные норы столичного подземелья! Куда подевался сеньор Гипез? А сеньор Васкес и его сыновья? Их вынудили выпить мочу свиньи Кабуры, а потом погрузили на грузовик и куда-то увезли! Это происходит постоянно, а мы засовываем наши податливые головы в трясину, становящуюся все глубже с каждым новым дождем!
Мино вскарабкался на кладбищенскую стену под коричным деревом, чтобы лучше видеть разыгравшийся на площади спектакль. Лукас последовал за ним, но сначала аккуратно устроил свою черепаху между двумя камнями в стене.
– Сеньор Гомез снова злой. Он стоит на ящике и размахивает руками, – прошептал Мино.
– Сеньор Гомез не злой, я точно знаю, вчера он дал мне прекрасный целый орех, – заверил его Лукас с серьезным выражением лица.
– Он злится не на нас, а на свинью Кабуру.
– Да все злятся на свинью Кабуру.
– Пошли! – сказал Мино, спрыгивая со стены, – проберемся прямо к ящику, на котором стоит сеньор Гомез. Может, получим еще орех, если будем хлопать, покуда он говорит.
Но Лукас остался на стене, испугался, что в толпе кто-нибудь наступит ему на распухший после укуса кота сеньоры Серраты палец.
Мино протиснулся между бушующими, вопящими торговцами овощами и кокосами и совсем скоро оказался возле ящиков Гонзо. Он изо всех сил хлопал в ладоши, надеясь, что сеньор Гонзо заметит это. Однако взор оратора, опьяненного своей речью и своей храбростью, а также регулярными глотками из прозрачной бутылки беззубого Эусебио, был обращен поверх головы Мино на толпу. Речь становилась все более накаленной.
– Что мы делаем со свиньями, пожирающими собственное потомство, а?! Да-да, мы берем самый большой, самый лучший кухонный нож и всаживаем его в плоть так, что отравленная кровь светло-красной пеной покрывает землю, а потом мы выкладываем труп на муравейник глубоко в джунглях. Разве не так мы поступаем, а?! В следующий раз, проходя мимо логова червей, которое Кабура называет своим кабинетом, я от души плюну на его зеленые сапоги, чума их побери, а потом я отброшу его карабин, выдерну по одному все волоски из его ноздрей и скажу ему, что нам не нужен лакей американцев, чтобы следить за землей, которую наши предки выгрызли из объятий джунглей!
Неожиданно его речь не встретила аплодисментов, никто не кричал и не орал. Тревожная тишина повисла над площадью. Оратор удивленно оглядывался с высоты своих ящиков, внезапно его взгляд застыл на точке левее от платана. Толпа расступилась, и трое мужчин в бордово-желтой камуфляжной форме с портупеями и взведенными карабинами промаршировали прямо к сеньору Гонзо; тот стоял с посеревшим лицом и молча шевелил губами. Его глаза внезапно заполнила влага.
Мино ухватил за ногу ближайшего продавца овощей, увидев, кто идет: сам сержант Фелипе Кабура и два его армейца. Los armeros.
Сеньор Гонзо застыл на своих ящиках в таком положении, которое противоречило закону всемирного тяготения и еще нескольким законам природы: руки и одна нога уже начали движение к земле, но тело еще находилось под таким углом, что спуститься он не мог, и так он простоял все то время, которое многим показалось вечностью.
Фелипе Кабура пнул нижний ящик с такой силой, что сеньор Гонзо свалился в тачку Эусебио и остался лежать среди зеленых гладких кокосов, уставившись в безмятежное голубое небо. Фелипе Кабура подошел к тележке с кокосами, поднял тяжелый карабин и ударил изо всех сил. Приклад угодил в орех, тот лопнул и оросил ближайших испуганных зрителей светло-серым душем кокосового молока.
– Свежий кокос! – сказал Кабура и еще раз сильно ударил карабином в тележку.
Теперь взорвался орех чуть левее от головы сеньора Гонзо, снова брызнуло молоко.
– И еще один свежий кокос.
Третий удар сержанта Фелипе Кабуры угодил прямо в нос сеньора Гонзо, раздался неприятный треск и капли кровавого дождя оросили торговцев овощами.
– Гнилой кокос, – сказал Кабура, повернулся на каблуках и промаршировал прочь вместе со своими армейцами, а тощие ноги сеньора Гонзо в тачке подрагивали в последних предсмертных конвульсиях.
Мино отпустил ногу торговца овощами и изо всех сил бросился бежать. Он спотыкался, падал, поднимался и снова бежал. Остановился он лишь возле рабочего стола отца в тени бананового дерева. Мать развешивала белье рядом.
– Ссс… сссвинья Ка… Кабура размозжил голову сеньора Гонзо, словно орех, – выдавил он, задыхаясь.
Себастьян Португеза рассеянно посмотрел на сына. Потом он отложил дощечку, на которой работал над наполовину препарированной бабочкой «белый павлин» Anartia, и посадил сына на колени.
– Минолито! – прошептал он.
Выслушав сбивчивый рассказ сына, он поднялся и пошел на площадь. Он вернулся только через два часа, сел за стол и ковырял в тарелке маша с маниокой, приправленного чили и зеленым перцем, которую Ана-Мария поставила перед ним. Амантея, его жена, подарившая ему четырех здоровых ладных детей, стояла в дверном проеме, со страхом уставившись в утоптанный земляной пол.
– Где Минолито? – спросил отец хриплым голосом.
– Играет с Теофило и Сефрино за каморкой, – ответила Ана-Мария.
– Сегодня вечером я расскажу вам сказку о вожде племени обохи и бабочке Марипоса Мимоса, – сказал он.
«За великой рекой, за далекими полями, далеко-далеко в самой глубине сельвы, великих джунглей, жил могущественный вождь племени обохи Таркентарк. У Таркентарка было семь жен и тридцать четыре сына, но ни одной дочери. Поэтому каждый вечер он, причитая, сидел у костра и пил из огромных бочек пенную настойку кассавы, жена и сыновья подносили ему бочки – одну за другой. От кассавы живот его стал таким огромным и тяжелым, что тащился за ним до самого холма, когда Таркентарк спускался к реке, чтобы посидеть на корнях мангрового дерева, и был похож на необъятный мешок. Великий вождь просиживал у реки ночи напролет, жалуясь на свою жизнь, а его огромный живот колыхался на поверхности воды, привлекая к себе стаи пираний, с жадностью вгрызавшихся в это огромное манящее чрево. Но кожа на животе Таркентарка была такой жесткой и крепкой, что не поддавалась даже острым зубам пираний. Вечер за вечером, ночь за ночью сидел у реки Таркентарк, горюя о том, что у него нет ни одной дочери».
Глаза Мино слипались. Голос отца был спокойным и монотонным, а тихие вечерние звуки джунглей всего в ста метрах от дома окутывали троих прижавшихся друг к другу в общей кровати детей уютным убаюкивающим одеялом. Теофило давно уже спал в отдельном ящике в углу комнаты.
Мино крепко зажмурился и увидел перед собой отвратительное лицо сержанта Фелипе Кабуры, направившего приклад ружья в тележку старого Эусебио. Кокосовое молоко и кровь. Но постепенно эта картинка рассеялась, красочный рассказ отца о горе вождя Таркентарка и о волшебной бабочке по имени Марипоса Мимоса, заколдовавшей его, отпечатался в сознании шестилетнего мальчика и отогнал ужасные переживания.
Когда Себастьян Португеза закончил рассказ и опустил на кровать сетку от комаров, он увидел, что его сын проник в царство снов без мучительных болезненных картинок, из-за которых ему бы начали сниться кошмары и преследовать тревожные видения.
Он повернулся к жене, стоявшей в дверном проеме. Амантея Португеза распустила пучок на затылке, и сине-черные волосы заструились по ее плечам, обрамляя бледное красивое лицо, застывшее в бездонном горе. Муж привлек ее к себе, мягко поглаживая по спине, а ее губы беззвучно произнесли какое-то слово. Так длилось уже больше года.
Мино уже почти исполнилось девять, когда он впервые услышал этот звук. В погоне за прекрасной бабочкой feronia он выбежал в просвет джунглей. Эта светло-розовая бабочка с темными точками на крылышках обычно садилась высоко на стволы деревьев, слишком высоко для сачка Мино. Ему пришлось кидать ветки, чтобы спугнуть ее и заставить лететь дальше и, возможно, сесть пониже.
Он остановился. Что за странный звук? Глубокое грозное рычание, звучавшее то выше, то ниже, смешивалось с резкими вскриками белых цапель, порхающих в кронах деревьев над головой Мино. Это был не зверь. Словно какая-то машина вгрызалась в рощи магнолий. Он остановился, прислушиваясь. Точно машина, но что здесь делать какой-то машине? Как она вообще сюда попала? Он забыл о бабочке и со всех ног ринулся назад к кладбищенской стене, он знал, что Лукас и Пепе ловят там муравьев, суетящихся по своим делам между камнями на стене.
Лукас и Пепе сидели, болтая ногами.
– Слышите? – закричал Мино.
– А ты думаешь, мы глухие?
