Воды реки Ито утягивали Уми всё глубже на дно, а глазастые тени надвигались со всех сторон всё плотнее. Когда первая из них коснулась запястья, Уми с трудом сдержалась, чтобы не вскрикнуть.
Теперь она начала жалеть о том, что так опрометчиво сунулась в воду. Появление матери обрушилось на неё, словно ледяной дождь, убивающий молодые и неокрепшие всходы на полях. Ей лишь хотелось оказаться от этой женщины как можно дальше.
И понять, почему она так жестоко поступила с ней. Почему ушла тогда, не сказав ни слова.
«Покажите мне, – мысленно воззвала Уми к теням, перебегая взглядом от одного зыбкого лица к другому. – Я должна знать…»
Но закончить мысль Уми не успела. Тени протянули к ней свои призрачные руки – и она начисто забыла и об охватившей её злости, и о немигающих взглядах, на дне которых сумела различить отблески давно минувшего. Как и тогда, в пруду, перед глазами поначалу замелькала нескончаемая вереница смазанных образов – так осенний шквалистый ветер срывает пёстрые листья с деревьев и уносит их вдаль.
Но в следующий миг перед внутренним взором Уми раскинулась гладь реки, укутанная ночным мраком. По воде плыла лодка, на носу её, разгоняя тьму, висел бумажный фонарь. В лодке сидели двое – мужчина и женщина. Когда свет озарил бледные лица людей, Уми узнала в них своих отца и мать.
– Миори, – проговорил отец, как показалось Уми, с затаённой в голосе глубокой печалью. Такого тона у отца ей ещё не доводилось слышать, и потому Уми сделалось страшно от охватившего вдруг острого чувства неминуемой беды. – Может, не стоит с этим спешить? Я найму лучших лекарей из столицы или даже из Глэндри, только, прошу…
– У нас нет на это времени, – голос матери был сдавленным, будто она сдерживала слёзы, но слышалась в нём и решимость. Уми с горечью узнала в этой интонации свойственное себе упрямство следовать пути, который избрала, и никуда с него не сворачивать.
Мать хотела сказать что-то ещё, но видение переменилось так же неожиданно, как и началось. Теперь с неба ярко светило солнце, а от широкой реки остался лишь её небольшой приток, на берегу которого сидели женщина и девочка лет шести.
– Мама, почему же мы раньше не пошли в балаган? – Девочка носилась вокруг матери, а та, бледная, будто только что увидела жуткого духа, опустилась на траву. – Тут так здорово!
«Почему снова она?» – хотела закричать Уми, но не смогла выдавить из себя ни звука. В видениях теней она была не более чем безмолвным призраком – отголоском будущей жизни, в которой мать отказалась от неё.
– Что с тобой? – маленькая Уми вдруг замерла возле матери и требовательно заглянула ей в лицо. – Тебе плохо?
– Вовсе нет, – слабо улыбнулась Миори Хаяси. – Просто хочу полюбоваться горами вместе с тобой.
Она похлопала по траве подле себя.
– Садись-ка. Я хочу рассказать одну историю. Думаю, она тебе понравится. Как-то на свете жила одна принцесса…
Но услышать продолжение рассказа Уми так и не довелось. Всё перед глазами снова смешалось, и на сей раз она оказалась в саду родного дома – видимо, то было воспоминание сущностей из пруда.
Мать сидела на берегу совсем одна. Глаза у неё были покрасневшими и припухшими, будто она долго плакала. Вечерний ветерок развевал выбившуюся из причёски прядь, но Миори Хаяси глядела прямо перед собой и, казалось, совсем ничего не замечала вокруг.
Когда рядом с ней вдруг выросла небольшая тень, Миори даже не вздрогнула. Не оборачиваясь, женщина сдавленно проговорила:
– О-Кин, дай мне слово, что позаботишься о ней.
Дзасики-вараси опустилась рядом. Такого мрачного лица у ёкай Уми не видела, даже когда ворюга Сан навлёк на них гнев тэнгу из Леса Скрытой Силы.
