Девушки с завистью поглядывали на густую, от природы вьющуюся шевелюру Юны.
– Везет же некоторым, – вздыхала Бэла. – Ни завивка не нужна, ни уход особый. Растут волосы буйно, как сорняки на грядке. Мне бы такие! А то я и масла разные втираю, и феном стараюсь не пересушивать, а как расчешусь, сразу горсть волос долой.
Рыжая «русалка» молча накладывала грим. В другой бы раз сплюнула, чтоб не сглазили, по дереву бы постучала. Но сейчас суеверия отступили на второй план: все мысли были заняты болезнью матери. Врачи не обнадеживали – сказали, необходима сложная операция. Лучше делать ее в Израиле или в Германии. А где таких деньжищ набраться? Одолжить не у кого. Девчонки сами на мели – Калганов прибыль гребет подчистую: на клипы, на новые костюмы для шоу, на аппаратуру, на рекламу, – а им дает только на еду, на тряпки и карманные расходы. По контракту – имеет право. Они заикнулись было, полушутя:
– Когда ты нам зарплату прибавишь, Рома?
Продюсер огрызнулся, показал перечень расходов:
– На ваше же продвижение бабло трачу. Рты не разевать! Придет время, все у вас будет: и машины дорогие, и шубки меховые. А пока – терпите и вкалывайте.
Юне досталось от него на орехи за трехдневное отсутствие.
– Ты что себе позволяешь? – орал Калганов. – Как посмела уехать без спросу? Я тебя не отпускал.
– Прости, Рома, сестра позвонила, что матери совсем плохо. Я кинулась по аптекам лекарства покупать, шприцы, капельницы. В нашем поселке больница никакая, ни препаратов нет, ни специалистов. Боялась, не успею все достать, привезти.
– Ладно… – смягчился он. – Я ведь не зверь. Вхожу в ваше положение. Но и вы меня должны понимать. Я гонорар за выступление взял, а группа не в полном составе. Хорошо, что на сей раз с рук сошло, люди не дотошные оказались. Так вы все равно меня подвели! Еле отмазался.
– Это не мы. Это Лея…
– Так! Я сам знаю, кто виноват и что делать! Смотрите у меня, держите языки за зубами! Кто пикнет – вышвырну на улицу, туда, где я вас подобрал. Вожусь с вами, вожусь, а вы… Только неприятностей мне не хватало! Разборок с таким, как Вишняков! Теперь в «Спичку» нам путь закрыт. Оставь вас без надзора! Овцы бестолковые…
Он подошел к солистке, бесцеремонно взял ее за подбородок и зло процедил:
– Веди себя правильно. Запомнила?
Девушки притихли, отвели глаза. Почему никого из них Калганов не поставил на место Леи, не сделал примой? Почему они на вторых ролях?
После недавнего выступления в «Спичке» у них началась черная полоса. Юна ходила, как туча, думала, где раздобыть денег на лечение матери. Просила у Калганова – тот не отказал, но дал немного, сославшись на «производственные издержки».
– Такой суммы у меня нет. Ищи, спрашивай, может, еще кто-то раскошелится.
– Кто? У меня в Москве ни одной живой души нет, кроме тебя и девочек.
– Извини, Юна. Я предупреждал: придется туго. Шоу-бизнес – не благотворительная кампания. Здесь деньги добывают потом и кровью. Если я начну заниматься вашими родственниками, не видать вам известности, как своих ушей.
Бэла приболела – у нее открылось кровотечение, она нервничала, принимала таблетки и отказывалась идти на обследование.
– Моя старая проблема, – жаловалась она Мио, с которой сошлась ближе всех. – Дисфункция яичников. Надо пить гормоны, а от них поправляются. Толстуху Рома в группе не потерпит, выставит без сожаления. Какой смысл идти к врачам? Я знаю, что они скажут.
Чара вторую ночь не спала, мучил зуб мудрости.
– Только бы щеку не раздуло, – причитала она, разглядывая себя в зеркале. – Господи, что за напасть?