Втроем они вытянулись на стене во весь рост, пытаясь разглядеть происходящее за зелеными верхушками, за редкой рощицей, которую и рощицей назвать можно было с трудом, хотя это возвышение, на котором росли магнолии и лавровые деревья, выделялось на фоне бесконечных джунглей. В те редкие дни года, когда дул восточный ветер, деревенские старики, страдавшие бронхитами и слабым горлом, усаживались на стульях под кладбищенской стеной. Они сидели, подставляя свои дряхлые тела живительному благоуханию лавровых деревьев, приносимому ветром.
Ничего не было видно, но рычание то усиливалось, то затихало, ритмично и монотонно.
– Может, там самолет упал, и мотор то включается, то выключается? – предположил Пепе.
Пришла сеньора Серрата с полным подолом таро, остановилась и прислушалась. Потом дедушка хромого Друсиллы. И вот уже целая толпа взрослых и детей собралась возле кладбищенской стены, гадая, что за непривычный звук внезапно ворвался в их жизнь и заглушил тысячу знакомых звуков.
– Небось дон Эдмундо раздобыл какую-нибудь адскую машину, чтобы напугать нас до смерти! – прохрипел старик.
Дон Эдмундо был ближайшим соседом деревни, он владел огромными земельными угодьями, простиравшимися от плодородной саванны вниз до реки и дальше через джунгли до деревни. Однажды дон Эдмундо даже заявил, что и земля, на которой стоит деревня, принадлежит ему, но в ответ получил жесткий отпор: засвистели острые ножи и мачете, в районный центр направилась делегация, дети и жены со свиньями и курами под мышкой и полными мешками маниоки за плечами заполнили личный шикарный patio дона Эдмундо, там они вопили, кричали и шумели несколько ночей напролет, так что могущественный землевладелец был вынужден взять свои слова обратно и подписать документ, который отец Макондо выложил перед ним, где было написано, что он не имеет никаких прав на деревенскую землю.
Выдвигалось много самых невероятных теорий о происхождении загадочного звука, но Эльвира Мунко, дочь сеньора Мунко, который выращивал самые красивые гардении, прибыв на вечернем автобусе, преодолевшем двадцать миль из районного центра по петляющей размокшей дороге, выехавшем на площадь и остановившемся перед лавочкой сеньоры Риверы, рассказала вот что:
Там, где дорога вилась мимо заросшей тиной плотины, за тем камнем, где дон Эдмундо совершенно напрасно запретил сеньору Ривере и отцу Макондо сажать деревья сергата, стояли гигантские машины, выплевывая выхлопные газы и пар. Большой участок джунглей вокруг них был вырублен и расчищен, а рядом кишели американцы в белых пластиковых шлемах, они кричали, орали, бегали вокруг с рулетками, биноклями и разными причудливыми устройствами. В самом центре участка копали яму; устрашающий механизм вколачивал в землю железный штырь, всаживая его все глубже и глубже.
Все это Эльвира Мундо успела рассмотреть за те полчаса, которые автобус был вынужден простоять в ожидании, пока уберут с дороги огромное дерево. Говорить ей было нелегко, потому что в районный центр она ездила, чтобы вырвать больные зубы на верхней челюсти. Она добавила, что там находились оба сына дона Эдмундо, а также директор Лаззо. Их перепачканные землей лица в белых касках выглядели очень смешно.
Многие собрались у автобуса, чтобы послушать рассказ Эльвиры Мундо. Отец Макондо сцепил пальцы за спиной и выглядел очень серьезным, сеньор Ривера пнул ногой жестяную банку и напугал пса, спавшего в тени лестницы, ведущей к лавке. Луис Энкатор, запасной водитель автобуса, всегда мысливший очень трезво, сплюнул.
– Нефть, – сказал сеньор Ривера.
– Нефть, – ответил отец Макондо.
– Нефть, – шептали все собравшиеся у автобуса.
– Нефть, – сказал Мино, толкнув в бок Лукаса.
Гул в магнолиевой роще не прекращался. Люди останавливались и прислушивались, смотрели наверх и качали головой.
Вдруг однажды над деревьями показалась вышка. Сталь сверкала на ярком солнце. Почти все жители деревни, за исключением сержанта Фелипе Кабуры и его армейцев, собрались возле кладбищенской стены. Мино помог Пепе пристроить черепах так, чтобы на них никто не наступил. Мужчины тихо переговаривались, и Мино увидел, как отец, яростно жестикулируя, что-то говорил сеньору Энкантору и сеньору Мукко.
– Этот лес принадлежит деревне! – внезапно повысил голос отец Макондо. – Они вырубили наши деревья, даже не спросив у нас разрешения.
– А ведь именно там мы могли бы посадить прекрасные поля таро, – отозвался один из торговцев овощами.
– Да-да, там как раз подходящая почва, – добавил другой.
– Может быть, мы можем попросить у них немного нефти, мы могли бы продать ее на бензоколонки в городе? – предложил старик Оккус.
– Нефть принадлежит нам, вся нефть! – вскричал сеньор Ривера.
– Не кричите, – предупредил его отец Макондо, подняв руку. – Наверное, нам нужно что-то сделать. Многие из жителей нашей деревни остались без работы после того, как дон Эдмундо купил машины для посева и сбора урожая. Нам нужно поговорить с американским jèfe[2], чтобы он взял на работу всех, кто пожелает. И еще нам нужно попросить, чтобы они построили нам школу в счет всех тех деревьев, которые они вырубили. И, возможно, благодаря нефти, которую они нашли на холме, наша деревня разбогатеет.
Стоило отцу Макондо сказать это, как толпа возбужденно забормотала. Тут же решили направить делегацию на переговоры с jèfe americano. Пятеро мужчин, возглавляемых отцом Макондо, отправились в путь.
Мино и Пепе стояли на кладбищенской стене. Обернувшись, чтобы спуститься, Мино увидел, как из тени коричного дерева вышел один из армейцев Кабуры.
Прекрасная Morpho peleides спустилась с верхушки дерева и села на трухлявый ствол прямо возле того места, где с сачком наготове поджидал ее Мино. Когда бабочка сложила крылья, она стала почти незаметной, цвет нижней стороны крыльев сливался с окружающей растительностью. Но Мино видел ее. Она спускалась, словно голубой сверкающий лепесток. Он подкрался поближе, отточенным движением накрыл ее сачком. Вскоре она упокоилась в жестяной коробке Мино.
Мино моргал глазами, вглядываясь между листвой, лианами и стволами деревьев. Из глубины джунглей приближался удивительный, спокойный и в то же время манящий свет. А еще аромат цветов, гниющей травы и веток, земли и грибов. Мино стоял очень тихо, как мышка, смотрел и слушал: щебетание сотен птиц над его головой, жужжание тысяч насекомых вокруг него, шуршание бесчисленных ящериц и змей, муравьев всех размеров, занятых своими бесконечными делами в лесу, жуков, пауков, червяков. Ни одно дерево не было похоже на другое; здесь были сотни, тысячи разных видов, иногда он легонько поддевал кору и наружу проступал всегда неожиданный цвет, а еще запах – новый, особенный.
Сколько на свете удивительных существ, думал Мино. Сколько прекрасных бабочек живет на нашей планете! Все ли они описаны в той книге, которая есть у отца? А вдруг существуют и те, которых еще не открыли? А вдруг он однажды принесет домой такую бабочку, которой нет еще ни в одной из существующих книг! И именно он откроет ее первым! Что скажет отец? Подумать только, сколько денег ему заплатят! На эти деньги они пристроят к дому еще одну комнату, и у Мино и его братьев и сестер будут собственные кровати!
Мино замечтался. Он увидел, как высоко в кроне деревьев порхает незнакомая бабочка. Девятилетий мальчик босиком уходил все глубже и глубже в джунгли.
Себастьян Португеза мягко улыбался сыну, пока тот открывал коробку с сегодняшним уловом. Две прекрасные морфо, много замечательных бабочек семейства геликонид. Мама Амантея принесла тарелку дымящегося carvera[3] и поставила на стол перед ним. Она погладила сына по голове, улыбнулась, но ничего не сказала. Мино накинулся на ароматное овощное блюдо.
Сеньор Португеза с гордостью смотрел на сына, пока тот ел. Потом перевел взгляд на жену.
Прошло уже почти четыре года с тех пор, когда Амантея Португеза произнесла свое последнее предложение. В последний год ей удавалось выдавить из себя некоторые односложные слова, но не более того. Дважды Себастьян Португеза отправлялся в долгий и дорогой путь в районный центр, чтобы показать жену el medico psicologo[4]. После предыдущего визита ему показалось, что ей стало лучше, глаза ее заблестели, и она выговорила несколько слов. Теперь он копил деньги, чтобы через несколько месяцев снова отправиться к врачу. Ему очень хотелось, чтобы жена поправилась после того чудовищного позорного события, которое ей довелось пережить, поздним вечером четыре года назад, и из-за которого Амантея Португеза онемела и превратилась в бродящего с пустым взглядом зомби.
Амантея и еще две женщины, старуха Эсмеральда и сеньора Фрейтас, шли по дороге, собирая упавшие плоды аннонов. Амантея заметила в глубине джунглей прекрасные крупные анноны и пошла туда, чтобы собрать их. Набрав полные руки, она поспешила к остальным, они уже возвращались в деревню. В этот момент ее настиг джип, четверо армейцев ехали в районный центр.
