На следующий день, в среду, я был довольно занят. Владелец фабрики скобяных изделий в Янгстауне, штат Огайо, приехал в Нью-Йорк в поисках своего исчезнувшего отпрыска, предварительно прислав Вулфу слезную телеграмму с мольбой о помощи. Мы призвали Сола Пензера, Фреда Даркина и Орри Кэтера, и они принялись за дело. Я не мог отойти от телефона, принимая их донесения и отдавая распоряжения.
В начале пятого нагрянул Пит Дроссос и изъявил желание повидать Вулфа. Судя по его поведению, он воздавал мне должное как частному сыщику с лицензией, но вести дела явно предпочитал с моим шефом. Я объяснил, что Ниро Вулф ежедневно проводит четыре часа – утром с девяти до одиннадцати и днем с четырех до шести – со своими десятью тысячами орхидей, терзая в эти часы Теодора Хорстмана, а не меня, и что в это время он практически недоступен. Пит изложил мне свою точку зрения, которая сводилась к тому, что более дурацкого времяпрепровождения для детектива и не выдумаешь, и я не пытался его разуверить. Когда мне наконец удалось выдворить Пита на крыльцо и запереть дверь, я уже готов был признать, что Вулф нуждается в капельке милосердия. Худшего надоедалы, чем Пит, я еще не встречал, и он явно не собирался оставить нас в покое. Мне следовало сдержать свой порыв и не навязывать этого юнца в качестве партнера для игр с Вулфом. Обычно, когда я осознаю, что занимаюсь самоедством, мне помогает выпивка, так что я пошел на кухню и пропустил стаканчик молока. Когда я вернулся в кабинет, зазвонил телефон – Орри Кэтер докладывал об успехах.
За обедом ни Вулф, ни Фриц и виду не показывали, что вчера между ними произошла размолвка. Накладывая себе вторую порцию блинов со свининой по-датски, Вулф отчетливо пробурчал: «Вполне приемлемо» – оценка в его устах чрезвычайно щедрая. Фриц воспринял ее как должное и, с достоинством наклонив голову, прошептал: «Благодарю, сэр». Так что, когда мы покончили с кофе, небо уже очистилось от грозовых туч и Вулф был так любезен, что даже пригласил меня спуститься с ним в бильярдную и продемонстрировать знаменитый удар Москони, о котором я ему рассказывал.
Но мне не довелось исполнить его просьбу. Когда мы вставали из-за стола, в дверь позвонили. Я, естественно, подумал, что это Пит, но ошибся. Посетитель был вдвое крупнее Пита и куда более знаком мне – сержант Пэрли Стеббинс из уголовной полиции Западного Манхэттена собственной персоной. Вулф проследовал в кабинет, и я открыл дверь.
– Они побежали туда, – сказал я сержанту, ткнув большим пальцем в сторону.
– Не паясничай, Гудвин. Я хочу видеть Вулфа. И тебя.
– Вот он я. Выпаливайте.
– И Вулфа.
– Он занят перевариванием блинов со свининой по-датски. Подождите.
Я прошел в кабинет, доложил, что Стеббинс просит аудиенции, терпеливо дождался, пока Вулф не закончит гримасничать, получил распоряжение ввести посетителя, вернулся в прихожую и выполнил приказание шефа.
За многие годы установился ритуал посещения сержантом Стеббинсом кабинета Вулфа. Если он приходил вместе с инспектором Кремером, то большое красное кожаное кресло перед столом Вулфа занимал, конечно, инспектор, а Пэрли довольствовался желтым, поменьше. И даже когда он являлся один, то, как я ни пытался усадить его в красное кожаное кресло, мне это не удавалось. Он всегда выбирал желтое. Не потому, что считал, будто сержант не должен занимать место своего начальника, вовсе нет, вы просто не знаете Пэрли. По-видимому, причина тут была иная. То ли он не хотел сидеть лицом к окну, то ли просто не выносил красного цвета. Когда-нибудь я спрошу его об этом.
В тот день он, как обычно, пристроился в желтом кресле, несколько секунд разглядывал Вулфа, затем повернул шею, чтобы оказаться ко мне лицом.
– Вчера вы звонили относительно машины – темно-серого «кадиллака» пятьдесят второго года с номером «Коннектикут. Уай-Уай девять-четыре-три-два». По какому поводу?
– Я же вам говорил, – пожал я плечами. – Мы получили непроверенную информацию, что владелец этой машины или ее водитель могут оказаться замешанными в какое-либо противозаконное деяние. Я предложил вам проследить за ней в обычном порядке.
– Знаю. Какова была эта информация и от кого вы ее получили?