Одна Лея держалась особняком, никаких разговоров не поддерживала и, казалось, полностью ушла в себя. Калганов строжайше запретил ей выходить из квартиры и отвечать на телефонные звонки. Мобильник он у нее отобрал.
– Вы еще не звезды, а уже чуть ли не охрану нанимать приходится, – негодовал продюсер. – Меньше задницами крутите, больше внимания уделяйте вокалу. А то… ударились в стриптиз.
– Ты же сам разрабатывал наши костюмы. И хореографию одобрил, – робко возражала Чара.
– Недооценил вашу сексуальность.
Рома лично сопровождал девушек на выступления, никого к ним не подпускал, а солистке приказал сразу после окончания программы уходить со сцены. На поклоны оставались только четыре «русалки». «Языческие игрища» он временно отменил, чему Лея несказанно обрадовалась.
– Ты работай! – сурово приказал он. – Раскачиваться некогда.
Жизнь в Москве не обманула ее ожиданий, но оказалась гораздо жестче, чем можно было предположить. Тяжелее всего девушка переживала отчуждение подруг. В чем она перед ними провинилась? Сама удивилась, когда Калганов назначил ее солисткой группы.
– Я? А вдруг… не справлюсь?
– Это уже моя забота. Справишься, или мы распрощаемся.
Ее никто ни о чем не спрашивал. Она поняла, что мнение продюсера не обсуждается.
– Ты контракт читала, когда подписывала? – сверкал глазами Рома. – Я тебя не заставлял. Сама согласилась. Есть еще вопросы?
Вопросов не было. «Разве не об этом я мечтала? – думала Лея. – Я молиться должна на Калганова. Бога благодарить за такое стечение обстоятельств».
Инцидент в клубе «Спичка» поставил ее в особые условия. Калганов пошел на вынужденные меры, и девушки с ними смирились. А что они могли изменить? Связанные договором по рукам и ногам, «Русалки» не имели права голоса.
«А если бы Вишняков не ворвался в гримерную? – гадала Лея. – Если бы он сумел обуздать свою страсть? Если бы группа в тот вечер вообще поехала в другое место? Если бы…»
Целая карусель «если бы» кружилась у нее в голове. Что заставляет события развиваться так, а не иначе? Как сложилась бы ее жизнь, не случись в юности той роковой встречи? С тем незнакомым, ненавистным, проклятым, который сломал ее судьбу, разбил сердце, украл ее мечты.
Все девочки, подрастая, рисуют в своем воображении будущую любовь, жениха, свадьбу, детей, счастье в кругу семьи. Они с завистью смотрят на старших сестер и подруг, на невест в белых платьях, на героинь телесериалов – этих Золушек, которые становятся принцессами. Жестокие сказки для взрослых порождают ожидания, которым не суждено сбыться. Жестокие – потому что в реальности все по-другому, проще и безнадежнее.
Она тоже видела волшебные сны и ждала принца, пока окружающая действительность не разбила ее розовые очки. Черно-белый мир наводил на нее уныние. Только нетронутая красота природы давала ей отраду, питала душу. Почему бы из леса не выехать какому-нибудь Робин Гуду, прекрасному романтическому разбойнику, не посадить ее на своего коня и не увезти в убежище посреди непроходимой чащи? «Бредни!» – сказала бы ее мать. А что не бредни? Беспросветная бедность, деревянные дома без удобств, огород, монотонная грязная работа – и никакого будущего. Муж-алкоголик, который будет ее бить, плаксивые болезненные дети, вечное безденежье, стирка, кастрюли, грядки, резиновые сапоги, платок – после сорока она будет старухой с желчным характером и расшатанным здоровьем.
Наверное, она сгущала краски. Уж больно хотелось в большой город, туда, где течет яркая жизнь, полная удовольствий и неисчерпаемых возможностей.