В церкви перед алтарем, прижав правой рукой к груди распятие, поддавшись на настойчивые уговоры отца Макондо, сеньора Фрейтас и старуха Эсмеральда рассказали о том, что случилось. Они обернулись и проследили за джипом, когда тот проехал мимо них. Он затормозил прямо возле сеньоры Португезы, та стояла на обочине дороги с полной юбкой аннонов. Четверо армейцев выпрыгнули из машины и окружили Амантею, она опустила юбку, и фрукты рассыпались по пыльной дороге. Они притащили ее к джипу и крепко держали. Они стянули с нее всю одежду и положили на капот. Трое держали, а четвертый удовлетворял свою похоть. Они менялись до тех пор, пока все четверо не удовлетворили свою похоть. Сначала сеньора Португеза кричала, но потом внезапно затихла. Джип уехал, а она осталась лежать на обочине, голая, вся в крови, и онемевшая. С большим трудом женщинам удалось притащить обесчещенную опозоренную женщину в деревню, домой.
Об этом рассказала сеньора Фрейтас в церкви четыре года назад.
Сеньор Португеза вздохнул, отмахнулся от назойливых мух и принялся за бабочек. Мино доел свой обед и получил задание сбегать на овощной рынок, чтобы собрать скорлупу кокосов у торговцев, те уже сворачивали прилавки и закрывали тележки. Брат Сефрино, которому уже исполнилось шесть лет, наелся волчьей ягоды и валялся в постели с температурой и тошнотой. Сестра-близнец Мино помогала матери со стиркой, а самый младший, четырехлетний Теофило, считал муравьев, раздавливая их указательным пальцем, когда они показывались у дверного порога.
А там, наверху, в роще магнолий, гудели огромные машины.
«Вдруг прилетела красавица Марипоса Мимоса, на крылышках у нее – золотые полоски, а усики большие и синие. Усевшись на живот несчастному Таркентарку, она пощекотала его своими крылышками. Вождь племени обохи попытался смахнуть ее, но Марипоса Мимоса все время возвращалась обратно, казалось, что ей очень понравилось сидеть на огромном пузе Таркентарка, покачивающемся на воде.
– Почему у тебя такой большой живот, могучий вождь? – спросила Марипоса Мимоса тоненьким прелестным голоском.
– Я пью слишком много кассавы, – пробурчал вождь.
– А зачем ты пьешь так много кассавы, могучий вождь? – прожужжала бабочка.
– Я горюю, – ответил вождь и прыснул от смеха, потому что ему стало щекотно.
– А отчего ты горюешь, могучий вождь? – поинтересовалась золотистая бабочка.
– Оттого что у меня тридцать четыре сына, но ни одной дочери, – пожаловался вождь и покачал животом. – О, если бы у меня была дочь, похожая красотой на тебя, бабочка, но, видимо, этому не бывать.
– Все случится, могучий вождь, только послушайся моего совета.
Могучему вождю племени обохо стало очень интересно».
Мино лежал, краем уха слушая сказку, которую отец рассказывал много-много раз. Он попытался отвлечься от голоса отца и сосредоточиться на собственных мыслях. Он не совсем понимал, почему было так важно, что американцы добыли из земли нефть. Но почему они не пришли к ним и не спросили у деревни, у отца Макондо разрешения на то, чтобы вырубить в джунглях деревья? Отец Макондо и несколько деревенских мужчин ходили на переговоры с el jèfe, но обратно они вернулись разочарованные, он сам это видел. И многие мужчины, которые раньше всегда вели себя спокойно, громко кричали и ругались страшными словами на американцев и на солдат. Так поступать опасно, Мино прекрасно знал это. Он хорошо помнил, как три года назад свинья Кабура размозжил голову торговца кокосами Гонзо, словно орех. Гонзо говорил громко. А ведь у свиньи Кабуры не меньше десяти армейцев, на прошлой неделе приехали еще шестеро. Они разъезжали повсюду на двух джипах, орали, кричали, гнали кур и строили страшные гримасы малышам, из-за чего те с плачем бросались к юбкам матерей.
Мино не нравился новый звук из рощи магнолий. Он нес с собой зло. Но когда отец дошел до концовки сказки о вожде племени обохи Таркентарке, Мино забыл все свои тревожные мысли и внимательно следил за рассказом. Так и должно было произойти.
На следующий год как внутри деревни, так и вокруг нее все изменилось. В этот год произошло больше событий, чем за последние пятьдесят лет, так сказал сеньор Ривера из лавки. Но все перемены были только к худшему.
Прежде всего, из деревни одна за другой к нефтяной платформе направлялись делегации, сначала для того, чтобы заявить свои права на участок джунглей, потом для того, чтобы обеспечить работой на новом предприятии хотя бы часть ее жителей. Все напрасно. Правда, троим мужчинам предложили работу, но узнав, что остальным двадцати семи отказали, они тоже не согласились. El jèfe, американец с забавным именем Д. Т. Стар, которого отец Макондо сразу же прозвал «Детестер»[5], навстречу не шел. Он утверждал, что лес и вся земля вокруг него принадлежит дону Эдмундо. В качестве доказательства он предъявлял новехонький документ с печатью и подписями, среди которых даже была подпись самого президента! Другой, не менее солидный документ подтверждал, что его компания приобрела право на добычу нефти во всем районе, да, даже во всей провинции. Когда отец Макондо предъявил свой документ, на котором тоже стояли подписи и печати, в том числе подпись самого дона Эдмундо, Д. Т. Стар только рассмеялся, изорвал его в клочья и бросил в лицо делегации из деревни.
Что же касается работы и возмещения за вырубленный лес, и здесь деревенским жителям ничего не досталось. Нужны были «обученные сотрудники». Нужно было уметь «обращаться с техникой». Неумелые необразованные дикари Д. Т. Стару были не нужны. Лес? Возмещение? Разве лес не принадлежал дону Эдмундо? Они уже заплатили за лес. Дон Эдмундо получил за него солидную сумму.
Деревенская делегация вернулась ни с чем, с поникшей головой. Но в церкви отец Макондо говорил очень яростно, используя такие слова, которые раньше в деревне никто не произносил.
Для торговцев на рынке тоже наступили нелегкие времена. Четырем из них, в том числе Эусебио с его тележкой, пришлось оставить работу. Они торговали фруктами сергата и дикой репой. Лучшие участки, где росли эти растения, были уничтожены бульдозерами Компании. На скамейках вокруг могучего платана, где обычно сидели безработные, становилось все многолюднее. Очень многие проводили свои дни, отмахиваясь от назойливых мух и посасывая незрелые кокосы. Время от времени возникала волна агрессии, вслед все чаще и чаще патрулировавшим на площади людям Кабуры летели смачные плевки.
– Стреляй! – закричал однажды сеньор Тико, направив свой костыль на армейца. – Стреляй, убей калеку, так ты, по крайней мере, сделаешь что-то полезное для своего крошечного мозга ящерицы, сидящего у тебя в черепе.
Солдат поднял ружье, взвел курок и выпустил восемнадцать пуль в тело Тико. По крайней мере десять из них оказались смертельными.
Детям, собиравшим скорлупу орехов на площади, тоже приходилось нелегко. Все реже и реже Мино и Сефрино приносили домой полные охапки. Все чаще детей отправляли в джунгли на поиски дикой репы, сергаты или упавших фруктов. А ведь это было довольно опасно. Младшая дочь сеньора Мукко, Теобальда, однажды отстала от остальных. Четыре дня ее безуспешно искали. Теобальда так и не вернулась. А Пепе, лучший друг Мино, упал с гнилого дерева анноны и сломал ногу. Теперь он всю жизнь будет ходить на костылях.
Все чаще и чаще Д. Т. Стар наведывался в деревню в кабинет сержанта Фелипе Кабуры. Никто не знал, о чем они говорили. Но результаты этих встреч были видны всем жителям деревни – из окна Кабуры вылетали пустые бутылки и разбивались о землю. На этикетках бутылок всегда значилось одно и то же: «Old Kentucky Bourbon. Five Years Old»[6].
Однажды Мино бродил глубоко в джунглях по одному ему известным дорожкам в поисках редчайшей из редких бабочек, и вдруг ему в голову пришла одна идея – она была настолько леденящей душу и в то же время грандиозной, что Мино пришлось присесть прямо на огромную ветку дерева метадор.
Идея же была такова: свинья Кабура и Д. Т. Стар были хорошими друзьями. Наверняка они знали друг друга много лет. Очевидно, Кабура рассказал Д. Т. Стару о том, что возле их деревни есть нефть. Поэтому именно свинья Кабура виноват во всех тех несчастьях, которые свалились на деревню. К тому же ему подчинялись армейцы, наводившие ужас на жителей. Свинья Кабура – убийца. Свинья Кабура уничтожит деревню. Поэтому свинью Кабуру нужно убить.
Именно там, именно тогда, сидя на ветке в глубине джунглей, в тот момент, когда армия муравьев-sauba маршировала по его левой ноге, прислушиваясь к фырканью cerrillo, пекари, в ближайших кустах и наблюдая, как бабочка serpico невероятным образом села прямо возле его жестяной коробки с этилацетатом, которую он положил на траву прямо перед собой, десятилетний Мино Ахиллес Португеза принял крайне важное решение: он убьет свинью сержанта Фелипе Кабуру.
Обдумав эту идею и приняв решение, он улыбнулся солнечным лучам, играющим в кронах деревьев, осторожно поднял свой сачок и умелым движением поймал редкую бабочку серпико.