Я покачал головой:
– Вы спрашивали об этом вчера, и я оставил ваш вопрос без ответа. То же самое будет и сегодня. Наш информатор желает, чтобы его не тревожили.
– Его все равно придется потревожить. Кто он и что он вам рассказал?
– Ничем не могу помочь, – развел я руками. – Что за отвратительная привычка считать, будто по первому вашему требованию я обязан докладывать кто, что и почему! Сначала расскажите, что случилось, и тогда посмотрим, захочу ли я отвечать на ваши вопросы. Согласитесь, это разумно.
– Да, конечно. – Пэрли пожевал губами. – Сегодня в шесть сорок вечера, то есть два часа тому назад, под красным светом на перекрестке Тридцать пятой улицы и Девятой авеню остановилась машина. К ней подбежал мальчишка и принялся протирать стекла. Покончив со стеклом на одной стороне, он собрался перейти на другую, и когда оказался перед машиной, она внезапно рванулась с места, сбила его и умчалась. «Скорая помощь» доставила пострадавшего в больницу, где он скончался. Машину вел мужчина. Он был один. В таких случаях люди от волнения никогда ничего не запоминают, но тут сразу двое, женщина и юноша, назвали один и тот же номер – «Коннектикут. Уай-Уай девять-четыре-три-два», а юноша, кроме того, запомнил, что это был «кадиллак» темно-серого цвета.
– Как зовут мальчика? Того, которого сбили?
– А какая вам разница?
– Просто так. Интересно.
– Дроссос. Пит Дроссос.
– Дьявольщина! Мерзавец!
– Кто? Мальчишка?
– Нет. – Я обернулся к Вулфу. – Вы будете говорить или я?
Вулф прикрыл глаза. Через некоторое время он открыл их, сказал: «Ты» – и снова закрыл.
Я не считал нужным сообщать Стеббинсу о событиях вчерашнего вечера, которые спровоцировали меня отвести Пита к Вулфу, но в остальном рассказал все, что относилось к делу, включая и второй визит Пита. Пожалуй, впервые в жизни Стеббинс поверил в полученные от нас сведения, задал кучу вопросов, но в конце все же счел уместным высказать замечание относительно двух достойных граждан – Ниро Вулфа и Арчи Гудвина, которым следовало бы проявить несколько больший интерес к тому факту, что женщина, которой тычут пистолетом под ребра, просит помощи полиции.
Я был не в том настроении, чтобы спорить с ним.
– Такие типы, как вы, – все же заявил я, – не украшают нашу полицию. Мальчик мог все выдумать. Он признал, что не видел пистолета. Возможно, женщина просто хотела подшутить над ним. Если бы вчера я сказал вам, откуда мы получили информацию, вы бы решили, что я слишком расточителен, если ради нее потратил десять центов на телефонный звонок. Однако я назвал вам номер машины. Вы проверили его?
– Да. Этот номер был снят с «плимута», украденного в Хартфорде два месяца назад.
– Никаких следов?
– Пока никаких. Мы связались с Коннектикутом, чтобы там навели справки. Не знаю точно, сколько машин с украденными номерными знаками ходит сейчас по Нью-Йорку, но, должно быть, очень много.
– Подробное ли описание человека за рулем вы получили?
– У нас имеются четыре показания, и все разные. Три вообще не стоят и гроша, а четвертое, одного человека, который вышел из аптеки в тот самый миг, когда мальчишка с тряпкой подбежал к машине, представляет интерес. По словам свидетеля, водителю лет сорок, он в темно-коричневом костюме, худощавый, с правильными чертами лица, в фетровой шляпе, натянутой почти на уши. Свидетель уверяет, что мог бы опознать его. – Пэрли поднялся. – Мне пора. Признаюсь, я разочарован. Я надеялся получить от вас путеводную нить или хотя бы узнать, что вы покрываете клиента…
Вулф раскрыл глаза:
– Желаю вам удачи, мистер Стеббинс. Этот мальчик вчера вечером был гостем за моим столом.
– М-да, это и вовсе ужасно… – прорычал Стеббинс. – Кто только им дал право давить мальчиков, которые ели за вашим столом?!
С этими учтивыми словами он вышел, и я последовал за ним в прихожую. Только я взялся за ручку двери, как увидел незнакомую женщину, поднимавшуюся на крыльцо. Когда я отворил дверь, гостья стояла уже там. Это была очень худая, маленького роста женщина в скромном темно-синем платье, без жакета и шляпы, с припухшими покрасневшими глазами и так крепко сжатыми губами, что казалось, их у нее вообще нет.
– Чем могу служить? – спросил я, пытаясь заслонить ее от Стеббинса.