Она всегда жила мечтами – с детства, с тех пор, как начала себя осознавать. Мечтала о красивых платьицах и туфельках с бантиками, о красивом доме, о красивой любви. Кто сказал, что детям снятся только игрушки и сладости? Ее посещали другие сны. Увидев на сцене поселкового клуба мальчиков и девочек в расшитых блестками костюмах, уже ни о чем другом думать не могла. Вцепилась в руку матери и давай вопить: «Я тоже так хочу! Я тоже!»
Разве не счастье – нарядиться в пышное платье с оборками, вплести в волосы ленты и цветы, плясать, петь, быть в центре внимания, получать аплодисменты? Больше всего ей нравилось восхищение окружающих. Разучивать песни и танцы было скучно, неинтересно, – но без этого на сцену не выйдешь. Кто станет просто смотреть на долговязую нескладную девчонку, белобрысую, с тощими, как у журавля, ногами?
Повзрослев, она поняла, что продолжения у этой сказки не будет. Слишком тернист путь на большую сцену, и в одиночку его не одолеть. Будь у нее талант, и тогда пробиться было бы трудно. А уж бесталанным и вовсе рыпаться не стоит. Музыкальный слух и кое-какой голосок, чувство ритма, природная грация, которая требует шлифовки, – не в счет. Таких одаренных – пруд пруди.
Осознав полное отсутствие перспективы, она наступила на горло своим ожиданиям, но, видимо, задушить их на корню не удалось. Ростки детской мечты о красивой жизни, о блеске и огнях сцены упорно пробивались…
Уже в старших классах школы за ней начали ухаживать мальчики. Не самые привлекательные и умные – почему-то она вызывала нежные чувства у хулиганистых, трудных подростков, двоечников и драчунов. Надо ли говорить, что такие «Робин Гуды» пришлись ей не по вкусу. Чего-то в них не хватало. Может быть, лоска, своеобразной чести, внутреннего достоинства, присущего герою английских баллад. Как ни парадоксально, разбойник, чтобы завоевать ее сердце, должен был быть благородным.
Спрос рождает предложение. Благородный разбойник не замедлил появиться. Романтический герой выехал прямиком из леса и пустил коня шагом по просеке, где она собирала землянику. Конь был под стать хозяину – такой же ухоженный, явно не здешний. К добротному седлу приторочена кожаная сумка с пледом, с провизией. И таким неправдоподобным казалось появление этого всадника, весь его вид, что она не поверила своим глазам.
– Эй, красавица! – окликнул ее всадник. – Мы с конем пить хотим. Есть вода поблизости?
Справа от просеки тянулся овраг, внизу звенел ручей. Она махнула рукой в ту сторону.
– Покажешь? – с надеждой посмотрел на нее Робин Гуд.
Могла ли она отказать? Она шла впереди, он, спешившись и ведя коня под уздцы, – за ней. Солнце горячо, по-летнему светило сквозь кроны деревьев. Пахло можжевельником. По склонам оврага цвели мелкие белые и лиловые цветы. На дне ручья, в прозрачной воде были видны каждый камешек, каждая песчинка.
Она шла, двигалась, что-то отвечала ему – как в тумане. Наверное, то была не совсем она, а ее воображаемый образ, освещенный майским солнцем, рядом с образом всадника…
Само собой получилось, что мужчина расстелил на поляне круглую скатерть, угостил девушку коньяком, бутербродами с копченым мясом, бужениной, свежими помидорами. Сам почти не пил – только ей подливал в теплый, нагретый солнцем серебряный стаканчик. У нее закружилась голова – от крепкого напитка, от близости всадника. Запах его одежды из кожи, пряной туалетной воды, спиртного мешался с запахом цветов, хвои и конского пота. Бабочки порхали над скатертью, конь, отмахиваясь хвостом от насекомых, пощипывал молодую травку.