Глубоко под землей, где-то под бесконечной рю дю Бак в Париже, возможно, прямо под довольно невзрачным и убогим отелем «Флери» в напичканной оборудованием комнате, о которой знали всего пять человек, сидели двое мужчин. Этой комнаты не было ни на одном архитектурном плане, а вход и выход из нее был замаскирован так, что даже местные бродячие кошки не могли его отыскать. Эта комната являлась международной территорией, одним из тех, кто знал о ее существовании, был министр безопасности Франции. Но и он бывал здесь крайне редко.
Господа Уркварт и Гаскуань сидели друг напротив друга в удобных глубоких креслах. Между ними располагалась похожая на стол стеклянная поверхность, на ней красными, зелеными и синими квадратами и кругами были обведены какие-то участки, написаны буквы и цифры. Кроме этого, на стеклянной поверхности валялись какие-то бумаги, а прямо по центру стояла переполненная окурками пепельница.
Комната была довольно просторной, на стенах висели экраны, телетайпы, телексы и самые новейшие компьютеры. Свет в ней был приятный, наподобие дневного.
Уркварт был старше своего коллеги, ему почти исполнилось шестьдесят, у него было смуглое серьезное лицо с четкими чертами и глубокие ясные глаза за большими роговыми очками. Тонкие волосы зачесаны назад и сильно напомажены. Одет он был в элегантный темный костюм, светлую полосатую рубашку, галстук на нем был нейтрального цвета. На Гаскуане, напротив, были свободные светлые брюки и подходящий по цвету акриловый свитер. Он был намного моложе Уркварта, ему едва исполнилось пятьдесят, чуть полноват, румяный, внешне довольно приятный.
И Уркварт, и Гаскуань прекрасно слились бы с толпой на улице.
Гаскуань затушил сигарету, приложил указательный палец к зеленому участку на стеклянной доске, монитор на стене напротив него зажегся.
– Поезд Афины – Стамбул, – кивнул он.
– Кто ее схватит?
Уркварт щелчком отбросил соринку с левого стекла очков.
– Грек, гражданский, по имени Никис. Он отвезет ее прямо в аэропорт у Комотини. Самолет уже ждет.
– Как вы думаете, сколько нам придется держать ее в «беседке»?
Гаскуань всплеснул руками:
– Два часа – два дня. Как знать? Merde[7]. Надеюсь, она запоет как соловей.
Заскрипел телекс, Уркварт оторвал бумагу и прочитал ее вслух:
– Подтверждено, – закончил он. – Муха скоро попадет в сеть, и мир сможет вздохнуть свободно.
Разговор между Урквартом и Гаскуанем на международной территории глубоко под рю дю Бак в Париже состоялся ровно через 4380 дней после того дня, когда десятилетний Мино Ахиллес Португеза решил убить свинью Кабуру.
Пепе ковылял рядом с Мино. Костыли были ему велики.
– Померяем сегодня панцири черепахам?
Мино покачал головой. Он позвал своего лучшего друга спуститься с ним к запруде позади дома сеньоры Серраты. За зарослями камыша у Мино имелось свое местечко, земля тут была утоптанной, и он частенько посиживал здесь в тиши и покое на камушках, которые приволок сюда, разглядывал квакающих лягушек, сидящих на покачивающихся на воде листьях виктории. В запруде было полно всяких удивительных созданий, живших собственной непростой жизнью.
Мино нужна была помощь, чтобы убить свинью Кабуру. Он собирался рассказать Пепе о своей идее.
– Мы убьем свинью Кабуру, – сказал внезапно Мино, когда друзья уселись.
– Да? – просиял Пепе. – Вот это игра, Мино! Будем играть, будто мы убили всех армейцев. Вон та лягушка – она будет свиньей Кабурой. Видишь, она даже похожа на него?!
Пепе засмеялся, показывая пальцем на лягушку.
– Чушь, – хмыкнул Мино, – я говорю серьезно. Мы с тобой убьем свинью Кабуру. Убьем его, и он будет лежать мертвый и бездыханный.
Мино поведал другу свой план и поделился мыслями, которые пришли ему в голову в джунглях.
Пепе побледнел. Глаза его стали большими и круглыми. Он стучал палкой по воде. Потом внимательно осмотрел свою ногу, сломанную, ту, что никогда не выздоровеет.
– Ка-кабура и а-армейцы очень опасные люди. У нас ничего не выйдет, – прошептал он.
– Конечно выйдет.
Мино горделиво поднял голову.
– Это совсем несложно. Намного проще, чем поймать и убить бабочку серпико, скажу я тебе. Только никому ничего не говори, ни единой душе! Ты ведь не болтаешь во сне, а?
Пепе энергично помотал головой.
И Мино подробно рассказал ему о том, как они убьют свинью Кабуру и избавят деревню от бесчинств дона Эдмундо и Д. Т. Стара.
Грядки помидоров сеньора Гомеры были самыми лучшими в деревне. Никому не удавалось собрать с куста столько плодов! Всего четыре аккуратных ряда по десять кустиков на каждом – и сеньор Гомера ежедневно появлялся на рынке с двумя полными корзинами томатов. Секрет сеньора Гомеры заключался в том, что он совершенно случайно выяснил: там, где вокруг кустиков помидоров вырастала miamorates – белена, рождалось в два раза больше плодов. Вот только белена ядовита. Но так как никто и не собирался ее есть, это было неважно.
Случилось так, что у одного из армейцев свиньи Кабуры, у короткостриженого парня с бычьей шеей по имени Питрольфо, была собака. Худая злобная овчарка, которую в основном держали в вольере за казармой. Но иногда Питрольфо выводил свое чудовище на прогулку, обвязав ее шею лианой. Иногда он даже спускал ее, и тогда всех детей в деревне загоняли домой, а ворота запирали на замок.
Однажды Питрольфо спустил собаку с поводка, и она понеслась прямиком к плодородным кустикам помидоров сеньора Гомеры. Сначала она вынюхивала что-то, потом описала восемь-десять кустиков. А потом случилось то, что обернулось настоящим несчастьем для сеньора Гомеры: собака начала в огромных количествах поглощать маленькие беленькие цветки белены. Потом она еще раз описала четыре-пять кустиков. Затем легла на землю и страшно завыла. Питрольфо опустил карабин, достал свисток и дунул в него. Он пытался приманить собаку обратно. Но овчарка застыла в кустиках помидоров, отчаянно воя. Она перевернулась на спину и задрыгала в воздухе ногами. Вой постепенно стихал. Питрольфо перестал свистеть и подошел к собаке. В тот момент, когда он приблизился к ней, чудовище забилось в страшных конвульсиях, вытянулось в струнку и застыло. Собака была мертва. Она нажралась белены сеньора Гомеры и сдохла.
Глаза Питрольфо чуть не выскочили из орбит, когда он увидел, что собака мертва. Потом он обнаружил у нее в пасти недоеденный цветок белены. Сверкая от ярости глазами, он оглянулся и пробормотал какие-то страшные проклятья, а затем выпустил семнадцать пуль в ближайший кустик помидоров.
Жители деревни, узнав, что Питрольфо собирается отпустить собаку с поводка, заперлись в своих домах. Теперь же, услышав стрельбу на помидорных грядках, они поняли: случилось что-то ужасное. Торговцы овощами быстро закрыли свои прилавки и спрятались за пустыми ящиками или затаились в укромных местечках. В одно мгновение деревня словно вымерла.
Мино и Пепе, с самого утра следившие за свиньей Кабурой, сидели высоко на дереве за тем домом, где располагался кабинет сержанта. Оттуда им хорошо было видно, как четырнадцать армейцев под предводительством сержанта Кабуры с ружьями наготове устремились к грядкам сеньора Гомеры, чтобы помочь Питрольфо, даже не зная, из-за чего именно ему пришлось стрелять.
Следующий час стал очень тревожным для жителей деревни. После того как сержант Кабура и остальные армейцы выяснили, что случилось на помидорных грядках, Питрольфо принялся яростно жестикулировать. Труп собаки затащили в вольер за казармой, и там он и остался лежать, привлекая огромные полчища мух. Армейцы распределились, они уверенно подходили к каждому дому и колотили в двери.
– Кто хозяин этих грядок помидоров, чума их возьми! – рычали они.
– Пусть хозяин этих чертовых помидоров выйдет на свет божий! – приказывали они.
Сеньора Гомера жила в маленьком домике посреди деревни. Они с мужем делили дом с семьей Перез, у которых была маленькая lavanderia, прачечная. Услышав крики и стук в дверь, она прижала к груди восьмимесячную Марию и осторожно открыла дверь. Двое армейцев резко спросили, здесь ли живет хозяин знаменитых помидорных грядок.
Сеньора Гомера кивнула. Она не умела врать.
Как только армейцы обнаружили дом хозяина помидоров, они все собрались там во главе с сержантом Кабурой. Поднялась жуткая суета, а маленькая Мария душераздирающе закричала, когда мать вытащили на улицу.
В этот момент вся деревня поняла, что семья Гомера внезапно оказалась в эпицентре ярости армейцев, хотя никто не понимал, чем именно она была вызвана. Торговцы овощами вышли из укрытий и из-за ящиков, двери домов отворились, народ повалил на улицу. Медленно, но уверенно они окружили сеньору Гомеру и бушующих армейцев.