– О-Кин обещает, – глухо ответила ёкай. – Но больше О-Кин беспокоится за тебя.
– Не стоит, – мать ласково улыбнулась ей. – Ты не хуже меня знаешь, что есть вещи, которые мы не в силах предотвратить.
– Это не так! – горячо воскликнула дзасики-вараси, и её тёмные глаза заблестели от подступивших слёз. – К ночи О-Кин успеет собрать духов со всей округи, и вместе мы прогоним эту дрянь!
Но Миори лишь тяжело вздохнула и покачала головой.
– Она стала намного сильнее, чем прежде. Такого врага не победить грубой силой…
Как Уми ни старалась, она не могла взять в толк, о чём шла речь. У неё не оставалось ни малейших сомнений, что этот разговор был важен, но его смысл ускользал, словно юркий сверчок из сачка.
Неожиданно стопы Уми прорезала боль, и видение снова оборвалось. Но на сей раз ему на смену не пришло новое. Окружавшие Уми тени исчезли, словно их никогда не было. Зато порезанные камнями ноги снова пронзила острая боль – и Уми опустила голову.
Из глубины на неё уставилась пара налитых злобой глазок. Лодыжки Уми обхватили крепкие, покрытые склизкими перепонками пальцы.
Похоже, кровь разбудила спавшего на глубине реки ка́ппу.
От нехватки воздуха мучительно сдавило виски. Но Уми всё же нашла в себе силы, чтобы как следует дёрнуть ногой – и удар пришёлся точно в цель. Не ожидавший отпора каппа отпрянул, держась за плечо, и злобно зашипел. Но вместо ругательств у него из клюва вырывались одни пузыри.
В другой ситуации это зрелище позабавило бы Уми, но только не теперь. Это на суше каппа был слаб и почти безобиден, но сейчас он находился в родной стихии и потому стал гораздо сильнее. И опаснее.
Не дожидаясь, пока каппа придёт в себя, Уми быстро заработала ногами, устремившись к слабому зеленоватому свету, где был воздух – и вся её жизнь. Хвала Дракону, что она не последовала за тенями далеко на глубину, и потому вскоре смогла вынырнуть, жадно хватая ртом воздух.
Но каппа набросился на неё со спины и снова утянул под воду. Его когтистые пальцы больно вцепились в спину, и крик Уми потянулся к поверхности вереницей пузырей. Вместе с воздухом, без которого ей была уготована верная смерть.
На границе видимости мелькнула тень. Похоже, ещё один каппа учуял кровь и теперь спешил разделить с собратом нежданное угощение.
Но нет, Уми не желала, чтобы всё для неё закончилось вот так. Стать ужином для ёкаев, что может быть унизительнее! В конце концов, на зов её силы отзывается стихия воды. Быть может, если обратиться к ней, вода защитит её – как тогда, в святилище Поющих Сверчков?
«Помоги мне, Симидзу!» – мысленно взмолилась Уми, пытаясь сбросить с себя каппу. Теперь она знала имя стихии и надеялась, что та ответит.
Но река молчала. Силы покидали Уми, перед глазами замелькали тёмные пятна. Почуяв, что жертва ослабла, каппа крепко обхватил Уми поперёк груди, выдавливая остатки воздуха, а затем потащил за собой на дно.
Уми могла лишь трепыхаться в его хватке, словно вытащенная на сушу рыбина. В ушах начало шуметь, тьма застилала взор, а тело разом стало тяжёлым, будто каменным…
Но в угасающем сознании неожиданно ярко возникли слова:
«То, что ками расценили как подношение, забирать нельзя, иначе быть беде».
Уми не помнила, кто мог сказать ей такое и где. Но теперь это было неважно. Сама толком не сознавая, что делает, Уми стянула с запястья браслет из драконьей слезы, который ей подарил Ёсио, и выпустила его из слабеющих пальцев.