Лицо всадника – не юноши с пушком над верхней губой, а сильного зрелого мужчины – склонилось над ней. Они оба не совладали с голосом крови, разбуженным звуками и запахами весны, леса. Зов природы взял верх над запретами…
Она впервые оказалась во власти мужских ласк, отдалась чужой страсти. Как она могла противиться? Ведь ее грезы осуществлялись наяву… Неискушенная в любовных играх, она не сразу опомнилась и позволила ему перейти опасную черту, откуда уже нет возврата. Его руки скользнули под кофточку, потом опустились ниже, к «молнии» на ее истертых джинсах… Потом она уже ничего не помнила, кроме неистовых поцелуев, своего слабого сопротивления и его натиска. Сопротивлялась даже не она – ее нетронутое девичество, еще не сломленная стыдливость, робкая чистота любви, не знающая физического акта. Плотское вторглось грубо, с болью, на миг затмившей сознание, со стоном, с криком, с наслаждением и ужасом от содеянного…
– Что ж ты молчала? – растерянно пробормотал он, увидев кровь.
А что она могла бы сказать? Ему, пришедшему из волшебных снов? Из Шервудского леса, сотканного нитью ее мечты… Он пришел по-разбойничьи и, не спрашивая, взял ее, похитил ее девственность и ее душу. Поступил с ней так, как поступают лесные люди с глупыми, наивными девушками. Робин Гуд в кожаной одежде, которой ей до сих пор видеть не доводилось, с запахом, которого она ни разу не ощущала, с лицом и глазами, не похожими ни на какие другие. Со шрамом на левой брови, с горячими и требовательными губами, с руками нежнее шелка…
– Почему ты меня не предупредила? – нахмурился он. – Сколько тебе лет, лесная колдунья? Надеюсь, не пятнадцать?
Ей было шестнадцать. Она плакала, но не от горя – от счастья. Наверное, мужчина по-своему истолковал ее слезы. Она ничего не успела сообразить, как разбойник вскочил на коня и скрылся из глаз. Ускакал прочь…
Напрасно она день за днем, месяц за месяцем приходила на то место. Робин Гуд бесследно исчез…
Может, ничего и не было? И та вспышка молнии почудилась ей – под сладостный шепот ручья, под вздохи ветра. Она просто перегрелась на солнце, и ей все привиделось. То было наваждение, которое наслал на нее леший…
Однажды ей в голову пришла страшная, беспощадная мысль: «Романтический герой» воспользовался случаем, напоил ее и… изнасиловал. Она же сопротивлялась! Пусть вяло, но…
«Не лги себе, – эхом отозвался ее внутренний голос. – Ты сама хотела этого. Ты могла не пить столько, могла сразу уйти. Могла дать решительный отпор». Могла, не могла! Какая теперь разница? Ужасно, что воспоминания о тех мгновениях стали ее единственной радостью. Она бы все отдала, лишь бы та встреча в лесу повторилась…
«Когда оживет мир зазеркалья, первой проснется рыба… – гласит древнее поверье. – Лицо зеркала подернется туманом, блеснет золотой чешуей, и неподвижные рыбьи глаза встретятся со взглядом человека…»
– Недаром золотая рыбка исполняет все желания, – прошептала Астра. – А русалки – это женщины с рыбьими хвостами. Тут что-то кроется. Давай, Алруна, помоги мне.
Пока Катя складывала чемоданы, она решила посвятить часок своему любимому занятию – сидению перед зеркалом. Зажгла двенадцать свечей… Рыбы – двенадцатый, последний знак Зодиака – символизируют завершение цикла, переход, конец старого, начало нового.
– Мы на поезд не опоздаем? – крикнула из гостиной Катя. – У меня вещи не помещаются.
Еще бы! Накупить столько тряпья…
Астра деликатно промолчала.
– Одолжи мне какую-нибудь большую сумку, – хныкала Катя.
– Позвони Матвею, он привезет.
– А ты?
– У меня нет больших сумок. Мне они ни к чему.
– Нет, я не про то. Ты сама ему позвони. Я стесняюсь!
– Ничего, не волнуйся. Он будет рад.
Астра злорадно усмехнулась, представляя лицо Карелина, когда он услышит про сумку. Ведь тогда он просто вынужден будет не только приехать на Ботаническую, но и отвезти их с сестрой на вокзал, посадить Катю в поезд и долго махать рукой, глядя на отъезжающий вагон с ее заплаканным лицом в окне.