– Здесь живет мистер Вулф? – с трудом выдавила она, и я ответил утвердительно. – Могу ли я повидать его? На одну минутку. Меня зовут Антея Дроссос.
Очевидно, она много плакала и могла вот-вот вновь разрыдаться, а для Ниро Вулфа не было ничего хуже женских слез. Поэтому я сказал, что являюсь его доверенным помощником, и спросил, не расскажет ли она мне, в чем дело.
Она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза:
– Мой мальчик Пит велел мне повидать мистера Ниро Вулфа, и я подожду здесь, пока мистер Вулф не освободится.
Она оперлась спиной о поручни крыльца.
Я отступил назад и прикрыл дверь. Стеббинс последовал за мной по пятам в кабинет.
– Миссис Антея Дроссос желает вас видеть, – обратился я к Вулфу. – Говорит, что так велел ее сын Пит. Она простоит на крыльце всю ночь, если придется. Она может зарыдать в вашем присутствии…
Это сразу заставило Вулфа раскрыть глаза.
– Проклятье! Что я могу сделать для этой женщины?
– Ничего. Так же как и я. Но от меня она не примет даже отказа.
– Тогда какого же дьявола! Пф!.. Это все результат твоих вчерашних выходок… Пригласи ее.
Я вышел и распахнул дверь перед миссис Дроссос. Стеббинс уже занял свое место в желтом кресле. Поддерживая женщину под локоть, поскольку она не вполне твердо держалась на ногах, я провел ее к красному кожаному креслу, в котором могли бы уместиться три таких, как она. Она присела на краешек и черными, казавшимися особенно черными из-за контраста с воспаленными веками глазами вперилась в Вулфа. Голос у нее дрожал.
– Вы мистер Ниро Вулф?
Он признался в этом. Она перевела взгляд на меня, затем на Стеббинса и снова посмотрела на Вулфа:
– А эти люди?
– Мистер Гудвин – мой помощник, а мистер Стеббинс из полиции, он расследует гибель вашего сына.
– Я так сразу и подумала, – кивнула она. – Мой мальчик не хотел бы, чтобы я разговаривала с копами.
Судя по ее тону, было совершенно очевидно, что она не сделает ничего такого, чего не хотел бы ее сын, поэтому мы оказались в затруднении. При подозрительности и недоверчивости Стеббинса нечего было и думать о том, что он по доброй воле покинет кабинет, но вдруг он поднялся с кресла и со словами: «Я пойду на кухню» – двинулся к двери. Мое изумление продолжалось недолго – полсекунды спустя я уже раскусил его намерения. В конце коридора, напротив кухни, в стене имелась небольшая ниша. В стене, отделяющей нишу от кабинета, было проделано отверстие. Со стороны кабинета оно было замаскировано хитроумной картиной с видом водопада, а с другой стороны закрывалось задвижкой. Через отверстие можно было видеть, что происходит в кабинете, и все слышать. Пэрли знал об этом.
Когда он вышел, я решил, что нужно предупредить Вулфа.
– Картина, – сказал я.
– Что же еще, – раздраженно буркнул Вулф и обернулся к миссис Дроссос. – Слушаю вас, мадам.
Но она ничему не желала верить. Она поднялась, подошла к двери, сунула голову в прихожую, посмотрела по сторонам и только затем, закрыв дверь, вернулась на свое место.
– Вы знаете, что Пита убили?
– Да.
– Когда мне сказали, я выбежала на улицу, и там он лежал… Без сознания, но еще живой… Мне позволили поехать вместе с ним в машине «скорой помощи». Вот тогда он и сказал мне…
Она умолкла. Я испугался, что она разрыдается, но женщина, посидев с полминуты в оцепенении, переборола себя и смогла продолжать.
– Он открыл глаза и увидел меня. Тогда я наклонилась к нему поближе. Он сказал… Я, пожалуй, повторю вам, что он сказал… «Передай Ниро Вулфу, – сказал он, – что со мной все-таки рассчитались… Никому не говори этого, кроме мистера Вулфа. И отдай ему мои деньги из жестянки». – Она замолчала и снова оцепенела.
Минуту спустя Вулф не выдержал:
– Я вас слушаю, миссис Дроссос.
Она открыла видавшую лучшие времена кожаную сумочку, покопалась в ней, достала небольшой бумажный сверток и встала, чтобы положить его на стол перед Вулфом.