«Прими его, – мысли путались, но Уми настойчиво продолжала твердить про себя нужные слова, точно молитву. – Прими моё подношение, Симидзу, и помоги, прошу…»
Когда второй каппа вцепился ей в ноги и провёл по ранам своим поганым языком, Уми уже не смогла найти в себе сил, чтобы сопротивляться. Темнота обступала со всех сторон, всё внутри пылало огнём от недостатка воздуха…
Но вдруг хватка ёкая разжалась, и какая-то сила вытолкнула Уми наверх. Миг – и вспененные воды реки оказались прямо под ней, а сама Уми словно зависла на гребне волны, которая вскоре с грохотом обрушилась вниз.
Всё закрутилось, утонуло в шуме реки, и на глаза Уми опустилась темнота.
Очнулась она уже на берегу. Откашливаясь от воды, которая попала в нос и в рот, Уми с трудом села и огляделась. Кривая сосна, раскинувшая ветви прямо над головой, показалась Уми знакомой. Похожая росла на склоне у самых окраин Отмели.
Но как она оказалась здесь? Неужели сила стихии протащила её против течения реки?
Как бы то ни было, вода всё же помогла ей. Уми не только сумела сбежать от голодных ёкаев, но и оказалась не так уж далеко от дома. Она припомнила, что на вершине склона была протоптана небольшая тропка, по которой можно добраться прямо до усадьбы Хаяси. Идти по улице босиком и в насквозь промокшей одежде точно не стоило. По словам Томоко, в городе сейчас неспокойно, а нарываться на неприятности Уми не хотела. Пройти по задворкам квартала будет наилучшим решением.
Порезанные камнями стопы и царапины на спине, оставшиеся от когтей каппы, неприятно саднили. Но даже боль не сумела заглушить вереницу мыслей, от которых Уми не могла отделаться. Из головы не шёл странный разговор между отцом и матерью и обещание О-Кин. Кого ёкай поклялась защитить? Неужели её, Уми?
И балаган, снова этот Владыкой про`клятый балаган! Уми будто наяву вновь услышала насмешливый голос ведьмы: «Ты совсем ничего не знаешь, девочка. Не знаешь, что предательство впиталось в твою суть вместе с молоком матери, бежит по жилам вместе с кровью трусливого отца…»
Уми отчаянно замотала головой, силясь отогнать непрошеные воспоминания о том вечере в балагане. Но отрицать правоту слов ведьмы всё же не могла.
О том, что произошло почти четырнадцать лет назад, когда ушла мать, Уми знала лишь со слов отца. Долгие годы она собирала слухи, которые могли бы пролить свет на случившееся, но так толком ничего и не смогла выяснить. Поговаривали, что Миори Хаяси просто устала от жизни с якудза и сбежала – одна или нашёлся провожатый, тут уже местные сплетники пускались кто во что горазд.
Но факт оставался фактом: однажды мать просто исчезла, собрав немного вещей и прихватив несколько украшений из своего приданого, – и больше о ней никто ничего не слышал. И никто не видел. До сегодняшнего дня, пока она не надумала вернуться обратно…
От невесёлых размышлений Уми отвлёк тихий плеск, раздавшийся неподалёку. Она повернулась к реке. Её внимание приковал к себе омываемый волнами валун, покрытый водорослями. Поначалу из-за блеска воды показалось, что он приближается к берегу.
Но вскоре девушка поняла, что ошиблась. Никакой это был не камень. Над кромкой воды злобно блестели налитые кровью глазки, уставившиеся прямо на Уми.
Похоже, каппа так и не смирился с тем, что добыча ускользнула прямо у него из-под клюва. Нужно убираться подальше от реки, и как можно скорее.
С трудом справившись с очередным приступом кашля – раздражённое горло словно кошки изнутри драли, – Уми побрела прочь. Босые израненные ноги мучительно ныли, и Уми, согнувшись, словно древняя старуха, принялась взбираться на песчаный склон. Она не оглядывалась: даже если каппа станет преследовать её, на суше ни за что за ней не угонится.