– Он у тебя замечательный! – с трогательной горячностью воскликнула Катя, набирая номер без пяти минут родственника. – Интересный мужчина, элегантный… остроумный. Души в тебе не чает! Сейчас хорошего жениха днем с огнем не сыщешь.
Она хотела добавить: «И чего ты носом крутишь, не пойму!» – но в трубке прозвучал приятный баритон Матвея.
– Слушаю… Катя… это вы? Конечно… у меня есть сумка… одолжу, с удовольствием… Когда поезд? Через три часа? Я к этому времени успею. Раньше? Постараюсь…
– Золотой мужик! – заключила Катя, с негодованием уставившись в сторону сестры. – А ты… мымра! В ресторане проторчала за чужим столиком битый час – с чужим человеком болтала! Наши богучанские парни такого не потерпели бы. А твой Матвей даже бровью не повел. Как будто так и надо, чтобы его невеста напропалую с другим мужчиной кокетничала!
– Я не кокетничала. У нас была деловая беседа.
– Как же! – пыхтела Катя, наваливаясь на чемодан в отчаянной попытке застегнуть его. – Я видела твои блестящие глазки. Меня не проведешь… – Она сползла с чемодана, и крышка упрямо открылась. – Что за наказанье! Может, его веревкой перевязать? Оставь же свое зеркало, помоги мне!
Астра невольно хихикнула, взглянув на ее красную физиономию и растрепанные волосы.
– Подожди Матвея. Переложишь часть вещей в сумку, и все поместится.
Но Катя не слушала. Отдуваясь, она притащила из прихожей большущий пакет с одеждой и обувью, села на пол и чуть не заплакала. Столько добра! Неужели придется что-нибудь оставить?
– Не расстраивайся… Повезешь прямо в пакете.
– Тебе легко говорить. Здесь-то вы меня до поезда доставите, а как я домой добираться буду? У меня только две руки, между прочим…
Причитания Кати мешали Астре думать о разговоре с Вишняковым. Она согласилась взяться за работу, но пока плохо представляла, в чем та будет заключаться.
Солистка «Русалок», которая неожиданно исчезла из клуба «Спичка», на самом деле была жива, здорова и продолжала принимать участие в выступлениях группы. Только теперь сразу уходила со сцены, не общалась с поклонниками и не отвечала на телефонные звонки. Это и понятно. У продюсера свои принципы, у девушек – свои. Неизвестно же точно, как повел себя с Леей господин Вишняков. С его слов получается одно, а другую сторону Астра еще не выслушала.
– Чего он от тебя хочет? – поинтересовался Матвей, когда они ехали из ресторана домой. – Чтобы ты помирила его с певицей? Или уговорила ее встретиться и объясниться?
Катя в тот вечер объелась, выпила много хойригера и прикорнула на заднем сиденье. Молодое вино сразило ее наповал.
– Мне показалось, Вишняков напуган, – сказала Астра. – Он сам толком не понял, что произошло. Лея произвела на него сильное впечатление. Он, можно сказать, влюбился без памяти. А продюсер чинит препятствия их отношениям. То есть он просто оградил Лею от какого бы то ни было общения. Со всеми! Наверняка Калганов забил в контракт с девушками условия, по которым они не имеют права выходить замуж и заводить любовников в течение оговоренного срока. В отношении моделей такое практикуется, в шоу-бизнесе, возможно, тоже. Продюсер изыскивает средства на раскрутку коллектива, вкладывает деньги в проект и, естественно, стремится свести финансовый риск к минимуму. Если все его пташки разлетятся, кто будет нести золотые яйца? Вряд ли муж или состоятельный любовник захочет, чтобы дама его сердца прыгала по сцене в неглиже и проводила ночи в развлекательных заведениях.
– Почему? Некоторым это нравится.
– Вот именно – некоторым. В основном мужчины собственники.
Матвей сбавил скорость, притормаживая. Джип впереди повело, и он едва не выскочил на встречную. В снегопад аварии на городских трассах не редкость.
– Осторожнее… – запоздало посоветовала Астра. – Не гони.