Из круга вышел маленький юркий человек и решительно подошел к сержанту Кабуре. Это был сам сеньор Гомера. Он вежливо поинтересовался, что все это значит, если им нужно было что-то от него, они могли бы прийти на площадь, где он каждый день торгует за своим прилавком, а не пугать до смерти его жену и маленькую дочь.
– Оле! – прорычал сержант Кабура. – Оле! Питрольфо! Вот отравитель! Вот этот позорный червяк, который выращивает ядовитые растения рядом со свежими красными помидорами! Лишь Святой Джованни знает, не собирался ли он однажды подмешать нам яд в суп! Питрольфо! Что ты хочешь, чтобы мы сделали с этим выродком свиньи, убившим твоего красавца Цезаря?
Питрольфо оскалился и взмахнул ружьем прямо перед лицом сеньора Гомеры, тот отпрянул, но штык все же задел мочку его уха. На чистую белую рубашку закапала кровь.
– Сделали? Ха! Сделали! Что я сделаю с этим мерзавцем? Сейчас я вам расскажу: он съест две большие охапки своих собственных ядовитых растений. А если не проглотит, отрежем ему яйца и член!
Все вокруг заволновались. Женщины зарыдали. Отец Макондо пробрался вперед вместе со старым доктором, Педро Пинелли.
– Послушайте, – молитвенно сложив руки, обратился он к сержанту Кабуре. – Врач подтвердит вам, что человек может умереть, если съест столько этого растения. Будьте благоразумны, сержант Фелипе Кабура, должен ли человек умереть из-за того, что собака случайно съела ядовитое растение на поле и околела? Милосердный Бог не оправдает такую месть Питрольфо.
Сержант Кабура дико захохотал и оттолкнул священника и доктора обратно к толпе. Затем он приказал одному из армейцев набрать побольше белены. Сеньора Гомеру связали и посадили на ящик прямо возле дверей его дома. Семь армейцев стояли возле него, направив ему в голову дула взведенных ружей. Сеньора Гомера, рыдая, побежала в дом с маленькой Марией на руках.
Бурление толпы вокруг этой сцены становилось угрожающим. Толпа постепенно смыкалась вокруг армейцев и несчастного сеньора Гомеры, некоторые из армейцев заметно нервничали и тыкали дулами ружей в стоявших рядом с ними людей. Армеец, которого послали на грядки помидоров, вернулся с полной охапкой белены.
– Именем Бога и Матери его Марии заклинаю вас остановиться, сержант Кабура!
Отец Макондо снова вышел вперед, молитвенно обращаясь к предводителю солдат. И его снова жестко вытолкнули обратно дулами ружей и грубыми кулаками.
Сеньор Гомера сидел на ящике, плотно сжав губы и упрямо глядя перед собой. Лицо его стало мертвенно-бледным. Питрольфо схватил горсть листьев белены и сжал их в комок, вдруг сеньор Гомера широко распахнул рот и схватил зубами этот комок, не дав армейцу возможности силой затолкнуть его.
Воцарилась полная тишина. Даже армейцы перестали поигрывать своими ружьями и портупеями. Все уставились на несчастного сеньора Гомеру. Его щеки раздулись, если бы не ожидаемая всеми трагедия, это выглядело бы даже смешно.
– Жуй! – рявкнул внезапно Питрольфо.
Сеньор Гомера начал медленно жевать. Он жевал, жевал. Надулась левая щека, потом правая. Все это время он с ненавистью смотрел на Питрольфо.
– Глотай! – зарычал Питрольфо.
Сеньор Гомера перестал жевать. Он сидел, глядя на стоявшего перед ним палача. А потом сглотнул.
По толпе пронесся вздох.
Несчастный упал с ящика и начал кататься по сухой земле, словно перевернувшийся на спину жук, словно муха без крыльев. Все быстрее и быстрее, а потом замер. Вокруг его рта появилась зеленая пена.
Отец Макондо и доктор Пинелли подбежали и упали на колени рядом с сеньором Гомерой. Армейцы отступили, Питрольфо пробормотал что-то о том, что достаточно и одной горсти.
Сеньора Гомеру занесли в дом.
Высоко на дереве, прекрасно видя все, что происходило внизу, Мино сказал Пепе:
– Теперь ты понимаешь, почему мы должны убить свинью Кабуру?
Случилось чудо: сеньор Гомера не умер. Старый доктор спас его, вставив пластиковую трубку ему в желудок и выкачав весь оставшийся яд белены. Но сеньор Гомера ослеп на один глаз и почти оглох, а еще утратил способность узнавать своих соседей по деревне. Даже его жена и маленькая Мария казались ему абсолютно чужими. Он все время ходил по деревне, приподнимая шляпу и вежливо представляясь каждому встречному полным именем своего отца. Он уже ничего не знал о своих помидорах, и, хотя жена терпеливо приводила его на рынок к его прилавку, он категорически отказывался сидеть там в толпе незнакомцев и продавать не принадлежащие ему помидоры.
Каждый день, покончив со своими делами, Мино и Пепе следили за сержантом Кабурой. Наконец они изучили все его привычки и повседневные ритуалы: когда он ходил в туалет, где он мочился, куда клал свое ружье, на какую дырочку отодвигал портупею, смачно отрыгнув после обеда, когда ему звонили с указаниями из районного центра, а прежде всего – когда его навещал Д. Т. Стар с неизменными бутылками «Old Kentucky Bourbon. Five Years Old». После этих визитов бутылки пулями вылетали из его окна, а свинья Кабура частенько засыпал тяжелым долгим сном прямо посреди дня в своем кресле в своей конторе, положив ноги на письменный стол. Он спал, открыв рот и громко храпя, слюна стекала по подбородку на рубашку. В этот момент Мино и Пепе могли спокойно перегнуться через окно позади дома и положить муравьев ему на шею. Однажды им удалось запустить за шиворот свинье Кабуре аж пятьдесят три муравья. А проснулся он лишь через час после того, как последний муравей упал ему за шиворот.
Так Мино и Пепе убедились в том, что их план сработает.
Пепе сидел на кладбищенской стене, болтая ногами. Черепаху он одолжил Лукасу. Он с волнением ждал, когда придет Мино. Все случится сегодня. Сегодня деревня освободится от жестокого тирана. Свинья Кабура умрет.
Вчера к нему снова приходил Д. Т. Стар из Компании. После их встречи осталось не менее пяти бутылок «Old Kentucky Bourbon. Five Years Old». По всем признакам, Фелипе Кабура заснет глубоким пьяным сном ровно в четверть третьего. Этот сон, не прерванный нашествием муравьев, продлится не менее трех часов.
Мино прибежал возбужденный, краснощекий.
– Пошли, Пепе! Мама Амантея направилась в лавку сеньора Риверы, а папа ушел к автобусу с ящиком бабочек!
Пепе аккуратно слез со стены, подхватил костыли и поспешил за Мино, тот бежал чуть впереди. Так началась первая фаза их грандиозного плана, который им только предстояло воплотить. Мальчики пришли в жестяной сарай Себастьяна Португезы.
– Вот она, Пепе! Бутылка с этилацетатом! Смертельным ядом, в сто раз опаснее, чем яд белены.
Мино показал на бутылку, стоявшую на балке под крышей.
Он проворно залез наверх и достал бутылку. Затем выбежал из сарая и вернулся с большой круглой жестяной банкой с крышкой. Сверху на ней лежала желтая тряпка, которая когда-то была рубашкой Себастьяна Португезы.
Осторожно, с большим почтением Мино открутил крышку бутылки. Пепе, широко распахнув от ужаса глаза, отпрянул. Затем Мино отлил в банку с тряпкой достаточное количество жидкости. Он зажал нос и поспешил закрыть банку крышкой. Потом он залез и поставил бутылку на место.
Первая фаза плана была проведена успешно, оставалось лишь спрятать банку с Каплями Смерти в надежном месте и дождаться двух часов дня.
День тянулся для Мино и Пепе очень долго. Им обоим казалось, что стрелки на часах церковной башни замерли. Мино поймал всего двух бабочек и не смог заставить себя жевать скорлупу кокоса. Без пятнадцати час пришла мать Пепе и хотела отправить его в джунгли искать дикую репу. Пепе отвертелся, сказав, что сегодня нога у него болит особенно сильно, поэтому будет лучше, если он спокойно посидит возле кладбищенской стены, наблюдая за муравьями.
Как только часы пробили час, из окна кабинета свиньи Кабуры вылетела первая бутылка «Old Kentucky Bourbon. Five Years Old», она угодила в голову случайно проходившей мимо старой Эсмеральды.
Джунгли вплотную подступали к задней части дома, в котором размещался кабинет сержанта Кабуры. Мино и Пепе уже заметили, что сюда крайне редко подходили люди, ведь Кабура справлял свои интимные вонючие делишки между двумя кустиками бромелии, к тому же жителям деревни строго-настрого запрещалось приближаться к кабинету сержанта Кабуры ближе чем на десять метров. На задней стороне дома было окно, оно располагалось таким образом, что, протянув руку, можно было почти коснуться волосатой шеи сержанта, когда тот сидел в своем кресле.
Остальные армейцы, их насчитывалось пятнадцать человек, размещались в казарме прямо напротив конторы Кабуры.
Мино и Пепе прокрались между деревьями. Время наконец приблизилось к двум часам. Кроме жестяной банки, которую Мино осторожно держал в руках, у Пепе была с собой палка длиной около двух метров, на ее конце была сделана глубокая зарубка в виде крюка. Мальчики старались не наступать на сухие ветки. Они остановились за огромным корнем метадора.