Наверху вдруг затрещали кусты. Уми замерла, уцепившись за торчавшую из склона корягу. Неужели запах её крови учуял ещё какой-то находившийся поблизости дух?
Но когда из-за веток показалось сердитое кукольное личико О-Кин, Уми не смогла сдержать вздоха облегчения.
– Вот ты где, – проворчала дзасики-вараси, протягивая руку. Уми ухватилась за прохладную и гладкую ладошку, и ёкай с лёгкостью вытянула свою горе-подопечную на вершину склона, словно та весила не больше шкатулки с рукоделием.
Песок и мелкие камешки посыпались вниз, на берег, и Уми обернулась.
Каппа уже вылез из воды и теперь, ощерившись и смешно задрав голову, глядел прямо на неё из-под тяжёлых зеленоватых век.
О-Кин хмыкнула и взмахнула рукой. Земля под ногами каппы вдруг вздыбилась, и ёкай с громким плеском упал в реку. Уми с равнодушием смотрела, как расходились круги на том месте, где скрылся дух.
Больше каппа не показывался.
– Тебя уже все обыскались, – голос О-Кин был ледянее ветра, что холодил промокшую до нитки Уми. – Идём.
И, спрятав руки в рукава кимоно, ёкай зашагала по тонкой, едва заметной тропинке, вившейся между соснами.
– Спасибо, – с запозданием проговорила Уми, едва поспевая за дзасики-вараси. Идти было больно: в порезы от камней забился песок. С каждым новым шагом земля будто бы вгрызалась в израненные стопы.
Ёкай хмыкнула в ответ.
– О-Кин всегда рада случаю насолить каппам, – надменно задрав подбородок, возвестила дзасики-вараси. – Они глупы и прожорливы. Умный не стал бы лезть к тому, кого защищает О-Кин.
– Значит, ты до сих пор исполняешь обещание, которое дала моей матери?
Ёкай замерла и смерила её удивлённым взглядом. Но в следующее мгновение, словно прочитав что-то в лице Уми, сделалась мрачнее тучи, которая вот-вот готовилась пролиться дождём.
– Вот потому-то О-Кин и терпеть не может водных духов. Они болтливее служанок в усадьбе Хаяси.
– А что ещё ты ей пообещала? – продолжила допытываться Уми, когда ёкай замолчала. Девушка дрожала от холода, ноги мучительно ныли, но, видит Дракон, откладывать этот разговор больше было нельзя. – Уж не запечатать ли мою силу?
– Догадалась, значит, – проворчала дзасики-вараси, отвернувшись. Уми удивлённо захлопала глазами: она и подумать не могла, что добиться признания от О-Кин будет настолько легко.
Но следующие слова ёкай огорошили ничуть не хуже, чем купание в ледяной воде:
– Только это не О-Кин наложила печать. О-Кин лишь обеспечивала тебе защиту, как и обещала.
– Тогда кто это сделал? – Уми обхватила себя руками, чтобы хоть немного согреться, но вскоре осознала, что дрожала вовсе не от холода.
Ёкай поморщилась.
– О-Кин не может сказать. Но ты сама скоро обо всём узнаешь.
Сколько бы Уми ни билась, ответ О-Кин оставался прежним. Наконец, оставив попытки разговорить дзасики-вараси, Уми спросила:
– Как ты узнала, где искать меня?
– О-Кин почувствовала, как волнуется река. Живущие в воде ками и духи хотели познакомиться с тобой, вот и слетелись к Ито со всей округи.
От одного лишь воспоминания о бездонных глазах теней Уми стало не по себе, и потому она поспешила сменить тему:
– В вечер представления я видела тэнгу в балагане. Что там произошло? Вам удалось изловить Сана? Усадьбе больше ничего не угрожает?