– Я и так еду, как черепаха. Чем Вишняков напуган, по-твоему? Не Калганова же он боится?
Астра помолчала, глядя на дорогу. Впереди, в свете огней, падающий снег казался новогодним конфетти. «Дворники» не успевали очищать лобовое стекло. Сзади громко посапывала Катя.
– Конечно, нет. После той ночи в клубе у него начались галлюцинации.
Матвей присвистнул.
– А как у сего господина с наркотиками? Не употребляет?
– Вроде нет. Не похоже.
– Что же тогда? Безумство от любви? В этом случае ему не к детективу обращаться надо, а к психоаналитику. За границей люди не дураки, давно сообразили, что с мозгами шутки плохи. Современный темп жизни и постоянные стрессы не каждый выдержит. Крыша едет, народ расстреливает ближних своих, как рябчиков. Жуть! Глюки – это еще полбеды.
– Ему сказали, что я экстрасенс, – засмеялась Астра.
– Да-а? И Вишняков попросил тебя почистить ауру?
– Не угадал.
– Снять порчу? Избавить от родового проклятия? Заштопать астральное тело? Подкорректировать карму? Ладно, сдаюсь…
Катя на заднем сиденье зашевелилась, зачмокала губами. Наверное, ей снился цыпленок с картофельным салатом.
– Он хочет узнать, кто такая Лея, не встречались ли они в прошлой жизни. Почему его преследует образ девушки, которая угрожает смертью…
– Ему угрожает?
– Вишняков говорит, что да. Якобы она «плетет саван покойнику», а этот будущий покойник – он и есть. Кто же еще?
– Ну и ну! – ухмыльнулся Матвей. – Странные речи приходится нынче слышать от трейдеров. Прошлая жизнь, виртуальные угрозы. Вишняков же рисковый мужик, игрок – он такие операции на бирже проворачивал! И вдруг – испугался бесплотного видения! Суеверия распространяются, как чума. Я думал, он про фьючерсы будет говорить, про опционы, акции, облигации… Ошибся. Никудышный я психолог.
– Да, неважный.
Астра так охотно подтвердила его несостоятельность, что Матвей оскорбился.
– Кстати, Вишняков может использовать тебя вслепую. Ты уверена, что он был полностью откровенен? Человек, зарабатывающий десятки тысяч долларов на спекулятивных операциях с финансовыми активами, должен обладать недюжинным хладнокровием и держать в узде свои эмоции. Иначе он давно бы прогорел. А тут какое-то недоразумение с девушкой выбило его из колеи. Звучит неправдоподобно.
– Знаю. Раз он встревожен до такой степени, что обращается за помощью к экстрасенсу, – прыснула Астра, – значит, дело серьезное. По пустякам такие люди не дергаются.
– Это не смешно. Я бы на твоем месте отказался. Вдруг Вишняков страдает нервным расстройством? Ему нужен врач. В больной голове такие фантазии рождаются – нарочно не придумаешь. Не стоит связываться.
– Как же он с больной головой участвует в биржевой игре?
– Может, он уже и отошел от дел. Я наведу справки.
Астра повернулась к нему, обняла за шею и прикоснулась губами к щеке, зашептала, обдавая горячим дыханием с привкусом вина и мяты:
– Зря стараешься, милый. Я уже дала Вишнякову согласие и получила аванс. Весьма внушительный. Меня скука одолевает. Зеркало обещало новое расследование. Вот оно! А ты не верил.
Матвей озабоченно вздохнул. До Ботанической улицы он ни слова не проронил. Въехал во двор, остановился.
– Возможно, Калганов сам имеет виды на Лею? – вдруг спросил он.
– Ты всю дорогу думал об этом?
– Насколько мне известно, Калганов женат, имеет маленького сына.
– Разве жена и дети мешают крутить романы на стороне? – удивилась она. – Но при чем тут саван для покойника?
– Калганов воздействует на соперника методом черной магии. – Неуловимая ирония проскользнула в голосе Матвея. – Это входит в моду.