– Здесь четыре доллара и тридцать центов. – Она продолжала стоять. – Пит заработал их сам и хранил в табакерке. Он велел отдать эти деньги вам и больше ничего не сказал… Потерял сознание и умер… Ему так и не сумели помочь в больнице. Я вернулась домой, чтобы забрать деньги и отнести вам. Теперь я могу уйти. – Она шагнула к двери, потом остановилась и обернулась к Вулфу. – Вы поняли, что я вам сказала?
– Да, понял.
– Я должна еще что-нибудь сделать?
– Нет, ничего. Арчи…
Я уже был возле нее. Выглядела она, правда, уже чуть получше, но я все же поддержал ее под локоть, помог выйти на крыльцо и спуститься на семь ступенек к тротуару. Она не поблагодарила меня, по-видимому, даже не заметила, в чем я ее, впрочем, не виню.
Когда я вернулся в прихожую, Пэрли уже надевал шляпу.
– Вы не забыли закрыть задвижку? – поинтересовался я.
– Отбирать конфеты у ребенка, этого я еще мог от вас ожидать, – возмущенно напустился он, – но отбирать конфеты у мертвого ребенка… Бог мой!
Он двинулся к двери, но я преградил ему дорогу:
– Послушайте, умник! Если бы мы стали настаивать на том, чтобы она забрала эти деньги, она бы… – Я осекся, заметив его торжествующую ухмылку.
– Наконец-то я тебя поймал! – проквакал он и вышел, отстранив меня.
Я вернулся в кабинет, кусая себе ногти от досады. Не часто Пэрли Стеббинсу удается уязвить меня, но в тот день он вывел меня из равновесия, затронув мои лучшие чувства. Естественно, я постарался выместить свою злость на Ниро Вулфе. Я подошел к его столу, взял сверток, развернул и аккуратно разложил содержимое перед шефом: две долларовые бумажки, четыре четвертака, девять даймов и восемь никелей.
– Совершенно точно, – объявил я. – Четыре доллара и тридцать центов. Искренние поздравления. После уплаты подоходного налога и за вычетом расходов в размере десяти центов – за вчерашний телефонный звонок Стеббинсу – у вас останется достаточно для того…
– Заткнись! – прорычал он. – Завтра же вернешь ей эти деньги.
– Нет. Ни завтра, ни послезавтра, никогда. Вы чертовски хорошо знаете, что это невозможно.
– Внеси их в фонд Красного Креста.
– Внесите их сами. – Я был непреклонен. – Она может никогда больше не прийти сюда, но если придет и спросит, что мы сделали с деньгами Пита, у меня не повернется язык сказать ей, что мы отдали их в Красный Крест, а врать я не хочу.
Он отодвинул деньги на другой конец стола, в мою сторону.
– Ты привел мальчика в дом!
– Это ваш дом, и вы угощали его печеньем.
Мои слова остались без ответа. Вулф взял очередную книжку, раскрыл на прерванном месте, устроил поудобнее свою тушу весом в одну седьмую тонны в кресле и погрузился в чтение.
Я сел за свой стол, делая вид, что просматриваю вчерашние отчеты Сола, Фреда и Орри, а сам пока оценивал ситуацию. Поразмыслив, я раскрыл пишущую машинку, заложил бумагу и начал печатать. Первый вариант имел кое-какие недостатки, я выправил их и снова перепечатал. На этот раз мне показалось, что все в порядке. Я обернулся к Вулфу:
– У меня есть предложение.
Он дочитал до абзаца, который оказался довольно длинным, и только потом устремил на меня свой взор:
– Ну?
– Мы связаны деньгами Пита и должны что-то с ними сделать. Помните, вы сказали ему: не так важно получить гонорар, как важно чувствовать, что он получен недаром. Надеюсь, вы почувствуете, что действительно заслужили этот гонорар, потратив его целиком и полностью на оплату объявления в газете, которое звучит примерно так: «Женщину с серьгами в виде пауков и царапиной на щеке, которая во вторник на углу Тридцать пятой улицы и Девятой авеню, находясь в машине, просила мальчика позвать полицию, просят связаться с Ниро Вулфом. Адрес в телефонной книге». – Я протянул бумагу ему. – Плата за объявление в «Таймс» может превысить ваш гонорар, но я готов добавить доллар-другой из своего жалованья. По-моему, задумка блестящая. Мы потратим деньги Пита на него самого, Кремер и Стеббинс будут посрамлены. А так как нет ни единого шанса из миллиона, что на это объявление кто-нибудь откликнется, то вы можете не опасаться, что вам придется потрудиться. Да и совсем не так плохо, если ваше имя лишний раз мелькнет в газете. Что скажете?
Вулф взял бумагу и проглядел текст, задрав нос кверху.
– Ладно, – сварливо буркнул он. – Пусть это послужит тебе уроком.