Стоило Уми упомянуть имя вора, как личико О-Кин перекосило от досады:
– Хозяева леса всегда держат своё слово. О-Кин передала им вора и награбленное, а они оставили нас в покое, как и обещали. Только этот… гад всё-таки успел поглотить чешуйку Сэйрю и спалить целый шатёр. Но тэнгу всё равно его изловили.
– И что с ним теперь станется?
Несмотря на вероломство Сана, Уми всё равно было немного жаль непутёвого духа. Он мог бы спокойно прижиться в усадьбе, если бы не рвался к власти и силе. Сан по собственной глупости погубил себя – и мог утянуть за собой их всех.
– Если ему удастся убедить князя Содзёбо, что живым он окажется куда полезнее, то останется до поры на службе в Лесу Скрытой Силы, – с явной неохотой ответила ёкай. Похоже, вспоминать о встрече с тэнгу ей хотелось не больше, чем отвечать на вопросы Уми о её матери. – О-Кин слышала, что многие духи, перешедшие дорогу тэнгу, были вынуждены заключить с князем договор, чтобы он помиловал их.
Упоминания князя Содзёбо в последнее время доводилось слышать всё чаще, и это отчего-то навевало тревогу. Уми даже себе не могла объяснить, в чём тому причина. Словно в имени того, кто стоял над духами Тейсэна, сгустился злой холод скованных морозом зимних ночей, вся тьма, которая заставляла забыть о тепле и солнце…
Когда впереди раздались чьи-то торопливые шаги, Уми замерла. Но стоило ей заслышать встревоженный голос Сибаты, звавшего её, напряжение заметно ослабло.
Вскоре на тропинке показался и сам Сибата. Лицо его было покрасневшим, на лбу блестели жемчужинки пота – похоже, всё это время он бегал по округе и искал её.
– Молодая госпожа Хаяси! Вы не ранены? – на одном дыхании выпалил Сибата, поравнявшись с ней.
– Ничего серьёзного, просто немного… поцарапалась.
– Идёмте скорее, я отведу вас домой.
Уми посмотрела туда, где мгновением ранее стояла О-Кин, но, как и ожидалось, ёкай уже и след простыл. Дзасики-вараси не любила покидать дом, а за последние несколько дней ей пришлось сделать это дважды – чтобы защитить всю усадьбу от гнева тэнгу и чтобы теперь помочь Уми отвязаться от оголодавшего каппы.
До забора, окружавшего усадьбу Хаяси, они добрались быстро. Даже с такого расстояния до слуха Уми донеслись встревоженные голоса братьев клана и прислуги. Ну и наделала же она шуму!
– Ничего не рассказывай отцу, – попросила она Сибату. – И передай остальным, чтобы держали языки за зубами. Как улягутся волнения в городе, погуляете в идзакая за мой счёт.
Сибата заверил, что всё сделает, и его слова немного успокоили Уми, хотя она до сих пор испытывала мучительный стыд за свою несдержанность. Убежала из дома босая и зарёванная, словно глупая девчонка! Такое поведение не пристало дочери главы клана Аосаки. Оставалось лишь надеяться, что за прочими, куда более серьёзными событиями, случившимися в Ганрю в последние дни, её опрометчивое бегство быстро позабудется.
На стук в ворота отворили почти сразу – видать, поджидали возвращения Уми. Дежуривший у ворот брат не сказал ни слова, лишь почтительно поклонился. И вообще никто не заговорил с ней, кроме Нон, которую Уми сразу же послала за водой, бинтами и мазью. Чтобы не натащить в дом песок, следовало сначала промыть и обработать раны на стопах. А потом уже заняться следами когтей на спине.
Уми уселась на веранде, постаравшись придать своему лицу самое непринуждённое выражение, будто бы купание в ледяной реке было для неё делом привычным. Расторопная Нон не заставила себя долго ждать, и в течение нескольких болезненных минут, пока она промывала раны на ногах, а потом наносила на них пахнущую травами мазь, Уми не могла больше сосредоточиться ни на чём ином.