Они видели Кабуру: он сидел в кресле и клевал носом, а перед ним стояла полупустая бутылка.
Мино и Пепе кивнули друг другу.
Вдруг зазвонил телефон. Сержант Кабура встрепенулся и взял трубку. Они слышали, как он пробормотал что-то невнятное между ругательствами и проклятиями. Наконец он положил трубку на место, схватил бутылку и жадно отпил из нее. После этого он от души отрыгнул и откинулся на кресле, положив свои кожаные сапоги на стол. Он закрыл глаза. На нос ему села муха, но он сдул ее.
Мино и Пепе задержали дыхание и оглянулись. Все шло по плану.
Через пять минут Кабура открыл рот, чтобы воздух свободнее поступал в легкие. Еще через две минуты Мино и Пепе услышали первые раскаты храпа. Через десять минут храп стал громким и ровным.
Пепе задрожал. Ему пришлось отложить костыли и ухватиться за корень дерева.
– Я думаю, у нас ничего не выйдет, Мино! – прошептал он. – Он точно проснется от зловония. Что с нами будет? Бедные мы! Бедная моя мамочка! Бедные твои родители, братья и сестра!
– Ерунда! Не бойся! Свинья Кабура больше не проснется. Вот увидишь.
Мино сжал губы – и тонкое красивое мальчишечье лицо преобразилось. Глаза под темной челкой вспыхнули огнем.
Они подождали еще десять минут. Слюна потекла по подбородку Кабуры. Он глубоко спал. Мальчики прокрались к окну. Вторая фаза закончилась. Начиналась важнейшая, решающая третья фаза. Здесь была нужна аккуратность и твердая рука. Мино и Пепе долго тренировались для того, что им предстояло совершить.
– Дай мне палку, – прошептал Мино.
Пепе протянул ему палку. Мино быстро открыл жестяную банку. Появился резкий неприятный запах. Мино достал пропитавшуюся тряпку, связал ее и прикрепил к кончику палки. Затем он очень осторожно просунул палку в окно над грудью свиньи Кабуры, выше к горлу и подбородку. В нескольких сантиметрах от раскрытого рта сержанта он остановился. Тряпка висела прямо под носом Кабуры.
Мино прислонил палку со своей стороны к подоконнику. Держать ее нужно было очень ровно, не шевелясь. Это было тяжело, Мино быстро дышал. Пепе в ужасе зажал руками рот.
Внезапно Кабура дернулся в кресле. Храп прервала икота. Мино вздрогнул, но отвел палку немного в сторону от лица Кабуры. Подбородок Кабуры слегка завибрировал, храп приобрел высокие тона и превратился практически в свист.
Мино снова поднес тряпку поближе. Теперь до спящего носа и распахнутого рта оставалось всего несколько миллиметров. Мино приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не выдернуть палку обратно и не убежать. Когда же сдохнет эта свинья? На тряпке было в тысячу раз больше яда, чем на ватке, которую Мино использовал для бабочек.
Вдруг сержант перестал храпеть. Грудь его поднималась и опускалась неровно, толчками. Уже близко. Мино почувствовал, что больше не может держать палку в этом напряженном сосредоточенном положении. Ему нужна была помощь.
– Пе-Пепе! – прошептал он. – Подержи! Ровно! Не двигайся! Так, как мы тренировались. Я больше не могу.
Застыв от ужаса, Пепе взял палку. Напряженный, словно пружина, он перегнулся через подоконник, а Мино немного подался назад.
– Кажется, получается! – восхищенно прошептал он.
В этот момент сержант издал булькающий звук, в панике Пепе попытался вытащить палку. Но руки его не слушались, палка попала в лицо Кабуре, тряпка упала и осталась лежать на носу и раскрытом рту сержанта. Мальчики в ужасе бросились в джунгли. Пепе выбросил палку, а Мино пнул ногой жестяную банку, та ужасно загрохотала. Стуча зубами от страха, мальчики забрались под большой корень и стали ждать судного дня.
Но ничего не произошло. Из кабинета Кабуры на раздалось ни звука, зато они прекрасно слышали кудахтанье ручных краксов у дома сеньора Мукко. А еще клекот тукана на дереве за ними. И жужжание тысячи насекомых. И крики торговцев овощами на площади, зазывающих покупателей. И гул машин Компании вдалеке. В остальном было тихо. Жутковато.
Почти полчаса пролежали мальчики под корнем дерева, прежде чем решились выглянуть наружу. Они взглянули в окно сквозь листву. Они ясно видели шею Кабуры. И его ноги на столе. Он сидел точно так же, как и тогда, когда они в панике убежали. Вот только храпа не было слышно.
Слишком напуганные, чтобы шептаться, мальчики подобрались поближе к окну. Засунув голову в окно, Мино тут же вытащил ее обратно, от заполнявшей комнату вони его затошнило. Он зажал нос пальцами и заглянул внутрь еще раз. Тряпка так и лежала на носу сержанта. Кабура не двигался и не дышал! Его грудная клетка застыла, Мино заметил, что кожа на лбу и носу посинела. Руки сержанта, до этого прижатые к груди, безвольно свисали до пола. Они тоже были синими.
Мино повернулся ко все еще дрожавшему Пепе.
– Мертв! – сказал он громко. – Свинья Кабура мертв. Мы его убили.
Теперь и Пепе отважился взглянуть внутрь. Он серьезно кивнул Мино.
Они убили свинского сержанта Фелипе Кабуру!
Мальчики уселись под окном и стали возбужденно обсуждать, какие же они молодцы. Они осыпали друг друга похвалами. Каждое движение, которое они совершили ради осуществления плана, имело огромное значение. Как твердо держал Мино палку в первые минуты! Как удачно Пепе накрыл тряпкой рот и нос свиньи Кабуры, прежде чем они удрали в джунгли! Как терпеливо они выждали удачный момент! Они совершили настоящий подвиг! Они с легкостью лишили жизни жестокого тирана. Видел бы это сеньор Гонза! Которому сержант Кабура размозжил голову прикладом. Был бы здесь сеньор Тико! В которого армейцы Кабуры всадили восемнадцать пуль. И сеньор Гомера! Которому пришлось съесть ядовитые растения, из-за чего он считал себя собственным отцом и никого не узнавал. Знали бы они, чего добились Мино и Пепе!
Они отомстили. Мальчики благоговейно перекрестились и поблагодарили Святую Деву и покровителя деревни за мужество, данное им.
Целый час они просидели под окном, болтая, пока яд из тряпки не испарился, а тело свиньи Кабуры не застыло. Потом Мино пролез в окно и снял тряпку с лица сержанта. Когда он увидел глаза Кабуры, мурашки побежали по его телу. Зрачков видно не было, глаза напоминали яичный белок.
Никаких следов. Никто ничего не узнает. Их подвиг должен остаться тайной навеки.
Остаток дня Мино и Пепе провели, играя с Лукасом и черепахами. Мальчики нарисовали им на панцирях забавные рожицы, лица жителей деревни. И хохотали до икоты.
Прямо перед сумерками радостная новость разлетелась по деревне: свинский сержант Фелипе Кабура упился до смерти «Old Kentucky Bourbon. Five Years Old». Во многих домах эту новость отметили щедрым стаканом тростникового самогона. А когда отец Макондо зазвонил в церковный колокол, возвещая смерть, многим показалось, что даже в колокольном звоне слышались оттенки ликования.
Но, избавившись от безжалостного сержанта, деревенские жители ненадолго почувствовали облегчение: через неделю после его смерти сержантом назначили Питрольфо с бычьей шеей. Его жестокость была всем известна.
К тому же в течение следующих недель произошло несколько тревожных событий, которые привели к тому, что деревенские старейшины не сомневались: грядет Судный День, и не только для их деревни, но и для всего мира.
Прежде всего это касалось Д. Т. Стара и Компании. Вырубались всё новые участки джунглей, нефтяные вышки появились в опасной близости от деревни. Делегации протестующих ездили даже в районный центр, но результата не добились. Американцы имели право добывать нефть в любом месте принадлежащего им участка страны. Об этом президент заключил очень важное соглашение. Кабокло, полуиндейцы и индейцы не имели особых прав на землю и лес. Впрочем, им могли предоставить работу в небольших городах, которые появились по всей стране. Об этом делегации сообщили в районном центре.
Да и асьенда дона Эдмундо в саванне. Некоторые жители деревни получали там работу, пусть и сезонную. Да, постепенно ее становилось все меньше, потому что машины отвоевывали свое место, но было хотя бы что-то. А теперь все замерло. Дон Эдмундо перестал возделывать землю. Заработанные от продажи земли деньги он вложил в экскаваторы, грузовики и бульдозеры. Его сыновья стали инженерами. Строили новую современную дорогу между нефтяными скважинами и районным центром. Выращивать зерно и заниматься скотоводством стало немодно.
В результате потерявшие работу крестьяне пришли в деревню: захватили площадь, дрались, пили и играли в кости. Многие из них вели себя весьма агрессивно, они хотели подбить жителей деревни восстать против дона Эдмундо и Д. Т. Стара. Они громко говорили о el socialismo. Немногие в деревне понимали смысл этого слова, лишь сеньор Гомера от лица своего отца объявил себя социалистом. Поэтому он ежедневно здоровался за руку и представлялся каждому из сидящих на площади крестьян.