Наконец, когда первая часть мучений осталась позади, Уми в сопровождении Нон заковыляла к себе. В доме стояла непривычная тишина: даже на кухне не слышалось привычной возни Томоко и служанок, помогавших с готовкой. Должно быть, домоправительница всё ещё находилась в комнате матери. Похоже, Томоко и впрямь оказалась единственной, кто по-настоящему обрадовался возвращению своей госпожи.
Все мысли о матери Уми по привычке постаралась задвинуть в самый дальний уголок сознания. Но ничего не вышло. Воспоминания водных сущностей поколебали уверенность в том, что мать по злому умыслу или по легкомыслию могла бросить их с отцом. Судя по тому, что увидела Уми, Миори Хаяси по-настоящему любила их – и её искренние слёзы, и дрожавший от волнения голос были тому подтверждением.
Может, и впрямь стоило поступить так, как Дзиэн совсем недавно советовал Ямаде? Отринуть обиду, чтобы она не мешала ясно видеть происходящее… Но Уми не могла заставить себя сдвинуться с места – даже после того, как Нон обработала и забинтовала царапины на спине и помогла переодеться и высушить волосы полотенцем.
Комната матери была совсем рядом – надо только выйти в коридор и миновать двери, ведущие в комнату Томоко. Но никогда прежде столь малое расстояние не казалось Уми таким непреодолимым.
Она надеялась, что водные сущности помогут развеять тревогу, но видения лишь повергли сердце в ещё большее смятение. Уми не знала, что ей делать и за что взяться. Прислушивалась к голосам, доносившимся со двора: не вернулся ли отец? Или Ёсио, с которым Уми, несмотря на случившееся, всё-таки жаждала поговорить. Узнать, почему он так поступил. Попытаться понять, что сподвигло его на предательство.
И куда запропастился Ямада? С самого утра от него никаких вестей, и Уми это тревожило куда сильнее, чем она готова была признаться даже самой себе. За эти дни она привыкла к тому, что Ямада постоянно находился рядом – немногословный и надёжный, всегда готовый прийти на выручку.
С другой же стороны, Уми была рада, что никто, кроме слуг и братьев клана, не видел её слёз. Больше она такого позора не допустит.
Безрадостные размышления Уми прервал знакомый голос, донёсшийся со стороны окна:
– Никогда не слышал, чтобы молодые девушки столько вздыхали.
Уми вздрогнула и обернулась. Ставни на окне были раздвинуты, и в щели между ними виднелась киноварно-красная морда обезьяна, с которым они встретились в балагане. Не по-звериному умные глаза ярко блестели, с интересом наблюдая за Уми.
– А я никогда не слышала, чтобы звери разговаривали, – нашлась она с ответом. – Что ты здесь делаешь?
Обезьян одним ловким прыжком перемахнул через окно и оказался в комнате.
– Да вот осматривался и решил заглянуть ненадолго. Поблагодарить за помощь.
– Вот Ямаду и благодари, это он помог твоим друзьям. Я тут совершенно ни при чём, – пожала плечами Уми. Приписывать себе чужие заслуги она бы не стала. – Это он притащил тебя сюда?
– Не притащил, а привёл, – с видом оскорблённого достоинства осклабился макак. – Я был пленником балагана, и больше мне пока некуда податься.
Уми смерила его задумчивым взглядом. Появление обезъяна ненадолго отвлекло от тяжёлых мыслей, но с его уходом они обязательно вернутся в прежнее русло. И Уми очень хотела бы этого избежать. Отсрочить неотвратимое хотя бы ненадолго.
– Тогда, может, расскажешь о себе? – предложила она. – Раз уж ты теперь живёшь в доме моего отца.
Дважды макака просить не пришлось. Он с готовностью уселся, подтянув колени к груди.
– Это справедливо, – кивнул он и чуть наклонил голову в приветственном жесте. – Меня зовут Тэцудзи, и на мне лежит заклятие.