В результате этих событий сержант Питрольфо получил подкрепление: теперь в деревне размещалось не менее тридцати армейцев. Все стало только хуже, рынок и площадь постоянно патрулировали, к тому же армейцы имели право досмотреть и обыскать любого человека, от старой Эсмеральды до отца Макондо.
Можно было бы ожидать, что приток новых жителей подстегнет торговлю и улучшит благосостояние деревни. Но, к сожалению, случилось ровно противоположное: у крестьян было мало денег или их не было совсем, так что они либо крали еду на рынке, либо выпрашивали ее. Возле прилавков торговцев овощами теперь нельзя было разжиться даже скорлупой кокоса. Что же касается армейцев, их снабжала американская лавка Д. Т. Стара или районный центр.
Деревенские жители испытали облегчение, когда в один прекрасный день на площадь выехали четыре пустых военных автобуса, и армейцы с силой затолкали в них всех крестьян. Их депортировали в районный центр, там, по слухам, они должны были постепенно прижиться и найти себе законную и полезную для общества работу. Под крики и ругань автобусы отъехали, а из открытых окон высовывались кулаки и слышались восклицания: «Viva la revolucion!»[8]
Поразительно, но многие, в том числе Себастьян Португеза, сеньор Мукко и старый Олли Оккус, заметили, что кулак отца Макондо сжался, а его губы ответили: «Viva la revolucion!»
Через несколько недель после депортации крестьян произошло нечто такое, что действительно переполнило чашу терпения жителей деревни: Д. Т. Стар въехал в деревню с восемью грузовиками, двумя бульдозерами и экскаватором. Прямо возле деревни, а точнее, прямо посреди урожайных помидорных грядок сеньора Гомеры, которые плодоносили только благодаря тому, что сеньора Гомера продолжала выращивать их так же, как до этого делал ее муж, то есть используя ядовитую белену, собрались построить нефтяную вышку. В тот вечер, когда это стало известно, отец Макондо созвал всю деревню на мессу, на очень важную мессу, объявил он, где он произнесет речь.
В церкви не осталось ни одной пустой скамейки. Люди сидели в проходах и вдоль стен. Отец Макондо сказал:
– Наше будущее теперь находится не только в руках Всемогущего Бога Отца Нашего, но и в наших руках. Мы пытались, мягко и вежливо, мы молили власти о помощи, но все напрасно. Мы босыми ходили на поклон к дону Эдмундо, к его сыновьям, к Д. Т. Стару, к Компании. Нас прогнали, нас втоптали в пыль, словно вредоносных насекомых, на нас наплевали, нас презирали. Разве мы когда-либо плевали на кого-то? Разве мы презирали и издевались? Спросите свое сердце, оно ответит вам. На протяжении многих поколений наша деревня вела мирную жизнь. Мы не были богаты, но от бедности никто не умирал. В городах, куда нас выселят, люди мрут от голода как мухи. Люди болеют, но больницы не принимают бедняков, у которых нет денег. Каждый день американцы возводят все новые нефтяные башни в нашей провинции. Нефть струится из нашей земли. Но никто из сидящих здесь не может напиться или наесться этой нефтью. Однако ее продают за большие деньги. Эти деньги получает Компания и отправляет в Северную Америку. Там они строят дома, поднимающиеся до самых небес, машины, которые продают богачам в нашей стране. Из-за нефти, которая совсем скоро хлынет на грядки сеньора Гомеры, поедет много автомобилей, но еще больше детей заплачут от голода. Где же Божья справедливость? Божья справедливость – в наших руках. С этого дня Он наделил нас великой ответственностью: раньше мы могли довольствоваться тем, что думали у себя в голове. Теперь же нам нужно думать вне головы. На земле, в горах, в джунглях живут потрясающие, удивительные создания. Большинство из них живут осмысленной жизнью. Даже гиена может доверять своей матери. Мы не можем доверять правительству, не можем доверять армейцам, нам нечего ждать от сеньора Детестара. Сегодня нам нужно обратиться к самим себе и задать себе вопрос: есть ли у нас новый путь? Какие мысли рождаются за пределами головы? С сегодняшнего дня все будет иначе. Вернемся ли мы когда-нибудь к нормальной жизни – зависит от каждого из нас. Да обратимся же ко Господу и преклоним колени перед Богоматерью! Помолимся о даровании силы. Силы не для того, чтобы смириться с презрением и издевательством. Силы для того, чтобы плюнуть в ответ. – «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем»[9].
Речь отца Макондо благоговейно обсуждали группами возле кладбищенской стены. Мужчины собрались в отдельные кружки. Чудесным образом появились двое крестьян. Они сумели ловко избежать депортации. Марио и Бенедикто, приятные молодые люди, которые никогда не ссорились с местными жителями. Марио встал рядом с сеньором Фрейтасом, Луисом Энкатором, сеньором Мукко и еще четырьмя подростками. Бенедикто оказался в группе с сеньором Риверой, Себастьяном Португезой и беззубым Эусебио. Они перебивали друг друга, но смысл их высказываний был один и тот же: своей пламенной речью отец Макондо хотел сказать, что мужчинам пора перейти к действиям. О том, как именно нужно было действовать, мнения разошлись.
Постепенно две группы мужчин объединились, и для того, чтобы привести в порядок мысли и идеи, сеньор Ривера пригласил всех в свою лавку. После того как двадцать три мужчины набились в маленький магазинчик, двери предусмотрительно заперли на засов. Сквозь щели стен не просочился бы ни один звук.
Мино и Пепе, разумеется, были в церкви и всё слышали. Теперь они сидели в полутьме на камнях у запруды, в секретном местечке Мино, и водили веточкой камыша по воде. Жизнь в деревне совершенно не улучшилась после того, как они убили свинью Кабуру, так что не проходило ни дня, чтобы они не напоминали друг другу о своем подвиге. Это был настоящий подвиг, никаких сомнений. Пепе на полном серьезе заговорил о том, чтобы убить и свинью сержанта Питрольфо, а еще самого Д. Т. Стара, и парочку-тройку армейцев, но Мино не поддержал его. Появятся новые армейцы, сержанты, хуже прежних, а уж сколько jèfe водится в Северной Америке, которые заменят Д. Т. Стара! Точно больше десятка, решил Мино, никакого этилацетата не напасешься.
– Уже завтра бульдозеры уничтожат грядки сеньора Гомеры, – сказал Пепе.
Мино кивнул, но внезапно его глаза вспыхнули.
– Бульдозер, конечно! – воскликнул он. – Можно же убить бульдозер!
Пока мужчины спорили в лавке сеньора Риверы, Мино и Пепе под покровом ночи подползли к жуткой машине, которая должна была уничтожить прекрасные грядки помидоров. Четырнадцать горстей земли закинули они в бензобак, не оставив за собой никаких следов. Все следующие недели в деревне царило небывалое настроение. Внешне все было как обычно: торговцы овощами зазывали покупателей на площади, сеньор Мукко кормил своих ручных краксов, а сеньор Ривера торговал разными разностями в своей лавке. Малышня подбирала скорлупу кокосов, а женщины носили таро в подолах широких юбок. Но куда, например, подевались Луис Энкатор, Себастьян Португеза и крестьянин Бенедикто за три дня до того, как рухнул мост через большую реку? А ведь этот мост специально укрепляли, чтобы по нему проезжал транспорт к нефтяным месторождениям. И зачем однажды вечером сеньор Ривера и Марио крались через лес к американской лавке и лавке Д. Т. Стара? И зачем сеньор Фрейтас взял с собой топор в три часа ночи?
Можно задать и другие вопросы: почему американцам не удалось завести ни бульдозер, ни экскаватор, которыми они собирались уничтожить грядки сеньора Гомеры? Куда подевались все ящики с инструментами, предназначенными для возведения нефтяных вышек и починки оборудования? Почему дорогу в районный центр постоянно заваливало камнепадом? Как мог рухнуть новый мост через реку? Почему грузовики и джипы постоянно глохли? Почему на том холме, где раньше росли магнолии и лавровые деревья, упали две нефтяные вышки? Почему сгорела дотла частная лавочка Д. Т. Стара? Откуда взялись все эти термиты, которые за несколько дней разрушили казарму армейцев? Почему однажды ночью взорвался кабинет сержанта Питрольфо и склад оружия армейцев, размещавшийся в том же доме?
Конечно, можно было задаваться этими вопросами, но факт оставался фактом: через месяц после того, как Д. Т. Стар приехал возводить новую нефтяную вышку прямо посреди томатных грядок сеньора Гомеры, сеньора Гомера продолжала приносить на рынок корзины с вкуснейшими помидорами.
За несколько недель до того, как Мино исполнилось одиннадцать лет, Амантея Португеза внезапно улыбнулась, выставляя на стол перед мужем и старшими сыновьями похлебку из чили и риса.
– Кажется, я немного недосолила, – сказала она ясным чистым голосом.
Мино и Сефрино откинулись на спинки стульев, удивленно уставившись на мать, ведь уже много лет она не произносила ни одного связного предложения. Не говоря уж об улыбке!
Себастьян Португеза вскочил со стула и упал перед женой на колени. Из его глаз лились слезы, он шептал:
– Матерь Божья, ты услышала мои молитвы! Благодарю тебя! Амантея, моя любимая Амантея, прекрасная моя жена!
– Ну же, Себастьян, как ты себя ведешь? Садись и ешь!
Так обедать Мино еще не приходилось. Позвали Ану-Марию, которая развешивала белье за домом, Сефрино ринулся за малышом Теофило, игравшим возле кладбищенской стены. Он даже испугался, когда услышал, как она говорит, ведь он не слышал ее голоса с тех пор, как ему исполнился год. Амантея говорила так, словно это было совершенно обычным делом, словно ни минуты своей жизни она не провела в молчании. Казалось, она даже не понимает, из-за чего поднялся такой шум и что они отмечают во время самого обычного обеда.
Скоро вся деревня узнала, что Амантея Португеза снова заговорила и заулыбалась. Многие восприняли это как добрый знак.
Cerrillo, кабан-пекари, хрюкал в кустах, Мино видел, что он рыл яму под корнем величественного дерева метадор. Мальчик отложил в сторону сачок для ловли бабочек и присел на упавшую ветку. Было бы у него с собой ружье! Он бы подстрелил этого кабанчика! Ох, сколько бы вкусного мяса было бы в маминой похлебке! Мино почувствовал, что у него свело живот от голода. Он привык не наедаться. Но легко представлял себе, как здорово было бы набить пузо до отвала и сытно рыгнуть.
Вот бы отыскать какую-нибудь очень редкую бабочку, такую, за которую отцу дадут много денег! Он был уверен в том, что где-то в джунглях есть такие прекрасные бабочки, о которых не говорится ни в одной книге.
Он посмотрел в свою жестяную коробку. Морфо он сегодня не поймал. Две статиры, ласточкин хвост семейства Papilionidae, а еще несколько маленьких, но красивых голубянок Lycaenidaes. Ничего особенного. Но теперь все стало именно так: после того как бульдозеры уничтожили значительный участок джунглей возле деревни, многие виды бабочек исчезли. Например, прекрасных Morpho montezuma он уже почти не встречал.
Сегодня заберусь подальше, подумал Мино. Перейду маленькую речку и пойду в самые джунгли к югу от деревни, раз в год в сезон дождей эту часть полностью затапливает. Поэтому туда невозможно пробраться. Там нет тропинок.
Мино подошел к речке. С этими местами он был хорошо знаком. Он перешел реку безо всяких проблем. Потом достал перочинный ножик и нарисовал большой крест на стволе дерева.
Осторожно пробираясь по затемненным душным джунглям, Мино не забывал отламывать ветки у деревьев или делать отметки на коре. Он боялся заблудиться. Иногда он останавливался, разглядывая кроваво-красный страстоцвет на кусте или кринум необычного цвета. Он с удивлением рассматривал пеперомию, элегантно задрапировавшую своими зелеными листьями голый ствол. Она укоренилась высоко в ветках дерева. Мальчик осторожно погладил липкий круглый шарик в сердцевине цветка глицинии. Сколько всего красивого! Сколько всего нового!
Слева от него между ветками пролетела желто-красная бабочка. Мино взмахнул сачком и – оп! – она попалась! Это была редкая геликонида. Почти сразу за ней он поймал двух итомин с прозрачными крылышками. Потом он подобрался к морфо и схватил ее, но, к сожалению, серьезно повредил одно крылышко. Жаль, эта бабочка относилась к подвиду peleides. Он долго простоял под деревом, слушая перекрикивание хоацинов, такое забавное, что Мино рассмеялся.
Вдруг прямо перед ним вспорхнула большая сине-желтая бабочка. Она быстро махала крылышками, мелькая между ветками и листьями. Парусник? Ласточкин хвост? Нет, не подходят по цвету. Мино задержал дыхание и почувствовал, как чаще забилось сердце, он внимательно следил за полетом бабочки. Он никогда не видел такую, по крайней мере, живьем. Он начал охоту.
Три раза он промахивался, бабочка молниеносно меняла направление движения. В последний раз, когда она упорхнула вглубь джунглей, он решил, что упустил ее, но внезапно она повернула обратно и полетела прямо на него. Мино захватил азарт, он не видел ничего вокруг, кроме этой бабочки, он должен был поймать ее во что бы то ни стало.
Наконец она уселась на кустик. Мино незаметно приблизился. И накрыл ее сачком.
Изможденный, он сел на траву и принялся разглядывать чудо: бабочка потеряла сознание, после того как Мино придушил ее. Бабочка лежала у него в руках, свернув крылышки. Умелыми движениями пальцев, осторожно, чтобы не повредить ткани, Мино развернул бабочку. Само совершенство. Синие и красные пятна сливались в причудливый узор. На нижнем крылышке виднелось маленькое красное пятнышко. Никаких сомнений – это парусник, ласточкин хвост. Но такие Мино еще никогда не попадались. Он был уверен, что в руках у него настоящее сокровище. Скорей бы вернуться домой к отцу и поискать ее в книгах!
Мино положил бабочку в коробку, торопясь, чтобы она не очнулась и не улетела.
Рука его покраснела и чесалась. Конечно, ведь он дотронулся до куста мухаре, на котором сидела бабочка. Ничего страшного, Мино смеялся и танцевал, выискивая оставленные метки пути.
Ему показалось, что он уже почти дошел до реки, и вдруг над верхушками деревьев он услышал страшный гул. От шума заложило уши, внезапный сильный ветер зашевелил листву на деревьях и растрепал волосы Мино. Мальчик зажал уши руками. Он посмотрел наверх и увидел прямо над кронами деревьев три вертолета. Они были тех же цветов, что и форма армейцев: бордово-желтые. Направлялись они к деревне.
Добравшись до речки, Мино понял, что вертолеты сели. Мино застыл в нерешительности и прислушался. В его груди шевелился неопределенный страх. Было тихо, слишком тихо. Внезапный сильный шум напугал даже птиц и зверей джунглей.
Мино нашел у реки камень и присел на него. Опустил зудящую руку в теплую воду. Стало легче. Но ему было холодно; он сам не знал почему, но весь дрожал от холода.
Вдруг он услышал выстрелы. Сначала одинокие. А потом целую серию. Потом все затрещало и слилось в единый звук; Мино услышал взрывы и тяжелые раскаты. Он сжал зубы и уставился на свое отражение в воде, оно покачивалось: четкое, нечеткое, четкое, нечеткое. Внезапно он обратил внимание на что-то необычное: отражение изменилось, он наклонился поближе, чтобы рассмотреть его. Сначала он не поверил тому, что увидел, протер глаза и посмотрел еще раз. Но это было правдой, точной, четкой. Вода была абсолютно спокойной. И Мино улыбнулся странной улыбкой, она появилась из такого закутка его души, о существовании которого он и не догадывался.
Наконец выстрелы и взрывы стихли. Но тишина длилась недолго. Вертолеты взлетели и промчались над джунглями, словно ураган. Они долго кружили над деревней, а потом исчезли так же, как и появились. Мино встал с камня у берега реки.
Он медленно брел по тропинке сквозь джунгли. Лишь один раз он остановился и открыл свою жестяную коробку. Прекрасная бабочка лежала там во всей своей цветастой красоте.
Увидев нефтяные вышки, Мино почувствовал запах гари. А еще едкий резкий запах пороха. А потом увидел дым. Он шел от деревни. Черный, страшный дым поднимался над кронами деревьев. Мино побежал, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее.
– Папа! – закричал он.
– Мама! – закричал он.
От церкви остались лишь дымящиеся развалины. У остатков стены Мино увидел истерзанное тело отца Макондо. Голова была размозжена. Чуть дальше в луже крови лежал старик Эусебио. Лукас и Пепе. Они лежали спокойно, глаза и рты распахнуты. Черепаха с раздробленным панцирем барахталась под окровавленной шеей Пепе.
Мино заплакал.
Повсюду лежали мертвые, изрешеченные пулями люди. Рыночная площадь была полностью разрушена, дома вокруг нее превратились в дымящиеся руины. Кровь, кровь, кровь, кровь повсюду.
– Мама! Папа!
Мино бежал изо всех сил, крича и рыдая. Дом сеньоры Серраты уцелел. А вот, вот и его дом, свежая побелка, синие наличники на окнах. Обогнув пристройку, он замер: на пригорке прямо перед ним лежала его сестра-близнец Ана-Мария с малышом Теофило на руках. Они лежали спокойно в неестественных позах. Над правым глазом Аны-Марии зияла круглая дыра. Вокруг рта Теофило была кровь. Маленькая грудь не двигалась. В этот момент Мино перестал плакать.
Он нашел Сефрино, мать и отца перед открытой входной дверью. Они лежали в огромной луже крови, уже высыхающей. Полчища мух вились над растерзанными телами. Правая рука отца продолжала сжимать левую руку Сефрино. Рядом с ним лежала дощечка с незаконченной гигантской серой арганте.
Мино лег на землю и на четвереньках пополз к кровавой луже. Добравшись, он лег в нее лицом. Так он пролежал довольно долго, задержав дыхание. Но умереть не смог.
Он встал и смахнул с ресниц запекшуюся кровь.
И тут он увидел.
Увидел четко и ясно: кровь вокруг него была не красной. А белой. Белой, как ядро кокоса.
И Мино побежал в джунгли. Проскочил маленькую речку, пробежал мимо деревьев, на которых несколько часов назад сделал пометки. Он бежал, он шел. Стемнело, и он улегся под корнями дерева метадор.
Белая кровь – белая, как ядро кокоса.